 |
|
Театр военных действий
Военные действия между отрядами полковника Сидорова и красными силами происходили на территории восточной части Джаркентского уезда, являвшегося продолжением Илийской впадины. Здесь эта часть уезда совпадала с государственной границей России, проходящей по р. Хоргос, на севере и западе ограничивалась Джунгарским Алатау, на юге – поймой р. Или. Эта часть Илийской долины стала российской в результате ее передачи Китаем в соответствии с Ливадийским соглашением 1887 г. и Петербургским договором 1883 г. для расселения китайских подданных, бежавших в Россию после подавления китайцами восстания местного населения в 70-х гг. XIX века и сменивших китайское подданство на российское.
Джунгарский Алатау является горной системой в которую входят хребты Токсанбай, Баскантау, Беджинтау и другие. Он простирается на 300 верст от южных притоков о. Алакуля до равнины р. Или, составляя границу между Семиреченской областью России и Кульджинской провинцией Китая. Высшие точки хребтов достигают высоты 3960 м. В южной части хребта имеются перевалы и ущелья, через которые на территорию уезда выходили из Китая и возвращались обратно отряды Сидорова и через которые ему поступали от атамана Анненкова оружие и боеприпасы.
В восточной части гор находятся Джунгарские ворота – проход, который в течение многих веков использовался для вторжения в Среднюю Азию орд кочевников. Через них же шли на запад и монголо-татары Чингисхана. Ветры, дующие через Джунгарские ворота, входят в число самых мощных ветров на территории России.
Как любой другой горный район, Джунгарский Алатау изобилует широко разветвлённой речной сетью – Лепсы, Тентек, Аксу, Каратал и многочисленными озёрами. Исторически сложившееся название этого района – Семиречье. Это была административно-территориальная единица, соответствовавшая губернии, располагавшаяся на землях Семиреченского казачьего войска. Название происходит от семи рек, находящихся на территории Семиречья: Или, Каратал, Биен, Аксу, Лепса, Баскан, Сарканд. Семиреченская область образована в 1867 г. и входила в состав Туркестанского генерал-губернаторства (в 1882–1899 – Степного генерал-губернаторства). Делилась на уезды: Верненский, Капальский, Лепсинский, Пишпекский, Пржевальский и Джаркентский. Центр – город Верный. 13 октября 1922 года Семиреченская область переименована в Джетысуйскую (казах. – жети – семь, су – река, вода).
Административный центр Джаркентского уезда – г. Джаркент. Его население по переписи 1897 г. составляло 16.372 человек, из них мужского пола – 9.458. Улицы в городе широкие, дома одноэтажные, саманно-глинобитные. Промышленных и ремесленных заведений 33 с 56 рабочими и годовым доходом 25.750 руб[52]. В городе всегда дислоцировался крупный военный гарнизон. В рассматриваемый период городе стоял 27 пехотный полк и несколько красногвардейских, слабо вооруженных, отрядов.
Вокруг города располагались многочисленные крупные и мелкие населенные пункты – Хоргос, Верхний и Нижний Пенджимы, Чаган, Алтыуй и др., а также казачьи станицы Баскунчи, Голубевская (Борохудзир). Из Джаркента на Хоргос и Баскунчи вел грунтовый тракт.
Растительность очаговая: саксаул, кустарники, полынь, терскен, осока, тростник. Климат – резко континентальный. Зима сравнительно мягкая, лето жаркое, сухое.
Почва в уезде лессовая, местами чернозем. Прилегающая к р. Или местность равнинная, по мере приближения к Джунгарскому Алатау холмиста. Сцементировавшаяся каменистая почва позволяет передвигаться без дорог в любом направлении и в любую погоду. Земель годных для обработки, было сравнительно мало. Хлебопашеством, огородничеством и садоводством занимались казаки, русские переселенцы, уйгуры и дунгане. Основное занятие казахского местного населения – кочевое животноводство.
От станицы Хоргосской и селений Педжим до р. Или тянется полоса песков шириной до 3–5 километров. Пески проходимы, имели набитые тропы и являлись хорошим укрытием. Главная река в уезде – Или (Глинянная), самая крупная в Семиречье, берущая начало в Китае и впадающая в озеро Балхаш. Берега невысокие, местами заболоченные, по ним – заросли камыша, ивняка, барбариса, эффективно использовавшимися отрядами Сидорова для засад и укрытий. Река в то время была судоходной, но паромных переправ в районе боевых действий отрядов полковника Сидорова не имела и являлась серьезным препятствием при ее форсировании. Поэтому его отряды переплавлялись через Или по кульджинскому мосту и вторгались в Россию по сухопутью. Что касается притоков реки, то они большую часть года были мелководными и представляли препятствие только весной и в случае сильных дождей. Основные из них – реки Усек, Барахудзир, Чаган, Хоргос и несколько других, более мелких.
Левобережная часть уезда представляет каменистое плато, постепенно поднимающееся к горам Заилийского Алатау. В глубину Заилийского Алатау, через Кетменьский перевал проходила каменистая дорога, которая вела к селам Охотничье (Нарынкол), Текес, Кегень и далее через перевал Санташ – в Пржевальский уезд.
Между левым берегом р. Или и Заилийским Алатау располагались пристань Дубунь и крупные селения – Чунджа, Кольджат, Подгорное, Большое Очинахо и другие.
Заилийская часть уезда являлась театром военных действий отрядов генерала Карцева и полковника Брянцева, действия которых в данной работе рассматриваются только в связи с действиями отрядов полковника Сидорова.
Выводы
Не обученные в боевом отношении подразделения регулярной армии и красногвардейских отрядов, их малочисленность, слабое вооружение и снабжение, отсутствие боевого опыта, нередко элементарной военной подготовки командного состава не позволяли красным силам вести эффективную борьбу с отрядами Сидорова.
Совершенно открытая приграничная местность как со стороны китайской пограничной провинции Синьцзян, так и со стороны Джаркентского уезда, была доступна для перехода на российскую территорию и для возвращения обратно в любое время года, суток, при любой погоде и практически в любом месте. Этому способствовала и слабая охрана границы обоими сопредельными государствами.
Слабая охрана границы и свободное передвижение через нее местных жителей обоих государств давали возможность боевикам переходить границу не вызывая подозрений и внезапно вступать в бои с малочисленной охраной и слабыми красными силами или нападать на избранный объект.
Боевые действия
Активные боевые действия отрядов Сидорова и Брянцева начались в июле – сентябре 1919 года. Белые отряды прорывались в красное приграничье, вступали в бои с мелкими подразделениями Красной армии и красногвардейцев, расстреливали и пленяли сельских активистов, угоняли скот, уничтожали посевы и, имея недосягаемый для красных тыл, оставив после себя разруху и панику, возвращались за границу. Их действия оттягивали на себя красные силы Северного Семиреченского фронта и активизировали действия антисоветских элементов в уезде, сея панику среди местного населения, нанося экономический и политический вред.
Время активизации действий в Джаркентско-Пржевальском районе было выбрано не случайно. Это был самый критический период для Северного Семиреченского фронта. Анненков едва отбивался от наседавших красных отрядов и частей и активизация Сидорова и Брянцева заставила красное командование снять с фронта только что присланные в Семиречье Реввоенсоветом Туркестанского фронта 1-й кавалерийский полк и мусульманский батальон и направить их в Джаркентско-Пржевальский район.
Отличительными чертами условий, в которых приходилось действовать отрядам Сидорова-Брянцева, в этом районе были отсутствие какой-либо определенной линии фронта и чрезвычайная слабость и даже вовсе отсутствие охраны государственной граница, как со стороны советских Джаркента и Пржевальска, так и со стороны Китая. Оба эти фактора позволяли этим отрядам беспрепятственно вторгаться на территории. Джаркентского и Пржевальского уездов на любом направлении и проникать к любому объекту.
