Здавалка
Главная | Обратная связь

СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 13 страница



„Затопит, – подумал Мерри. – Ей-же-ей, затопит! Рано или поздно вода найдет щелку, зальет дом, и я утону“. Ему показалось, что он лежит в болотном иле, и он резко вскочил. Босая нога коснулась твердой холодной плиты. Мерри вспомнил, где находится, и снова забрался в постель. Ему показалось, что он слышит голос, – а может, голоса и не было, может, он звучал лишь у него в памяти: „Сквозь двери и окна этого дома проникают только лунный свет, лучи звезд да ветер с холма“. Занавеска всколыхнулась от легкого сквозняка. Мерри глубоко вздохнул – и уснул снова.

Сэм, сколько он мог потом вспомнить, ничего подозрительного не слышал и спал, что твое бревно, довольный всем и вся (если о бревне можно такое сказать).

 

Проснулись они все разом. В глаза им брызнул утренний свет. По комнате, насвистывая как скворец, расхаживал Том. Услышав, что гости зашевелились, он хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Хей! Дон-динг-а-донн! Ринг-а-донн! Засони!

Он одним махом раздвинул желтые занавеси, и оказалось, что за ними, по обоим концам комнаты, скрывались окна – одно на восток, другое на запад.

Хоббиты вскочили на ноги, чувствуя себя свежими и отдохнувшими. Фродо подбежал к восточному окну – и обнаружил, что смотрит на огород, седой от росы. Он ожидал увидеть короткий дерн, изрытый десятками копыт, подступающий к самой стене. Но за увитыми фасолью высокими жердями ничего разглядеть нельзя было. Вдали, заслоняя горизонт, круглились в нимбах утренней зари верхушки холмов. Утро вставало бледное. Длинные тучи тянулись по небу, словно жгуты мокрой нечесаной шерсти, одним краем опущенной в красную краску, а между ними разверзались налитые янтарно-желтым огнем пропасти. Небо предвещало дождь, но свет разгорался быстро, и в мокрой зеленой листве фасолевых плетей понемногу вспыхивали красные огоньки цветов.

Пиппин глянул в западное окно и увидел далеко внизу разливанное море тумана. Лес пропал, словно его и не бывало. Казалось, прямо от порога начинается уходящая вдаль покатая крыша седых облаков. Среди клубов густого белого пара выделялась темная полоса, где сплошной покров тумана разрывался на перья и белые лоскуты: то была долина Вьюна. Слева по склону холма сбегал, пропадая в непроницаемой белой пелене, маленький ручеек. Окно выходило в сад, обнесенный ровно подстриженной живой изгородью, сплошь увешанной серебряными паутинками, а за изгородью серела трава, бледная от росы. И ни одной ивы!

– Доброе утро, веселые друзья! – воскликнул Том, широко распахивая западное окно. В комнату ворвался прохладный воздух. Запахло дождем.

– Солнце сегодня лица не покажет. Том много думал. Он с утра на ногах – прыгал по вершинам, дышал дождем и ветром, прислушивался к погоде, мял мокрую мураву, смотрел на небо, разбудил Златовику песней под окошком, но хоббитов до времени будить бесполезно. Ночью просыпаются, с боку на бок вертятся, а как встанет утро – спят, как заколдованные! Просыпайтесь-ка, друзья! Ринг-а-динг-дилло! Все ночные страхи – прочь! Ринг-а-дилл, засони! Кто поднимется быстрей, тот получит завтрак. А копуши – не взыщите – травку да водицу!

Незачем говорить, что хоббиты, хотя и не приняли угрозы Тома всерьез, мигом оделись и мигом уселись за стол – зато вставать уже не торопились и поднялись со стульев, только когда тарелки со снедью порядком опустели. Ни Тома, ни Златовики с ними на этот раз не было, но хоббиты слышали, как Том звенит и брякает посудой на кухне, как одним духом взлетает и скатывается вниз по лестницам. Пение его слышалось постоянно – то дома, то во дворе. Столовая Бомбадила смотрела на запад, на затянутую туманом долину, и окно было широко распахнуто. С тростниковой крыши капало. Прежде чем гости успели покончить с завтраком, облака слились в одну сплошную, без единого просвета кровлю, и с неба отвесно полились тихие серые струи дождя, ровного, сильного, зарядившего надолго. Вскоре непроницаемая стена воды окончательно скрыла из вида Старый Лес.

