 |
|
СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 14 страница
Вскоре, однако, земля под ногами выровнялась. Только благодаря этому он понял, что добрался наконец до вершины кургана, а может, курганного гребня. Он устал, взмок – и все-таки, сам того не замечая, трясся от холода. Тьма стояла – хоть глаз выколи.
– Ау! Где вы?! – жалобно крикнул он.
Ответа не было. Фродо стоял, тщетно вслушиваясь в тишину. Только теперь он наконец осознал, что замерзает. Над вершиной начинал дуть ветер – ледяной, пронизывающий. Погода быстро менялась. Туман поплыл клочьями. Дыхание вырывалось изо рта паром, тьма отступила и перестала быть беспросветной. Фродо поднял голову – и с удивлением увидел в разрывах спешащих по небу туч и лоскутьев тумана бледные звезды. Ветер перешел в шквал и засвистал над травой.
Внезапно совсем рядом кто-то сдавленно крикнул – или только померещилось? Хоббит бросился на крик и на бегу заметил, что туман окончательно рассеялся, и над головой открылось усыпанное звездами небо. Один взгляд – и стало ясно, что он бежит по гребню большого, отдельно стоящего холма, но не к Тракту, а от него. С востока дул резкий ледяной ветер. Справа, под звездами, чернел другой холм, еще огромнее, с большой могильной насыпью.
– Да где же вы, наконец! – закричал Фродо снова, сердясь и в то же время чувствуя, что сердце у него замирает от страха.
– Здесь, – ответил холодный, гулкий бас, исходивший, казалось, прямо из земли. – Я жду тебя.
– Нет! – пролепетал Фродо, но убежать не попытался: колени у него затряслись, ноги подкосились, и он упал. Воцарилась тишина. Трепеща, хоббит поднял глаза – и успел заметить высокую темную тень, заслонившую звезды. Тень нагнулась над ним, и хоббиту показалось, что у нее есть глаза – два холодных глаза, светящихся бледным, словно идущим откуда-то издалека светом. На плече у Фродо сомкнулись пальцы – крепкие и холодные, как железо. Ледяной холод пронизал плечо до кости, и хоббит потерял сознание.
Не успел Фродо очнуться, как его тут же охватил всепоглощающий страх, и он не сразу собрался с мыслями, а когда собрался, сразу понял, что надежды на вызволение нет. Он внутри Кургана, в усыпальнице, его схватили Навьи! Должно быть, они уже прочитали над ним свои страшные заклинания, о которых в Заселье шепотом рассказывали всевозможные ужасы! Фродо не смел пошевелиться и лежал как мертвый, навзничь, на холодном камне, скрестив на груди руки.
Страх, побеждающий все прочие чувства и неодолимый, казался частью окружающей темноты. И все же сквозь него постепенно просочилось воспоминание о Бильбо Бэггинсе и о его байках, о том, как они с Фродо трусúли когда-то на своих пони по засельским тропкам и толковали о странствиях да приключениях. В самом толстом и робком хоббите дремлет (правда, надо признать, зачастую очень глубоко) зернышко отваги, прорастающее только в час последней, смертельной опасности, когда выхода уже нет. Фродо не отличался ни чрезмерной толщиной, ни робостью. Напротив – Бильбо (и Гэндальф) считал его лучшим хоббитом во всем Заселье, хотя сам он об этом не подозревал. И вот теперь, когда Фродо понял со всей очевидностью, что его приключениям настал конец, и конец страшный, – он пришел в себя и укрепился духом. Все в нем напряглось, словно перед решительным прыжком. Слабость и дрожь исчезли. Он перестал быть беспомощной жертвой.
