Главная | Обратная связь

Мифологическое ядро фашистской революции

Если сказанное до сих пор верно, и к фашизму нужно подходить как к революционной форме национализма — почему тогда термин «фашистский» для большинства людей имеет чисто негативный подтекст, напоминая о тоталитаризме, разрушении, нигилизме и бесчеловечности? Для начала нужно заметить, что так было не всегда. До тех пор, пока итальянский фашизм не начал строить тесных взаимоотношений с нацистской Германией, признанной точкой зрения в Европе и США было, что Муссолини делает чудеса для своей страны. В популярной американской песенке 1930-х пелось: «Ты крут, Ты великий Гудини. Ты крут, Ты как Муссолини !»

Создание "оси" между фашистской Италией и нацистской Германией в 1936-м, кровавое участие обеих стран на стороне Франко в Испанской Гражданской Войне, то, что Италия была союзником Германии к началу Второй Мировой (и, таким образом, оказалась втянутой в масштабные, не поддающиеся осмыслению, преступления Третьего Рейха), навсегда изменил образ не только итальянского фашизма, но фашизма вообще.

Но факт, что фашистская революция в конце концов стала для многих синонимом войны и циничной бесчеловечности — не случайность. Напротив, он изначально заложен в фашистском видении национального возрождения, состоящего не из одного, а из двух мифов, способных, в сочетании, высвободить гигантскую деструктивную энергию. Первый — это концепция нации, как организма, очеловеченного, будто это герой эпической истории, проходящий через моменты славы и позора, силы и слабости. Пример подобного мифа можно подсмотреть у Итальянской Ассоциации Националистов, присоединившейся к фашизму в 1923-м:

Фундаментальным тезисом Национализма, ставящим националистскую доктрину в один ряд с другими политическими доктринами, является то, что различные общества, существующие на Земле, являются настоящими организмами, которым дарована жизнь, гораздо более долгая по сравнению с жизнью индивидов, продолжающаяся столетиями и тысячелетиями. Таким образом, Итальянская Нация состоит не только из 36-ти миллионов живущих сейчас итальянцев, но и всех сотен тысяч миллионов итальянцев, которые будут жить в будущих столетиях, и которых тоже нужно рассматривать как компоненты единого целого. В этой концепции, каждое поколение и каждый индивид из поколения — бесконечно малая часть нации, клетка национального организма. Точно также как клетки рождаются, живут и умирают, в то время как организм остается неизменным, так и индивиды рождаются, живут и умирают, в то время как нация продолжает свое тысячелетнее существование.¹⁴

Отсюда видно, что центральные метафоры ультра-национализма являются по сути виталистическими. То есть они часто объединяют физическую реальность биологии, пространства и материи с метафизической «реальностью» духа, героизма и воли: стандартные фашистские образы «крови» и «расы», например, обьединяют в себе оба этих измерения. Фашистский национализм — мифический воображаемый мир, в котором требования Истории, Судьбы и Провидения, воплощенные в нации, довлеют над индивидом, где сочувствие ко всем человеческим существам, независимо от их расы и ценности для общества, рассматривается как признак духовного упадка, который необходимо преодолеть. Это мир, в котором утопическая жажда обновления вращается вокрух двоичных, полярных противоположностей: болезнь/здоровье, наша нация/враг, мужчина/женщина.

Если ультра-национализм проявляет мужской шовинизм в своих представлениях о мужчине: мужчина воин, мужчина герой, мужчина создатель; то его же он проявляет и в своих фантазиях о женщине: заботливая женщина, женщина, которая всегда рядом, женщина, дарующая жизнь. Сострадание и сомнение — слабости, которые необходимо преодолеть. Твердость и уверенность — добродетели, которые необходимо лелеять. При Нацистах слова «жестокий» и «фанатичный» приобрели даже позитивный подтекст. Нация, как сумма всех ее фашистских индивидов, должна вести себя как мужчина-воин. Она должна быть дисциплинированной, гордой, смелой, хорошо оснащенной и подготовленной, готовой к борьбе, наступательно агрессивной, и обеспеченной для всего этого человеческими средствами через функции воспроизводства и заботы, присущие женщине.¹⁵

А как насчет второго компонента фашистского мифа: возрождения? Миф возрождения, или «палингенеза» принадлежит к гораздо более старой вселенной метафор, чем «нация». Он обращается к распаду и смерти, как к предвестникам новой жизни, нового творения. Внутри палингенетического воображения разрушение — прелюдия к регенерации, смерть сама по себе трансформируется в осмысленное принесение в жертву, становясь частью развертывающейся эпической фазы истории. Как только теория генетической или расовой чистоты появляется на горизонте этого видения будущего величия, становится логичным провеять зерно и избавиться от шелухи, чтобы осталась только чистая пшеница. Или, как говорил один нацистский идеолог еще в 1925-м:

Нельзя выказывать никакого сожаления к низшим и к слабейшим: калекам, эпилептикам, слепым, безумным, глухим и слабоумным, детям алкоголиков, сиротам, преступникам, проституткам, сексуальным меньшинствам, и т.д. Все, что мы делаем для них — не только отвлекает ресурсы от более благородных целей, но противодействует процессу естественного отбора... Эта низшая категория заслуживает уничтожения и смерти. Осмотрены и определены как непригодные. Деревья, которые не плодоносят, должны быть срублены и преданы огню.¹⁶