Главная | Обратная связь

Уровень лексико-семантического соответствия.

Сопоставив эту модель с той, которая предлагалась Швейце­ром, мы обнаруживаем определенное сходство на первых четырех уровнях: уровень цели коммуникации соответствует прагматиче­скому, уровень описания ситуации — семантическому референци-альному, уровень способа описания ситуации — семантическому компонентному и уровень структуры высказывания — синтакси­ческому. В модели Комиссарова по отношению к модели Швей­цера изменена иерархия двух уровней: уровень описания ситуа­ции подчиняет себе уровень способа описания ситуации. Иначе говоря, перевод на уровне способа описания ситуации предстает как более точный по отношению к уровню описания ситуации. С таким изменением иерархии уровней эквивалентности трудно не согласиться. Мы уже показывали на примере, заимствованном у Р. Барта, насколько обедняется текст перевода, если в нем пере­дается только информация о предмете речи (денотативное или референциальное значение) и опускается информация о том, как этот предмет отражается в сознании автора, что находит выраже­ние в выборе определенных речевых форм.

Комиссаров дополняет модель эквивалентности еще одним уровнем — уровнем лексико-семантического соответствия. Это дополнение представляется существенным, во всяком случае, по двум причинам. Во-первых, оно логически завершает иерархию уровней эквивалентности: начав с уровня цели коммуникации, где перевод оказывается максимально свободным, вольным (за верхним пределом этого уровня вряд ли можно уже говорить о переводе), Комиссаров доходит до уровня пословной эквивалент­ности, т.е. до уровня буквального перевода, который в опреде-

.

денных случаях также возможен. Во-вторых, автор модели при­влекает внимание к слову, которое в реальном переводе весьма часто выступает в качестве единицы эквивалентности. Множество трансформационных операций, известных в теории перевода, связаны именно с преобразованием слов (конкретизация, генера­лизация и т.д.).

На первый взгляд, этот уровень эквивалентности переклика­ется с уровнем способа описания ситуации (компонентный уро­вень у Швейцера). Но это не так. В самом деле, на уровне спосо­ба описания ситуации Комиссаров рассматривает семантическую структуру не отдельного слова, а высказывания как речевой фор­мы отражения той или иной предметной ситуации, его компо­нентный состав.

Таким образом, выделение пяти уровней эквивалентности, различающихся степенью детализации, точности и полноты смыс­лов, представляется обоснованным.

Однако в типологии уровней эквивалентности Комиссарова угадывается некоторое противоречие. Первые три уровня выделя­ются на основе ономасиологического подхода к сравнению тек­стов оригинала и перевода, а оставшиеся два, напротив, семасио­логического. Ведь в первых трех случаях Комиссаров движется от значений (цель высказывания — ситуация — отражение ситуации сознанием автора) к формам их выражения в ИЯ и ПЯ, т.е. к знакам. В четвертом и пятом случаях он идет от форм выраже­ния, знаков (синтаксической структуры и слов) к их значениям.

Типология Егера — Швейцера менее подробна, но более логич­на. Она заявлена как функциональная и построена на установлен­ных лингвистикой функциях языкового знака, т.е. на отношениях между знаком и участниками акта коммуникации (прагматическая функция), между знаком и отражаемым в нем фрагментом реаль­ной действительности (семантическая функция) и между знаками в процессе коммуникации (синтаксическая функция). Разведение семантического уровня на два подуровня (Егером и Швейцером) с точки зрения строгости критериев типологии также некоррект­но. Ведь выделяемый в особый подуровень сигнификативный ас­пект семантического значения характеризует не столько отноше­ния между действительностью и знаком, сколько между знаком и коммуникантом, т.е. может рассматриваться в пределах прагмати­ческого аспекта. Если при одном и том же денотативном значе­нии высказываний «Злая собака» и «Осторожно: собака» мы уста­навливаем различия их сигнификативных значений, то должны признать, что различия эти обусловлены желанием, интенцией коммуниканта сказать именно так, а не иначе, т.е. в этих разли­чиях угадывается отношение между знаком и коммуникантом.

Последовательное, поэлементное сравнение уровней эквивалент­ности, описываемых Егером, Швейцером и Комиссаровым, пока­зывает, несмотря на внешнюю вариативность терминов, большое сходство в определении уровней эквивалентности и явную привя­занность к идее о семиотической природе перевода, о взаимодей­ствии в переводе трех типов отношений знака к окружающей действительности:

 

Г. Егер	А.Д. Швейцер	А.Н. Комиссаров
прагматический (для чего говорить)	прагматический	уровень цели коммуникации
семантический 1 (сигнификативный) (как сказать)	семантический (компонентный)	уровень способа описания ситуации
семантический 2 (денотативный) (о чем сказать)	семантический (референциальный)	уровень описания ситуации
синтаксический (как расположить элементы высказывания ототносительно друг друга)	синтаксический	уровень структуры высказы­вания
		уровень лексико-семанти-ческого соответствия

Иначе строит модель уровней эквивалентности В. Г. Гак. Преж­де всего он последовательно разрабатывает теорию эквивалент­ности на основе семантических отношений, устанавливаемых между знаками (языковые формы), понятиями (значения) и де­нотатами (внеязыковые ситуации). Гак строит простую, но весьма показательную схему уровней эквивалентности¹:

Языковые формы

Значения (понятия и связи)

Внеязыковая ситуация

чх

Смысловой эквивалент II Схема В. Г. Гака2

Ситуационный эквивалент III

Формальный

эквивалент

I

¹ Гак В.Г., Григорьев Б.Б. Теория и практика перевода. С. 10. - Там же.