Пока он лежал, напряженно думая и собираясь с духом, тьма стала понемногу отступать. Вокруг забрезжил бледный зеленоватый свет. Фродо не сразу смог разглядеть комнату, где находился, – свет словно исходил из него самого и камней рядом с ним, не достигая ни стен, ни потолка. Фродо повернулся – и в этом холодном свечении увидел Сэма, Пиппина и Мерри. Они лежали на спине в таких же позах, как и он сам, облаченные в белые одежды, и лица их покрывала смертельная бледность. На полу громоздились цепи, кольца, браслеты – скорей всего, золотые, но в зеленоватом подземном свете золото казалось холодным и безобразным. Головы Сэма, Пиппина и Мерри охватывали обручи, на груди у них покоились золотые цепи, а пальцы были унизаны перстнями. Рядом с хоббитами лежали мечи, у ног – щиты. И длинный обнаженный меч, один на троих, – поперек шей.
Вдруг послышалось пение или, скорее, холодное, невнятное бормотание. Оно то усиливалось, то сходило на нет. Голос казался далеким и бесконечно заунывным. Доносился он то сверху – высоким и тонким плачем, то снизу – глухим подземным стоном. Сплошной поток печальных, но жутких звуков постепенно складывался в слова, мрачные, жестокие, холодные, не знающие милости, но полные отчаяния и жалобы[128]. Ночь, навеки лишенная света, слала упреки утру, холод проклинал тепло, которого жаждал и не мог обрести. Фродо пробрал ледяной озноб. Вскоре песня стала чуть более внятной, и Фродо с ужасом понял, что над ним читают заклинание.
Стыло, холодно в могиле:
Сном последним вы почили.
Ледяной померкнет свет –
Выхода отсюда нет.
Солнце сгинет и луна,
Море высохнет до дна,
Ляжет мир под мертвый спуд,
Звезды в бездну упадут.
Эти ж будут спать, пока
Не поднимет их рука
Властелина Черных Сил,
Что чернее тьмы могил.
Сзади, за головой Фродо, послышались скрип и царапанье. Фродо приподнялся на локте и увидел, что лежат они не в комнате, а в каком-то подземном коридоре. Обернувшись, хоббит разглядел, что в нескольких шагах от них коридор поворачивает, а из-за поворота ползет, перебирая пальцами по камням пола, длинная рука. С краю лежал Сэм, и рука подкрадывалась все ближе к нему. Еще немного – и доберется до рукояти меча!..
В первый миг Фродо показалось, что заклятие и в самом деле превратило его в камень. Потом его обуяло желание бежать без оглядки. Может, если надеть Кольцо, удастся как-нибудь выбраться, не привлекая внимания Навий? Он представил, как бежит по траве, горько рыдая о Мерри, Пиппине и Сэме, но сам-то живой и свободный! Даже Гэндальф признал бы, что иного выхода не было...
Но проснувшееся в нем мужество все крепло. Фродо понял, что не может вот так, запросто, бросить своих друзей в беде. С минуту он, однако, еще колебался и даже полез было в карман, но вовремя спохватился и остановил себя. А рука подбиралась все ближе... Наконец Фродо решился. Схватив короткий меч, лежавший рядом, он быстро вскочил на колени, перегнулся через тела друзей, левой рукой уперся в пол, правой размахнулся – и ударил мечом по страшной ползучей руке, прямо по запястью. Отрубленная кисть покатилась по полу; меч разлетелся на мелкие кусочки. В руке у хоббита осталась только рукоять. Под сводами подземелья пронесся крик. Свет погас. В темноте зарычало и застонало.
Фродо не удержался и упал на Мерри. Лицо у того было холодным, как камень. И вдруг Фродо все вспомнил! Первый наплыв тумана начисто стер у него из памяти домик под кручей и песни Тома Бомбадила! В голове сам собой зазвучал стишок, которому их научил Том, – и Фродо слабым голосом, ни на что не надеясь, начал: „Том! Бом! Бомбадил!..“ Но как только он произнес „Бомбадил“, голос окреп, зазвучал смело, громко, а темные подземные покои загудели эхом, да так, словно голос Фродо подхватили трубы и барабаны.
Том! Бом! Бомбадил! Желтые ботинки!
На холме и под холмом, на лесной тропинке,
На болоте, в камышах, дома на пороге –
Том, услышь нас и приди: просим о подмоге!
