Главная | Обратная связь

Ребенок с плаката» (Poster Child)

КНИГА ПЕРВАЯ. Джимми

Перевод: В.Вавикин

 

 

Вступление

Он мертв десятилетия, но все еще служит причиной для волнений и тревог.

Джим Моррисон был гипнотической фигурой в Америке шестидесятых, мятежный поэт и божество в змеиной коже. Он жил быстро, умер молодым, а его смерть в Париже, когда он скрывался от закона, оставила после себя богатую почву для размышлений и догадок. В период его рассвета писатели и критики сходили с ума, пытаясь превратить его образ, его таинственный моджо в эталон для оценки других. (Его сравнивали с благочестивым ангелом и течной сукой в одном лице). Джим был величайшей и одной из самых известных рок-звезд своей эпохи, и сейчас – более трех десятилетий спустя – его жизнь и работы все еще плодоносят секретами и энигмами.

Джим Моррисон пытался превратить каждую ночь в нечто беспрецедентное, незабываемое. Как певец и лидер группы Doors он был кислотным проповедником самоубийственной миссии по депрограммированию своего поколения, представлявшееся ему заключенным, который обязан следовать сексуальным и социальным нормам. Он был искателем, знатоком, бардом, алкоголиком, бисексуальным всеядным существом.

Джим стилизовал свою группу как «Эротические политиканы», и неустанно подстегивал свою огромную аудиторию – на пике неспокойных шестидесятых – пробиваться сквозь двери восприятия к свободе от роботизированных семейных основ, искать нечто большее, для лучшего понимания самих себя. Концерты Doors – пульсирующие военно-строевыми ритмами и ярко выраженным сексуальным подтекстом – были так близки к ритуалам шаманов, как никогда прежде ни одна группа, ни один концерт. Doors использовали в своем творчестве беспокойство и террор, которые витали в атмосфере поздних шестидесятых подобно слезоточивому газу, и делали они это с гипнотическим спокойствием.

Между 1965 и 1971 Джим Моррисон записал сотни песен, семь платиновых альбомов, опубликовал четыре поэтических сборника, создал три фильма, написал несколько сценариев и заполнил дюжины записных книжек стихами и заметками. Он отыграл более двухсот концертов со своей группой и позиционировал себя как секс-икону и главную рок-звезду шестидесятых. Он ненавидел все пуританские табу на секс в своей стране и – в период небывалого всплеска политической активности – угрожал мстительной администрации Никсона своими открытыми призывами к протесту и мятежу.

Джим Моррисон, как оказалось, был куда более значимым, чем кто-либо мог представить в то время. Несмотря на отставку, которую он получил незадолго до своей смерти, как потерявший былую привлекательность Клоун-Дионис, его поэтические видения остаются на радио более тридцати лет, продолжая свой путь и в новом тысячелетии. Эти тексты становятся классикой рока, устанавливая связь не только со своим поколением, которое первым смогло понять глубокие смыслы, единство с природой и высокие стандарты качества величайших работ Джима Моррисона, но и с последующими поколениями.

Джим Моррисон был последней инкарнацией пост-романтического образа, пробудившимся поэтом, которого трясет от гнева на свой мир и своих современников; пророк с тяжелым взглядом и жесткими чертами лица, одетый в черную кожу. Возможно, среди поэтов он был главным претендентом на то, чтобы возвыситься над суетой и беспорядками шестидесятых. Десятилетия спустя Джим Моррисон материализовался истинным автором своей эпохи. Его цитаты были выжжены внутри сознаний Американских поколений – экстренная телеграмма из «Break On Through», фантастические каденции в «L.A. Woman» и таинственно нашептывающие стихи «Riders on the Storm». Его голос эхом раздается на классических рок-станциях от побережья к побережью. Его образ висит на всех стенах студенческих общежитий, информируя геральдической надписью: Джим Моррисон / Американский поэт / 1943-1971. Продажи альбомов Doors, на момент создания этой книги, превышают пятьдесят миллионов штук и продолжают расти.

Сегодня, более тридцати лет после смерти Джима Моррисона, появляются новые важные откровения, затрагивающие его беспокойную жизнь, трагическую смерть и неумирающую легенду. Все еще существует много вопросов. Кем он был на самом деле? Почему он уничтожил себя? Почему его отвергли все, кого он знал?

Не было великолепия и величия в жизни рок-звезд шестидесятых. Их туры были примитивны и дезорганизованы. Люди, с которыми они общались, были милы, но они могли наградить тебя герпесом или триппером. Наркотики и алкоголь превращали тебя в имбецила. Твоя старуха спала с другими, пока тебя не было дома. Критики ненавидели тебя, когда твоя карьера шла ввверх, и даже пресса, которая прежде поддерживала и помогала подняться на этот Олимп, вдруг начинает стремиться сбросить тебя вниз. Doors в свои лучшие дни была подобна богам, каких еще не было в рок-музыке прежде и не будет после. В свои худшие дни они были самой претенциозной и вычурной группой на планете. Но никто, кроме Джима Моррисона, не понимал лучше всю иронию и сложность той эпохи.

Живя в период дерегулирования самосознания, Джим понимал Америку шестидесятых, видел ее суть; эра новых религиозных течений, духовный кризис, политическое беспокойство, расовые беспорядки, заказные убийства, застой. Обещания, данные на десятилетие оказались невыполненными, но некоторые из этих целей – интеграция, гражданские права, рост средств коммуникации, примирение Востока и Запада – явно все еще прогрессируют. Джим Моррисон проехал все эти будоражащие пейзажи как «убийца на дороге», а музыка Doors все еще имеет необъяснимое влияние на старшеклассников своими мрачными посланиями и неукротимой силой. Какой тринадцатилетний подросток, включив «People are strange», не сможет услышать в этой песне приносящее покой послание с того света? Как много мертвых рок-звезд может похвастаться ежегодными беспорядками у своих могил?

В одной из своих неопубликованных записных книжек, когда-то в 1968, Джим записал свое кредо: «Я борюсь с постоянным чувством иронии в отношении всего, что я делаю».

Знаменитый образ Джима Моррисона «Король ящериц» был шуткой, но это была серьезная шутка, обман космического масштаба. Периодические воспоминания Джима о пустыне, о ее рептилиях, были частью его дороги к пониманию вездесущности надвигающейся смерти. В начале еще одной записной книжки он писал: «Размышления о смерти, как о наивысшей точке в жизни каждого».

Джон Денсмор, барабанщик Doors, был часто напуган и обеспокоен поступками Джима Моррисона. Позже он вспоминал, что все другие Калифорнийские группы шестидесятых проповедовали рост уровня самосознания, направленный на просветление. Но послания группы Doors, писал он, преследовали совершенно противоположную цель.

Ни один из рок-певцов не высказывал еще так открыто и полно свои мысли, как это делал Джим Моррисон. Никто прежде не мог исполнить такую подрывную и антимилитаристическую песню как «The Unknown soldier», наполненную дьявольскими криками отчаяния и ярости, и все это в период брутальной войны во Вьетнаме. У него одного из своего поколения значимость текстов росла не только в зависимости от слепой харизмы многочисленных выступлений, но и от чистой, упрямой бунтарской энергии, которая восставала против общества и бросала вызов его застоявшимся моральным ценностям в это неспокойное время.