Сидя за столом и глядя в окно, хоббиты услышали, что в шум дождя, словно падая из туч вместе с ливневыми потоками, вплетается песня Златовики, доносящаяся откуда-то сверху. Они почти не разбирали слов, но и без слов понятно было, что это – песня дождя, желанная и долгожданная, как влага сухим холмам, песня о реке, что рождается из горных ключей и бежит вниз – к далекому Морю. Хоббиты заслушались, и Фродо повеселел, благословляя милосердную погоду за отсрочку. Мысль о том, что надо трогаться в путь, с самого пробуждения тяжело давила ему на сердце, но теперь он понял, что сегодня они уже никуда не поедут.

 

В поднебесье дул восточный ветер. Тучи погуще и потяжелее сгрудились над Курганами, чтобы пролиться на их голые вершины свинцовым дождем. Все вокруг затянула серая пелена. Фродо стоял возле открытой двери и смотрел, как белая меловая дорожка превращается в молочный ручеек, и ручеек этот, клокоча, бежит в долину. Из-за угла рысцой выкатился Том Бомбадил, размахивая руками над головой, словно разгоняя дождь, – и действительно, когда он перепрыгнул через порог, оказалось, что одежда на нем, кроме башмаков, совершенно сухая. Башмаки Том снял и поставил к камину, в уголок. Наконец, поудобнее усевшись в самое большое кресло, он подозвал хоббитов к себе.

– Сегодня у Златовики стирка, – сказал он, – стирка и большая осенняя уборка. Для хоббитов сыровато! Пусть отдыхают, пока можно! Нынче время для беседы, для вопросов и ответов – не сейчас, так когда же? Том начинает! Слушайте!

И он повел долгий, удивительный рассказ, иногда забывая о слушателях и обращаясь к одному себе, иногда вдруг пристально взглядывая на гостей ярко-синими глазами из-под густых бровей. Иногда он переходил на песню и, оставив кресло, принимался кружиться в танце. Том поведал хоббитам множество историй – о пчелах и цветах, о жизни и обычаях деревьев, о чудны́х обитателях Леса, о злых тварях и добрых, о друзьях и врагах, о жестоких созданиях и созданиях милосердных, о тайнах, скрытых в колючих зарослях куманики.

Слушая, хоббиты начинали мало-помалу понимать Лес и его жителей. Отрешившись от привычного взгляда на мир, они прониклись неуютным ощущением собственной неуместности – ведь их никто не звал сюда, и все, кроме них, были здесь у себя дома. В рассказах Тома то и дело мелькала Старая Ива, и Фродо узнал о ней все, что хотел знать, даже, пожалуй, больше, потому что все это было похоже скорее на чересчур страшную сказку, чем на правду. Слова Тома помогли хоббитам заглянуть в сердца деревьев и их помыслы, зачастую темные и непостижимые, полные ненависти ко всему, что свободно ходит по земле, что грызет, ломает, рубит и жжет – ко всем убийцам и захватчикам. Этот Лес недаром носил прозвище Старого. Он и в самом деле был стар, этот последний сохранившийся уголок бескрайних лесов древности, о которых ныне совсем забыли. Здесь доживали свой век, старясь не быстрее холмов, праотцы праотцев теперешних деревьев, помнящие времена, когда они были единственными и единодержавными властителями Средьземелья. Бесчисленные годы, пролетевшие над ними, исполнили их гордыни; глубоко пустили корни их мудрость и злоба. Но во всем Лесу не сыскать было дерева опаснее Старой Ивы. Сердце ее прогнило, хотя ветви оставались по-весеннему зелеными. Хитра и коварна была Великая Ива. Даже ветрами она повелевала, а песни ее и мысли царствовали по всему Лесу, по обе стороны реки. Серый, вечно алчущий дух Ивы черпал силу из земли, расползаясь вширь и вглубь, словно крепкое корневище с тончайшими отростками, раскидывая в воздухе невидимые ветвистые пальцы, пока Ива не покорила почти все деревья Леса, от Заслона до самых Курганов...

