Объективная революция фашизма
Акцент, который я поставил на субъективном измерении фашистской революции, не должен, однако, отвлекать внимание от изменений, которые оба режима пытались произвести во внешней реальности. Например, в то время, как ни фашистское, ни нацистское государства не желало отмены капиталистической экономики и частной собственности, у них не было предрассудков о невовлечении себя в экономику. Наоборот, они делали это (в масштабах, несравнимых с таковыми для любого либерального государства, кроме как в военное время) через корпоративную систему, как в Италии, или через картелизацию и гигантские государственные предприятия как в Германии. Во время подготовки ко Второй Мировой, оба режима преследовали цели самодостаточности (автаркии). Нацистам, при этом, удалось создать гигантскую Европейскую Империю, материальные и человеческие ресурсы которой (т.е. иностранные рабочие и миллионы узников концентрационных лагерей) безжалостно эксплуатировались для нужд Третьего Рейха. Когда огромные заводы, такие как заводы Круппа, Даймлер Бенц, или IG Farben производили высокотехнологичную продукцию с использованием рабского труда — это все было очень и очень далеко от стандартной практики капитализма. Оба режима занимались массивной программой социальной инженерии, включающей в себя создание организаций для всех социальных обьединений, реформу системы образования, символически присвоение себе всех аспекты отдыха, спорта, культуры и технологии, либо связывая их с гением нового Государства (как в Италии), либо через обязательное координирование и социальный контроль (как в Германии). Общей для обоих режимов целью было создание тщательно фашистизированной культурной среды, в которой спонтанно родился бы новый тип человеческого существа — фашистский «новый человек», инстинктивно готовый посвятить все свои таланты, идеализм и энергию делу нации. Гигантские государственные стройки, такие как постройка автомобильных дорог и (в Италии) осушение болот, нацистские планы перестроить центр Берлина в монументальном масштабе и переименовать город в «Germania», радикальную перестройку образования для массового производства фашистских и нацистских ценностей: все это вряд ли могло бы быть симптомами чисто «субъективной» революции. Но все же, наверное, даже просто масштаб мобилизации человеческих и материальных ресурсов, которые эти режимы были готовы бросить на добычу новых территорий в Европе, и ужасающая степень, до которой нацистам удалось выполнить их схему создания расово чистого и здорового Третьего Рейха, уже могут служить красноречивым доказательством революционности динамики фашизма. Фашизм не был всего-лишь революцией ценностей, попыткой оторваться от либеральных, гуманистских и, в конце концов, Христианских традиций, но был продуманной попыткой использования беспрецедентной мощи современного государства для социальной инженерии, для проведения фундаментального преобразования способа построения и целей общества, вплоть до мельчайших деталей жизни каждого отдельного человека. Потребовалось гигантское напряжение сил англичанами, американцами и русскими для создания военной машины, способной помешать претворению в зловещую реальность еще большего количества утопических нацистских фантазий. Вывод Из построенной схемы видно, что фашизм является радикальной формой «революции справа», с присущей особой социальной динамикой. Два основанных на ней межвоенных режима не только попытались создать продуманную альтернативную реальность с использованием силы ультра-национализма, но и сознательно проводили в жизнь ритуальную политику, нацеленную на создание нового чувства коллективной принадлежности и целей для народов, дезориентированных глубоким социальным кризисом. Они попытались произвести новый тип человека, новый тип государства, новую эру. Эта интерпретация фашизма может противоречить обычному пониманию предмета, но она полностью соответствует выводам Джорджа Л. Моссе, одного из ведущих специалистов по нацизму в мире, к которым он пришел после (более чем) сорокалетнего изучения динамики фашизма. В своем обзоре современного понимания фашизма 1997-го он пишет, что идея: «фашизма как революции была одной из наиболее сложных для принятия из всех, так называемых, ревизионистских тезисов, поскольку фашизм всегда до этого характеризовали как ретроградный, толкающий общество назад. Принимаем ли мы его корни во Французской Революции, или отрицаем их — фашизм действительно пытался создать нового человека. Это задумывалось как культурная и общественная, но не экономическая революция».25 Далее Моссе объясняет эту мертвую зону «поразительной» степенью, в которой марксистские и либеральные модели революции доминируют над сегодняшним мышлением в академии. Если мы преодолеем эти предрассудки — становится ясно, что, несмотря на то, что следующая цитата из речи Геббельса является пропагандой по своей природе, она, в то же время, выражает глубокое убеждение: убеждение, что при Гитлере немцы (те, кого можно считать «способными к участию в национальном сообществе») жили в революционно новую эпоху. Проведенная нами революция является тотальной. Она проникла во все области общественной жизни и преобразовала их снизу. Она полностью изменила отношение людей друг к другу, к государству и к жизни. Революция была прорывом свежего мировоззрения, четырнадцать лет боровшегося за власть в оппозиции, ради создания основы новых взаимоотношений немцев с государством. То, что происходило с 30-го января26 — всего лишь видимое выражение этого революционного процесса. Революция не началась здесь. Здесь она только была доведена до своего логического завершения. В основе ее борьба за жизнь людей внизу, которая, в старых культурных формах и со старыми ценностями была на грани коллапса. [...] Немцы, однажды самый разобщенный народ в мире, атомизированный на части и, такими образом, приговоренный к импотенции как мировая сила, оказавшийся с 1918-го без средств, и, что еще хуже, без воли, для защиты своих прав перед другими нациями, поднялся в уникальной демонстрации своего чувства национальной силы.27
Прим пер: Слово "reactionary", для которого словарь Merriam-Webster дает значение "ultra-conservative" переводилось как "консервативно" либо как "ретроградно", либо как "реакционно" в зависимости от контекста. В русском языке, слово реакционный более специфично, и обозначает, скорее, насильственный консерватизм. Больше насильственный, чем просто консерватизм (стремление сохранить существующий status quo). В английском языке reactionary — просто очень сильный (ultra-) консерватизм, возможно насильственный. Слово "фашизм" местами обозначает идеологию, а местами конкретно итальянское фашистское государство. В исходном тексте различие делалось за счет заглавной буквы ("fascism" и "Fascism"), но, мне кажется в русском тексте не должно быть путаницы от того, что я опустил это отличие.
М. Серрано Интервью Мигель Серрано родился в Чили в 1917 году. После Второй Мировой войны совершил путешествие в Антарктиду (1947-48 гг.). Посол Чили в Индии (1953-62 гг.), Югославии (1962-64 гг.), Австрии (1964-70 гг.); представитель Чили в Международной Организации Атомной Энергии в Вене и в комиссии ООН по развитию промышленности. Автор более десятка книг, в том числе воспоминаний о К. Г. Юнге и Г. Гессе. Предлагаемое вниманию читателей интервью с автором изданий на русском языке книги «Воскрешение Героя» (М., «Русское Слово», 1994, серия «Пламенные реакционеры») было впервые опубликовано в испанском журнале EXCALIBUR 31 декабря 1988 года. М.Т. ©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.
|