Единственный из рок-звезд шестидесятых Джим Моррисон не относился к своей миссии как к шоу. «Для меня это никогда не было игрой, все те так называемые музыкальные представления», - говорил он. «Это было вещь жизни и смерти – попытка соединить, привлечь во время выступления как можно больше людей, заставить их почувствовать свою индивидуальность, личность».

Джим Моррисон брал врожденный страх Америки шестидесятых и делал его еще безумнее, безнадежнее. Затем он превращал все это в шутку, и его собственное изменчивое существование было лишь ракетой, целью которой было сгореть. Наркотики способны уничтожить самых храбрых и самых сумасшедших рок-звезд. «Откровения могут обернуться бредом». Когда его внутренний мир был истощен, высушен пагубными привычками, безумием, судебными тяжбами, его тело вскоре последовало за его духом. Трагическая смерть Джима Моррисона в двадцать семь лет в 1971 году была последней в череде рок-смертей, которые начались с героя Джима – Брайана Джонса (умер в двадцать семь) в 1969, и продолжились с Джэнис Джоплин и Джими Хендриксом (оба умерли тоже в двадцать семь) в 1970. Рок-движение никогда не оправится от этого удара. Уцелевшие герои будут продолжать, будут рождаться новые кумиры (и кумиры будут умирать), но пик расцвета рок-культуры закончился вместе с угасшим огнем Джима Моррисона. Любимцы богов умирают молодыми.

В театре темно и дымно. Снаружи завывают сирены – полиция разгоняет слезоточивым газом подростков, которые не смогли достать билет. Внезапно, белый свет пронзает тьму, и раздается протяжный крик, знаменующий начало представления, начало первозданного хаоса, состоящего из отчаяния и неистовства. Группа Doors сегодня в городе, и Джим Моррисон разыгрывает свой эпический пафос, люминесцируя словно ангел из ада.

Глядя за край сцены, он видит беспорядок и смуту, когда толпа молодежи пульсирует яростью перед ним. Группа выкладывается на полную, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что происходит внизу, в толпе, где хаос уже не игра, а безумие толпы превосходит безумие на сцене. Концертный опыт Джима Моррисона был противоположен опыту толпы фанатов, поскольку он встречал нечто подобное каждую ночь: восторг масс, беспокойство, похоть, страх и удовольствие. Джим уже давно понял, что реальная энергия масс принадлежит не одному человеку, а толпе. Это понимание заставило его задокументировать для потомства свои подобные картинам Босха фантазии в фильме «Feast of Friends».

Есть что-то волнительное, трогательное и жутко человеческое в трагической истории Джима Моррисона. На первый взгляд эта история о том, как слава и неограниченная свобода сгубили молодого американского поэта. Но при детальном рассмотрении становится ясно, что неистовство и мании Джима Моррисона начинали развиваться еще в ребенке, перерастая в некую артистическую зрелось, которая была наполнена ярким жизненным опытом и агрессивно-сексуальным пророческим фатализмом. Эта книга будет стараться отсеять мифы и ложь, коими переполнена легенда Джима Моррисона, замещая их интервью и повторным рассмотрением как известных, проверенных фактов, так и диких, недоказанных слухов. Портрет, который появляется в конце, показывает дискредитированного, любящего, сострадательного человека, который подавлял свое стремление к саморазрушению посредством мрачной красоты своих работ, эхо которых доносится до нас и сейчас своей очаровательно романтической и чистой, не разбавленной спиритической энергией. И мистер Mojo все еще на подъеме.

Ну, что, все собрались?

Церемония вот-вот начнется.

 

 

риском,

опасностью и игра в кости со смертью.

Фридрих Ницше

Индейцы разбились

Каждый, чьи знания о жизни Джима Моррисона становятся более глубокими, тут же осознает, что история его детства играет ключевую роль в понимании того, что случилось с ним после. Во-первых, он вел себя, как большой ребенок всю свою жизнь. (Хотя конечно, что еще оставалось делать молодой рок-звезде, у которой были известность и богатство?) Во-вторых, когда Джим присоединился к группе Doors и начал публичные выступления, он тут же разорвал все отношения со своей семьей и никогда больше не видел своих родителей. В третьих, его первые представления были открытой, наглядной переработкой античной легенды о царе Эдипе, в которых он пел перед тысячами фанатов о том, что хочет убить своего отца и трахнуть свою мать.

Почему Джим Моррисон так сильно ненавидел своих родителей? Почему он ненавидел себя? Как он смог создавать такую безупречную американскую музыку, без примеси своих собственных страданий? Как так вышло, что в конце своей жизни он остался с чокнутой подругой, характер которой был даже более тяжелым, чем его собственный; которая на показ пыталась контролировать его; которая даже могла убить его в конце? Как могло так выйти, что этот спокойный, талантливый парень – один из великих артистов своего поколения – превратился в монстра и уничтожил себя?

На эти вопросы сложно ответить, потому что проблемное, трудное, послевоенное детство Джима Моррисона внутри защищенного, сплоченного мира семей военных одна из самых закрытых, засекреченных тайн его жизни. Его родители, адмирал Джордж С. Моррисон и Клара Кларк Моррисон, никогда не выступали с публичными заявлениями касательно их печально известного первенца. Брат и сестра так же с большой неохотой говорят о Джиме. Будь то страх огласки или желание сберечь тайны частной жизни, которые заставляют их хранить это железное молчание, но любые попытки узнать что-то новое о семье Моррисонов и ранних годах жизни их старшего сына – рок-звезды и поэта – наталкиваются на юристов Калифорнии, которые заявляют, что защищают права наследия Джима. Возведенная семьей Моррисонов стена молчания замуровывает детство их старшего сына, особенного его сложную, несчастливую юность, продлившуюся вплоть до дня его смерти.

Это не должно удивлять, поскольку сам Джим Моррисон пытался убедить средства массовой информации о том, что его родители мертвы, а единоутробные брат и сестра никогда не существовали. Возможно, он думал, что подобным образом оказывает им одолжение.

Вот, что известно о первых двадцати годах жизни Джима.

Его отец, Джордж Стивен Моррисон, известный, как Стив, родился в 1920 году в штате Джорджия и воспитывался в городе Лисбург, штат Флорида. Семья Моррисонов происходит от Шотландских переселенцев, прибывших в Америку в конце восемнадцатого века. Фамилия Моррисон, как предполагают некоторые знатоки в этой области, происходит от латинского корня Moorish. Во времена Рима солдаты из далеких провинций перемещались для защиты различных частей Империи. Таким образом Кельтские пехотинцы из Британии, были посланы охранять Марокко, в то время как мавры из Северной Африки поддерживали порядок в Британии. Фольклористы говорят, например, что народный, театрализованный танец, исполняемый во время майских праздников – Танец Морриса – может иметь в основе мавританские корни. В подобном контексте фамилия Моррисон может означать «сын Мавра». (Morrison – Moor’s son). Позже в своей жизни Джим Моррисон посетит Марокко как минимум дважды, пытаясь отыскать хоть что-то, о чем он не мог бы рассказать своим друзьям по путешествию.