Тут Том внезапно забыл о Лесе, и рассказ его, подпрыгивая, отправился вверх по течению молодой реки, мимо бурлящих порогов, по камушкам, по стершимся валунам, петляя среди малых цветов, скрытых густой травой, среди влажных промоин, – и наконец выбрался к Курганам. Хоббиты услышали повесть о Великих Могилах, о зеленых насыпях над ними, о каменных коронах, венчающих полые холмы. Блеяли стада овец. Вставали зеленые насыпи и белые стены. На вершинах созидались дозорные башни. Сражались плечом к плечу короли малых королевств, и юное Солнце огнем горело на красных клинках молодых, охочих до битвы мечей. И была победа, и было поражение; башни падали, крепости гибли в пламени пожаров, и огонь восходил до самых небес. В усыпальницы мертвых королей и королев сыпалось золото, каменные двери затворялись, и надо всем этим вырастала трава. И вновь овцы паслись на холмах, пощипывая могильную травку; но вскоре склоны вновь опустели. Издалека, из темных, зловещих стран явилась, потревожив кости усопших, мрачная тень. В пустотах усыпальниц поднялись Навьи[124]. Звенели кольца на холодных пальцах, и бряцали золотые цепи на ветру, и каменные короны на холмах в лунном свете напоминали неровный оскал.

Хоббитам стало не по себе. В Заселье ходили слухи о Навьях из Курганов, что за Старым Лесом. Но легенды эти не принадлежали к числу излюбленных хоббичьих баек, и засельчане избегали рассказывать об этих таинственных призраках, даже уютно расположившись у собственного камина. Все четверо внезапно вспомнили то, о чем, радуясь радостью этого гостеприимного дома, забыли начисто: ведь обитель Бомбадила приютилась прямо на границе страшных Курганов! Друзья потеряли нить рассказа и заерзали, беспокойно поглядывая друг на дружку.

Когда они прислушались снова, Том уже покинул Курганы ради неведомых земель, о которых хоббиты и слыхом не слыхивали, ради давних, давних времен, когда мир был больше, чем теперь, когда волны Моря катились от Запада к Востоку прямым путем[125] и били в западный берег Средьземелья; все дальше, дальше уходил Том, и с песней вступил он под древние звезды, светившие эльфийским владыкам[126], пока не проснулись остальные народы... Здесь он внезапно умолк и качнулся вперед, словно засыпая. Хоббиты сидели перед ним как околдованные; чудилось, что от волшебной песни Тома стих ветер, растаяли облака, день исчез бесследно – и осталось лишь небо, усыпанное яркими звездами.

Утро теперь или вечер, Фродо не знал. Не знал он и того, день минул или много дней. Ни голода, ни усталости больше не было – только безграничный восторг и изумление. В окна светили звезды, и дом со всех сторон окружало безмолвие небес. Наконец изумление и страх Фродо прорвались вопросом:

– Кто ты, о Хозяин?

– А? Что? – встрепенулся Том, выпрямляясь. Глаза его в полутьме заблестели. – Разве ты еще не слышал моего имени? Вот тебе и весь ответ! И другого нету! Скажи мне лучше, кто ты таков – одинокий, безымянный, сам по себе? Ты молод, а я стар. Я – Старейший. Запомните, друзья мои: Том был здесь прежде, чем потекла вода и выросли деревья. Том помнит первую каплю дождя и первый желудь. Он протоптал в этом лесу первую тропу задолго до того, как пришел Большой Народ, и он видел, как перебрались сюда первые поселенцы Народа Маленького. Он был здесь до Королей и до их усыпальниц, раньше Навий. Том был здесь, когда эльфы потянулись один за другим на запад, он помнит время, когда еще не закруглились море и небо. Он знал Звездную Первотьму, еще не омраченную страхом, он помнит время, когда еще не явился в мир из Внешней Тьмы Черный Властелин.