Внезапно воцарилась полная тишина. Фродо слышал стук собственного сердца. Одно долгое, бесконечное мгновение – и вдруг издали донесся ясный, но слегка приглушенный ответ. Казалось, звук проникает через толстый слой земли или толстые стены:
Славный малый Бомбадил – веселее нету!
В сине-желто-голубом ходит он по свету!
Тома носят башмаки из дому и к дому!
Песни Тома могут все, что угодно Тому!
Послышался протяжный грохот, словно где-то в горах сошла лавина,– и вдруг в подземелье хлынул свет, обыкновенный дневной свет! В конце коридора открылось что-то вроде двери, и в проеме показалась голова Тома (то есть перо, потом шляпа, а потом уже все остальное!) в алом нимбе встающего за его спиной солнца. На каменный пол и на лица трех хоббитов, лежавших рядом с Фродо, упал розовый свет. Те не пошевелились, но мертвенная бледность сошла с их щек и больше не возвращалась. Теперь казалось, что они просто-напросто крепко спят.
Том пригнулся, снял шляпу и вошел в подземелье, распевая:
Убирайся, Навье, прочь! Сгинь в лучах полудня!
Сизым облачком уйди с дуновеньем ветра!
Прочь, в бесплодные края, далеко за горы!
Уходи-ка подобру – и не возвращайся!
Тише тихого ты стань и чернее ночи
Там, где затворят врата за тобой навеки!
Послышался вскрик – и внутренняя часть усыпальницы с грохотом обвалилась. Долгий жалобный вопль прокатился в подземных коридорах и угас в неведомой дали. Все стихло.
– Поднимайся, Фродо, друг! – воскликнул Том. – Выйдем-ка на травку! Только прежде подсоби Тому с остальными!
Общими усилиями они вытащили Мерри, Пиппина и Сэма наружу. Покидая усыпальницу, Фродо обернулся – и ему почудилось, что на куче обвалившихся камней и пыли корчится, как раненый паук, отрубленная рука. Бомбадил нырнул в пролом; из глубины донеслось тяжелое буханье и топот. Затем он появился снова, на этот раз с грудой сокровищ в руках. Чего тут только не было! Золото, серебро, бронза, медь, ожерелья, цепи, резные украшения с драгоценными каменьями... Взобравшись на вершину зеленой усыпальницы, Том разложил все это на траве, под солнцем.
Закончив работу, он встал, держа в руке шляпу. Ветер трепал ему волосы. Он посмотрел на хоббитов, без движения лежавших на траве возле усыпальницы, и, подняв правую руку, повелел, громко и отчетливо:
Не лежите, малыши, на земле студеной!
Согревайтесь поскорей на траве зеленой!
Выходите-ка из тьмы! Глазки открывайте!
Мертвой больше нет руки! Ночь ушла! Вставайте!
К великой радости Фродо, спящие зашевелились, стали потягиваться, протирать глаза – и вдруг вскочили. С изумлением оглядывались они вокруг – сначала на Фродо, потом на Тома, настоящего Тома, стоявшего над ними на верхушке усыпальницы, выпрямившись во весь рост, и, наконец, друг на друга, дивясь тонким белым тряпкам, напяленным на них вместо одежды, бледно-золотым обручам на головах, золотым поясам и звенящим побрякушкам.
– Это еще что за маскарад?! – начал было Мерри, ощупывая золотой обруч, сползший ему на бровь, и вдруг замер. По лицу его пробежала тень, и он закрыл глаза. – А, вспомнил, вспомнил! Сегодня ночью на нас напал Карн Дум![129] Мы разбиты! А! Копье в моем сердце![130] – Он схватился за грудь, но тут же открыл глаза.– Нет! Да нет же! Чепуха какая-то. Наверное, мне просто привиделось что-то, пока я спал. Уф! Куда же ты в тот раз подевался, Фродо?
– Наверное, сбился с пути, – пожал плечами Фродо. – Только у меня что-то нет охоты говорить об этом. Давайте лучше решим, что нам делать дальше! Надо ехать, наверное...