Важнейшим благоприятным фактором для отрядов Сидорова-Брянцева явилось нахождение центров их формирования и источников снабжения за линией границы и возможность отхода за кордон при возникновении неблагоприятной для них обстановки.
Карта боевых действий в Джаркентско-Пржевальском районе Семиреченской области
Несомненным преимуществом казачьих отрядов были их высокая подвижность и маневренность, обеспечивающие быстрый подход к объекту, налет и отход за границу и внезапное появление там, где их не ждали.
Джаркентские власти пытались противостоять отрядам Сидорова и Брянцева своими наспех сколоченными и слабо обученными отрядами. Но этого было недостаточно и часто эти отряды терпели поражение.
Эти успехи обрадовали Анненкова и он, поддавшись победным реляциям Сидорова и Брянцева, от имени своих партизан, обратился к красногвардейцам и населению с восторженным обращением:
Ура! Ура! Ура!
Да здравствует Южный фронт!
Да здравствует Джаркентский Южный отряд!
Нами получена телеграмма из Кульджи. Восставшими казаками, таранчи, киргизами и крестьянами Джаркентского района свергнута Советская власть в Джаркентском уезде. Отряд около 500 красноармейцев при одном орудии и 5 пулеметах под командой «товарища» Журавлева был окружен и разбит совершенно. Командующий «товарищ» Журавлев[53]взят в плен.
Взяты орудия и все пулеметы. Джаркентские жители встретили освободителей с хлебом-солью.
Вот какую телеграмму мы получили и вот почему вам не могут послать помощи из Верного. 7 октября утром из Абакумовска вышел отряд при двух пушках и начал наступать на Сарканд. В это же время из Антоновки подошел конный отряд около тысячи человек с орудиями и подводами и присоединился к наступающим красным. Саркандский гарнизон, выйдя из деревни, вступил в бой и разбил красных, захватил много пленных и разогнал красных, бежавших в Абакумовск.
Так вот, товарищи, как обстоят дела на фронте у нас под Саркандом и в области. Вот какие успехи у ваших комиссаров. Что было у нас под Черкасским, вам не нужно писать: вы и сами хорошо знаете.
А знаете, что нам писал в октябре «товарищ» Тузов[54]? Он писал, что у них есть сахар, соль, белые сухари. Вот, видите: у них, у главарей, все есть, а вам приходится есть пшеничку, да и то полфунта. Вот оно, житье!
Ничего! Скоро сами увидите, кто прав и кто не прав, да будет поздно. Мы спросим у вас потом, а почему вы не слушали нас и не переходили к нам, почему вы с оружием в руках сидели в окопах? Что вы скажете нам?
Не подумайте говорить, что вас заставили. Мы не поверим, потому, что, кто хотел, тот перешел и теперь живут у нас на свободе. На помощь не надейтесь, мы не пропустим ее обратно, а все теперь не пропустим в область. Хотя ваши главари и хотят сформировать новую конницу для противодействия нам.
ПОМНИТЕ, ТОВАРИЩИ: ЧЕМ ДОЛЬШЕ БУДЕТ ВАШЕ УПОРСТВО, ТЕМ БОЛЬШЕ БУДЕТ У НАС ОЗЛОБЛЕНИЯ, ТЕМ ТРУДНЕЕ БУДЕТ ВАШ ОТВЕТ.
Долой войну! Переходите к нам, борющимся за порядок и закон. Выдавайте своих главарей – и конец всему. Вас, не желающих сражаться, больше, чем коммунистов. Поднимайтесь все, как один – и к нам! Вместе пойдем за правое дело, за спасение нашей Родины.
ПАРТИЗАНЫ
10 октября 1919
Черкасская позиция[55]
Но радость Анненкова была преждевременна. Советская власть в Джаркенте продолжала существовать и оказывая сопротивление, собиралась с силами.
После падения Черкасской обороны[56], 14–15 ноября 1919 года, отряды полковников Сидорова и Брянцева предприняли большое наступление на красное Семиречье по трем направлениям: 1) на Джаркент со стороны Хоргоса, 2) на Дубун и Подгорное со стороны Кольджата и 3) на Пржевальск со стороны Нарынкола.
Казаки Сидорова прочно закрепились тогда в Хоргосе, Баскунчах и Тышкане, а Брянцев занял Дубун, Подгорное и Чунджу, которые удерживал до конца января 1920 г. Несмотря на то, что взять Джаркент и Пржевальск так и не удалось, действия белых отрядов в этом районе сковывали значительные силы красных и постоянно угрожали основным силам большевиков Северного Семиреченского фронта фланговым ударом.
11 ноября отряд Сидорова (400 сабель) захватил Хоргос и соседнюю станицу Баскунчи. Оставив комендантом Хоргоса и Баскунчей полковника Эверта, Сидоров пошел на Пиджим и далее к Джаркенту. Поддерживающий связь с Анненковым только через радиостанцию российского консульства в Кульдже, Сидоров просил консула:
15—13/XII Кульджа – Консулу Любе
Прошу телеграфировать Атаману: Одиннадцатого декабря партизаны имели бой в районе Солокента. Джаркентским гарнизоном, наступавшим из города, около одной тысячи человек, двумя орудиями и пулеметами. Противник отошел обратно город. Во время боя сотня киргиз заскакала в тыл, произвела панику городе и вышла потерями обратно. Убито около 20 партизан. Ранен Стефанович. Составе моего отряда сражались пластуны и семиреки. Полковник Сидоров[57]
К январю 1920 г. белогвардейское командование решило усилить Джаркентскую группу своих войск. Под Джаркент со всего района были стянуты отряды полковника Сидорова, капитана Бекимова и есаула Зебраева численностью до 500–600 человек, киргизы и ала-шордынцы численностью до 2,5 тысяч бойцов. С Северного фронта было переброшено несколько пулеметов, снаряды для артиллерии.
В ночь на первое января 1920 года, пользуясь густым туманом, казачьи сотни Сидорова подошли к Джаркенту, селениям Чижин и Тышкан и вступили в город. Сопротивления не было. Джаркент спал, окна глинобитных домов были темны. Отряд по окраинным улицам вышел на северо-восточную окраину города и подступил к казармам. Тишина удивила и насторожила нападавших и, после небольшой заминки, отряд налетел на казармы. Казармы откликнулись ружейно-пулеметным огнем, полетели гранаты. По неизвестной причине казачьи сотни получили приказ отходить.
«Как мы тогда поняли, – пишет один из участников налета, – цель налета заключалась в самом факте взятия города, он должен был продемонстрировать мощь казачьего атамана Сидорова… Белое воинство Семиречья уже пережило свою агонию, банды разваливались, остатки казачьих полков уходили за границу. Взяв Джаркент, мы все равно не смогли бы удержать его: у нас почти не оставалось боеприпасов, люди были вооружены в основном пиками, причем собственного изготовления. К тому же вера в победу давно погасла, и люди лишь по инерции продолжали подчинятся своим атаманам. Тут большую роль играл личный пример главарей, того же Дутова и Сидорова. Они фанатически держались своей пресловутой идеи восстановления прежнего строя России»[58].
Одновременно с отрядом Сидорова на Кольджатском направлении вторгся отряд полковника Брянцева (около 500 штыков и сабель) и занял пристань Дубун, села Подгорное и Чунджинское (ныне – Чунджа – В.Г.), Нарынкол (Охотничье) и проник в район Башаринских хуторов. Дальнейшее продвижение отряда было приостановлено и попытка выйти к г. Пржевальску окончились неудачей.
Конечно же, нахождение в пограничных уездах белоказачьих отрядов, постоянно отвлекавших на себя силы и средства с Семиреченского фронта и дезорганизующих его тыл, красные терпеть не могли.
Для ликвидации отрядов Сидорова и Брянцева и полного их разгрома здесь была создана мощная военная группировка.