Родители Стива Моррисона были старательными, богобоязненными, не пьющими просвитерианами, и Стив Моррисон, следуя армейским семейным традициям, поступил в 1930 году в Военно-Морскую академию Соединенных Штатов. Он был уравновешенным молодым человеком, кротким и серьезным, с налетом неброской авторитетности. В преддверии Второй Мировой Войны его класс в 1941 прошел ускоренное обучение, и Стив Моррисон был направлен на Гавайи для летных тренировок. В конце этого года, незадолго до нападения Японии на Перл-Харбор, на балу, устроенном в честь военных, он встретил Клару Кларк. Блондинка, разговорчивая, очень милая и немного полная, она была дочерью не принадлежащего ни к одной из политических партий политика и юриста из Висконсина, который представлял интересы профсоюзов и баллотировался на политический пост как кандидат от социалистов. Вызывает интерес и то, что дед Джима Моррисона по материнской линии происходил из Американских радикальных представителей народных масс, сторонников прогресса и социалистов, влиятельный сектор которых вступал в открытую конфронтацию с двух-партийным истеблишментом, имея сильную политическую базу на севере Среднего Запада и продюсируя таких национальных лидеров, как Роберт Лафоллетт

После короткой переписки и постоянно прерываемых войной отношений, типичных для тысяч молодых пар в то неспокойное время, Стив Моррисон и Клара Кларк поженились в апреле 1942 года. Они переехали в город Пенсакола, штат Флорида, где Стив продолжил летные тренировки, а затем был направлен на миноносце в воды Аляски. Их первый ребенок, названный Джеймс Дуглас Моррисон, родился в Мельбурне, на Атлантическом побережье Флориды, недалеко от Мыса Канаверал, 8 декабря 1943, в разгар небывалого всплеска военной энергетики, которая когда-либо была в Америке. В семье мальчика называли Джимми, и он принимал это имя всю свою жизнь, по крайней мере, от тех, кто был с ним близко знаком.

Вскоре после рождения сына, Стив Моррисон был переведен в Южный Тихоокеанский регион на истребитель Hellcat (Грумман F6F), отдав службе следующие восемнадцать месяцев. Пока муж был за океаном, Клара жила с его родителями, Полом и Каролиной Моррисон, которые управляли прачечной в Клируотер, расположенном в лагуне Мексиканского залива. До трех лет Джимми жил в доме родителей своего отца, а Клируотер считается родным городом его детства.

Стив Моррисон вернулся с войны награжденным пилотом ВМФ и амбициозным офицером, решившим посвятить себя карьере. Его первое послевоенное назначение было в Вашингтоне, но детерминированный на рост в иерархии ВМФ, он перевозил свою молодую семью с места на место, не особенно заботясь что-либо объяснять им, когда получал новое назначение, продвигаясь вверх по служебной лестнице. Разумно предположить, что в 1947 году основа быстрого карьерного роста лежала в сфере новых технологий, который начинали перестраивать этот мир, и Стив Моррисон перевелся в сферу ядерного оружия. Это было в тот самый период, когда водородная бомба была разработана в Лос-Аламос и протестирована в Уайт Сэндс – испытательном полигоне Нью-Мексико. Его новые обязанности требовали самый высокий уровень доступа, согласно которому Стиву Моррисону запрещалось обсуждать свою работу дома. Информация все еще скрыта официальным уровнем секретности (ссылки на служебные обязанности лейтенанта Стива Моррисона в те годы все еще подвергаются строгой цензуре, в тот числе и записи ВМФ, которые в принципе уже открыты публике), и все что известно о жизни в тот период, так это то, что Моррисоны квартировались в жилом комплексе ВМФ, недалеко от Альбукерке. Там и родилась сестра Джима, Энн, когда ему было три.

Несомненно, появление младшей сестры стало травмой для единственного ребенка, но было и что-то еще в Нью-Мексико, что оставило глубокий, яркий след в памяти Джима. Ранним утром семья ехала по пустыне, где-то между Альбукерке и Санта-Фе. Согласно Джиму, в машине были его родители, и родители его отца. По одной из версий, его отец свернул с двух полосной дороги на обочину и вышел из машины, вместе с дедом Джима. Джимми выглянул в окно и увидел жуткие последствия недавнего лобового столкновения между легковым автомобилем и грузовиком, перевозившим не то индейцев Пуэбло, не то Хопи, «разбились в лучах рассвета на шоссе и кровоточат», как позднее он отчетливо вспомнит. Мертвые и изувеченные люди лежали на дорогое, и откуда-то поднимался и нарастал полный страданий голос женщины, вопящей от боли и потрясения.

Впечатленный кровавой сценой, Джимми попытался выйти из машины, чтобы последовать за своим отцом, но его мать не позволила ему этого. Поэтому Джимми прижался лицом к стеклу, жадно впитывая кровавые последствия дорожной аварии. Его бабушка говорила, что никогда не видела, как плачут индейцы, но сейчас эти люди завывали от боли и страданий. Джимми дрожал и вытягивался в струну, чтобы еще раз взглянуть на кровавую бойню, в то время как его отец забрался в машину и дал по газам, возвращаясь на дорогу. Спустя пару миль они остановились у заправочной станции и вызвали дорожный патруль и неотложку. Джимми был явно обеспокоен и спрашивал о случившемся снова и снова. Он был так сильно расстроен, что его отец, наконец, сказал: «Джимми, все что ты видел, нереально. Это был просто дурной сон».

Но он никогда не забыл умирающих индейцев. «Это был первый раз, когда я увидел смерть», - рассказывал он много лет спустя, в то время как пленка продолжала записывать его голос в затемненной студии Западного Голливуда. «Я всего лишь тот маленький… как ребенок, который превратился в цветок, человек, голова которого расцветает на ветру. И последствия этого, которые я чувствую сейчас, когда думаю о том, что было, вспоминаю, что было, это то, что, возможно, душа одного из тех индейцев или нескольких, покинула их и вселилась в мой мозг… Это не история о призраках, старик. Это что-то действительно имеющее некое значение для меня».

После происшествия на пустынном шоссе, Джимми начал мочиться ночью в кровать. Это сводило его мать с ума. Уже взрослым, он вспоминал, как забирался ночами в кровать к матери, но она всегда силой заставляла его вернуться в свою комнату и спать на своей мокрой кровати. Что за стыд! Джимми пытался скрывать, что обмочился во сне, но мать всегда выясняла это. Тогда он начал бояться спать в своей кровати. Иногда он засыпал, свернувшись калачиком на полу. (Ночное недержание мочи может быть так же связано с детским приступом ревматизма, о котором Джим рассказал своему доктору в 1970. Это заболевание могло так же ослабить и сердце Джима).