В окнах мелькнула неясная тень, и взгляды хоббитов испуганно метнулись вслед за ней. Когда они повернулись, в дверях стояла Златовика в ореоле света. В руке у нее была свеча, которую она заслоняла от сквозняка ладонью, и свет сиял сквозь кожу, как луч солнца сквозь тонкостенную перламутровую раковину.

– Дождь кончился, – сказала она. – Новые ручьи бегут с холмов, и небо усеяно звездами. Давайте же смеяться и радоваться!

– А заодно есть и пить! – подхватил Том. – Долгие беседы сушат горло. Да и шутка ли, друзья, не проголодаться, если слушать целый день – утро, день и вечер!

Он прыжком вскочил с кресла, подхватил с каминной полки свечу и зажег ее от огня в руках у Златовики. Со свечой в руке он пустился в пляс вокруг стола. И вдруг, выскочив за порог, исчез, мигом обернулся и появился в дверях с большим блюдом, уставленным тарелками. Вместе со Златовикой они принялись накрывать на стол. Хоббиты глядели, открыв рот от восторга и в то же время готовые прыснуть в кулак, – так прекрасна была гибкая Златовика, а Том выделывал такие потешные коленца! И все же казалось, что движения их сплетаются в единый танец, – так ловко двигались они из комнаты в комнату и вокруг стола, не сталкиваясь и не мешая друг другу. Еда, сосуды, подсвечники появились на столе в мгновение ока. Комната засияла свечами – белыми и желтыми. Том поклонился гостям.

– Ужин готов, – улыбнулась Златовика.

Хоббиты только теперь заметили, что хозяйка с головы до ног одета в серебро. Платье перехватывал белый пояс, а туфельки блестели, как рыбья чешуя. Том тоже переоблачился – теперь он был весь в голубом, цвета омытых дождем незабудок, и в зеленых гетрах.

 

Ужин превзошел все мыслимые пиры – даже предыдущий. Завороженные речами Тома, хоббиты забыли об обеде и, наверное, еще долго могли бы слушать рассказы хозяина; но теперь, когда еда красовалась на столе перед ними, четверке друзей показалось, что у них целую неделю крошки во рту не было. Сосредоточившись на деле, они надолго забыли о песнях и даже говорить перестали. Но вскоре, согревшись сердцем и воспрянув духом, хоббиты ожили, и над столом зазвенели их веселые голоса и смех.

После ужина Златовика спела много песен – песен, которые начинались высоко в горах и, весело журча, постепенно затихали в безмолвии. Перед глазами у хоббитов раскинулись бескрайние озера и никогда не виданные ими безбрежные воды; заглянув в них, можно было увидеть небо и бриллианты звезд, мерцавшие в бездонных глубинах. Наконец Златовика, как и накануне, пожелала каждому доброй ночи и ушла, покинув гостей и Тома у камина. Но Тома, как видно, ко сну больше не клонило, и он забросал гостей вопросами.

Казалось, он откуда-то знает и про них самих, и про их близких, не говоря уже о делах засельских и обо всем, что творится и творилось в Четырех Пределах, начиная с таких далеких времен, о каких и сами-то хоббиты уже не помнили. Никто из них этому уже не удивился бы, но Том не делал тайны из того, что о недавних событиях узнал от фермера Мэггота[127]. О Мэгготе Том говорил с поразившим хоббитов торжественным уважением:

– Ноги его – в земле, пальцы его – в глине. Он особого замеса, этот мудрый хоббит, и глаза его открыты – Мэггот смотрит в оба!

Не было сомнений, что Том встречается и с эльфами. Видимо, именно через Гилдора до него дошла весть о бегстве Фродо.

Так много знал о них Бомбадил и так ловко сыпал вопросами, что Фродо вскоре поймал себя на том, что рассказал ему о Бильбо и о собственных надеждах и страхах больше, чем решался открыть самому Гэндальфу! Том покачивал головой, кивал, а когда услышал про Всадников – в глазах его сверкнул огонек.

– А ну-ка, покажи мне это драгоценное Кольцо! – вдруг потребовал он посреди разговора.

Фродо, к собственному удивлению, вынул из кармана цепочку и, сняв с нее Кольцо, не задумываясь протянул Тому.