Операция по очищению Джаркентско-Пржевальского района началась 18 января 1920 года. Части 27 стрелкового (Джаркентский) и 4-го кавалерийского полков вели наступление в двух направлениях: на Хоргос и на Кольджат. На Хоргосском направлении 22 января было занято с. Пенжим, а 23 января опорные пункты противника – пограничные поселки Хоргос и Баскунчи, было взято в плен около 70 белоказаков и алаш-ордынцев. Вся пограничная полоса в районе Джаркента была очищена от противника.
В верховьях р. Хоргос части Красной Армии окружили остатки противника, а разгромленные белогвардейские отряды Сидорова ушли в пределы Западного Китая. Победы Красной Армии в вооруженной борьбе с белогвардейцами на всех фронтах заставили китайские власти по-новому взглянуть на использование белыми их территории для борьбы против Советской России. Синьцзянские военные власти, по представлению советского командования Семиречья, потребовали от сидоровских отрядов, покинуть китайскую территорию, угрожая разоружением. Выполняя это требование, полковник Сидоров с остатками своей бригады (около 200 бойцов) в феврале 1920 г. перешел на советскую территорию. Здесь отряд Сидорова был внезапно окружен небольшим отрядом джаркентского гарнизона. По команде полковника сотни без боя начали отходить на Баскунчи. Видя, что казаки отходят, красный отряд после непродолжительной перестрелки вернулся в город.
Вечером Сидоров созвал командиров сотен. Он поблагодарил офицеров за стойкость и самоотверженность, напомнил о взятии Джаркента, а потом объявил о прекращении самостоятельных действий отряда и отходе на соединение с атаманом Анненковым.
На Кольджатском направлении 18 января красными было взято с. Подгорное, 21 января с. Баян-Казах, 22 января с. Узун-Там, 23 января с. Дардамты, а 24 января – с. Дубун. и пограничный пункт Кольджат. Остатки отряда полковника Брянцева устремились вдоль линии границы на север, стремясь соединиться с полковником Сидоровым, но было уже поздно и Брянцев также укрылся на сопредельной территории.
Расчеты Сидорова и Брянцева на поддержку вторжения их отрядов населением уездов не оправдались.
В результате этой операции весь Джаркентско-Пржевальский район был очищен от белогвардейских отрядов.
Снежный капкан
Это только издалека Джунгарский Алатау кажется приветливым.
Его склоны, обращенные к вам, манят яркостью красок, а вершины – белизной своих снежных шапок. Недаром древние назвали этот хребет «Ала», что означает «Пестрый». Но стоит только сунуться в такую красоту, как вы оказываетесь среди мрачных каменных склонов, только что казавшимися такими красочными. Вглубь вас манят десятки узких ущелий, а избранное через много километров может привести вас в цветущую долину с несколькими рыбными речками и с травою по пояс или – в тупик. Вы наконец поймете, что заблудились и начнете искать пути возвращения. Зимой же все замерзает и заметается снегом, тропы и перевалы становятся непроходимыми. Вот в такое зимнее ущелье и повел свой отряд полковник Сидоров в надежде пересечь хребет и выйти к войскам Анненкова.
Утром отряд снялся со стоянки и по ущелью Хоргос стал подниматься в горы.
«Вначале мы двигались строем, как и полагалось воинской части, но дорога все сужалась и нам приходилось менять порядок, пока сотни, наконец, не вытянулись цепочкой. Впереди была лишь тропка, уходившая к перевалу.
Здесь в горах лежал снег, местами очень глубокий, и лошади тонули в нем по брюхо. Два дня мы барахтались в этой морозной каше, замучили лошадей и сами извелись. По ночам жгли костры, чтобы как-нибудь обогреться, восстановить силы. В глазах многих бойцов можно было прочесть отчаяние и страх. Они с радостью оставили бы отряд и скрылись, но некуда было податься – кругом пустынные склоны, скалы, пропасти. Атаман понимал состояние людей и всех торопил. Отряд растянулся по всему перевалу – от головы до хвоста цепи – чуть ли не на километр. Заметно было, что часть бойцов отстает умышленно, стремится оторваться от штаба»[59]и дезертировать. Многим это удалось, в том числе автору вышеприведенных записок, бежавшему вместе с сослуживцем по действующей армии Али Минеевым.
Рассказ Касымхана Мухамедова нашел неожиданное подтверждение в записках офицера Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка сотника В. Н. Ефремова. Эти записки хранились в архиве Музея этого полка, находящегося в г. Курбевуа под Парижем. Сотник пишет, что в 1917 г. он попал в Туркестан, а в 1919–1920 годах воевал в отряде полковника Сидорова. Он довольно подробно описывает бои под Джаркентом, отход отряда Сидорова от Джарента и из-под Тышкана в расположение войск Анненкова через верховья р. Хоргос. Полагая, что рассказ очевидца не заменит никакое его изложение, помещаю отрывок из воспоминаний сотника Ефремова о переходе к войскам Анненкова почти без купюр.
«Посмотрели на карту; на ней значился перевал Казан, к которому мы и решили дерзнуть. Казаки жившие у подножия Алатау заявляли, что горы эти считаются непроходимыми и что старожилы не запомнят и пр. и пр., но мы остались непреклонны указывая на то, что по карте эти горы считаются определенно проходимыми. Много рассуждать нельзя было, так как приходилось спасаться от преследования большевиков. Сидоров приказал двигаться. Вот тут то и начинаются наши страдания. Большевики не преследовали нас. Выслали правда небольшой отряд – проследить за нашими действиями, не вступая в бой.
Это дало нам возможность спокойно отступать без особых мук охранения. К этому времени отряд наш был силою около 150 человек при которых находились 3 женщины и 2 ребенка. Остальная часть нашей бригады успела окольными путями удрать в Китай…
Дорога наша вела вверх по реке Хоргосу, который берет свое начало у перевала Казан. Это несколько облегчало нам движение так как проводников, знающих этот перевал, у нас не было, но самым главным неудобством было то, что мы, при столь поспешном отступлении, не успели захватить с собой нужного количества продуктов.
Чаю хватило на неделю, хлеба и баранины на 2 дня, а соли совсем не было. На третий день нашего путешествия мы уже начали есть конину. Ехали мы глубоким ущельем без всякой дороги. Страшное летом чудовище – Хоргос, зимой переходим вброд в любом месте. Природа была замечательная по своей красоте и я от души восхищался, пока голод не давал себя чувствовать. Охота также была богатейшая, но убивать нам почти не приходилось, так как двигались мы в количестве полутораста человек, с шумом, распугивая не только диких козлов, но и медведей и барсов. Впрочем все же изредка приходилось стрелять; прапорщик Александров промахнулся стреляя в барса, а одному казаку удалось убить дикого козла (илика) что явилось настоящим десертом после конины.
Двигались мы целый день гуськом по какой-нибудь едва заметной, вытоптанной дикими зверями, тропинке, поминутно слезали и шли пешком. Часов в 5 мы останавливались на ночлег в какой-нибудь еловой рощице на склоне горы. Лошадей спутывали и пускали пастись, корм для которых в виде прошлогодней травы «кепец» везде был в изобилии и лошади в общем питались значительно лучше людей. Моментально разводили костры (в топливе мы не ощущали недостатка), готовили шашлыки из конины и, наевшись, расстилали попоны около костра и ложились спать.
На шестой день мы прибыли к «Казан-Кулю» (большое озеро лежащее у подножия перевала «Казан», согласно карты). Впереди отряда ехал капитан Бекимов (киргиз). Он осмотрев озеро донес, что оно непроходимо и не обходимо, и что нужно искать какого-нибудь другого перевала.
День только начинался и Сидоров решил, не теряя время повернуть назад и свернуть в первое ущелье налево где мы надеялись найти перевал «Кара-Кезын». Так мы и сделали. Я ехал в конце отряда и только успел проехать с полверсты по новому ущелью как последовала снова команда поворачивать назад. Оказалось, что это ущелье так завалено снегом, что двигаться нет никакой возможности…
Хотя еще не было поздно, Сидоров приказал отряду устраиваться на ночлег, а сам с несколькими казаками снова отправился на разведку озера «Казан-Куль».