Если верить адвокату Джима Моррисона, то он еще в раннем детстве узнал о различие полов. В 1969, в период подготовки к судебному заседанию по обвинению в непристойном поведении, которое могло закончиться тюремным сроком для его клиента, юрист Беверли-Хиллс, Макс Финк, допрашивал Джима Моррисона об истории становления его сексуальности. Согласно более поздним распечаткам тех записей, сделанных женой Финка, Маргарет, юрист спросил Джима о том, почему он предпочел обнажиться именно на сцене своего родного города во Флориде. «Я думал, что это хороший способ, выразить свое почтение моим родителям», - ответил Джим.

Пораженный, но все еще помня о той пропасти, которая разделяла Джима Моррисона и его семью, Финк спросил его о том, что сделали ему его родители, почему он их так ненавидит. Согласно отчету Финка, Джим упомянул о психологической травме, которую вызвало его ночное недержание мочи, а затем признался, что в детстве подвергался сексуальным домогательствам. Джим отказался сказать Финку, кто это был, лишь намекнул, что некто очень близкий к их семье. «Когда Джимми пытался жаловаться на это своей матери, - позже рассказывал Финк, - она приходила в ярость, называла его лжецом и настаивала, что подобного никогда не случалось». Финк сказал, что Джим начал плакать, когда рассказывал ему эту историю, и заявил, что он никогда так и не смог простить свою мать за это. (Стоит упомянуть, что юристы семьи Моррисон категорически отрицают, что какой-либо из этих инцидентов или «этот придуманный поступок» когда либо происходил).

В 1948 году семья Джимми снова переехала. Теперь это был Лос-Алтос в Северной Калифорнии. Там Джимми пошел в школу. Он был стеснительным, круглолицым ребенком, который ненавидел ходить утром на автобус, доставлявший его в школу. Паранойя Холодной Войны витала в воздухе наряду со страхом ядерной атаки, которую мог предпринять Советский Союз.

Школьники поколения Джимми подвергались нещадной доктрине, касательно неизбежного уничтожения мира в результате термоядерной войны. Во время ежемесячных воздушных учебных тревог их заставляли закрывать голову руками или прятаться под партой, или выстраиваться в погруженных во мрак холлах их школы, чтобы находиться вне зоны поражения бьющихся окон, в то время как фантомные А-Бомбы превращают их мир в прах. Телевидение – транслируемое на крошечных семи дюймовых черно-белых экранах – произвело на Джимми глубокое впечатление. Во втором классе Джимми и его приятель Джефф Мурхаус – сын еще одного офицера ВМФ, который переезжал с места на место почти так же часто, как и Моррисоны – были рьяными поклонниками Captain video телекомпании «Дюмонт», и даже оплачивали членские взносы клуба «Видео Рейнджеров».

Младший брат Джимми, Эндрю, родился в Лос-Алтос в 1949 году. Затем переезды семьи возобновились с удвоенной силой. Они вернулись в Вашингтон на год, переехали в город Клермонт штата Калифорнии, где жили, пока Стив Моррисон служил в Корее. Джимми посещал начальную школу Лонгфеллоу. В шестом классе он был немного полным, страдающим астмой прирожденным лидером, лучшим игроком в кикболл (аналог бейсбола, но упрощен для детей) и президентом студенческого совета, который обязал его открывать утренние встречи чтением по памяти клятвы верности. Но потом у Джимми начались проблемы. Его исключили из скаутов, после того, как он отказался следовать указаниям вожатого, выказывая свое непочтение.

В 1955 Моррисоны вернулись в Альбукерке, штат Нью-Мексико, где, как вспоминают члены семьи, они заметили перемены в Джимми. Он забросил свои уроки игры на пианино и отказывался проводить свободное время с семьей. Живя на границе с пустыней, Джимми был очарован таинственными, доисторического вида рептилиями – ящерицами, змеями, броненосцами – которые сновали среди раскаленной на солнце, сухой земли. Жабовидные ящерицы и чешуйчатые драконы с их стремительно высовывающимися языками поражали его. Он преследовал их, охотился на них, искал их норы, читал книги о них. Рептилии пустыни стали персональным тотемом Джимми, снова и снова упоминания о них и их жизни появляются в его детских записных книжках, чтобы после стать национальным фетишем в завете будущего Короля Ящериц.

В 1955 капитан Стив Моррисон был назначен на авианосец Мидвэй, и семье снова пришлось переезжать, на этот раз в Сан Франциско. Они въехали в большой, обшитый гонтом дом в пригороде Аламеда, где Джимми пошел в восьмой класс. Это было время конвульсивных вздохов рок-н-ролла и эпических этапов роста подростковой преступности – цензурированный Элвис на шоу Эда Саливана, неотразимый «Rock Around the Clock» Билла Хэйли, дикие ритмы джунглей Литл Ричардса, R&B из дешевых забегаловок Нового Орлеана Фэтса Домино, гениальные трехминутные гимны средних школ Чака Берри, черные, кожаные мотоциклетные куртки, пружинные ножи – подобный Джеймсу Дину вихрь отпора и мятежей пятидесятых, и все это в расцвет правления Эйзенхауэра, попыток подчинить общество высокоморальным догмам, подавления всего, что касается секса, и бок о бок с политическими стрессами и страхами перед апокалипсисом Холодной Войны.

 

Ребенок с плаката» (Poster Child)

Многие специалисты считают, что дети, выросшие в семьях военных, в будущем могут испытывать некоторые социальные проблемы адаптации и духовную дезорганизацию. Семьи военных переезжают достаточно часто, получая минимум объяснений. В недолгие периоды пребывания на одном месте нет времени для того, чтобы завести друзей. В семьях ВМФ, когда амбициозные мужья зачастую находятся в море, женам часто приходится взваливать на себя ношу главы семьи, воспитывать детей, бороться с отсутствием знакомых, родного дома, эмоциональными стрессами и алкоголизмом. Семья Джимми переезжала четыре раза в течение первых четырех лет его жизни. Подобное отсутствие стабильности могло вызывать физическое беспокойство и чувство глубокого одиночества, которые Джим Моррисон испытывал всю оставшуюся жизнь. Став взрослым, Джим часто даже не знал, где остановится на ночь, и его это устраивало. Даже после королевских денежных выплат за «Light My Fire», которые начались 1967, Джим не купил себе дом или не стал снимать квартиру, предпочитая жить у своих подруг или в шумных отелях, или просто отключался на старой софе в офисе группы Doors.

Дисциплина всегда была проблемой для Джимми и отчаянием для его матери. Окружающая обстановка вызывала у него обиду и негодование. Амбициозный офицер ВМФ должен был ставить свою карьеру превыше своей семьи. Это было неизбежной частью службы, и семьям приходилось мириться с этим. С постоянно отсутствующим отцом, мать Джимми заняла главенствующую роль в их семейном созвездии. Она стала всем тем, против чего хотел восставать Джимми. Когда отец приезжал домой, Джимми слышал, как мать жалуется ему на несносное поведение своего первенца, перечисляя все ошибки Джимми, его злобные шалости и провалы в начинаниях.