Оказавшись в большой смуглой руке Бомбадила, Кольцо сразу словно выросло. Том приложил его к глазу и расхохотался. Вид получился презабавный и в то же время угрожающий – ярко-синий глаз в золотом ободке. Затем Бомбадил нацепил Кольцо на кончик мизинца и поднес к пламени свечи. Поначалу хоббиты не нашли в этом ничего странного – и вдруг ахнули: Бомбадил и не думал исчезать!

Том снова рассмеялся и подбросил Кольцо вверх. Сверкнув, оно исчезло. Фродо вскрикнул – а Том нагнулся к нему и, улыбаясь, протянул Кольцо обратно.

Фродо поднес Кольцо к глазам и недоверчиво осмотрел – так осматривают побрякушку, побывавшую в руках у фокусника. Кольцо не изменилось – по крайней мере с виду. И легче не стало (оно всегда казалось Фродо странно тяжелым, если взвесить в руке). И все же что-то толкало проверить, нет ли подмены. Втайне его несколько рассердила беспечность Тома – ведь даже Гэндальф считал Кольцо необыкновенно важной вещью и никогда по поводу Кольца не шутил! Фродо подождал подходящего момента; и вот, когда беседа возобновилась и Том завел какую-то несусветную болтовню о барсуках и об их странных повадках, он тихонько надел Кольцо на палец.

Мерри повернулся к нему что-то сказать, открыл рот от изумления и чуть не вскрикнул. На свой лад это было даже приятно. Значит, Кольцо не подменили! Вон как Мерри вытаращился на его стул – ясно, что никого на нем не видит... Фродо встал и на цыпочках направился к выходу.

– Эй, приятель! – окликнул его Том, провожая взглядом. Ясно было, что он отлично видит хоббита. – Эгей! Фродо! Ты куда собрался? Старый Том Бомбадил не настолько слепой, чтоб тебя не видеть. Ну-ка, ну-ка, сними с пальчика колечко! Без него твоя рука, право, много лучше. Возвращайся! Игры брось и садись поближе. Мы еще не обо всем переговорили. Надо с вами обсудить завтрашнее утро. Том научит вас, как ехать, чтоб не заблудиться!

Фродо рассмеялся (стараясь убедить себя, что совсем не раздосадован!) и, сняв Кольцо, вернулся на свое место. Том предсказал на завтрашний день солнце и ясное утро, так что начало путешествия обещало быть удачным. Но выйти он советовал пораньше: в этих краях даже Том не мог знать погоды на целый день вперед. Иногда он не успевал переодеть кафтан – так быстро она менялась!

– Я погоде не хозяин, – сказал Том. – Двуногих она не слушается.

По совету Бомбадила они решили отправиться прямиком на север, вдоль западного края Курганов, где холмы были пониже. Тогда хоббиты могли рассчитывать к вечеру добраться до Тракта и не заблудиться при этом. Том успокоил их, сказав, что бояться вовсе не обязательно, но и отвлекаться по дороге тоже не советовал.

– Держитесь зеленой травки, да смотрите не балуйте со старыми камнями, не шутите с холодными Навьями, не рыскайте в их подземельях, если вы не богатыри и не великие герои, которым страх неведом!

Он повторил это не раз и не два и посоветовал хоббитам каждый новый курган обходить только слева. А на случай, если не повезет, если они попадут в беду или что-нибудь не заладится, – он научил их песенке:

 

Том! Бом! Бомбадил! Желтые ботинки!

На холме и под холмом, на лесной тропинке,

На болоте, в камышах, дома на пороге –

Том, услышь нас и приди: просим о подмоге!

 

Когда они наконец смогли пропеть эту песенку так, как он того хотел, Том со смехом похлопал каждого по плечу и, взяв с камина свечи, отвел хоббитов в спальню.

 

Глава восьмая.

ТУМАН НАД КУРГАНАМИ

 

В эту ночь хоббиты ничего не слышали. Только до ушей Фродо – во сне или наяву, он и сам не мог бы сказать – донеслось нежное пение и проникло к нему в сердце, словно бледный свет из-за дождевой завесы. Пение звучало все громче и громче, завеса засверкала хрусталем и серебром, свернулась – и перед Фродо открылась дальняя зеленая страна в лучах быстро восходящего солнца.