Уже ночью было получено от Сидорова донесение, в котором он извещал, что миновал озеро и приказывал отряду к завтрашнему утру выступить. На другой день около 10 часов утра мы подъехали к «Казан-Кулю». Оказалось, что озеро это за лето очень высоко наполнилось водой; с наступлением холодов покрылось льдом. С течением времени вода постепенно просачиваясь через камни и песок ушла совершенно, а лед оседал, лег наконец на дно. Берега с боков, представляли из себя отвесные гранитные скалы, с нашей же стороны крутой берег был покрыт толстым слоем льда, представлявшего из себя почти отвесный, саженей 10 вышины, ледяной спуск, казавшийся совершенно непреодолимым. Обойти озеро ничуть нельзя было, а для того, чтобы ломать лед у нас не было ломов и достаточного количества топоров. Так или иначе, но Сидоров с разведчиками прошел это озеро, следовательно должны были пройти и мы.
Первым спустился казак прибывший с донесением от Сидорова, а за ним стали спускаться и мы. Люди слезали с лошадей, садились на лед и скатывались как на санках. Лошади тоже сидя по собачьи или лежа на боку сталкивались людьми и скатывались на дно. В течение часа весь отряд спустился вполне благополучно если не считать незначительные ушибы и ссадины полученные преимущественно лошадьми. Отсутствие серьезных увечий при переходе этого «чертова» озера объясняется тем, что лед по мере оседания на берег, ломался, образуя небольшие выступы, которые при спуске, давали возможность задерживаться, являясь чем то вроде ступенек на большом расстоянии.
Противоположный берег был полог и очень удобен для подъема. Часам к 3 мы встретили наконец нашу разведку во главе с Сидоровым, который и приказал нам останавливаться на ночлег. Место для ночлега было выбрано замечательное. Узкое ущелье защищенное от ветров громадными разных цветов скалами. Кроме того растительность в виде елей и неизменного «кепца» обеспечивало нам тепло, а лошадям питание. По словам Сидорова дальше идет сначала крутой, а потом пологий подъем на самый перевал Казан, который на следующий день решено было преодолеть.
Когда все люди расположились на отдых и развели костры, оказалось, что человек 40 недостает. Эти 40 человек во главе с штабс-капитаном Шевагиным испугавшись озера и неизвестности впереди, прямо с места ночевки повернули обратно в надежде ночью незаметно проехать мимо большевистских постов в Китай. Как я потом узнал большевики сняли свою заставу в Хоргосской щели так, что «лихой» отряд дезертиров без боя вступил в Китай, сдал китайцам оружие в д. Мазар и рассеялся затем по разным местам Илийского окр.
На другой день была послана разведка, для окончательного выяснения перевала. С этой разведкой поехал и я. Как только мы подъехали к «обо» (искусственная каменная насыпь обозначающая присутствие перевала) началась страшная метель заставившая нас вернуться обратно. Часов в 12 была послана другая разведка. Мы с нетерпением ждали результата. К вечеру разведка вернулась и сообщила, что не может преодолеть глубокого снега доходящего на перевале свыше 2-х аршин глубины.
Настроение в отряде упало; многие завидовали ушедшим дезертирам с шт [абс] – к [апитаном]. Шевагиным. Решено было еще пытаться преодолеть перевал.
На другой день снова отправилась с утра разведка и вернувшись подтвердила донесение предыдущих разведчиков. Здесь в первый раз обычная уверенность и присутствие духа оставили Сидорова, он в первый раз созвал всех офицеров для общего решения этого тяжелого вопроса…
Один из офицеров – артиллерист капитан Григорьевский заявил между прочим, что это не «Казан», а «Джильды» и что для того чтобы попасть на Казан, нужно поднявшись двигаться по широкому плато в противоположную от перевала Джильды сторону и затем снова спуститься в ущелье, которое и будет лежать у подножья Казана. Слова Григорьевского долго обсуждались; многие не соглашались с ним, но тем не менее приходилось искать какой-нибудь другой перевал. Тяжело было сознавать, что, преодолев столько и уже подойдя к самому перевалу, должны вернуться и искать где-то другого перевала потому только, что не можем преодолеть какую-нибудь версту сплошного снежного сугроба.
На другой день утром выехала разведка под командой Григорьевского для розысков другого перевала. Поздно вечером вернулись наши разведчики и заявили что нашли «Казан». Григорьевский оказался прав – мы были у перевала Джильды, который считался зимой непроходимым. Снова появилась у нас надежда на спасение. На другой день утром мы двинулись к Казану.
Поднялись вверх, свернули влево и выехали на плато, сплошь покрытое глубоким снегом. Лошади тяжело ступая, двигались медленно. Мороз был большой. Отросшие у меня за последнее время, борода и усы покрылись инеем настолько, что буквально сковало мне рот. Ориентировались мы соседними гребнями гор, держа направление на две возвышенности едва заметные впереди. Ехали молча, оттого ли, что было больно открывать скованные льдом рты, или оттого что сознавали, что поднимись буран, и мы, потеряв все ориентировочные пункты, непременно погибнем. Наконец, проехав верст 30, мы преодолели это снежное поле и стали спускаться в ущелье, богатое травой и топливом. Температура сразу изменилась. По дну ущелья протекала маленькая горная речка, через которую был перекинут незатейливый мостик, что свидетельствует о пребывании здесь летом киргиз-кочевников. Через мост вверх вела заметная тропа – путь к перевалу. В этот же день была послана разведка к отысканию самого перевала.
Увы! Здесь нас ожидали такие же испытания, как у злополучного «Джильды». Двое суток подряд по 2 раза в день выезжала разведка, возвращаясь всегда с неизменным ответом: «нельзя преодолеть снега». Место стоянки тоже оказалось не особенно удобным. Если у Джильды изобиловали барсы, то здесь нас буквально одолели волки, зарезав одну лошадь (что не мешало нам на другой день доесть ее) и давая симфонические концерты по ночам. Приходилось принимать всяческие меры к охранению, выставлять посты, стрелять в воздух из винтовок.
Кроме этого все запасные лошади были съедены и пришлось уже спешить одного всадника, так что конину стали получать в ограниченном размере. Сначала я из-за отсутствия соли не пил навара, но в это время с этим не приходилось считаться и от зеленовато-коричневого бульона не оставалось ничего. Настроение у всех было отчаянное. Даже Сидоров, привыкший всегда действовать самостоятельно, теперь терялся и спрашивал у нас совета. Один только Григорьевский не терял надежду, не пропускал ни одной разведки и все обещал нам, что завтра он обязательно найдет перевал. После двухдневных бесплодных попыток, Сидоров созвал всех офицеров на совет.
Большинство из нас предлагали вернуться обратно к озеру, оставив лошадей попытаться влезть на ледяную гору и пешком уйти в Китай. Григорьевский в единственном числе старался убедить нас еще искать перевал, обещая что завтра он обязательно найдет его. Я ничего не советовал, Сидоров тоже в нерешительности молчал. В конце-концов он склонился в сторону Григорьевского решив пожертвовать последний день на розыски перевала.
На другой день разведка в составе Сидорова, Григорьевского и 4 казаков снова отправилась на поиски Казана. Мы оставшиеся не надеялись на успех и сегодняшней разведки. К обеду однако разведка не вернулась. Стало смеркаться – их все нет. Это было хорошим предзнаменованием. Предположить, что они заблудились из-за бурана мы не могли, так как погода стояла ясная. Наконец мы поужинали и легли спать когда наконец явились два казака из разведки и сообщили, что перевал найден. Моментально мы все вскочили и как по команде огласили горные вершины громким «ура».
Сидоров прислал мне записку в которой сообщает что найден перевал Кара-Муз-Даван (Черный Ледяной Перевал) ведущий к истокам реки «Уртак» впадающей в Бараталу. На другое утро отряд наш после трехдневного отдыха двинулся снова. Вид у нас был неважный. От голода нас всех сильно подвело, и то обстоятельство, что при постоянном пребывании на воздухе нам приходилось смотреть на белый снег, отразилось на зрении; глаза у всех покраснели и стали слезиться.