– В таком виде, хозяин? – удивился Сэм. – Отдайте мне сначала мои штаны!
Он швырнул обруч, пояс и кольца на траву и беспомощно огляделся, словно надеясь увидеть неподалеку свой старый плащ, куртку, штаны и прочую хоббичью одежду.
– Ищи-свищи, – рассмеялся Том, вприпрыжку спускаясь к ним с крыши усыпальницы и пританцовывая под ясным солнышком, как будто ничего особенного не случилось. Вскоре хоббиты и сами начали верить, что ничего не произошло: чем дольше они смотрели в полные веселых искорок глаза Тома, тем быстрее отступал страх.
– То есть как это – „ищи-свищи“? – удивился Пиппин, еще ничего не понимая, но уже улыбаясь. – Почему это?
Том только головой покачал:
– Из глубоких вод вы всплыли. Что жалеть о малом? Благо, сами не утопли, и на том спасибо! Так что радуйтесь и пойте! Сбросьте эти тряпки! Пусть вас солнышко прогреет, а вы бегом по травке! Ну а Том покуда сходит на охоту!
Он помчался вниз по холму, свистя в два пальца и аукая. Провожая его взглядом, Фродо заметил, что Том свернул налево, то есть на юг, и направился по дну зеленой лощины, протянувшейся меж двух холмов. На ходу он распевал:
Эй вы, поники! Сюда! Где вас только носит?!
Раз-два-три-четыре-пять! Бомбадил вас просит!
Живо! Хвостик и Сверчок! Рыжик и Мизинчик!
Белоножка! Эге-гей! Старый добрый Блинчик!
Так он пел, подбрасывая и ловя шляпу, пока не скрылся за поворотом, – но ветер, который снова переменился и дул теперь с юга, долго еще доносил до хоббитов звонкие „Хей!“, „Гей!“ и „Сюда!“.
Солнце, как и накануне, грело на славу. Хоббиты, выполняя приказ Тома, вволю набегались по траве и наконец разлеглись на припеке понежиться – им казалось, что их внезапно перенесли из царства льдов в гостеприимный, теплый край. Так бывает, когда долго болеешь, прикованный к постели, и вдруг ни с того ни с сего, за одну ночь, полностью выздоровеешь, и впереди – новый день, который так много обещает!
Когда вернулся Том, они успели окончательно прийти в себя... и проголодаться – как же без этого? Сначала над косогором появилась шляпа, затем сам Бомбадил, а следом – послушно, цепочкой – шесть пони: пять хорошо знакомых и один совершенно незнакомый. Этот последний и был, по-видимому, „старый добрый Блинчик“. По крайней мере, имя ему очень подходило. Он был крупнее, крепче и гораздо упитаннее остальных, да и годами постарше. Мерри, хозяин этих самых пятерых знакомых пони, особо с ними не церемонился и раньше никак не называл их, но Бомбадиловы клички прижились, и с тех пор лошадки всегда на них отзывались[131].
Том выкликнул пони по очереди, и они, взобравшись на крутой курган, чинно встали в ряд, а Том отвесил хоббитам поклон.
– Вот и ваши поники! – объявил он. – А ведь кое в чем они, пожалуй, будут вас умнее, дорогие вы мои хоббиты-бродяжки! Только ум у них в носу, если разобраться. Нюхом чуют, где беда, и бегут оттуда, а вы лóмитесь вперед, вам и горя мало. Ну, а пони, если вдруг речь пойдет о шкуре, ввек оплошки не дадут и не заплутают. Есть чему учиться, а? Вы уж их простите. Верные сердечки, да, но любому ясно: Навьи – это не для них, так что не сердитесь! А теперь они пришли, и поклажа с ними!
Мерри, Сэм и Пиппин извлекли из мешков запасную одежду и оделись. Правда, вскоре им стало жарковато – в запасе-то они держали вещи поплотнее да потеплее, в расчете на близкую зиму.
– А старшая лошадка, Блинчик, – она откуда? – спросил Фродо.