Видение растаяло. Фродо очнулся. Том был уже в комнате и свистел, словно дерево, полное птиц. На холм и в открытое окно падали косые лучи солнца. Снаружи все зеленело и золотилось.

После завтрака, который хоббитам снова пришлось есть в одиночестве, гости приготовились прощаться, но на сердце у них лежал камень – если, конечно, это могло иметь какое-то значение в такое чудесное утро: прохладное, солнечное, озаренное умытой голубизной осеннего неба. С северо-запада дул свежий ветер. Пони, обычно такие тихие, чуть ли не били копытами, фыркая и нетерпеливо переступая с ноги на ногу. Том вышел на порог и, приплясывая, помахал шляпой, напоминая хоббитам, что пора садиться в седло и не мешкая пускаться в дорогу.

Из-за дома, петляя, выбегала тропка. Она поднималась по склону, пересекала холм наискосок и огибала его невдалеке от вершины. На повороте тропка пошла круто вверх, всадники спешились, взяли пони под уздцы – и вдруг Фродо остановился.

– А Златовика?! – ахнул он. – Как же наша прекрасная госпожа в серебре и травах? Почему же мы с ней не попрощались? Ведь мы с вечера ее не видели!

Он так расстроился, что начал уже заворачивать пони обратно к дому, но тут сверху послышался журчащий, плещущий оклик. Златовика стояла на холме, на самом гребне, и, танцуя, махала им рукой. Ее распущенные волосы развевались на ветру и сияли в солнечных лучах, а у туфелек сверкали золотые искры – так блещет утренняя роса на траве.

Хоббиты заторопились наверх, остановились перед нею, восхищенные и запыхавшиеся, поклонились – но Златовика сделала им знак оглядеться вокруг, и с вершины холма их взорам открылся утренний мир. Воздух был чист и прозрачен – не то что тогда, в Старом Лесу, на вершине лысого бугра! А вон, кстати, и сам бугор, зеленый, блеклый и голый, окаймленный темными кронами! За ним дыбились лесистые волны – зеленые, желтые, рыже-бурые в лучах утреннего солнца; за ними пряталась долина реки Брендивин. Левее, далеко-далеко, за Ивьим Вьюном, что-то слюдяно поблескивало: там Брендивин, сделав широкую петлю в низинах, уходил в неведомые края, куда еще не ступала нога хоббита. С другой стороны, за постепенно понижавшимися холмами, лежала серо-буро-зеленая равнина, терявшаяся в дымке. На востоке гряда за грядой толпились Курганы, а у кромки неба, за пределами взгляда, что-то синело и мерцало – этого было достаточно, чтобы без слов напомнить о далеких горах, уходящих в самое поднебесье и знакомых хоббитам только по древним преданиям.

Хоббиты дышали всей грудью. Им казалось, что теперь они в два счета доберутся, куда захотят. Неужели непременно надо трястись на пони по складчатому краю Курганов, когда можно скакать по камням, хохоча и распевая, как Том? Раз прыжок, два прыжок – и ты в горах!

От мечтаний их отвлекла Златовика:

– А теперь – скорее в путь, дорогие гости! Спешите к цели и не зевайте по сторонам! На север! Да пребудет с вами благословение и западный ветер! Торопитесь успеть, пока светит солнце! – Поворотившись к Фродо, она добавила: – Прощай, Друг Эльфов! Славная была встреча!

Фродо не нашел достойных слов для ответа. Он поклонился до земли, вскочил в седло, и его пони засеменил вниз по отлогому склону, а остальные лошадки – за ним. Дом Тома Бомбадила, долина и Лес скрылись из виду. Воздух, остро и свежо пахнувший травой, уже начинал прогреваться, особенно в ложбинах между зелеными холмами. Спустившись в одну из таких ложбин, хоббиты обернулись и увидели наверху Златовику, маленькую и тоненькую, как озаренный солнцем цветок. Она все еще стояла и смотрела вслед, протягивая руки, – а увидев, что хоббиты обернулись, крикнула что-то ясно и звонко, взмахнула руками и скрылась за гребнем.