Кара-Муз-Даван отстоял далеко от нашего места стоянки и к перевалу мы попали часа в 3. Перевал этот представляет из себя какую-то горную породу, довольно хрупкую, которая, превращаясь в пыль и смешиваясь под влиянием ветров со снегом действительно делает этот перевал «черным ледяным». У подъема на перевал мы миновали большое обо – сложенная куча камня для обозначения перевала. Перевал этот был вышиной около 13 тысяч футов. Вследствие разряженного воздуха, кровь сильно приливала к голове и лица у всех нас были темно-коричневые. С одной женщиной случился даже обморок.
С перевала как на ладони представилась вся долина Уртака и следующая цепь гор отделяющая названную долину от долины реки Бараталы. Спуск к Уртаку был небольшой, так как мы выходили к его истокам, но довольно тяжелый. Зимой этот перевал настолько заваливается снегом, что считается непроходимым и только наша крайняя нужда заставила опровергнуть это мнение. В особенности много снегу лежало на спуске.
Спускались мы в течении часа. От разведки Сидорова и Григорьевского остался глубокий след в виде коридора. Нам приходилось здесь слезать и идти поверху держа лошадей в поводу. Под конец коридор этот так углубился, что лошади уходили в него с головой. Наконец спуск кончился и мы выехали к речке – увы замерзшей. Снова мы оказались на китайской территории. Двинулись дальше вниз по ущелью. Скоро стало смеркаться. По дороге стал встречаться лошадиный помет, что свидетельствовало об обитаемости этого ущелья. У нас явилась надежда, что сегодня нам удастся спать в юрте и поесть хлеба с солью (действительно самая необходимая пища). Стало совсем темно, а ожидаемых ночевников все нет и нет. Люди и лошади страшно устали, некоторые предлагали остановиться и заночевать, но отсутствие дров заставляло идти дальше. Наконец один из казаков заявил, что он слышал собачий лай. Настроенные пессимистично, мы сначала не поверили ему, но вскоре действительно явственно услыхали лай собак. Как мы обрадовались!
Минут через тридцать мы наконец подъехали к 2-м киргизским юртам где встретились с нашей разведкой. И какой это был чудный вечер, если бы не одно очень печальное событие. Григорьевский отморозил себе обе ступни ног и не мог ходить. На другой день предполагалось переехать в долину Бараталы, куда нас должен был проводить через перевал Кара-Кезын киргиз – хозяин юрты.
Выехали мы все на другой день в хорошем настроении, голод утолили и знали что блуждать больше не придется. Перевал был недалек и через полчаса пути мы стали подниматься. Поднимались недолго так как верховья долины Уртака лежали очень высоко над уровнем моря.
Через 2 часа мы были уже на перевале. Кара-Кезын был намного ниже Кара-Муз-Давана и без снега. Отсюда открывался великолепный вид на всю широкую долину Бараталы, в середине которой тянулась цепочка деревьев, обозначающих русло реки. Баратала лежала ниже Уртака и поэтому спуск в долину был очень длинен. В этот день мы успели спуститься только к предгорьям, и очутились перед сторожевым постом калмаков (монголы обитающие долину Бараталы)…
На другой день мы спустились к реке и вдоль нее проехали к ущелью ведущему к перевалу Сарканд. Саркандский перевал или Кара-Сарык (высота 3800 м. – В. Г.) считался хотя и трудным, но проходимым круглый год, вышиною он был около 15 тысяч футов. На другой день махнули и через Сарканд. Перевал действительно был очень трудным по своей длине и крутизне, но мы так наловчились за последнее время в преодолении разных препятствий, что нам все было нипочем. Единственно кто настрадался – это Григорьевский со своими отмороженными ногами. Ночевали мы у киргиз в Саркандском ущелье, куда прибыли только ночью.
Из этих гор мы на другой день выехали и ночевали в деревне Покотиловке и на следующий день были уже в станице Саркандской в расположении армии генерал-майора Атамана Анненкова».
Это случилось в начале февраля 1920 года.
Этот эпизод еще раз характеризует Сидорова, как властного и решительного командира, при этом не стеснявшегося в трудной обстановке советоваться и с офицерами и с казакам. Несомненно, положительный результат снегового похода – заслуга лично его и решительных офицеров типа капитана Григорьевского, которых он сумел найти и на которых опирался.
Семиреченский атаман генерал-майор Н. П. Щербаков
Сидоров после свидания с Анненковым и обсуждения вопросов, связанных с дальнейшими действиями в Китае, с группой анненковцев возвратился в Поднебесную. Через этот же перевал 2 апреля 1920 года повел в Китай отряды Оренбургского атамана А. И. Дутова и атамана Семиреченского войска Н. П. Щербакова сотник Ефремов. Описание этого перехода оставил Дутов в присьме к генералу А. С. Бакичу: «Дорога шла по карнизу к леднику. Ни кустика, нечем развести огонь, ни корма, ни воды… Дорога на гору шла по карнизу из льда и снега. Срывались люди и лошади. Я потерял почти последние вещи. Вьюки разбирали и несли на руках. Редкий воздух и тяжелый подъем расшевелили контузии мои, и я потерял сознание. Два киргиза на веревках спустили мое тело на одну версту вниз, и там уже посадили на лошадь верхом, и после этого мы спустились еще на 50 верст. Вспомнить только пережитое – один кошмар! И, наконец, в 70 верстах от границы мы встретили первый калмыцкий пост. Вышли мы на 50 % пешком, без вещей, несли только икону[60], пулеметы и оружие. У Вас 10000 человек было, не знаю сколько теперь. А у меня было около 100, а сейчас набирается до 1600, так как беглецы Анненкова все идут ко мне и на коленях просят о принятии их.»
Перейдя на территорию Китая, дутовцы добрались до крошечного глинобитного поселка, находящегося в 20 километрах от русской границы – Суйдун, где 6 февраля 1921 года Атаман Дутов был убит в результате чекистской операции.
Сотник Ефремов возвратился к Сидорову, а после распада отряда попал в Корею, затем в Китай, работал в таможне, в полиции в Шанхае, где проживал до 1939 года. Далее его следы теряются.
Гибель Сидорова
Кульджа – главный город и торговый центр Илийского края. Китайское название города – Инин, но оно употребляется, в основном в официальных документах. Есть и третье название города – Или, но оно сейчас почти не употребляется. При правлении Цинов Кульджа была самым заурядным провинциальным городом – грязным, пыльным, с глинобитными одноэтажными домами и домишками, плоскими крышами, тупиками, кривыми и узкими улицами, то взбирающимися вверх на холмы и пригорки, то сбегающимися вниз к долине реки Или. Только на правом берегу Или, где жили чиновники и цырики-солдаты постройки были из жженого кирпича и с черепичными крышами. Во время десятилетнего пребывания в городе русских во время оккупации Илийского края (1871–1881) в консульском квартале выросли вполне современная гостиница и здание русско-азиатского банка, выстроены склады-зернохранилища. Население Кульджи было пестрым: магометане, буддисты, язычники. В начале семидесятых годов XIX века здесь образовалась и русская колония, состоявшая преимущественно из офицеров, солдат и их семей. В 1877 г. на средства, поступающие от сборов с населения была выстроена церковь. Храм был назван именем Александра Невского. Колокола для церкви отливали на местном медеплавильном заводе купца Бусугина, прибывшего в Кульджу из Тюмени. В погожий день золотые кресты храма и ярко-зеленые купола хорошо были видны на десятки верст вокруг, а с высокой колокольни просматривалась вся Илийская долина. Примерно в это же время через Или был построен каменный мост, отвечающий требованиям безопасности перехода по нему транспорта и пешеходов. По мусульманским праздникам за городом проводились народные гулянья, айтысы[61]акынов, конные соревнования.