– Это Бомбадилов пони, – ответил Том. – Добрый мой дружочек. Редко я его седлаю. Вот он здесь и бродит – на холмах пасется, гуляет, где захочет. У меня в гостях лошадки сразу подружились. Ну, а ночью был он близко – вот вам и разгадка! Блинчик присмотрел за ними, я не сомневаюсь. Уму-разуму учил их, отогнал все страхи – так я думаю! А нынче, славный толстый Блинчик, старый Том верхом поедет. Подставляй-ка спину! Том проводит вас до Тракта – значит, нужен пони. А то что же это выйдет: хоббиты рысцою, ну а я беги за ними? Мало будет толку!
Хоббиты обрадовались и стали горячо благодарить Тома, но тот только рассмеялся. Больно горазды плутать эти хоббиты, сказал он, так что, пока Том не доведет их до границы, сердце у него будет не на месте!
– Много дел у Тома дома, – развел он руками. – Петь, гутарить, и работать, и бродить по Лесу, и присматривать за всеми. Бомбадил не может быть вечно на подхвате – тут Курган, там Лес, там Ива... У него забот по горло, да и Златовика скоро загрустит без Тома... Уж не обессудьте!
Судя по солнцу, было еще довольно рано, приблизительно между девятью и десятью. Мысли хоббитов обратились к еде. Последний раз они ели вчера около полудня, близ одинокого камня. Никто не возражал против того, чтобы подчистить остатки вчерашних запасов, сбереженные для ужина. Так и поступили – а на закуску пошло то, что принес с собой Том на этот раз. Обильной трапезы не получилось (особенно если учесть, что от сильных потрясений аппетит бывает просто волчий, а применительно к хоббитам это кое-что да значит!), и все же сил заметно прибавилось. Пока хоббиты жевали, Том еще раз поднялся на крышу усыпальницы и перебрал драгоценные трофеи. Бóльшую часть он искрящейся, блестящей грудой сложил на траве и сказал напоследок: „Что ж, лежите! И да набредет на вас добрый путник в добрый час: птица, зверь ли, человек, – чтобы зло прогнать навек!“ – ибо лишь тогда чары Кургана могли развеяться окончательно, и Навьям был бы заказан путь обратно. Для себя Том изо всей груды сокровищ выбрал одну-единственную брошь, усыпанную синими драгоценными камнями всех оттенков, от светлого до темного, как цветы льна или крылья голубых бабочек. Долго смотрел он на эту брошь, покачивая головой, словно вспомнив что-то давнее, и наконец молвил:
– Вот игрушка для моей милой Златовики! В память о хозяйке прежней, доброй и прекрасной, я возьму ее отсюда – так-то будет лучше!
Хоббитам досталось по кинжалу, каждый в виде узкого, длинного листа, – все четыре острые, сработанные на диво искусно. По лезвиям бежали вытравленные на стали красно-золотые змейки. Ах, как засверкали клинки, когда хоббиты вынули их из черных ножен, выкованных из какого-то неизвестного, легкого и прочного металла, сплошь усыпанных огненно-красными каменьями! То ли в этих ножнах крылась некая тайная сила, то ли кинжалы хранило заклятие Кургана – но клинки, казалось, были неподвластны времени и блестели на солнце, как новые. На них не было ни следа ржавчины – словно сработали их вчера, а не много веков назад.
– Старый нож еще хорош! Чем не меч для малышей? – хитро прищурился Том. – Острый зуб не повредит, если путь далек лежит, где бы путь ни пролегал и куда б ни вел!
Он рассказал хоббитам, что кинжалы были выкованы в давние, очень давние времена, и выковали их люди, пришедшие из Закатного Края. Их короли враждовали с Черным Властелином, но не устояли под натиском страшного Чернокнижника из замка Карн Дум, что в Ангмаре.
– Мало кто теперь их помнит, – бормотал Том, – и никто не знает, что не все они погибли и не все пропали. Сыновья владык забытых и князей потомки – странствуют они по свету, по горам и весям, терпят горе и лишенья, одиночество и холод, охраняя от напасти слабых и беспечных...