Из этой схемы видно, что прагматический уровень не вклю­чается в категорию и выпадает из этой трехступенчатой типоло­гии уровней эквивалентности, т.е. выводится за пределы эквива­лентности. Это означает, что предметная ситуация оказывается первым, необходимым уровнем эквивалентности. Если предмет­ная ситуация в переводе не воспроизведена, то перевод не экви­валентен.

Данная концепция представляет несомненный интерес, так как она позволяет вновь обратиться к категории адекватности и сделать предположение о том, что прагматический уровень дей­ствительно не определяет эквивалентность перевода исходному речевому произведению, а всецело располагается в сфере адекват­ности. Если допустить, что прагматика определяет отношения знака с участниками коммуникации, то к этим участникам следу­ет отнести и переводчика. Поэтому взаимодействие переводчика (даже гипотетическое) с автором оригинала и получателем текста перевода, изменяющееся от условий перевода и запросов получа­теля, от умения переводчика расшифровать и передать коммуни­кативный эффект, от его представлений о реальном или гипоте­тическом получателе речевого произведения, и определяет, как мы видели выше, адекватность перевода.

Что же касается семантического и синтаксического уровней, относящихся к смыслу и структуре сообщения, т.е. к собственно текстовым категориям, то именно они и определяют эквивалент­ность речевых произведений.

Выведение прагматического уровня из области эквивалентно­сти показывает целесообразность использования в теории перевода категории адекватности. Прагматическое значение и коммуника­тивный эффект, достигнутые при переводе, даже при отсутствии эквивалентности на семантическом и синтаксическом уровнях делают перевод адекватным. Перевод оказывается не только адек­ватным, но и в разной степени эквивалентным, если эквивалент­ность достигнута на семантическом и синтаксическом уровнях.

Более четкое соотнесение категорий соответствия (эквива­лентности и адекватности) с компонентами структуры речевого акта позволяет уточнить и саму модель перевода как акта комму­никации. В этом случае сам перевод оказывается соотнесенным с металингвистической функцией в силу того, что перевод является интерпретацией одной языковой системы посредством другой. Экспрессивная и волеизъявительная функции располагаются в области адекватности перевода и соотносятся с тремя участника­ми коммуникации. В этой области располагаются соответствие (или несоответствие) коммуникативного эффекта и соответствие (или несоответствие) коммуникативных интенций. Поэтическая,

референтная и контактоустанавливающая {в том числе контакте-поддерживающая) функции, относящиеся к семантике и синтак-тике, т.е. к структуре речевых произведений и их соотнесенности с обозначаемыми в них объектами реальной действительности (референтами), располагаются в области эквивалентности. Их со­ответствие или несоответствие и определяют эквивалентность пе­ревода. Можно согласиться, но лишь отчасти, что семантический уровень доминирует над синтаксическим, ведь в реальном пере­воде мы вынуждены нередко изменять семантику того или иного элемента только потому, что этого требуют иные, чем в языке оригинала, возможности сочетаемости. Таким образом, гипотеза о подчинении синтаксического уровня семантическому, верная для большинства случаев речи на одном языке, требует некото­рых уточнений для ситуаций столкновения языков в переводе. Мы подробней остановимся на этом в третьей части книги.

§ 10. Теория формальной и динамической эквивалентности. Прагматический инвариант

Юджин Найда, американский лингвист, переводчик и теоре­тик перевода, внес существенный вклад в развитие современной теории перевода. Наиболее значима его книга «К науке перево­дить» (I964)¹. Теоретические взгляды Найды на перевод сформи­ровались в процессе многолетней практики перевода и редакти­рования переводов текстов Библии па многие языки мира. Работа в Американском библейском обществе позволила ему сопостав­лять самые различные пары языков, как близкородственных, так и далеких, обслуживающих самые разнообразные культуры.

Главным в концепции Найды представляется положение о двух типах эквивалентности при переводе: формальной (ФЭ) и динамической (ДЭ). В основе его представлений о необходимости различать эти два вида эквивалентности лежит убеждение в том, что совершенно точный перевод невозможен. Однако очень близ­ким к оригиналу может оказаться воздействие перевода на полу­чателя, хотя тождества в деталях не будет.

Найда отмечает, что существуют самые разные типы перево­да — от сверхбуквального (подстрочника) до свободной парафразы. Различие в выборе того или иного типа перевода обусловлено, по мнению Найды, тремя факторами: характером сообщения, наме­рениями автора и переводчика как его доверенного лица и типом аудитории².

¹ Nida E. Towards a Science of Translating. Special Reference lo Principles and
Procedures Involved in Bible Translating. Leiden, 1964.

² См.: Найда Ю. К науке переводить // Вопросы теории перевода в зару­
бежной лингвистике. М., 1978. С. 115.

.