В городе были три базара – таранчинский, китайский и скотский или сенной. На подходе к базарной площади начинались мануфактурные лавки и магазинчики китайских купцов. В них торговали шелками различных расцветок, фарфором, драгоценными камнями, несколькими сортами чая. В ювелирных лавках можно было купить изделия из золота, серебра и драгоценных камней. Лавки русских купцов были наполнены самыми ходовыми товарами – ситцем и парчой, коленкором и русским сукном, металлическими изделиями. Среди них – швейные иглы, самовары, скобяные изделия. Огромными буртами были навалены овощи, фрукты, арбузы, дыни. На базаре встречались и продавцы опиумного мака. Они особенно не таились, но торговля опиумом была запрещена. Впрочем, Кульджа даже в годы расцвета торговли прозябала в застое и невежестве. Если центр еще кое-как был похож на город, то окраины выглядели захудалыми, серыми и грязными. Водопровода и канализации в городе вообще не было. Однако весь город весной и летом утопал в зелени виноградных лоз и фруктовых деревьев.
Начало 20-х годов XX века круто изменило облик Кульджи – старинного городка китайского Илийского края, ставшего здесь центром торговли и перевалочным пунктом товаров всех стран и во все страны. На улицах Кульджи можно было встретить сейчас бывших помещиков, купцов, жандармов, царских чиновников, щеголявших своей формой и орденами белых офицеров. Одни из них фланировали по улицам, демонстрируя собственное самодовольство и наряды своих жен, другие пытались открыть свое дело, третьи метались в поисках работы. Для управления этой массой китайские власти создали органы самоуправления эмигрантов, так называемые шанхои (буквально – торговые, коммерческие общества) – органы, помогавшие эмигрантам совершать сделки, устраиваться на работу, регулировать семейно-брачные и другие проблемы. Эти шанхои строились по национальному признаку, они были русскими, татаро-башкирскими, казах-киргизскими, узбекскими, таранчинскими и другими. Работали в них эмигранты, а управляли ими ставленники китайского правительства, изучавшие также процессы, происходящие в среде пришельцев. В деле «Доклады Облвоенревсовета о политической и культурно-просветительской работе в частях войск Семиречья. 1919 год» я обнаружил отрывок какого-то документа без начала и конца, в котором так говорится о Кульдже: «Все, что было в Семиречье плохого – интриганы, спекулянты, мародеры, филистеры, черносотенцы и даже разбойники бежали в Кульджу. Все это сгруппировалось в Кульдже, под покровительством работавшего до сих пор консульства царской России свило прочное гнездо»[62].
Активно работали в Кульдже японская, немецкая, английская и другие разведки.
В конце мая 1920 года с остатками своей армии перешел в Синьцзян атаман Анненков. Оказавшись здесь, Анненков незамедлительно стал готовить свой поход в Советскую Россию. Основным его помощником в разработке плана похода был полковник Сидоров. Подготовка общего похода не удалась, так как ни Анненков, ни Дутов не хотели уступать один другому первой роли. Дутов, сумев установить с китайскими властями хорошие отношения, спровадил с их помощью Анненкова и его буйных отрядцев подальше от границы, в район города Урумчи, а затем – в город Гучен и на китайский Дальний Восток. Связь Сидорова с Анненковым постепенно притуплялась, зато, с Дутовым у него установились тесные отношения. Атаман помогал Сидорову деньгами, оружием, и снаряжением. Общая цель борьбы с Советской властью сплотила их, и Дутов, не особенно нуждаясь в пополнении своего отряда людьми, не мешал Сидорову вербовать себе добровольцев.
Сидоров не успокоился. Он продолжал отправлять мелкие группы своего отряда за кордон, на советскую территорию – на прощупывание границы и разведку территории РСФСР. Казаки из отряда Сидорова время от времени наводили ужас на советские власти в приграничных районах Семиречья. Они могли появиться где угодно – из камышей и тугаев реки Или, или из предгорьев. Неожиданно налетев на село и уничтожив там советских активистов, сидоровские казаки моментально исчезали в горах, или пределах Китая, напоминая местному населению о недремлющем оке грозного атамана.
Когда в конце 1920 года чекисты начали масштабную зачистку семиреченских станиц, после раскрытия ими подпольной повстанческой организации полковника Бойко, Сидоров лично возглавил рейд по Семиречью в помощь, как ему казалось, восставшим казакам семиреченских станиц. Он пробился через границу и попытался выйти к станицам семиреков, надеясь поднять там полномасштабное восстание. Против Сидорова семиреченские большевики выслали свою самую надежную на тот момент часть – дунганский кавалерийский полк под командованием Магаза Масанчи. В районе Джаланаша сидоровские казаки столкнулись в жестокой схватке с красными дунганами, но после прибытия подкрепления к красным они решили отойти в Китай.
После ожесточенного боя на Ахкентской дороге, где красные попытались окружить повстанцев, казаки Сидорова ушли все-таки в Китай. Интересно, что в Алма-Ате, ныне Южной столице Казахстана до сих пор есть улица красного командира Магаза Масанчи (Ма-Сан-Чи), расстрелянного в 1938 году, как «врага народа», и там же, в Алма-Ате живут его потомки, но мало кто знает о настоящем, не выдуманном НКВД-шниками, враге этого красного командира – белогвардейском партизане полковнике Сидорове.
После смерти Дутова (7 февраля 1921 г.) и разгрома военной группировки в Синьцзяне генерала Бакича[63](сентябрь 1921) Сидоров стал последним и практически единственным в Синьцзяне белым вождем, пытавшимся продолжить вооруженную борьбу с Советской Россией.
К описываемому времени между Советской Россией и Синьцзяном начали активно развиваться дипломатические, торгово-экономические отношения, заработали различные торговые организации. В мае 1921 г. из Кульджи был буквально вытеснен так много сделавший для эмигрантов царский консул В. Ф. Люба, а в ноябре того же года из Чугучака царский консул В. В. Долбежев. В 1921 г. во всех городах Синьцзяна обосновались советские торговые представительства и организации РСФСР, под крышей которых удобно разместились и спецслужбы ВЧК-ГПУ. Необходимость скрываться не только от китайских властей, ставших крайне отрицательно относиться к белоэмигрантам и к партизанам, а также от советской агентуры, потребовали ухода партизан и переноса всей работы по подготовке к единоборству с РСФСР в подполье.
Исходя из обстановки, Сидоров, распространив слух о своей гибели, перешел на нелегальное положение и начал подготовку вторжения в Советскую Россию. Для своего штаба, на тихой улочке Кульджи, за базарной площадью, он открыл небольшую кузницу, кузнецами в которой трудились бывшие прапорщики и есаулы. Работы было много, хотя прибыль Сидорова не интересовала: кузница служила лишь штабом и явочной квартирой, где проходили его встречи с доверенными лицами.
Старый подпольщик Сидоров в штатской одежде выглядел как обыкновенный содержатель маленького дела. Ни особых примет, ни чего-либо другого, бросающегося в глаза в его облике не было. В Кульдже, кроме посвященных лиц, никто не знал о существовании атамана, местные власти считали Сидорова погибшим, у них он был зарегистрирован как кузнец Бодров.
Как военачальник, Сидоров был малоизвестен. Он никогда не командовал крупными соединениями и, если бы ни его участие в семипалатинском подполье, деятельность по формированию отрядов для Анненкова за рубежом и организация налетов его отрядов на приграничье Джаркентского и Пржевальского уездов, его имя не задержалось бы в истории белого движения в Семиречье.
«Мне и тем, кто изучал обстановку за кордоном, фигура Сидорова не казалась главной, а тем более решающей, – писал убийца Сидорова Мухамедов, – первым в ряду стоял Дутов, за ним Анненков, остальные шли следом»[64].
За кордоном Дутов был более авторитетен, чем Анненков, на него делали ставку европейские правительства. Он располагал реальными войсками и, что не менее важно, был более популярен среди офицерства.
