 |
|
Под Ригой в начале февраля 1917 года были зафиксированы отказы боевых частей идти в атаку. 5 страница
По существу декабристов погнали в бой, как бы приставив к их спинам пулеметы - как гнали советских солдат-освободителей, спасавших (и действительно спасших!) Европу от гитлеризма в конце Второй Мировой войны! Сначала такой "пулемет" приставил к спинам Рылеева и Оболенского Милорадович, сообщив о письме Дибича, а затем уже и Рылеев с Оболенским ко всем остальным, организовав миссию Ростовцева!
Ниже мы приведем еще один скрытый уровень этой истории.
В процессе беспорядочных обсуждений совершенно исчезла руководящая идея "плана Милорадовича-Кирпичникова": последовательное присоединение полков одним за другим, хотя и Трубецкой, и сам Батенков припомнили на следствии слова, обращенные этим последним к Якубовичу: "Чего думать о планах всего общества! Вам, молодцам, стоило бы только разгорячить солдат именем цесаревича и походить из полка в полк с барабанным боем, так можно наделать много великих дел", - голова у него явно варила, но он чувствовал себя в новой компании все-таки сторонним, а главным заговорщикам, как покажем ниже, было уже не до победы восстания!
Остальных же гораздо больше занимали вопросы о том, что должны предпринять восставшие, уже собравшись на Сенатской площади - т.е. задача в конце-концов унести ноги стала главенствующей. Доклад об этом повествует: "В случае, если бы ваше величество решились послать в Варшаву к государю цесаревичу, заговорщики хотели требовать мест для стояния лагерем вне города, несмотря на зимнее время, в ожидании прибытия его императорского высочества, но не переставать требовать также и созвания депутатов под тем предлогом, что они все будут нужны или для упрощения цесаревича принять державу, или для торжественной присяги вашему величеству. Наконец, в том случае, когда бы великий князь Константин Павлович прибыл в Санкт-Петербург, они надеялись уверить его высочество, что все было произведено одним усердием к нему.
Таков был, по словам князя Трубецкого, объявленный ими друг другу план. Рылеев говорил только, что должно было войскам, ими возмущенным, прийти на Сенатскую площадь и начальнику их, Трубецкому, действовать по обстоятельствам, что они надеялись избегнуть кровопролития и посредством Сената, который думали принудить к тому, получить от вашего величества или от государя цесаревича согласие на созвание депутатов для назначения императора и установления представительного образа правления. Они хотели предложить депутатам проект Конституции, писанный Никитою Муравьевым. Князь Оболенский прибавляет к сему, что до съезда депутатов Сенат долженствовал бы учредить Временное правление двух или трех членов Государственного совета и одного члена их тайного общества (который был бы правитель дел оного), назначить и корпусного, и дивизионных командиров гвардии из людей, им известных, и сдать им Петропавловскую крепость. При неудаче они полагали (так показывают согласно князь Трубецкой и Рылеев) выступить из города, чтобы стараться распространить возмущение" - помимо беспорядочных мечтаний о спасении еще и дележка шкуры неубитого медведя - вместо организации и планирования его убийства!
Ростовцев не спас друзей от необходимости выступать. Мало того, Николай окончательно убедился в том, что заговор существует и, следовательно, представляет реальную угрозу.
На Милорадовича и А.Н.Голицына, которым Николай показал письмо Ростовцева, и это сообщение никак не подействовало - такое впечатление, по крайней мере, зафиксировано в записках царя и в дневнике его матери: "они полагали, что письмо это написано сгоряча, и что оно не заслуживает внимания". Эта запись в дневнике Марии Федоровны появилась много позже - 14 марта 1826 года; она услышала от Николая рассказ об этом накануне - прямо в день похорон Александра I. Другие подробности этого рассказа мы приведем ниже.
Но с вечера 12 декабря Николай мог и сам кое-что спланировать - это, кстати, единственное оправдание той задержке в проведении присяги, которая произошла после 12 декабря.
Николай I был не в силах полностью предотвратить восстание, но, зная теперь его руководящую идею, мог сам назначить момент возможного начала бунта каждого воинского подразделения: коль скоро взбунтовать гвардейцев можно было только угрозой якобы измены и новой присяги, то и подняться на восстание солдаты могли только после приказа о присяге - но не ранее того - об этом мы уже упоминали.