Хоббиты ничего не поняли, но их мысленному взору внезапно представилось видение: перед ними раскинулись бесконечные мглистые равнины минувшего, а по равнинам этим шагали высокие и суровые мужи со сверкающими мечами. Они прошли – и появился еще один, последний, со звездой на челе. Но видение поблекло, и перед глазами опять засияло солнце. Пора было снова пускаться в путь. Хоббиты собрались, увязали котомки и навьючили лошадок, а новые мечи прикрепили к кожаным поясам, под куртки. С оружием хоббиты чувствовали себя неловко и втихомолку дивились – неужели пригодится? Им еще ни разу не приходило в голову, что среди множества приключений, которые сулило им бегство из Заселья, могут быть и настоящие сражения!
Наконец компания тронулась в путь. С холма хоббиты спустились, ведя пони в поводу, затем сели верхом, и пони резво потрусили вперед. Оглянувшись, приятели бросили последний взгляд на древнюю усыпальницу, зеленевшую на вершине кургана, и в глаза им, словно желтое пламя, сверкнул вонзившийся в груду сокровищ солнечный луч. Но вскоре пони свернули за следующий холм, и блеск золота на вершине кургана скрылся из виду.
Фродо вертел головой во все стороны, но вчерашних каменных столбов, похожих на ворота, так и не увидел. Вскоре ложбина привела всадников к виденному ими давеча проходу между двумя холмами, и впереди открылась широкая покатая равнина. Путь получился веселым – разве с Томом Бомбадилом соскучишься? Блинчик частенько обгонял хоббичьих пони: несмотря на толщину, семенил он довольно резво. Ну а Том без конца напевал, только вот песни его все были на каком-то непонятном языке – наверное, самом древнем языке на свете, только и умевшем что дивиться да восторгаться[132].
Теперь они держали путь прямо, никуда не сворачивая. Вскоре стало ясно, что расстояние до придорожной аллеи гораздо больше, чем казалось поначалу. Даже если бы накануне не было тумана, хоббиты ни за что не доехали бы до Тракта засветло, – слишком долго они спали после обеда! Темная линия, которую они приняли тогда за деревья, оказалась всего лишь длинной полосой кустарников, тянувшейся по краю глубокого рва. За рвом поднимался крутой вал. Том объяснил, что когда-то вал этот проходил по границе королевства, но очень уж давно это было! Тут он, казалось, вспомнил что-то печальное и больше говорить не захотел.
Они спустились в ров, вскарабкались на противоположный склон, отыскали проход в земляном валу – и Том повернул прямо на север: к этому времени они успели изрядно уклониться влево.
Долина была открытая, ровная, ехать можно было быстро, но солнце уже опускалось, когда впереди замаячил ряд высоких деревьев и друзьям стало ясно, что, после всех треволнений, они все-таки добрались до Тракта. Последние полверсты хоббиты на радостях проскакали галопом и остановились, только когда путь пересекли удлинившиеся тени придорожных деревьев-исполинов, стоявших на краю пологой насыпи. Дорога, тусклая в надвигающихся сумерках, убегала вперед и видна была как на ладони: привольно петляя и изгибаясь, она все-таки держала курс точно на северо-восток, постепенно спускаясь в обширную низину. В колеях и многочисленных рытвинах темнела вода. Кое-где поблескивали лужи, оставшиеся от недавнего ливня.
Сойдя вниз, к дороге, хоббиты на всякий случай огляделись. Никого.
– Ну вот, мы и добрались! – с облегчением вздохнул Фродо. – Из-за моего предложения срезать дорогу мы потеряли не меньше двух суток. Ничего себе срезали! Но может быть, это и к лучшему. Кажется, мы их все-таки сбили со следа!
Все разом обернулись и поглядели на него. Тень страха перед Черными Всадниками нависла над маленьким отрядом снова. В Старом Лесу хоббиты только и думали, как бы поскорее выбраться на Тракт, и лишь теперь, стоя на Тракте, вспомнили о погоне и о том, что засада может подстерегать где угодно. Все четверо беспокойно оглянулись. Солнце уже садилось. Бурая дорога позади была совершенно безлюдна.