Готовя поход на Россию, Дутов рассчитывал на помощь оружием и людьми со стороны коменданта крепости Курэ У Тайджу, бывшего командира конно-маньчжурского полка в армии атамана Анненкова, о котором придется сказать несколько слов.
Где и когда появился У Тайджу у Анненкова (в некоторых источниках его называют И Тайджу, Ву Тайджу, Яо Тайджу), точно не установлено, но к прибытию в Семипалатинск 200 китайских добровольцев – военнослужащих 27 Харбинского полка, привезенных из Иркутска поручиком Соколовым в сентябре 1918 года, он уже командовал у него небольшим китайским отрядом в составе егерского полка. С прибытием китайских добровольцев отряд был развернут в конно-егерский маньчжурский полк, и У Тайджу стал его командиром. В тяжелые дни поражений армии Анненкова, У Тайд-жу был первым, кто предложил Анненкову интернироваться в Китай.
Видя безвыходность положения, Анненков принял его предложение. С прибытием в Орлиное гнездо[65], китайский полк ушел в Поднебесную и был выведен китайцами из подчинения атамана. Это было сделано по-китайски нагло, без его ведома и согласия. Полк был переподчинен командующему войсками Илийского района генерал-лейтенанту Ян-Фу-Ся. На протест Анненкова генерал в резкой форме ответил, что Маньчжурский полк был русским только до момента перехода границы, а после перехода границы весь его личный состав является китайскими гражданами»[66]. Учитывая, что маньчжуры всегда тяготели к Анненкову, китайцы, боясь, что полк может вернуться к нему, присвоили его командиру У Тайчжу генеральское звание, а полк передислоцировали из района г. Боратолы (Джимпань) в небольшую крепость Курэ, близ г. Суйдуна. Все оружие, изъятое у Анненкова и Дутова во время интернирования их отрядов, китайцы поместили в Куре, комендантом которого стал У Тайджу. У Тайджу не забыл хорошее отношение к нему Анненкова и тайно от китайцев взял его и атамана Дутова под свою опеку.
6 февраля 1921 года в крепости Суйдун, в своей резиденции в результате успешно проведенной джаркентскими чекистами операции, атаман Дутов был смертельно ранен. Выстрел в Суйдуне был услышан во всех уголках Илийского края. В среде эмигрантов начался переполох, кто возмущался, кто уходил вглубь Китая, кто впадал в панику и торопливо снимал с себя мундир, которым недавно гордился. Многие укрылись.
Когда паника улеглась, встал вопрос, кто теперь возглавит подготовку похода в Россию. После долгих дебатов выбор остановился на полковнике Сидорове. Он был боевым офицером, отлично знал обстановку и местность в джаркентском приграничье, имел здесь осведомителей, знал пути и тропы, по которым можно было быстро и без потерь выйти к Верному, Пржевальску и в Ферганскую долину, к басмачам, имел навыки партизанской борьбы, так необходимые в местных условиях. Поэтому группировка Дутова[67]безоговорочно приняла Сидорова своим руководителем, и мощь его отряда с учетов его партизан, ждавших его сигнала по кишлакам и селам, многократно увеличилась. Выбор дутовцев был правильным, потому что Сидоров был единственной фигурой, способной на первом этапе возглавить поход против Советского Туркестана. При удачном развитии событий он, конечно же, был бы заменен более грамотным в военном отношении и опытным военачальником.
Сидоров активно взялся за формирование отрядов. Синьцзянская эмиграция и остатки войск Дутова признала его на этот момент своим военным вождем-атаманом[68].
На базе объединенных сил Сидоров рассчитывал сформировать сильный отряд, способный пробить брешь в охране советской границы и уйти в рейд по Джаркентскому и Пржевальскому уездам, поднимая вокруг пламя борьбы с советами. Как и Дутов он рассчитывал привлечь к действиям ферганских басмачей. Кроме того, в китайской крепости Куре стоял гарнизоном перешедший по необходимости на китайскую службу анненковский Маньжуро-китайский полк. Его командир У Тайджу заверил Сидорова, что полк примет участие в его действиях. Надеялся Сидоров и на поддержку семиреченских казаков и старожильческого крестьянства.
Могли поддержать Сидорова и барон Р. Ф. Унгерн, засевший в Монголии, и атаман Енисейского казачьего войска, партизанствующий в енисейской тайге Казанцев, и есаул Кайгородов, оперирующий на Алтае. Все они, при общей согласованности действий, могли организовать наступление на Верхнеудинск, Минусинск и далее – на Красноярск, Бийск и Барнаул. Вероятно рассчитывал он и на действия белых в Приморье.
Между тем подготовка к походу шла активно. Сидоров после покушения на Дутова перестал появляться в городе, а если и появлялся, то с личной охраной. Офицеры устраивали встречи в укромных местах, на скотных базарах скупались в большом количестве лошади, шел пошив обмундирования, так как Сидоров хотел явиться в Россию не бесшабашным разбойником, а регулярной армией, обмундированной по единому образцу. К главе ферганских басмачей Курширмату[69]
Сидоров послал курьеров с предложением участвовать в походе и с обещанием снабдить его отряды оружием.
В сопровождении переодетых белогвардейцев У Тай-джу посетил все переправы, проехал по уже заброшенным тропам, ведущим к перевалам. В горных селениях генерал беседовал со старыми проводниками… Генерал снова посетил Урумчи и встречался с атаманом Анненковым, видели его и в Кульдже.
Полковник Сидоров был хорошо знаком с У Тайджу, поэтому никаких секретов друг от друга у них не было. Батальон охранявший оружие Анненкова в Курэ, подчинялся У Тай-джу. По первому сигналу анненковский полк в Курэ восстанет, разоружит гарнизон и обеспечит оружием всех нуждающихся.
Над Советской Россией вновь нависла угроза вооруженного вторжения и возобновления Гражданской войны на ее юго-востоке. Этого допустить было нельзя и чекистские органы приступили к операции по ликвидации Сидорова и его группировки.
Конспирация и псевдоним не помогли Сидорову, и Семиреченский отдел ГПУ хорошо знал, кто скрывается в неприметной кузне под именем Боброва и, поставив его работу под жесткий контроль, разрабатывал операцию по его ликвидации. Распоряжение о ликвидации Сидорова и другого известного белогвардейца – Семиреченского атамана генерала Щербакова, получил начальник Джаркентского политбюро[70]Ветлугин. Как всегда, самым трудным в любой операции было найти надежных и толковых исполнителей. Не мудрствуя лукаво, Ветлугин решил привлечь в качестве исполнителей старых агентов Джаркентской УЧК, участников операции по ликвидации Оренбургского атамана Дутова Касымхана и Аббаса Чаны-шевых, Тынчерова, Маралбаева и Идрисова. Но большая часть их сидела в тюрьме по подозрению в контрабанде, меньшая – находилась на свободе, но под следствием. Однако руководитель группы боевиков, совершивших теракт в отношении Дутова Касымхан Чаны-шев, посоветовал Ветлугину освободить из под стражи Тынчерова и Маралбаева, доверить им ликвидацию Щербакова и Сидорова и поручился за них[71].
Так как для выполнения этой операции нужны были большие средства, а таковых в распоряжении Политбюро не было, то, по согласованию с Ветлугиным, начальник милиции Чанышев отдал распоряжение Тынчерову из задержанной в это время контрабанды на 12 лошадях, половину употребить на покупку 10 лошадей для участников операции, а другую половину вернуть контрабандистам, дабы создать у них впечатление взятки. При этом, чтобы контрабандисты не были задержаны вторично, дать им проводника до границы.
В другой раз, с ведома Политбюро и оперативных начальников, Тынчеров и другие сами похитили на территории Китая несколько лошадей и баранов, продали их и приобрели для выполнения операции 20 лошадей. По всем этим действиям было проведено дознание. Постановлением государственного прокурора по Алма-Атинскому уезду от 5 декабря 1922 года уголовное дело в отношении всех привлеченных к теракту лиц было прекращено.