 

По дну ложбины тянулась извилистая тропа. Обогнув крутое подножие следующего холма, она нырнула в новую ложбину, уже более широкую и глубокую, затем опять взобралась на гребень, сбежала вниз по одному из длинных гладких отрогов – и так далее, без конца: склоны, подъемы, спуски... Деревья здесь не росли, ручьи не журчали: это было царство трав и упругого дерна, безмолвное царство – только ветер шуршал на окраинах этой холмистой страны да с вышины иногда доносились одинокие крики незнакомых птиц. Солнце поднималось все выше, и хоббитам стало жарко. Каждый раз, взойдя на холм, они замечали, что прохладный западный ветер понемногу стихает. С одной из вершин открылся вид на далекий Лес: темная полоса деревьев влажно курилась. Вчерашний дождь паром восходил вверх, листья, корни и перегной отдавали впитанную воду. Горизонт затянула мгла, на которой тяжело покоился синий купол горячего неба.

Около полудня хоббиты поднялись на плоскую и широкую вершину очередного холма, похожую на блюдце с высоким зеленым ободом. Ветер стих совершенно, а небо, казалось, опустилось прямо на голову. Хоббиты пересекли „блюдце“ и выглянули за край. Увиденное заставило их приободриться: оказалось, они проехали гораздо больше, нежели им представлялось. В знойной дымке нетрудно было и обмануться, но в главном сомнений не было – Курганы вот-вот кончатся! Внизу, под холмом, начиналась извилистая долина, ведущая к узкому проходу меж двух крутолобых отрогов. Дальше, казалось, холмов уже не было. Вдали смутно чернела длинная полоса.

– Это деревья, которые идут вдоль Тракта, – догадался Мерри.– Значит, до Тракта рукой подать! Придорожная аллея начинается у самого Моста и тянется на много, много лиг. Говорят, высадили ее очень давно...

– Вот и славно! – сказал Фродо. – Если мы будем и дальше ехать так же бодро, то выберемся из Курганов задолго до заката и успеем подыскать ночлег.

Говоря это, он бросил взгляд направо – и вдруг заметил, что холм, на котором они стоят, куда как уступает по высоте соседним, и сверху на путников, тесно придвинувшись к холму, смотрят вершины Курганов; на каждой зеленело по могильной насыпи, а кое-где, словно сломанные зубы из зеленых челюстей, торчали из травы грозные камни.

У хоббитов по коже пробежал озноб. Они поскорее повернулись к Курганам спиной и направились к центру „блюдца“. Там стоял только один камень, высокий, нацеленный прямо на солнце. Тени он в этот час не отбрасывал. Камень был необтесан, но выглядел очень внушительно – не то тебе веха, не то указующий перст, не то предупреждение. Хоббиты проголодались, а времени, судя по солнцу, оставалось еще сколько угодно, и они не придумали ничего лучше, как расположиться прямо под камнем, прислонившись к нему спинами. Даже через куртки они почувствовали холод – словно солнце не имело власти над этим камнем и не могло согреть его. Но измученным жарой хоббитам прохлада показалась кстати. Они достали еду, питье – и устроили роскошный полдник под открытым небом, тем более роскошный, что еда была не откуда-нибудь, а „из-под Холма“: Том набил их сумки до отказа. Развьюченные пони разбрелись по траве.

 

Тряска в седле, набитый живот, теплое солнышко, запах травы, слишком долгий привал... Лежать на спине, вытянув ноги и глазея на небо, наверное, тоже не стоило... Всего этого вполне достаточно, чтобы объяснить случившееся дальше. Все четверо проснулись внезапно и с тяжестью на сердце: ведь спать-то не собирались! Камень стал совсем холодным на ощупь и отбрасывал через головы хоббитов длинную бледную тень. Солнце, поблекшее, водянисто-желтое, висело над самым краем вогнутого „блюдца“, где расположились хоббиты, а справа, слева и впереди сгустился непроглядный туман, белый и холодный. Вокруг – тишина, промозглый воздух сочится влагой... Пони сгрудились табунком и стояли, опустив головы.