Признавая неразрывную связь формы и содержания в сооб­щении, Найда отмечает, что сообщения различаются все же тем, чтб доминирует в них — форма или содержание. В этом положе­нии угадывается функциональный подход к сообщению, сформу­лированный Якобсоном, а именно различение денотативной л поэтической функций сообщения, каждая из которых может выступать на первый план в конкретном акте коммуникации, а все остальные функции, присущие сообщению, сохраняются. В качестве иллюстрации этого положения Найда приводит пример библейских текстов: в Нагорной проповеди превалирует содержа­ние, а в некоторых стихах Ветхого Завета, написанных акрости­хом, на первый план выступает поэтическая функция, т.е. доми­нирует форма.

Определяя основные цели, которые преследует переводчик, выбирая тот или иной тип перевода, Найда указывает на две, а именно на передачу информации и вызов определенного типа поведения у получателя переводного речевого произведения. Во втором случае «переводчику мало, когда получатель говорит: "Это понятно". Переводчик стремится, чтобы получатель сказал: "Это для меня важно"»¹. Возможны и более высокие степени импера­тивности текста. Соответственно степень адаптации переводного текста к речевым привычкам получателя переводного текста будет варьировать от минимальной в первом случае до максимальной во втором.

И, наконец, тип перевода выбирается в зависимости от спо­собности получателя понять переводной текст. Найда выводит четыре уровня способности понимания: способность детей, чей словарь и жизненный опыт ограниченны, способность малогра­мотных людей, не владеющих письменной речью, способность среднеобразованного человека, свободно понимающего как уст­ную, так и письменную речь, способность специалиста понимать сообщения в рамках своей специальности.

Все эти факторы определяют стратегию переводчика, выбор определенного типа эквивалентности между оригинальным и пе­реводным сообщениями — формальную эквивалентность или ди­намическую.

«При соблюдении формальной эквивалентности, -- пишет Найда, — внимание концентрируется на самом сообщении, как на его форме, так и на содержании. При таком переводе необхо­димо переводить поэзию поэзией, предложение — предложени­ем, понятие — понятием»². Такой тип перевода Найда называет

¹ Найда Ю. Указ. соч. С. 117.

² Там же. С. 118.

переводом-глоссой (gloss translation). Перевод-глосса предполагает перенесение получателя сообщения в культуру иного народа того, для кого создан оригинальный текст. Переводчик в этом случае часто прибегает к примечаниям, стремясь сделать текст максимально понятным.

Если же переводчик ставит перед собой цель достичь дина­мической эквивалентности переводного текста тексту оригинала, он стремится «не столько добиться совпадения сообщения на языке перевода с сообщением на языке оригинала, сколько со­здать динамическую связь между сообщением и получателем на языке перевода, которая была бы приблизительно такой же, как связь, существующая между сообщением и получателем на языке оригинала»¹. Получатель переводного произведения не перено­сится в иную культуру, ему предлагается «модус поведения, реле­вантный контексту его собственной культуры; от него не требуется для восприятия сообщения, чтобы он понимал контекст культуры оригинала»². Американский исследователь подробно анализирует принципы ориентации перевода на формальную или динамиче­скую эквивалентность.

При формально эквивалентном переводе переводчик в ос­новном ориентируется на исходный язык, на форму и содержа­ние исходного сообщения. Предпринимаются попытки полного воспроизведения грамматических форм, постоянства в употребле­нии слов и выбора значений в рамках исходного контекста. Та­кие переводы не всегда понятны среднему читателю, требуют примечаний и комментариев, однако, разумеется, имеют право на существование. Они могут быть ориентированы на другую группу получателей, а именно на специалистов, желающих полу­чить как можно более точные и полные сведения о культуре и языке другого народа. Таким образом, тексты, переведенные по принципу формальной эквивалентности, оказываются более зна­чимыми с точки зрения сопоставительной лингвистики и сравни­тельной культурологии.

.Перевод, ориентированный на динамическую эквивалент­ность, Найда определяет как «самый близкий естественный экви­валент исходного сообщения»³. Расшифровывая эту дефиницию, он поясняет, что термин «эквивалент» ориентирован на исходное сообщение, термин «естественный» на сообщение на языке пере­вода, а определение «самый близкий» объединяет обе ориентации в максимальном приближении⁴. Рассматривая категорию «есте-

 

 

ственности» перевода, Найда говорит о трех определяющих ее ас­пектах: следовании нормам переводящего языка и принимающей культуры в целом, соответствии контексту данного сообщения и соответствии уровню аудитории. Исследователь признает, что формальная и динамическая эквивалентности являются некими полюсами, между которыми располагается множество промежу­точных типов эквивалентности.

Категория «естественного перевода» подробно рассматривается американским исследователем. Приспособление текста перевода к языку и культуре должно привести к тому, что в переведенном тексте не осталось никаких следов иностранного происхождения. Отсюда неизбежно вытекает требование культурной адаптации. Найда приводит в качестве примера такой адаптации, как край­ний случай динамической эквивалентности, фрагмент перевода Нового Завета, выполненного Дж.Б. Филлипсом, где высказыва­ние оригинала «приветствовать друг друга святым целованием» заменяется в переводе на «обменяться сердечным рукопожатием» на том основании, что в библейские времена святое целование было обычной формой приветствия¹.