Строго говоря, руководящая идея восстания вытекала еще из угроз Милорадовича, многократно повторявшихся. Сообщение Ростовцева - источника, как бы независимого от Милорадовича, только подтвердило ее: критическим моментом для выступления заговорщиков становится объявление о новой присяге.
Инициатива всех последующих событий, таким образом, с вечера 12 декабря полностью принадлежала Николаю.
В результате ему даже сошло с рук то, что все дальнейшие мероприятия он откложил на раннее утро 14 декабря, продолжая дожидаться брата Михаила. Его поведение все же свидетельствует не о самой большой государственной мудрости, ибо и в эту ночь, и в предыдущую, когда происходила встреча Николая с Ростовцевым, покой царского семейства стерег внутренний караул под командованием ярых заговорщиков: в ночь на 13 декабря - М.А.Бестужева, а в ночь на 14-е - князя А.И.Одоевского, известного поэта.
Интересно, что данная ситуация никак не предусматривалась планами руководителей заговора, а сами караульные начальники не решились ни на какую импровизацию. Все это - ярчайшее свидетельство разброда мыслей и чувств у горе-революционеров, а также отражение крайней хлипкости их замыслов, основанных на примитивном обмане солдат, который можно было ввести в дело лишь при самой благоприятной для этого обстановке. Сейчас же, в тихо спящем дворце, заговорщикам ничто не светило.
А ведь когда 11 марта 1801 года убивали Павла I, то ситуация для заговорщиков была ни чуточки не легче. Но Пален с Беннигсеном были настоящими, а не опереточными злодеями, и не чета Трубецкому с Рылеевым!
Тот же упрек в определенной степени можно адресовать и Милорадовичу!
В результате мер, продуманных Николаем, планы заговорщиков оказались разрушены: чиновники всех важнейших государственных учреждений - в том числе Сената, который заговорщики намеревались арестовать и подчинить себе, чтобы придать видимость законности собственному правительству - начинали принятие присяги в 7 часов утра 14 декабря и успевали разъехаться по домам еще до начала присяги гвардейских полков. Последние уже не имели практических шансов кого-либо арестовывать, хотя после полудня 14 декабря едва не арестовали самого Николая I - обе стороны оказались совершенно не готовы к такой возможности.
О своем плане Николай Павлович уведомил генерала Воинова днем 13 декабря, поручив ему техническое обеспечение сбора гвардейского руководства на инструктаж к тем же 7 часам утра 14 декабря. Вслед за тем был приглашен митрополит Серафим и предупрежден о предстоящих событиях - включая время присяги Синода. Кроме того, как упоминалось, Николай условился с П.В.Лопухиным о сборе Государственного Совета на вечер 13 декабря.
Вот Милорадовича и А.Н.Голицына почему-то уже нет в этом узком списке доверенных людей!!!
Вину за полный проигрыш восставших еще до начала выступления некоторые историки возлагают на "предательство" Ростовцева - и они недалеки от истины. Только виновен в этом не один Ростовцев, но и Рылеев и Оболенский, которые его послали к Николаю. В какой-то степени должен разделять эту вину и Милорадович - его настойчивые угрозы тоже сыграли роль предупреждения: попытка декабристов подражать ему только завершила дело, обеспечив его бессмысленный и трагический исход.
Но мнение историков - это все же мнение историков, и изменять прошедшие события не во власти историков (хотя некоторые небезуспешно и пытаются!). Гораздо важнее то, как поступок Ростовцева был расценен современниками, еще имевшими возможность на него среагировать - и вот это-то и оказалось самым интересным!
Николай Павлович в очередной раз ошибся, отметив индифферентное отношение Милорадовича, на этот раз - к "миссии Ростовцева"; на самом деле тот среагировал - и еще как!
Появление Глинки посреди собрания заговорщиков - вопреки всем правилам конспирации! - могло быть вызвано только чрезвычайными обстоятельствами.
Какую весть Глинка принес с собой к Рылееву и остальным - никем не засвидетельствовано. Очевидно, он выложил ее Рылееву один на один - как это происходило и раньше. Но вот потом Глинка пробыл на совещании у Рылеева достаточно долго, молча и внимательно слушал, а затем, по показаниям Рылеева, явно его выгораживавшего (в отличие от остальных, которых Рылеев усиленно топил), предупредил: "Смотрите, господа, чтоб крови не было!" - в ответ на что Рылеев его категорически заверил в принятии всех необходимых мер.