– Думаешь... думаешь, мы уже сегодня... уже сегодня можем с ними встретиться? – неуверенно подал голос Пиппин.
Ответил Том Бомбадил:
– Нет! Сегодня вам пока нечего бояться. Да и завтра не дрожите: так сдается Тому! Но догадки есть догадки: точно я не знаю. На восток я не ходок, не мои там земли. Что там делается – Том издали не видит. Всадники из черных стран неподвластны Тому: это слишком далеко от его владений!
И все-таки хоббитам от всей души хотелось, чтобы Том поехал с ними. Если кто-нибудь на свете мог приструнить Черных Всадников, то это, конечно, был Том Бомбадил, и больше никто! Еще немного – и хоббиты затеряются в чужих, неведомых землях, о которых в Заселье ходили самые туманные и обрывочные легенды. В сумерках сильнее томит тоска по дому, и хоббиты почувствовали себя одинокими. Вспомнилось Заселье, и сердце заныло еще сильнее. Они стояли молча, оттягивая расставание, и не сразу услышали, что Том уже прощается с ними, наказывая не падать духом и ехать до самой темноты, не останавливаясь.
– Том даст совет, а там – дело за удачей. Через шесть с немногим верст – Бри-гора, под нею – окнами на запад – Бри, малое селение. Слышали, небось, про Бри? Знаете такое? Есть там старая корчма – „Пляшущий Пони“. А содержит ее Пивовар Подсолнух[133]. Он достойный человек. Там и заночуйте. А с утра, не медля, прочь! Да глядите в оба! И не смейте унывать! В путь – и будь что будет!
Хоббиты взмолились – не согласится ли Бомбадил проехаться с ними хотя бы до брийской корчмы и выпить на прощанье кружечку пивка? Но Том только рассмеялся и покачал головой:
Всё! Я дальше ни ногой – там чужие земли.
Златовика Тома ждет. Том пошел обратно!
Он повернулся, подбросил шляпу, поймал, вскочил на спину Блинчику – и, распевая что-то, поскакал назад, в сумерки.
Хоббиты взобрались на насыпь и смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду.
– Да, жалко, что господин Бомбадил не захотел с нами ехать, – высказал общее мнение Сэм. – Вот с кем порядок, и без дураков! Хоть сколько езди по белу свету, другого такого славного и странного ни за что не встретишь. Слушайте, а я уже загорелся посмотреть – что это за „Пляшущий Пони“ такой? Небось что-нибудь вроде нашего „Зеленого Дракона“! Что там вообще за народ живет, в этом Бри?
– Ну, во-первых, хоббиты, – ответил Мерри. – Правда, и Большие тоже. Но по-моему, там почти как дома. У „Пони“ добрая слава. Наши там иногда бывают.
– Может быть, там молочные реки и кисельные берега, но это все равно уже не Заселье, – сурово напомнил Фродо. – Не надо, пожалуйста, чувствовать себя там „как дома“! Усвоили? И запомните – все запомните! – что имени Бэггинс произносить нельзя. Если придется представиться, то я – Под-хол-минс.
Усевшись на пони, они молча поехали навстречу вечеру. Пока лошадки трусили вверх-вниз по горкам, спустилась темнота – и наконец вдали замерцали огоньки. Загораживая путь, поднялась впереди Брийская Гора – темный горб, заслонивший небо, полное туманных звезд. Под западным склоном горы приютилась большая деревня. Туда путники и поспешили, мечтая только об одном – вытянуть ноги к огню, и чтобы между ними и ночью поскорее встала крепкая, надежная дверь.
Глава девятая.
У „ПЛЯШУЩЕГО ПОНИ“[134]
Бри считался главным поселком Брийской Округи – маленького обжитого пятачка, затерявшегося среди безлюдных пустошей. Кроме Бри, в Округе насчитывалось еще три селения: Бут – по ту сторону горы, Комб – в глубокой долине, дальше к востоку, и Арчет[135] – на опушке Четского Леса. Брийскую Гору и деревни опоясывала узкая полоса полей и лесов, исправно соблюдаемых местными жителями в чистоте и порядке.