Естественность изложения на языке перевода связана, по мне­нию Найды, главным образом с проблемой взаимной сочетаемости слов на нескольких уровнях, самыми важными из которых являют­ся классы слов, грамматические категории, семантические классы, типы дискурса и культурные контексты.

Естественность контекстуальная затрагивает такие аспекты речи, как интонация и ритм, а также стилистическая уместность сообщения в рамках контекста.

Третий аспект естественности формулируется как степень со­ответствия переведеного сообщения способности получателя его понять. «Об этом соответствии, — пишет Найда, — можно судить по уровню опыта и способности аудитории к декодированию, если, конечно, преследовать цели истинно динамической эквива­лентности»². Говоря об этом аспекте естественности, исследователь делает весьма важную для теории перевода оговорку: «Не всегда можно быть уверенным, как именно реагировала (или должна была реагировать) первоначальная аудитория»³.

В самом деле, преследуя цель вызвать у аудитории ту или иную реакцию, переводчик исходит из собственного понимания этой цели, из понимания, которое формируется у него как у про­дукта определенной культуры, определенной исторической эпохи.

 

¹ Найда Ю. Указ. соч. С. 119.

² Там же.

³ Там же. С. 129.

⁴ Там же.

¹ Найда Ю. Указ.

² Там же. С. 134.
¹ Там же.

соч. С. 119.

 

Способен ли переводчик верно понять те перлокутивные страте­гам, которые заложены автором оригинального текста, обращен­ного к определенной аудитории? Может ли вообще переводное сообщение вызвать у получателя реакцию, подобную той, что вы­зывал текст оригинала у своей аудитории? Эти вопросы не нахо­дят ответа в работе Найды. Следует признать, что в науке о пере­воде на них до сих пор нет ответа.

Идея, положенная Найдой в основу различения двух типов эквивалентности, или, точнее, двух типов перевода, не нова и высказывалась в истории перевода неоднократно. Еще в XVIII в. немецкий писатель и философ Иоганн Готфрид Гердер (1744— 1803) писал: «Давно различали два вида перевода. Один перевод пытается перевести подлинник слово в слово, даже по возможности с теми же интонационными звучаниями. Его назвали 'ubersetzen с ударением на приставке. Второй вид (iiber 'setzen) переносит ав­тора, т.е. выражает образ автора так, как он бы заговорил вместо нас, если бы его родным языком оказался наш язык»¹. Гердер противопоставляет французской манере исправительных перево­дов, адаптированных под «нравы», вкусы и речевые обычаи читаю­щей публики, иную, филологическую: «Французы гордятся своим национальным вкусом, к которому они приноравливают все, вме­сто того, чтобы приноравливаться самим к вкусу иных времен. А мы, бедные немцы, напротив, не имеем Родины и почти не имеем читающей публики. Без широкого национального вкуса хотим видеть Гомера таким, какой он есть, и самый наилучший перевод не может достигнуть этого, если его не сопровождают примечания и комментарий, отмеченные высоким критическим умом. В таком переводе мне бы хотелось видеть и поэзию и гек­заметр»².

Нетрудно заметить, что определение истинного перевода, предложенное Гердером, напоминает положение о функциональ­ной эквивалентности Найды. Однако пристрастия Гердера явно на стороне именно такого, близкого оригиналу, филологического перевода.

Взгляды Гердера разделял и Иоганн Вольфганг Гете (1749— 1832). Предлагая классификацию типов художественного перево­да, расположенных в исторической последовательности, он раз­личал три типа перевода: «Имеется три рода переводов: первый знакомит нас, исходя из наших общих понятий, с чужой страной; здесь более всего у места скромный прозаический перевод. Проза полностью снимает все особенности подлинника, написанного

¹ Цит. по: Копанев П.И. Вопросы теории и истории художественного пере­вола. С. 193.

¹ Там же. С. 179.

.

стихами, и даже поэтический восторг низводит до некоего обще­го уровня, но для начала оказывает величайшую услугу, потому что перевод этот входит в нашу привычную домашнюю нацио­нальную обстановку как нечто новое и прекрасное, незаметно дня нас подымает наш дух, дает нам настоящую радость... За этим следует второй вид перевода, когда мы пытаемся перенес­тись в чужеземные условия, по в сущности только присваиваем ттужие мысли и чувства и хотим их выразить по-своему — в своих мыслях и чувствах. Такую эпоху перевода я хотел бы назвать, ис­ходя из первоначального значения этого слова, пародийной. В большинстве своем лишь остроумные люди имеют призвание к подобному делу. Француз, произвольно обращающийся со слова­ми оригинала, так же произвольно поступает с чувствами, мысля­ми, да и со смыслом вообще, он во что бы то ни стало требует заменить сочный иноязычный плод любым суррогатом, но только чтобы этот суррогат вырастал на его собственной национальной почве... Но поскольку невозможно долго оставаться ни в состоянии совершенства, ни в состоянии несовершенства, а всегда наступает перемена, то мы пережили третью эпоху перевода — самую выс­шую и последнюю. Это — стремление сделать перевод полностью тождествет-тным оригиналу, так что один текст существует не вместо другого, а заменяет другой. Этот род перевода на первых порах вызвал ожесточенное сопротивление, ибо переводчик, неуклонно следующий за оригиналом, в большей или меньшей степени от­ходит от оригинальности своей нации и таким образом возникает нечто третье, для чего еще должен дорасти вкус массы читателей. Фосс, заслуги которого переоценить невозможно, сперва не удов­летворял публику, и это продолжалось до тех пор, покуда мы мало-помату не вслушались и не вжились в новую манеру. Зато ныне всякий, кому ясно значение происшедшего, кто постиг, ка­ким многообразием средств располагают благодаря Фоссу немцы, какие возможности в риторике, ритмике и метрике открыл нам острый ум этого талантливого юноши, как непосредственно вошли в немецкий обиход чужеземцы — Ариосто и Тассо, Шекспир и Кальдерон, став при этом вдвое и втрое доступнее нам, чем были прежде, — может надеяться, что история литературы без обиня­ков скажет, кто первым, ломая многие преграды, ступил на этот путь... Перевод, стремящийся к тождеству с оригиналом, прибли­жается к подстрочнику и сильно облегчает понимание оригинала; таким образом, мы приближаемся к основному тексту, нас подтя­гивают к нему, и круг, в котором происходит сближение чужого со своим, известного с неизвестным, в конце концов замыкается»¹.