Остальные участники совещания, подтвердив присутствие Глинки, не смогли или не захотели ни подтвердить, ни опровергнуть показания Рылеева о произносимых словах. Все эти люди накануне восстания были, кроме всего прочего, по понятным причинам слишком перевозбуждены.
Между тем, экстраординарный приход Глинки и его многозначительный обмен репликами с Рылеевым позволяют придать логическую основу разнообразным фактам, бьющим в глаза и труднообъяснимым по отдельности: 1) 12 декабря Милорадович спустил декабристам план последовательного присоединения к восстанию одного полка за другим - максимальным образом обеспечивающий возможный успех; 2) Милорадович не стал руководителем восстания, неизвестно когда приняв решние об этом; 3) только 13 декабря Трубецкой был назначен "диктатором"; 3) декабристы непонятным образом отказались от плана Милорадовича, предложенного 12 декабря; 4) 13 декабря Рылеев пообещал Глинке не проливать крови; 5) 14 декабря Рылеев и Трубецкой крайне халатно отнеслись к исполнению своих обязанностей руководителей восстания, а Оболенский, наоборот, слишком рьяно!
Все это нагромождение хорошо известных сведений может быть объяснено очень просто, если вставить еще после пункта 1провал миссии Ростовцева и последующее изменение Николаем порядка проведения присяги.
Действительно, известно, что Милорадович услышал от Николая рассказ о миссии Ростовцева и прочитал послание последнего; трудно допустить, что и Воинов не поделился с ним свежей новостью о назначенном порядке проведения присяги. Теперь многолетний куратор заговора имел полное право посчитать происшедшее полным и глобальным предательством. Нетрудно разглядеть и его последующую реакцию.
Разумеется он, как почти всякий человек, не стал вдаваться в тонкости того, как его собственное поведение способствовало неуспеху необходимого будущего государственного переворота. Зато теперь он мог взвалить всю вину на Ростовцева, как это сделали, повторяем, многие историки, начиная с Герцена и Огарева. Разумеется, из тех источников, которые были доступны Милорадовичу в тот момент, он не мог и не имел времени однозначно вычислить вероятных сообщников Ростовцева среди руководства декабристов. Но трудно ошибиться, предположив, что его оценка этих деятелей, переданная Глинкой, звучала вполне ясно и внушительно - запомним это обстоятельство!
Теперь Милорадович почти с чистой совестью мог снять с себя функции руководства восстанием и отменить планируемый захват власти как задачу, нереальную в новых условиях.
На необходимости вооруженной демонстрации Милорадович должен был продолжать настаивать, потому что она обеспечивала мнимое политическое алиби всем участникам предшествующей заговорщицкой деятельности (включая, разумеется, самого Милорадовича - но на на это едва ли делался упор в сообщении Глинки). Понятно, что при проведении демонстрации особое внимание уделялось отсутствию кровопролития - дабы не создавать дополнительных отягчающих обстоятельств. При соблюдении этих условий Милорадович, скорее всего, брался сохранить заговор под собственной защитой.
Декабристы должны были принять такие "джентельментские условия" - а что им еще оставалось?
На руководителей декабристов подобный ультиматум Милорадовича должен был произвести впечатление взрыва бомбы прямо посреди их и без того истерических словопрений!
Только шок от сильнейшей психической контузии и может объяснить поведение всего руководящего трио (Рылеев, Трубецкой и Оболенский) на следующий день. Оно не вписывалось ни в какие каноны этики политических руководителей, заговорщиков и революционеров, каковыми все же были эти трое.
Чисто по-человечески Трубецкому и Рылееву было бы гораздо проще заранее - в любой день до 14 декабря - отказаться от своих целей и программ, чем усиленно зазывать в сообщники как можно больше людей, а потом самым нелепым образом не являться на место восстания! Ясно, что такое анекдотическое поведение, едвали ни единственное во всей общечеловеческой политической истории, могло быть вызвано только потрясением невероятной силы!
Положение всех троих уже вечером 13 декабря оказалось крайне незавидным: вариантов для возражений Милорадович им не предоставил, а информировать о происшедших изменениях всех остальных сообщников, которых они более суток усиленно поднимали на восстание, также не было никакой возможности - под угрозой того, что на вооруженную демонстрацию просто не явится никто, чтобы риском для своих жизней создавать какое-то там алиби горе-заговорщикам с ожиревшими мозгами!