Все это заставило чекистов отказаться от сомнительных кандидатур контрабандистов и искать новые. Вскоре человек, удовлетворяющий всем требованиям чекистов, был найден. Этим человеком оказался Касымхан Мухамедов[72], бывший прапорщик отряда Сидорова, дезертировавший из него в памятные дни ухода сидоровцев к Анненкову через Хоргосское ущелье. Как он попал в поле зрения джаркентских чекистов – неизвестно, но весной 1922 года агент Мухамедов оказался в Кульдже и начал готовить покушение на своего бывшего командира.
Заброшенный в Кульджу, он устроился в татарский шанхой и стал выжидать удобный момент для встречи с Сидоровым. Тратить времени на поиск Сидорова Мухамедову было не нужно. Однажды он пришел в кузницу и был приветливо встречен полковником. Мухамедов вел себя очень осторожно, не торопил события, не задавал лишних вопросов, не любопытничал. Постепенно он втирается в доверие к Сидорову, повышается им в чине до подъесаула и назначается командиром формирующейся сотни. Его посвящают в детали подготовки вторжения, о чем он немедленно, через своего связного Мухамеда Агидулина, а затем Ахмеда-Вали докладывает чекистам в Джаркент.
Сидоров с нетерпением ждал вестей от Курширмата. У него была настоятельная необходимость в установлении связи с ферганскими басмачами, чтобы уточнить их силы и сроки совместных действий против Советской России. Он даже поручил Мухамедову немедленно сообщить ему о появлении посланцев Курширмата, если тому станет что-то известно о них. Через несколько дней в город прибыл реальный курьер Курширмата. Мухамедов был на грани провала: ведь у курьера могли быть и собственные выходы на полковника, а это грозило Мухамедову разоблачением. Агент решил опередить события. Мухамедов решил воспользоваться этим и, под предлогом встречи с басмачами, заманить Сидорова к себе на квартиру и покончить с ним. Вскоре он сообщил Сидорову, что посланцы прибыли и готовы встретиться с ним на квартире Мухамедова 14 августа.
К назначенному времени Сидоров прибыл с охраной. Конечно, никакой встречи с вымышленными басмачами состояться не могло, как не мог состояться и акт террора. Сидоров, прождав несколько часов, ушел, а план Мухамедова рухнул. Он пришел к Сидорову и заявил, что прошлая встреча не состоялась, потому что басмачи побоялись его охраны, но готовы встретиться с ним наедине завтра. Дальнейший ход операции предоставляю рассказать самому Мухамедову:
«Полковник оказался точным как всегда. Вошел в комнату ровно без пятнадцати двенадцать.
Я попросил его сесть против окна, чтобы первым увидеть человека в полосатом халате. В руки ему дал книгу, не помню уже какую.
Сам продолжал подносить к столу сладости.
– Как только увидите гостя, – предупредил я, – дадите мне сигнал. Оставлю вас одних.
Полковник кивнул и стал пристально смотреть в окно…
… На этом закончился последний визит атамана в мой дом.
Через полчаса я запер дверь на замок, закрыл ставни и тихими улицами выбрался к пригороду Кульджи. Еще через полчаса вместе с Эрса Юсуфходжаевым мы оседлали коней и покинули город»[73].
Это было 15 августа 1922 года. 16 августа Мухамедов был уже в Джаркенте.
Как произошло убийство Сидорова Мухамедов не рассказал, но, вероятнее всего, по древнему восточному обычаю – орудием убийства был нож.
Доклад Мухамедова вскоре подтвердили синьцзянские власти. Через несколько дней на заборах Кульджи и других городов появились объявления на китайском, русском и уйгурском языках, обещавшие 5000 китайских ланов[74]за его поимку.
Соратники Сидорова организовали преследование и поиск убийцы в Джаркенте, чтобы отомстить за смерть военачальника, но чекисты успели переправить его вглубь российской территории.
Так погиб этот доблестный офицер, посвятивший всю свою короткую, но яркую жизнь борьбе с большевизмом. Он не дожил до сорока лет. На фоне имен других белых военачальников имя его горит не столь ярко, а сейчас даже забыто и лишь недавно стало вновь появляться на страницах работ новых, независимых исследователей. А ведь он был одним из последних могикан, пытавшихся вздыбить Россию на борьбу с Советской властью…
Будучи уже официальным сотрудником ОГПУ Узбекской ССР, Мухамедов написал воспоминания об убийстве полковника Сидорова, к которым я и отсылаю всех желающих с ними ознакомиться.
Сидоров был похоронен на кульджинском православном кладбище. Его могила часто посещалась соратниками, но в 50-60-х годах XX века, в связи с возвращением русского населения Кульджи в Советский Союз, могила была забыта и ныне утеряна.
Литература
Аблажей Н. Н. С Востока на Восток. Российская эмиграция в Китае. Новосибирск. Сибирское отделение РАН. Институт истории, 2007.
Высочайший приказ по военному ведомству от 6 августа 1909 года. Журнал «Раведчик» № 981, 1909.
Особый список офицерским чинам Русской Императорской армии, составленном по 1 января 1910 года. СПБ, 1910, ст. 644.
РГВА. Ф. 39617, о. 1, д. 32. Доклад Семипалатинского областного военного штаба Временному Сибирскому правительству.
РГВА. Ф. 39616, о. 1, д. 38. Доклад Политического комиссара и организатора И. А. Зибарева-Давыдова Командующему Сибирской армией и Временному Сибирскому правительству о работе и организации свержения советской власти в г. Семипалатинске и в Семипалатинской области.
Ефремов В. Н. Воспоминания. 1919. Россия – Китай. Рукопись. Архив Музея ЛГКЕВП, Париж.
Жантуаров С. Б. Огненное кольцо. Фрунзе, 1968.
Ивлев М. Н. Антибольшевицкое движение в Семиреченском казачьем войске. // Альманах «Белая гвардия» № 8, «Казачество России в белом движении», М.: Посев, 2005.
Уткин А. И. Забытая трагедия. Россия в Первой мировой войне. Смоленск, 2000.
Мухамедов К. З. Особое задание. – В книге «Чекисты. Воспоминания», Ташкент, 1967.
Колпакиди А. И. Опасное задание. – В книге «Ликвидаторы КГБ», М., 2009.
Гибшман-Ивановский И. Д. В далекие двадцатые. – В книге «Чекисты. Воспоминания». Ташкент, 1967.
Большая энциклопедия. Библиографический Институт (Мейер) в Лейпциге и Вене, Книгоиздательское Товарищество «Просвещение», С-Петербург, б. г., т. 8.
Советская военная энциклопедия, т. т. 2, 4. М.: Воениздат, 1977.
Шулдяков В. А. Гибель Сибирского казачьего войска. Том 1. 19171920. Том 2. 1920–1922. М., 2004.
Ибраев Ж. По горячему следу. // Мы из ЧК. Алма-Ата, 1974.
Гольцев В. А. Абиров Х. И. Борьба с бандитизмом на казахстанском участке государственной границы в 1920–1934 годах. Алматы, 2005.
Алма-Ата в период Октября и в годы гражданской войны (19171920 гг.). Летопись событий. Алма-Ата: Казахское объединенное государственное издательство, 1949.
Бабков И. Ф. Воспоминания о моей службе в Западной Сибири. 18591875. Разграничение с Западным Китаем 1869 г. С-Петербург: Типография В. Ф. Киршбаума, Дом Министерства Финансов на Дворцовой площади, 1912.
Певцов М. В. Путешествия по Китаю и Монголии. М.: Государственное издательство географической литературы, 1951.
Моисеев В. А. Россия и Китай в Центральной Азии (вторая половина XIX века – 1917 г.). Барнаул, 2003.
Якупов М. Д. Кульджа – город торговый. Алматы, 2004.