Брийцы, как правило, были русоволосы, широкоплечи, невысоки ростом, любили повеселиться и ценили независимость – Брийская Округа жила сама по себе и никого над собой не признавала. Как ни странно, брийцы привечали у себя хоббитов, гномов, эльфов и прочих обитателей Средьземелья охотнее, чем это обычно водится у Больших, и со многими из них были на короткой ноге. Местные легенды рассказывали, что жили здесь эти люди искони и произошли от первых появившихся в этих западных землях человеческих племен. Мало кому удалось пережить бури Старшей Эпохи, но, когда из-за Моря в Средьземелье снова пришли Короли[136], брийцев они застали на прежнем месте, и за минувшие с тех пор годы уклад брийской жизни ничуть не изменился, хотя Королей уже не было и память о них давно выветрилась и поросла быльем.
В те дни брийцы были единственными из людей, кто обитал так далеко на западе, и единственными людьми лиг на сто в округе от Заселья, за исключением таинственных скитальцев, которых можно было иногда встретить в пустынных землях за Бри. Брийцы называли их Следопытами, но кто они и откуда, никто ведать не ведал. Странники эти ростом превосходили брийцев, волосы у них были темнее, и среди местных жителей считалось, что Следопыты видят и слышат лучше обычных людей, а в придачу понимают языки зверей и птиц. Следопыты странствовали, где хотели, – то на юге, то на востоке, доходя иногда до самых Туманных Гор; но теперь их стало меньше, и видели их уже не так часто. Появляясь в Бри, они приносили вести о том, что происходит в дальних странах, рассказывали странные забытые легенды, послушать которые находилось немало охотников; и все же брийцы на всякий случай старались не сходиться с ними особенно близко.
Кроме людей, в Брийской Округе жило немало хоббитов. Брийские хоббиты утверждали, что Бри – древнейшее из всех хоббичьих поселений: мы, дескать, жили здесь, еще когда за Брендивин и нога хоббичья не ступала, а Заселье еще и не думало заселяться. Главным хоббичьим гнездом в Округе считался Бут, но и самим Бри хоббиты не брезговали. Особенно много норок чернело на склоне Горы, над крышами человеческих домов. Большие и Крохи – так называли они друг друга – жили в мире и дружбе, каждый занимался своим делом, но и те и другие считали себя коренными брийцами. Нигде больше не встретить было такого своеобразного (но и на редкость плодотворного) соседства.
Брийцы – как Большие так и Крохи, – путешествовали мало. В основном их занимали дела близлежащих деревенек Округи. Правда, брийские хоббиты иногда еще добирались до Бэкланда, а иногда аж до Восточного Предела, но засельские хоббиты ездить в Бри к тому времени почти перестали, хотя до границ этой маленькой страны от Брендивинского Моста езды было всего день. Правда, иногда какой-нибудь бэкландец или охочий до приключений Тукк устраивал на один-два денька небольшую вылазку в здешнюю корчму, но и от этого брийцы начинали уже отвыкать. Настоящие же засельские хоббиты всех, кто жил за пределами их земель, включая брийцев, считали чужаками и не питали к ним никакого интереса, раз и навсегда объявив их невежами и деревенскими увальнями. Между прочим, „чужаков“ на западе Средьземелья водилось в те дни гораздо больше, чем думали засельчане. Некоторые из заезжих путешественников, правда, были обыкновенными бродягами – такой зароется в любой склон и снимется оттуда, как только приспичит. Но в Бри обосновались исключительно хоббиты добропорядочные и процветающие. Невеж среди них было не больше, чем среди их дальних засельских родственников. К тому же брийские Крохи еще не забыли о временах, когда сношения между этими двумя областями были куда оживленнее. Поговаривали, между прочим, что в жилах Брендибэков течет изрядная доля брийской крови.