Их пока нельзя было посвящать даже и в сдвиг сроков присяги, если об этом также сообщил Глинка, так как невозможно было разглашать секретные сведения, известные только Воинову и еще немногим. Позже (в этот же самый день), когда информация от самого Николая Павловича растеклась среди достаточно широкого круга, другие осведомители декабристов исправили это положение. Поэтому первоначальный план ареста Сената пришлось как-то втихую спустить на тормозах!
Трубецкого срочно назначили "диктатором", но это все равно (или даже тем более) не спасло его от впадания в истерику; Рылеев до утра 14-го продолжал руководить, юлить и соображать, как спрятаться самому, не оставляя дело полностью без руководства; зато они оба с удовольствием навалили всю ответственность на Оболенского, более остальных, очевидно, виновного в инициативе миссии Ростовцева. Вот его-то фактически и обязали взять на себя всю тяжесть непосредственного руководства демонстрацией, загримированной под восстание! Он-то и наруководил!..
В эти дни наиболее остро сказалось полное одиночество Милорадовича, самостоятельно принимавшего решения - к этой личностной проблеме мы еще вернемся. С 3 декабря, когда позиция, занятая Константином Павловичем, обрушила всю конструкцию задуманного переворота, нарастал поток ошибок, принятых прославленным полководцем.
В данный момент Милорадович совершил две решающие ошибки: 1) признал план восстания невыполнимым и 2) вроде бы не оговорил механизм завершения политической демонстрации, назначенной вместо восстания, который никак не предусматривался фантазиями самих декабристов, ориентировавшихся на совершенно иное развитие событий. Так ли это было на самом деле - нам еще предстоит рассмотреть.
Относительно возможности успеха восстания легко скатиться на путь тех же спекуляций, что нами же и осуждались: что было бы, если бы... и т.д. Тем не менее, совсем не трудно утверждать, что для успеха восстания 14 декабря вполне достаточно было первоначального успеха в Московском полку, как и для успеха 27 февраля 1917 вполне достаточно оказалось успеха в Волынском полку. Действительно, вернитесь к этой идее, читая ниже о событиях 14 декабря: что было бы, если бы восставшие роты Московского полка не встали бы неизвестно зачем на Сенатской площади, а сразу атаковали с лозунгами защиты Константина расположенные рядом казармы конногвардейцев, которых затем с таким трудом и несочувствием к делу удалось привлечь к подавлению восстания? Что было бы, если бы московцы и конногвардейцы затем пошли бы вместе к близлежащим казармам моряков, которые и без того позднее присоединились к восстанию? Что было бы, если бы и потом все они не стояли на месте, а двигались бы к любой другой части еще не объединенных правительственных сил и продолжали бы давить своей все возраставшей массой... - и т.д.?!
Ответ очевиден: был бы захвачен весь город, и не имело бы никакого значения, когда и какую присягу приняли сенаторы, разъехавшиеся по домам - точно так же, как никакого значения не имело в 1917 году, чем занимались во время солдатского бунта члены правительства, депутаты Думы и все остальные!.. Все жители города, все правительство были бы поставлены перед фактом перехода власти к мятежникам.
Вторая ошибка Милорадовича объясняется его привычкой к беспрекословному выполнению собственных команд! Это и стоило ему жизни 14 декабря!
Нерешительность Николая, ожидавшего Михаила, привела к тому, что самый, возможно, удобный день для вступления на престол - воскресенье 13 декабря - был упущен: церкви были полны народом, и было бы вполне уместно огласить Манифест именно в этот момент, а не в понедельник при полупустых церквах. Не стал или не смог давить Николай и на Милорадовича, от которого зависела спешность публикации воззваний в типографиях.
Однако в воскресенье было бы труднее организовать присягу во всех государственных учреждениях - это тоже немаловажно.
Кроме того, вероятно, сыграли роль уже собственные опасения Николая: преждевременное объявление о вступлении на престол могло спровоцировать немедленное восстание - и тут, очевидно, Николай был прав, сохранив прежнее стремление Милорадовича к предварительному сокрытию информации. Возможно, сыграла роль и боязнь несчастливого 13 числа (хотя и понедельник - день тяжелый, но число, когда началось царствование, более прочно входит в историю!).
В целом противоречие необходимых решительных шагов с общей нерешительностью совершавшего их запуганного человека было вполне очевидным.