Годом позже, друзья Джимми будут удивляться, почему ему так сильно нравится бросать дротики в висящих на стене в его спальне вверх тормашками красоток из журналов Playboy.

Когда его отец был дома, атмосфера зачастую накалялась. Стив Моррисон был известен в ВМФ как очаровательный, спокойный, убедительный и чрезвычайно интеллигентный человек. Дома этот проверенный боями офицер имел обыкновения орать, отдавая указывания своим детям. Кого-нибудь все еще удивляет, что десять лет спустя его сын создаст величайшую антивоенную песню о Вьетнаме своего времени «The Unknown Soldier»? Младший брат Джима говорил во время интервью Джерри Хопкинсу, что Клара главенствовала над Стивом, когда тот был дома, и очевидно была доминантной персоной в иерархии семьи. Ранее Стив и Клара решили не подвергать физическому наказанию своих детей, ограничиваясь наказанием устным, которое – по крайней мере, в случае с Джимми – включало в себя резкие упреки, обвинения, попытки пристыдить и стандартную военную муштру. Энди Моррисон говорил, что в то время как подобные меры вызывали у него слезы, глаза Джимми всегда оставались сухими.

Не смотря на старания матери, которая не скупилась на наказания, поступки Джимми всегда были клеймом для семьи. В 1969, во время хаотичного концерта Doors в Сиэтле, пьяный Джим Моррисон дал отмашку своей группе, остановил представление и сказал публике: «Я читал о проблемах подростков и родителей. Да. Верно. И я здесь для того, чтобы сказать вам – меня тоже никогда не любили в детстве»!

Интеллигентный и четко выражающий свои мысли, Джимми также обладал ярким воображением и имел пошлые фантазии. Часто в школе он говорил и делал такие вещи, которое не приносили ему ничего кроме неприятностей. Его ранним развлечением было вырезать картинки из комиксов Дональда и Дэйзи и собирать их в сексуальные позиции с новыми диалогами. Когда журнал Mad в 1956 начал выпускать свои наполненные больным юмором сюрреалистические пародии, Джимми стал одним из их первых подписчиков. Он до дыр зачитывал выпуски журналов Mad и пытался парадировать грубые комичные крики и взрывы, которыми пестрел текст, сводя своим поведением с ума всех, кто был рядом. Его сутулая осанка, катастрофический недостаток общения с другими детьми, сарказм и надменное отношение доводили его родителей до безумия. Его смешки и глупые шутки на публике (хватание за нос, плевание шариками из бумаги, ехидные ремарки) смущали на приемах и встречах его родителей настолько сильно, что вскоре они пришли к выводу, что будет проще оставлять по возможности его дома.

Энди Моррисон свидетельствовал, что Джимми начал задирать своих брата и сестру, когда ему было почти тринадцать. Особенно доставалось его брату. Энди мог смотреть телевизор, а Джимми вламывался в дом, хватал его за шею, переворачивал, садился ему на голову и пукал в нос. Или прижимал его к полу и оплёвывал ему лицо. Во дворе Джимми мог подобрать камень и сказать своему брату: «Я даю тебе десять секунд», что значило для Энди бежать так быстро, как только он мог. И Энди знал, что Джимми не шутит. Он бросит в него камень. В 1955 Моррисоны были в отпуске, когда Джимми посадил своих брата и сестру на сани и столкнул их с горы, метясь в стену расположенного внизу амбара. Сани разгонялись все быстрее и быстрее, но Джимми не тормозил. Быстрее, еще быстрее. Его сестра начала плакать. Его мать закричала. Объятый ужасом отец бросился за ними следом, чтобы спасти детей от больницы. Позже Джимми сказал своем разъярённому, не желавшему верить в случившееся, отцу, что это была просто шутка.

Не нужно обладать сверх умом, чтобы опираясь на вышеперечисленное, номинировать Джимми Моррисона на роль «Ребенка с плаката», характеризующего многих детей в нестабильных армейских семьях. Нестабильность, длительное отсутствия отца, вспыльчивая мать, трудности, которые испытывал умный, но социально изолированный ребенок в общении, в получении одобрения друзей, учителей, родителей – все это может объяснить тягу Джима к бунту, к нарушению порядка, чтобы привлечь к себе внимание, которого он был лишен в детстве. Но некоторые наблюдатели имеют встречное мнение касательного того, что подобные странствующие семьи военных формируются в одну большую, сплоченную семью, которая зачастую обеспечивают защиту своему анклаву, а их дети хорошо приспособлены к подобной жизни и в последствии не испытывают проблем, чтобы найти себя во взрослом мире. Семьи военных часто переезжают вместе, и женщины, которые заботятся о своих семьях во время этих переездов, выковывают друг с другом прочные связи, которые сохраняются многие годы, а иногда и поколения.

Джимми Моррисон очевидно был исключительно шумным и оживленным ребенком. Никому в действительности не удавалось контролировать его. Он был ребенком, о которых говорят, что у них «шило в одном месте». Еще в ранние годы Джимми начал изучать способы давления на людей, чтобы получить от них желанное признание. Позже, когда отец Джимми вырос в звании и мог больше времени проводить дома, он попытался заново утвердить свою главенствующую роль в семье, принеся новую систему строгих правил и порядков, которые возмущали как Джимми, так и его младшего брата.

Несколько идей, позаимствованных из областей психологии и теории детского развития, могут помочь пролить свет на более поздние поступки Джима Моррисона.

«Теория Привязанности», например, предполагает, что дети, забота о которых была не постоянной, которые чувствовали безразличие своих родителей, их пренебрежение к себе, в будущем могут испытывать трудности по контролю своих эмоций, и зачастую для примирения своих внутренних противоречий, начинают принимать наркотики или злоупотреблять алкоголем. Такие дети имеют проблемы доверия к другим людям, не могут поддерживать длительные отношения, а так же с трудом поддаются контролю. Они имеют обыкновение гиперболизировать свои поступки, чтобы добиться желанного внимания, считая, что гнев и раздражение других лучше, чем ничего.

Безразличие или пренебрежение родителей, может так же иметь результат развития в детях надежд и фантазий, что с ними произойдет что-то грандиозное, как средство борьбы с тревогами и страхами перед действительностью. Некоторые из них покидают свои семьи в раннем возрасте. Подобное стремление к независимости позволяет им чувствовать себя сильными и неприкасаемыми, словно в мире уже нет ничего, что может ранить их. По мере того, как они растут, чувствуя себя незащищенными, в них развивается стремление к саморазрушению, склонность попадать в неприятности и несчастные случаи. Они могут становиться заложниками своих бедных суждений.

В то время, пока никто не может с уверенностью сказать, что все эти критерии подходят Джиму Моррисону, его последующая жизнь и поступки продолжают интересовать и заставлять людей задаваться вопросом, что же в действительности лежало в основе его длящегося всю жизнь бунта.