Цит. но: Копанев П.//. Указ. соч. С. 189-192.

Как видим, именно формальная эквивалентность расценива­ется Гёте как высший уровень перевода.

Сопоставление взглядов Гердера и Гёте со взглядами Найды интересно не только потому, что показывает явную преемствен­ность идей в теоретических взглядах на перевод, но и потому, что. со всей очевидностью демонстрирует перемещение оценочных акцентов от одного полюса к другому, неоднократно наблюдав­шемуся в истории перевода. На рубеже XVIII и XIX вв. Гердер и Гёте противопоставляют точный, максимально близкий оригина­лу перевод, построенный на принципах формальной эквивалент­ности, французской переводческой манере «прекрасных невер­ных», господствовавшей в европейском переводе в XVII—XVIII вв. В середине XX в. Найда заявляет, что в современном переводе наметился явный крен в сторону динамики.

Возникает вопрос, почему динамическая эквивалентность ока­зывается предпочтительней формальной. Американский лингвист пытается ответить на этот вопрос с позиции теории информации. Опираясь на положение теории информации о том, что надеж­ность понимания сообщения находится в прямой зависимости от степени избыточности речи, Найда делает интересный для тео­рии перевода вывод: переведенный текст, в котором максимально сохранены структура и семантика оригинала, характеризуется не­достаточной избыточностью для полного понимания сообщения, в нем слишком много неопределенного и нового. Адаптация же текста перевода, основанная на принципах динамической эквива­лентности, снимает неопределенность и сохраняет для получателя привычный для него культурный контекст. Текст перевода при­обретает в этом случае необходимую избыточность и благодаря этому легче воспринимается получателем.

Кроме того, динамическая эквивалентность, предполагающая высокую степень адаптации переводного текста к культуре наро­да-получателя, ориентирована на читателя среднего уровня, кото­рый, по мнению Найды, не всегда способен понять текст, при­шедший из иной культуры. Призывая приближать текст к культуре народа, говорящего на языке перевода, «натурализовать» его, Найда тем не менее отмечает, что «культурные расхождения пред­ставляю!' меньше трудностей, чем можно было бы ожидать, особен­но если прибегать к помощи примечаний, разъясняющих случаи культурных расхождений, ибо всем понятно, что у других народов могут быть иные традиции»¹.

В своих более поздних работах, в частности, как отмечает Комиссаров в работе, специально посвященной роли культурных

различий, Найда «уже не требует такой адаптации текста перево­да, которая переместила бы его в новую культурную среду и тем самым в значительной степени удалила бы перевод от оригинала. Теперь упор делается на объяснение культурных реалий с помощью ссылок и примечаний. Таким путем достигается правильное по­нимание текста рецептором перевода, но уже речь идет не об обес­печении одинакового воздействия, как этого требовал принцип динамической эквивалентности»¹.

Таким образом, маятник переводческих пристрастий опять начинает движение в противоположную сторону, вновь пересмат­риваются критерии совершенного перевода. Но регулярное коле­бание маятника переводческих пристрастий не должно помешать увидеть то, что в переводческой практике на всем протяжении ее истории существовали разные, иногда диаметрально противопо­ложные по целям и формам типы переводов. Эта вариативность типов всегда затрудняла оценку качества перевода. Найда, рас­сматривая типы эквивалентности если не как однопорядковые, то, во всяком случае, как имеющие равное право на существование, полагал, что однозначная оценка перевода невозможна: «Нельзя утверждать, что тот или иной перевод хорош или плох, не прини­мая во внимание множества факторов, которые в свою очередь можно оценить с разных позиций, получая весьма различные ре­зультаты. И поэтому на вопрос — хороший это перевод или нет? — всегда будет множество вполне обоснованных ответов»².