Хоббиты вскочили, в тревоге бросились к краю „блюдца“ – и обнаружили, что отрезаны от мира: вокруг ничего не было видно. Они в отчаянии взглянули на солнце – но солнце на глазах опускалось в белое море тумана, а восток заволокла холодная серая дымка. Туман пополз через край „блюдца“, сомкнулся – и они оказались в мглистой зале без окон и дверей с одиноким камнем вместо центрального столба.

Они почувствовали себя в западне, но духом падать пока не торопились. Еще не забылось, в каком направлении Тракт, да и виденная накануне темная линия деревьев по-прежнему вселяла надежду. Но даже если бы друзья не знали, куда ехать, здесь оставаться они ни в коем случае не собирались – эта вогнутая лужайка внушала им теперь такое отвращение, что они решили не медлить ни минуты. Озябшими пальцами хоббиты торопливо завязали котомки.

Собравшись, они гуськом повели пони вниз по отлогому склону в море тумана. Чем ближе к подножию холма, тем зябче и промозглее становилось вокруг. Вскоре волосы прилипли ко лбу, а по лицу поползли холодные струйки. Внизу было так холодно, что пришлось достать плащи и капюшоны, которые сразу же покрылись круглыми, серыми, как роса, каплями. Усевшись в седла, хоббиты медленно двинулись вперед, определяя путь по уклону земли – вверх или вниз. Им казалось, что они правят к выходу из длинной долины, которую приметили с холма. Только бы пройти в эти ворота меж двух склонов – а там знай поезжай себе все прямо и прямо, пока не выедешь на Тракт! О том, что делать дальше, они не задумывались. Пока что их интересовал только один вопрос: кончается за Курганами туман или нет?

 

Пони ступали медленно и осторожно. Чтобы не отстать друг от друга и не разбрестись в разные стороны, всадники ехали цепочкой – Фродо, Сэм, Пиппин и, наконец, Мерри. А долина все не кончалась... Наконец Фродо увидел впереди что-то темное, и это окрылило его. Выход близок, – видимо, это и есть северные ворота Курганов! Пройти в них – и свобода!

– За мной! – крикнул он через плечо – и поспешил вперед.

Но вскоре надежда сменилась удивлением и тревогой. Темные сгустки впереди сделались еще темнее, сузились и внезапно выступили из тумана двумя исполинскими камнями, зловеще нависшими над дорогой. Они стояли, наклонясь друг к другу, словно дверь без притолоки. Ничего подобного Фродо не помнил, хотя смотрел с холма на долину вместе со всеми. Не успев прийти в себя, он с разгона проскочил между каменными столбами – и вдруг очутился в полной темноте. Пони встал на дыбы, зафыркал – и Фродо кубарем покатился на землю. Глянув назад, он обнаружил, что остался в одиночестве: остальные за ним почему-то не поехали.

– Сэм! – позвал он. – Пиппин! Мерри! Сюда! Что вы там застряли?

Ответа не последовало. Фродо не на шутку струхнул и побежал обратно, за каменные столбы, крича что есть мочи:

– Сэм! Сэм! Мерри! Пиппин!

Пони метнулся в сторону и исчез в тумане. Фродо почудилось, что издалека доносится голос: „Фродо! Эге-гей! Ау!“ Кричали откуда-то слева. Фродо в растерянности стоял между накренившимися каменными колоннами, изо всех сил тараща глаза и прислушиваясь. Наконец он решился, повернул на голос – и сразу почувствовал под ногами крутой подъем.

Карабкаясь вверх, он снова позвал друзей и уже не переставал кричать, все громче и громче, – правда, ответа поначалу не было, но через некоторое время сверху послышался слабый отклик. „Эй! Фродо! Эй!“ – звали из тумана тоненькие голоса. И вдруг – отчаянный далекий вопль, что-то вроде „На помощь! На помощь!“, еще раз, еще – и под конец долгое: „На-а по-о-о-мощь!“ Наступила тишина. Фродо прибавил ходу – но вокруг плотно сомкнулась ночная мгла, и Фродо отнюдь не был уверен, что выбрал верное направление. Знал он только одно – что все время карабкается вверх.







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.