В 1955 Джимми посетил фильм с участием Джеймса Дина «Бунтарь без причины». Директором картины стал Николас Рэй, а сам фильм являлся архетипом подростковой преступности, помещая своего беспокойного героя Джима (Джимбо, как называл его алкоголик отец) в бурлящую беспокойством, конфликтами и отчаянием атмосферу Калифорнийской школы. Захватывающая дух роль Джеймса Дина в качестве бунтаря Джима, была противопоставлена таким экзотическим пейзажам Лос-Анжелеса, как обсерватория в Парке Гриффит, а трагическая смерть Сала Минео в конце фильма произвела на Джимми Моррисона глубокое впечатление.

«Бунтарь без причины» так же положил начало его глубокой и одержимой любви к кинематографу, и его сильному желанию узнать, как создаются фильмы.

«Бунтарь» - это первый фильм, упомянутый в сохранившихся записных книжках Джима. Так же в них был отмечен следующий фильм Джеймса Дина «Гигант», который вышел год спустя после того, как Дин погиб в автокатастрофе. Вполне вероятно, что фильмы, особенно вестерны, которые наводнили Американские кинотеатры в пятидесятых, сыграли ключевую роль в появившимся у Джима желании стать писателем. Его первая поэма «Pony Express», ныне утерянная, вероятно базировалась на Голливудских вестернах, которые Джимми жадно впитывал во время субботних послеобеденных киносеансов в период, когда жил в Аламеда. И именно там Джимми впервые подхватил вирус поэзии битников, который инфицировал его на всю оставшуюся жизнь.

 

Писатели Битники

В период с 1956 по 1958 Моррисоны жили в большом, обшитом гонтом доме с башенками в Эдвардианском стиле, по адресу Аламеда Авеню, 1717, на покрытом зеленью острове в пригороде Аламеда, на одной из самых крупных авиабаз ВМФ. Это было относительно спокойное время в жизни Джима – его матери там нравилось, и соседи позже вспоминали о ней только хорошее – и как позднее выяснилось, играло важную роль в становлении артистических притязаний Джима.

Он жил отдельно от всех на чердаке старого дома, слушая Элвиса и Рики Нельсона, в то время как внизу играла музыка его матери – Гарри Белафонте, Фрэнк Синатра и сборники из South Pacific и My Fair Lady. Джим был популярен в школе. Мрачная красота, уже не круглое и не полнощекое лицо. Он был дружелюбным и крайне забавным, мог подшучивать над учителями, которых впечатлял уровень его начитанности и интеллекта, столь редко встречающиеся у подростков. В тринадцать любимым писателем Джимми был Норман Мейлер, и он знал наизусть много пародий и шуток из журналов Mad. Еще школьные записи свидетельствуют разочарование учителей, касающееся гиперактивности Джима, из-за которой в некоторых классах его заставляли сидеть одного, чтобы он не отвлекал других учеников и не срывал занятия своими громкими замечаниями или шутливыми акцентами.

Вдохновленные Mad и другими сатирическими журналами новой волны черного юмора (извращения, рвота, громкое выпускание газов и т.д.) зарисовки в записных книжках Джима становятся более дикими и циничными. Он специализировался на порочных рисунках сюрреалистично огромных половых органов и необъятных задниц, заостряя внимание на выделяемых человеческим телом жидкостях, в особенности на экскрементах, менструальной крови, слизи и сперме. При помощи отцовского катушечного магнитофона Джимми смонтировал поддельную радиорекламу в поддержку мастурбации. (Одна из тех катушек сохранилась, и можно слышать запись почти профессионального качества, сдобренную спецэффектами). Он любил отвечать на звонки домашнего телефона, используя пошлые негритянские диалекты, копируя их из шоу Amos’n’Andy, или пользуясь ярко выраженными восточными акцентами.

Многие часы Джимми проводил в своей тихой комнате на чердаке, вырезая и заново склеивая картинки из комиксов, превращая их в крайне непристойные коллажи, переделывая реплики, выводя черный юмор на новую ступень:

Лакки: Я дам тебе пятьдесят центов, если ты трахнешь меня, Чарли Браун.

Чарли Браун: Накинь сверху еще свой трехколесный велик, и мы договорились, детка!

Его другом в Аламеда был живший по соседству уличный парень по имени Фад Форд, который был таким же беспечным и любящим повеселиться, как и Джимми. У Джима был доступ к спортивному залу ВМФ и бассейнам, и мальчишки часто попадали в неприятности, когда пользовались трамплинами для прыжков в воду. (Форд сказал, что после одного из инцидентов, чья-то офицерская жена, почувствовав себя оскорбленной их поведением, пожаловалась отцу Джима, и тот избил Джима пряжкой своего ремня). Все улицы Аламеда вели к пляжу, так что в жаркие месяцы там было много купающихся и праздношатающихся людей. Джимми и Форд были знакомы с одной очень милой девочкой, и Джимми придумал способ, как прокрасться в кабинку, где она переодевалась для купания, чтобы подглядывать за ней.

В сентябре 1957 Джимми пошел в девятый класс. Он занимался плаванием и выступал за школьную команду, специализируясь на стиле баттерфляй. Уровень его знаний всегда был на высоте, хотя он зачастую и не спешил поднимать руку, зная верный ответ. Он был харизматичным клоуном, источником неприятностей, очень забавным и очень шумным, талантливым мимиком и любителем розыгрышей, чьи резкие, возмутительные выходки получили название «Истории Моррисона» и стали притчей во языцех за десять лет до того, как ими заинтересовались средства массовой информации.

Одной из любимых шуток было притворно терять сознание на лестничной клетке в школе и лежать там, создавая толчею. Он делал это довольно часто в Аламеда и, по видимости, продолжил в своей следующей школе, по крайней мере, пока это было главным способом привлечь к себе внимание. Это было словно «большая шутка Джимми». Одноклассники вспоминают, что он действительно лежал на полу (притворяясь мертвецом, как говорил Фад Форд), не реагируя на попытки других поднять его. Когда он чувствовал, что игра удалась, он собирал с пола свои учебники, выслушивал от дежурного по холлу обещание оставить его после уроков, и уходил с наигранной улыбкой и самодовольным видом.

Но была ли это на самом деле шутка? Или же это был способ избежать унижения, когда он действительно терял сознание и лежал на полу, ничего не понимая в эти унизительные минуты? Или было это то, что древние называли «падучей болезнью», которой страдали короли и пророки? Все кто были близки с Джимом Моррисон позже, в его жизни, в его карьере, не отрицают того, что подобные падения и потери сознания были для него обычным явлением. Он терял сознания во время репетиций, записей, фото-сессий. Коллапсы случались на концертах, во время чтения стихов или блужданий из бара в бар. Он отключался во время автомобильных поездок, авиаперелетов. Сокрушительные театральные коллапсы были введены неотъемлемой частью в концерты Doors - личная драма Джима Моррисона, которая после была облагорожена и принята как кульминация рок-театра.

Но было ли это в действительности частью шоу? Складывая вместе все подтвержденные и нет доказательства, можно прийти к выводу, что Джим Моррисон действительно страдал не диагностированной легкой формой эпилепсии, которая могла начаться у него в четырнадцать или чуть раньше. В выпускных классах эти потери сознания стоили ему многих часов проведенных в кабинете директора. И все говорили о Джиме Моррисоне и обо всем том забавном, но возмутительном дерьме, которые он вываливал на головы окружавших его людей.