Цель сообщения, или коммуникативная интенция, автора оригинала и переводчика могут совпадать, но могут и не совпа­дать. Текст, имеющий директивную направленность для одного народа, не всегда может и должен сохранять ее в переводе. Так, захваченные или перехваченные радиоразведкой боевые докумен­ты (боевые приказы, распоряжения и т.п.) не будут выполнять ту же функцию в переводе на язык противника. Перевод на русский язык Конституции США или Франции не будет выполнять в на­шем обществе тех же функций, что и в соответствующих странах. Эти тексты утратят директивную функцию и будут выполнять лишь функцию информативную. Обратные случаи возможны, но более редки. Например, в Канаде в основу законодательства по­ложены законы Франции и Великобритании. Гражданское право осуществляется на основе французского наполеоновского Граж­данского кодекса, а уголовное — на основании английского Уго­ловного кодекса. Документы, переведенные с этих языков, должны

 

Найда Ю. Указ. соч. С. 131.

¹ Комиссаров В.Н. Общая теория перевода. С. 56.

² Найда Ю. Указ. соч. С. 126.

 

обладать одинаковой юридической силой. Естественно, что под.,' ходы к переводу и принципы соответствия в этих случаях будут различными.

§ П. Эквивалентность перевода как нормативная категория

В процессе исторического развития представление об эквива­лентности перевода неоднократно изменялось, иногда на проти­воположное. Извечная дискуссия о преимуществах вольного или буквального переводов является не чем иным, как попыткой ус­тановить надлежащий уровень эквивалентности. Двухполюсная модель эквивалентности Найды, между крайними точками кото­рой (формальная и динамическая эквивалентность) располагают­ся многочисленные промежуточные уровни эквивалентности, от­ражает суть многовековых споров. В известной триаде: АВТОР ОРИГИНАЛА - ПЕРЕВОДЧИК - ЧИТАТЕЛЬ ПЕРЕВОДА, отражаю­щей связь между основными участниками процесса перевода как акта межъязыковой коммуникации, переводчик является неким мобильным элементом, стремящимся приблизиться либо к автору оригинала, либо к своему читателю. Это отношение можно по­пытаться представить следующими схемами:

1. Переводческая стратегия «верного» переводчика. Перевод эквивалентен и адекватен:

АВТОР <-

ЧИТАТЕЛЬ

ПЕРЕВОДЧИК

Так, французские переводчики школы Перро Д'Абланкура в век «прекрасных неверных» (первая половина XVII в.) перекраи­вали и перелицовывали тексты оригинальных классических про­изведений в угоду вкусам читающей публики. Место переводчи­ка, таким образом, оказывалось рядом с читателем.

АВТОР <-

2. Переводческая стратегия «прекрасных неверных». Достиг­нута адекватность, т.е. соответствие новой коммуникативной си­туации, формальная эквивалентность отсутствует:

ЧИТАТЕЛЬ

ПЕРЕВОДЧИК

Но уже в конце XVIJ в. можно наблюдать иную тенденцию — точное следование тексту оригинала. Примером могут служить переводы Андре Дасье, считающиеся шедеврами исторической и филологической реконструкции текста оригинала в переводе, ко­торые некоторые называют даже «анатомическими»¹. Такой пере-

¹ См.: Van Hoof Henri. Histoirc de la traduction en Occident. Louvain-la-Neuve, 1991. P. 51.

вод ^^е предназначен для широкого читателя и не соответствует вкусам публики. Но в нем максимально воспроизведены мысли автора оригинала и формы его высказываний. Переводчик оказы­вается в лагере автора.

автор

3. Переводческая стратегия «буквального» переводчика. Со­блюдена формальная эквивалентность, но перевод не адекватен новой коммуникативной ситуации:

ЧИТАТЕЛЬ

ПЕРЕВОДЧИК

§ 12. Адекватность, эквивалентносъ и оценка перевода

Категории эквивалентности и адекватности, рассматриваемые в рамках новой коммуникативной ситуации, неизбежно предпо­лагают реакцию на перевод его получателей, т.е. потребителей нового речевого произведения. Это обусловливает то, что аде­кватность и эквивалентность в известной степени оказываются категориями нормативными. Понятие нормы тесно связано с по­нятием оценки. Оценка же — это категория внешняя по отноше­нию к оцениваемому объекту. Если речь идет о переведенном тексте, то он оценивается как хороший или плохой читателем пе­ревода.

В определенные исторические периоды оценка качества пе­ревода в немалой степени была обусловлена весьма жесткими нормами, диктовавшимися теми или иными литературными на­правлениями. Переводное произведение оценивалось по тем же критериям, что и любое другое литературное произведение, на­писанное на языке перевода. Оно было хорошим, если соответ­ствовало господствовавшим в тот иди иной исторический период литературным тенденциям, и плохим, если этим тенденциям не соответство вало.

В настоящее время отсутствие четко выраженных литератур­ных тенденций, а точнее, наличие тенденции к абсолютной сво­боде и вариативности литературного творчества сводит проблему внешней оценки перевода и его нормативности к одному аспек­ту: переведенный текст должен соответствовать нормам переводя­щего языка. В противном случае он останется невостребованным и общественная функция самого акта перевода как акта межъязы­кового посредничества не будет выполнена. Однако внешняя, чи­тательская оценка переводного текста не имеет непосредственного отношения к категории эквивалентности. Текст перевода оцени­вается так. как если бы он был создан изначально на языке пере­вода. Читатель верит тому, что автор оригинального произведе­ния написал все именно так, как написано в переводе.