Джим пошел в десятый класс осенью 1958, но предпочитал прогуливать школу, посещая места встреч битников в Сан-Франциско. Годом ранее два значительных события встряхнули Америку. Первое, Советский Союз запустил спутник – первый сателлит на орбите земли. Это сенсационное событие заставило Америку усомниться в своем величии и обвинить правительство в том, что они были побиты в сфере космоса русскими. Это положило начало дебатам на тему отставания по количеству ракет от Советского Союза, которые позднее помогли Джону Кеннеди попасть в Белый Дом. Вторым событием была публикация второго романа Джека Керуака «В дороге» - сага демонстрации душевной жизни героев экзистенционально понятой юности, брошенной на произвол судьбы среди обширных шоссе и полуночных улиц Американских городов. Эта книга обратила целое поколение к субкультуре. Она стала бестселлером и иконой для средств массовой информации, и пробила корпоративный, конформистский фасад пятидесятых, оставив его широко открытым. На двух побережьях Америки, беспокойство, вызванное появлением Советского спутника, было снижено спокойствием битников, предлагавших альтернативный способ более комфортного существования в пятидесятых.

Бит-поколение считает, что берет корни от французских поэтов символистов, философов экзистенциалистов и Дзэн-мастеров. Джаз, наркотики, нонконформизм и буддизм – одобрялось, считалось крутым. Серые фланелевые костюмы – отстоем. Бит-писатели, такие как Джек Керуак на Западном Побережье, Уильям Берроуз в Париже и Аллен Гинсберг в Нью-Йорке стали звездами этой ночной, вспыхнувшей совершенно внезапно культуры.

Бит-поэты были наследием Дилана Томаса - талантливого Уэльского поэта, магические кельтские каденции и яркие видения которого распространялись посредством новых технологий долгоиграющих пластинок, в количестве, не уступавшем количеству бумажных книг, пока он не убил себя чрезмерным употреблением алкоголя в Гринвич-Виллидж в 1953. Они так же придерживались традиций радикальных американских писателей, таких как Уолт Уитман и Марк Твен, а так же поэтов модернистов как Уильям Карлос Уильямс, с которым Аллен Гинсберг в особенности идентифицировал себя.

В Бит-вселенной Париж был философией, Нью-Йорк джазом, а Сан-Франциско поэзией. Гинсберг называл этот расцвет «Ренессансом Сан-Франциско». Часто под аккомпанемент барабанщиков, использующих бонго, известные битники выступали в джаз-клубах семь ночей в неделю.

Аллен Гинсберг представил свой бит-эпос «Вой» в Сан-Франциско в 1955. Другие битники, многие из которых отождествлялись с героями «В дороге» - Роберт Дункан, Роберт Грили, Том Паркинсон, Лоуренс Ферлингетти, Гэри Снайдер, Кенет Патчен, Филип Уэйлен, Кенет Рексрот, Майкл Макклур – часто устраивали публичные чтения своих новых работ в кафетериях, художественных галереях, книжных лавках. Сан-Франциско был третьим углом в международном треугольнике битников, городом, где поэты, не атлеты, были местными героями. В Сан-Франциско и соседних Сосалито и Норт-Бич поэзия задавала моду и ритм.

Когда Джимми и его друг Фад Форд пропускали школу и направлялись в город, их первой остановкой обычно была книжная лавка Ферлингетти «Огни города», расположенная по адресу Коламбус Авеню, 261. Вывеска за окном хвастливо говорила: «Запрещенные Книги». Джим любил зависать там. Он носил характерную для битников одежду: толстовка, сандалии, джинсы, и надеялся встретить кого-нибудь из поэтов, которые иногда показывались там. Однажды Джим поздоровался с Ферлингетти, и когда поэт и автор «Coney Island of the Mind» ответил приветствием, Джим покраснел от гордости. Он и Фад посетят «Stairway Records» в Окленде, чтобы купить пластинки Дилана Томаса об англо-саксонском поэте седьмого века Кэдмоне или комедийные альбомы Тома Лерера или Ленни Брюса. Фад отвел Джимми в «Duo Records», в звукозаписывающую лавку "R and B" в Окленде, где Джимми впервые услышал таких блюз-звезд из Чикаго как Мадди Уотерс, Хаулин Вульф и легенду из Нового Орлеана по имени Длинноволосый Профессор (Генри Роланд Бэрд). Джимми и Фад читали «В дороге» и были увлечены мечтами бит поколения, которыми полнилась эта книга, без умолка болтая о невообразимых радостях путешествий автостопом, дешевых мексиканских шлюхах и бесконечных шоссе, освещенных вспышками просвещения дзен-буддизма.

Джим был влюблен в дикую американскую энергию Дина Мориарти, и концепцию Керуака о том, что Дин один из тех кто «безумен, безумен жить, безумен говорить, безумен чтобы стать спасенным, жаждущий получить все и сразу, кто никогда не зевает, не говорит банальности, но горит, горит, горит как мифические римские свечи, взрываясь пауками света среди звезд». Джим практиковался повторять сумасбродный, резкий смех Дина - «Хиииии-хииии-хииии» - пока это не начинало сводить его мать с ума. На его лице начали появляться волосы, и он пытался отрастить себе характерную для битников козлиную бородку, пока мать не заставила его побриться, а заодно и постричься. Она будет кричать на Джима, а он лишь смеяться над ней. Однажды она подойдет, чтобы одернуть его, а он схватит ее за шею, возьмет шариковую ручку и, все еще смеясь, начнет рисовать у нее на руке каракули. Его мать тоже рассмеется и закричит: «Ты не должен драться со слабым полом».

По мере того, как продолжался учебный год, Джимми продолжал свои периодические провокации. Из-за того что он был таким забавным и имел столь странный образ, ему с рук сходили многие его злобные выходки. Но была у него и неожиданная сострадательная черта. Среди его знакомых был Ричард Слэймэйкер, который был тяжело болен лейкемией. Джимми нравилось навещать его после школы, он приносил ему комиксы и комедийные записи на пластинках, чтобы поднять ему дух. Джим вывозил Ричарда на улицу в его инвалидном кресле и катался вместе с ним по улицам. Фад Форд думал, что Джимми, который был очарован смертью, просто изучает Ричарда, изучает, как прогрессирует болезнь и его кожа меняет свой природный цвет. Джимми посещал его почти каждый день, а после того, как Ричард умер, Джимми плакал.

Позднее в 1958, в середине учебного года, Стив Моррисон получил повышение и новое назначение. Родители сказали Джимми, что семья переедет в Александрию, штат Вирджиния, сразу после рождества. Согласно Фад Форду, Джимми был потрясен и не хотел уезжать. На последний день занятий, говорил Форд, Джимми забрался на учительский стол и объявил, что его семья уезжает, и он хочет напоследок «громко хлопнуть дверью», затем он зажег петарду и неспешно вышел из класса до того, как она взорвалась.