Внешняя оценка именно переводческой эквивалентности ос­тается уделом одного из мало разработанных разделов переводе-ведения — переводческой критики, которая способна не только оценить соответствие текста перевода литературным нормам язы­ка перевода, но и установить степень его эквивалентности тексту оригинала.

В большей степени оценка перевода с точки зрения эквива­лентности между текстом на ИЯ и текстом на ПЯ является катего­рией переводческого самосознания, т.е. внутренней. Переводчик сам устанавливает меру своей ответственности как перед автором оригинала, так и перед читателем, он вырабатывает собственную норму соответствия текста перевода тексту оригинала. Оценка пре­вращается в самооценку, а нормативность предстает как внутрен­нее убеждение переводчика о критериях истинности отношения эквивалентности между текстом оригинала и текстом перевода.

По сути дела, все трактаты о переводе, написанные в разные исторические эпохи, высказывания о переводе и переводческая критика были попытками установления тех или иных норм экви­валентности. Это убеждение основывается на знании характера межъязыковых соответствий и несоответствий как общего уни­версального типа отношений, так и в пределах конкретной пары языков, сталкивающихся в переводе.

Именно поэтому один из первых теоретических взглядов на проблему переводческой эквивалентности был взглядом сугубо лингвистическим, построенным на сравнении системных отно­шений между сопоставляемыми языками. Такой взгляд обна­руживается, в частности, в теории закономерных соответствий Я.И. Рецкера¹.

§ 13. Эквивалентность и закономерные соответствия

«Теория закономерных соответствий, — писал Рецкер, — должна устанавливать определенные параметры, внутри которых может осуществляться выбор вариантов перевода. Не давая ника­ких рецептов, теория соответствий вскрывает общие закономер­ности переводческого процесса, основанные на функциональной зависимости. При переводе с одного языка на другой приходится учитывать действие одних и тех же факторов логико-семантиче­ского порядка для передачи одного и того же смыслового содер­жания»². В приведенном высказывании Рецкера привлекают вни­мание три положения: о параметрах, ограничивающих выбор пере-

См.: Рецкер Я.И. О закономерных соответствиях при переиоде на родной язык // Теория и методика учебного переиода. М.. 1950; Он же. Теория перево­да и переводческая практика. М., 1974.

² Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. С. 8.

^

_водчика, о функциональной зависимости и о логико-семантических основаниях.Таким образом, данная теория строится изначально как теория нормализующая. Автор пытается очертить рамки, внутри которых переводческие действия могут считаться обосно­ванными. Он не использует категорию эквивалентности как от­ношение между текстом на исходном языке и текстом на языке оригинала, но говорит о закономерных соответствиях как об от­ношениях между отдельными фрагментами текста оригинала и текста перевода. Ему более импонирует термин «адекватность», который и служит оценочной категорией. Рассматривая вопрос о том, что является критерием правильности выбора средств выра­жения для достижения адекватности перевода, он пишет: «По­скольку критерием адекватности может быть лишь соответствие частице действительности, описанной в оригинале, равноцен­ность средств определяется если не тождеством, то максималь­ным приближением полученного результата к воздействию ори­гинала. Анализ любого перевода, выполненного на высоком уровне мастерства, показывает, что основа установления равно­ценности языковых средств может быть только функциональная, а не формальная»¹.

В определении критериев адекватности Рецкер исходит из та­ких понятий, как воздействие на читателя и функциональная равноценность, противопоставленная формальной. На первый взгляд, его концепция мало чем отличается от теории динамиче­ской эквивалентности Найды. Различие лишь в терминологии. Но это не совсем так. Говоря о функциональной равнозначности, Рецкер противопоставляет словарные значения лексических еди­ниц тем, которые выводятся из содержания реального текста, т.е. речевого произведения. В его противопоставлении функциональ­ной равнозначности формальной отражается соссюровская дихо­томия языка и речи. «Никакой словарь, — пишет он, — не может предусмотреть все разнообразие контекстуальных значений, реа­лизуемых в речевом потоке, точно так же, как он не может охва­тить и все разнообразие сочетаний слов. Поэтому теория перево­да может устанавливать лишь функциональные соответствия. Учитывающие зависимость передачи определенных смысловых категорий от действия различных факторов»².

Используя термины «адекватность» и «равноценность» для обозначения требуемого характера отношений между текстом на ИЯ и текстом на ПЯ, т.е. того отношения, которое в современ­ной науке о переводе определяется как эквивалентность, Рецкер

С. 9.

¹ Рецкер Я.И. Указ. соч.

² Там же.

вводит в свою теорию понятия эквивалента и эквивалентного со­ответствия. Он полагает неконструктивным использование терми­на эквивалент для обозначения всякого соответствия фрагменту текста оригинала фрагмента текста перевода. По его мнению «эквивалентом следует считать постоянное равнозначное соответ­ствие, как правило, не зависящее от контекста»¹. К разряду экви­валентов он относит географические названия, собственные име­на, термины любых отраслей знания. Эквиваленты делятся на полные и частичные, абсолютные и относительные.