В день своего отъезда из Аламеда, штат Калифорния, Джимми пришел в дом к Фаду, чтобы проститься. Затем Джимми забрался в уродливо-зеленый офицерский «Паккард» и ехал, ни разу не обернувшись. Фад Форд позже вспомнит: «Джим был подавлен, он не хотел уезжать в Вирджинию. И это был один из нескольких раз в моем детстве, когда я сам плакал. Они забрали моего лучшего друга».

Джимми был отправлен в Вирджинию прежде, чем туда перебралась вся остальная семья. Это было сделано для того, чтобы он успел пойти там в школу, в январе 1959. Несколько недель Джим жил в семье Мурхаусов, у которых был сын его возраста, Джеф. Это было за пять лет до того, как Джимми смог вернуться в свою любимую Калифорнию навсегда.

 

 

Ницше и Бо Диддли

В 1959 город Александрия в штате Вирджиния, был спальным пригородом Вашингтона, Округ Колумбия. Популярный в основном среди семей госслужащих и военных высокого ранга, он был менее богатым, чем пригород Арлингтон, но все еще достаточно респектабельным. В январе Моррисоны въехали в уютный дом на Вудлон Авеню, 310, расположенный в элитном районе Брэддок Хайтс. Это был адрес, куда Джимми мог звонить в случае беспрецедентных случаев в течение двух с половиной лет. В тот месяц Джимми поступил в школу Джорджа Вашингтона, чтобы закончить десятый класс. Скорее очарованный (или встревоженный) своими новыми одноклассниками, чем все еще переживая отъезд из Аламеда, Джимми старался держаться незаметно, тихо. Он отказался от проб, чтобы вступить в команду по плаванию. Некоторым школьникам, которые пытались заговорить с ним, Джимми сказал, что он сирота, которого украли цыгане. Он выглядел нервным, болезненно неспокойным, встревоженным и если не бродил на задворках города или не был на старых причалах, то проводил время, предпочитая читать или делать беглые записи, зарисовки в записных книжках, один, в своей спальне, расположенной в подвале и имевшей отдельных вход, так что он мог покидать дом и возвращаться в любое удобное ему время. Одному из своих новых друзей, Джимми признался, что иногда не разговаривает с родителями неделями.

Десять лет спустя, во время интервью, пытаясь описать школьные годы в Вирджинии, Джим вспоминал свои дурные предчувствия. «У меня просто было это… глубокое чувство, словно что-то не так, что-то не правильно. Я чувствовал слепоту, которая опускалась на меня по мере того, как я становился взрослее. Меня и моих друзей просто смыли в канализацию, спустили в длинный, узкий тоннель. Когда ты ходишь в школу, ты подвергаешься риску. Ты, конечно, можешь выбраться из всего этого, но это также может и навредить тебе».

Школа в Аламеда была более либеральной и менее национально сегрегированной, чем школа Джорджа Вашингтона. Одноклассники Джима отчетливо помнят, что некоторые учителя были крайне поражены его всесторонней начитанностью и уровнем эрудиции. По окончанию первой четверти Джимми входил в число отличников. Затем один из учителей увидел, как Джимми в столовой читает спорную книгу черного автора Джеймса Болдуина – Комната Джовани, и велел ему убрать этот «нигерский мусор» с территории школы. Вероятно, именно это послужило причиной тому, что Джимми потерял интерес к школе.

Одинокий, подавленный, изолированный от семьи, Джимми любил поздно просыпаться, слушая библейские радио. Он был очарован южными страстными речами проповедников-евангелистов и джаз-диджеями бессчетного количества рок-н-ролл радиостанций, вещающих на всю Северную Америку с мексиканской границы. Как-то раз ночью Джимми думал о том, чтобы убить себя, но затем на радио включили Бо Диддли «Crackin’ Up» - шутливая песня о жизни сумасшедшего. Это заставило Джима улыбнуться и подняло настроение, помогло понять, что жизнь стоит того, чтобы жить. Бо Диддли, многообразный, уличный изобретатель рок-н-ролла, спас в эту ночь Джимми жизнь.

«Фридрих Ницше убил Джима Моррисона», - сказал соучредитель группы Doors Рэй Манзарек, который заявляет, что видел, как это случилось. Причиной этому послужили сочинения и легендарная карьера безумного немецкого философа, из которых Джимми позаимствовал идею о том, что все, что нас не убивает, делает нас сильнее.

В первом параграфе «В дороге», Джек Керуак ссылается на Фридриха Ницше, как на духовного проводника в своей книге. Летом Джимми с головой окунулся в изучение изумительных работ и трагической жизни Фридриха Ницше, и то, что он узнавал, меняло его глубоко, почти фатально. И пусть Ницше напрямую не убивал Джима Моррисона, его радикальное мышление направило Джима на курс, который привел его к своей собственной трагедии.

Ницше был первым писателем модернистом, пробившимся сквозь унаследованные двухтысячелетние моральные и метафизические верования. Альтернативой христианским заповедям он находил пренебрежение. Ницше изобрел свою собственную мифологию абсурда и беспокойства. В своем страстном писательском стиле и с непоколебимым жаром видимого спокойствия с его зачастую противоречивыми взглядами, Ницше пытался пробиться сквозь консервативную рациональность, провозглашая свой собственный способ мышления. Для Ницше, человечество и вся его история были лишь оправданием рождения гения, а его величайшей целью был расцвет культуры. Его нарушение общепринятых норм и высокопарные каденции были столь монументально влиятельны, что вдохновили даже более темное направление немецкого мистицизма пятьдесят лет спустя, когда Адольф Гитлер начал свой путь к власти.

Но к тому времени, когда Ницше начал получать первое реальное признание своего таланта, он уже страдал неврозом и испытывал упадок сил. Это было в итальянском городе Турине. В январе 1889, с ужасом наблюдая, как кучер двухколесного экипажа порет свою хромую лошадь, Ницше перенес тяжелый приступ душевных страданий. Он никогда не оправился от этой травмы, проведя оставшиеся одиннадцать лет своей жизни как духовный инвалид, пока не умер в 1900 году. Одна из величайших тайн мира философии спрашивает, почему он так быстро пал с вершин творчества, с головой окунувшись в форму ментальной беспомощности? Его современные биографы заявляют, что он был сифилитиком, скрытым гомосексуалистом и страдал от маниакально-депрессивного психоза, который перерос в хроническое безумие.

Согласно одной из записных книжек, Джимми читал «Рождение трагедии» дважды в то лето. Затем была книга Ницше «За пределами добра и зла». «Обнаженный ланч» Вильяма Берроуза, который он достал в старой лавке в Джорджтауне. «Олений парк» Нормана Мейлера. Сочинения Маркиза де Сада в обновленном издании от «Grove Press». «Баттерфилд, 8» Джона О’Хары. Но ничто из прочитанного не произвело на Джимми Моррисона более глубокого впечатления, чем встреча с Фридрихом Ницше. И как Ницше уже открыл дверь современного самосознания, он так же открыл портал в самосознании молодого писателя из пригорода Вирджинии в 1959.