Полными эквивалентами являются такие единицы сравнивае­мых языков, которые совпадают во всех значениях или же имеют в обоих языках лишь одно значение. Частичными эквивалентами оказываются многозначные слова и словосочетания, совпадаю­щие в одном из значений. Абсолютными эквивалентами считают­ся те, что имеют единственно приемлемое соответствие. Рецкер приводит пример английского выражения the shadows of the gods и его единственно правильного русского эквивалента сумерки богов, несмотря на то что английское слово shadow имеет значения тень, полумрак, призрак. Говоря об абсолютных эквивалентах, он высказывает весьма важную для теории и практики перевода мысль о живучести традиционных межъязыковых соответствий: «Традиция межъязыковых соответствий настолько упорна, что всякий иной перевод был бы ошибочным»².

Итак, эквиваленты — это единицы, «установившиеся в силу тождества обозначаемого, а также отложившиеся в традиции язы­ковых контактов»³. Эквивалентам противопоставлена группа иных межъязыковых соответствий: вариантные и контекстуальные со­ответствия и соответствия, получившиеся в результате всех видов переводческих трансформаций. По мнению автора этой теории, между эквивалентными соответствиями и двумя другими группа­ми соотносимых в межъязыковом плане фрагментов текста есть существенное различие. Первые относятся к сфере языка, а вто­рые — к сфере речи.

Существенно ли это различие для теории перевода? АД. Швей­цер полагает, что разграничение понятий «эквивалент» и «вари­антное соответствие» продиктовано «не столько переводческими, сколько лексикографическими соображениями»⁴ и что перевод­чику не важно различать «частичный эквивалент» и «вариантное соответствие», ведь в обоих случаях «он имеет дело с неоднознач­ным соответствием: одному слову в исходном языке соответствует

несколько слов в языке перевода»¹. Нужно согласиться, что раз­граничение, предложенное Рецкером, иногда несколько искусст-ренно. Некоторые из описанных им «вариантных соответствий» могут расцениваться как лексические замены, т.е. «переводческие трансформации». Иначе говоря, границы между разными типами межъязыковых соответствий оказываются несколько размытыми. В то же время для теории и практики перевода представляется важным то, что отрезки речевого потока, которые Рецкер опреде­ляет как «эквиваленты», ограничивают свободу переводчика. «Там, где между языками установилось традиционное эквивалентное соответствие, переводчик фактически лишен возможности выбора. Отказ от использования эквивалента в исключительных случаях должен быть оправдан особыми условиями контекста или обста­новки»².

Теория закономерных соответствий Рецкера в известной сте­пени противостоит теории динамической эквивалентности Най-ды. На первый взгляд, Рецкер рассматривает лишь тот уровень эквивалентности, который определяется в теории Найды как формальный. Но это не совсем так, и суть различия в том, что для построения типологий выбраны различные основания. Найда, определяя уровни эквивалентности перевода (динамическую и формальную), основывается на внешнем по отношению к выска­зыванию (тексту оригинала) факторе — необходимости получения надлежащего коммуникативного эффекта, воздействия на получа­теля. Для Рецкера основой определения эквивалентности (межъя­зыкового соответствия) является само высказывание. «И хотя для правильного отражения мыслей, чувств, восприятий, содержа­щихся в подлиннике, переводчик вынужден прибегать к помощи логики, психологии, литературоведения, все же единственная опора его работы — текст, и основа лингвистического подхода к нему — функциональные соответствия»³.

Бархударов устанавливает три уровня эквивалентности, ха­рактеризующиеся отчетливой оценочностью и нормативностью. В центре располагается перевод, «осуществляемый на уровне, необходимом и достаточномдля передачи неизменного плана со­держания при соблюдении норм ПЯ»⁴. Именно такой перевод называется эквивалентным. На более низком уровне оказывается буквальный перевод, а на более высоком — вольный. Бархударов считает, что вольный перевод предпочтительней буквального, так как при вольном переводе не происходит значительных смысловых искажений и не нарушаются нормы языка. Хотя это не всегда так.

 

¹ Рецкер Я.И. Указ. соч. С. 10.

² Там же. С. 11.

³ Там же. С. 9.

⁴ Швейцер Л.Д. Теория перевода. С. 77.

¹ Швейцер А.Д. Указ. соч. С. 77.

² Рецкер. Я.И- Теория перевода и переводческая практика. С. 9.

³ Там же. С. 10.

⁴ Бархударов Л. С. Указ. соч. С.

186.

 

Категории эквивалентности и адекватности оказываются глав­ными категориями теории перевода. От того, как они трактуются зависит решение многих извечных вопросов теории перевода, в частности, вопроса о том, что следует считать переводом, о воль­ном и буквальном в переводе, о переводимости, об ответственно­сти переводчика, о неизбежности утрат и многие другие. Каждый переводчик-практик, освоив теоретические основы перевода, вы­рабатывает собственную концепцию эквивалентности, которой он и руководствуется в своей творческой деятельности, принимая решения в силу своей обще культурной и языковой компетенции.

Языковая и культурная компетенция переводчика как челове­ка, владеющего двумя языками и знакомого с двумя культурами сталкивающимися в переводе, имеет, как правило, асимметрич­ный характер. Асимметрия оказывается одним из основных свойств переводческого билингвизма, которое необходимо при­нимать во внимание, оценивая переводческие решения.

Глава 6