Как сообщалось, на 8 часов вечера 13 декабря было созвано в Зимнем дворце заседание Государственного Совета. Заговорщики узнали об этом от Краснокутского и Корниловича, посетивших Сперанского около 7 часов вечера.
К этому времени почти все семейство самого Николая Павловича постепенно переместилось также в Зимний дворец. Лишь будущий Царь-Освободитель, семилетний Александр Николаевич, до полудня 14 декабря почему-то (тоже, возможно, для конспирации!) оставался в Аничковом дворце, и был тайно перевезен оттуда адъютантом Николая I А.А.Кавелиным лишь в самый разгар мятежа.
Николай Павлович, как считается, не решался выступать перед Советом без моральной поддержки Михаила Павловича, а того все не было. Членам Государственного Совета было объявлено, что ожидается прибытие великих князей Николая и Михаила. 23 убеленных сединами ветеранов (П.В.Лопухин, А.В.Куракин, Н.С.Мордвинов, А.А.Аракчеев, М.А.Милорадович, И.В.Васильчиков, А.Н.Голицын, Е.Ф.Канкрин, М.М.Сперанский и т.д.) терпеливо ждали несколько часов.
Наконец в полночь Николай решился выступить, так и не дождавшись младшего брата. Первыми его словами были: "Я выполняю волю брата моего Константина Павловича". Затем Николай зачитал перед Советом свой Манифест: теперь он становился императором. Закончил он свое выступление прочтением упомянутого и цитированного нами письма Константина Павловича к П.В.Лопухину от 3 декабря - Николай бросил тем самым прямой упрек в лица членов Государственного Совета.
Завершилось это около часа ночи уже понедельника 14 декабря. На этот раз адмирал Мордвинов оказался первым, поздравившим нового императора с восшествием на престол. Понятно, что присутствовавшие (и Милорадович тоже!) тут же принесли новую присягу!
Теперь Николай располагал всей полнотой власти, и мог сам заботиться об отражении грозящего выступления заговорщиков.
В циркулярной повестке, разосланной для сбора Гвардейским Генеральным штабом начальникам гвардии - от командиров полков и выше, вызванные приглашались "Его императорским высочеством государем великим князем Николаем Павловичем" - до последнего момента теперь уже Николай I старался использовать фактор внезапности!
Утром при одевании императора присутствовал Бенкендорф, который с этого момента усиленно принялся делать карьеру. Ему Николай патетически заявил: "Сегодня вечером, может быть, нас обоих более не будет на свете; но по крайней мере мы умрем исполнив наш долг". Затем в 7 часов утра Воинов доложил о сборе гвардейского начальства.
Зачитав Манифест и приложенне акты, Николай спросил гвардейцев, имеются ли какие-нибудь сомнения или претензии? Услышав заверения в отсутствии таковых, Николай заявил: "После этого вы отвечаете мне головой за спокойствие столицы; а что до меня, если буду императором хоть на один час, то покажу что был того достоин"! Немедленно присутствовавшие были приведены к присяге в малой церкви Зимнего дворца, а затем разъехались по местам службы.
В ночь на 14 декабря приступили к действиям и заговорщики. Доклад рассказывает об этом так: "Они уже знали наверное, что следующий день (14 декабря) назначен для обнародования Манифеста о восшествии вашего императорского величества на прародительский престол. О том, что Сенат собирается в 7 часов утра для присяги, известил их обер-прокурор Краснокутский, член Южного общества, который вечером 13-го числа приезжал к князю Трубецкому и оттуда, не застав его, к Рылееву. Показывают (Корнилович и Рылеев), что объявив свою новость, он прибавил: <<Делайте, что хотите>>, но Краснокутский не сознается в этом, а говорит только, что слышал вокруг себя: <<Завтра присяга сигнал>>" - очень любопытно!
Краснокутский на следствии показывал, что якобы "отгадал намерения тайного общества на 14 декабря, хотел было донести об оных правительству и раздумал единственно затем, что считал исполнение невозможным".
Из показаний Н.А.Бестужева известно, что о времени присяги Сената сообщил и Батенков, видевший Сперанского уже после заседания Государственного Совета.
Вопреки велениям минуты, выигрышный "план Милорадовича-Кирпичникова" был свернут, а вместо него фактически началась демонстрация с нечетко сформулированными целями, о чем знало только руководящее ядро заговорщиков: эмиссары, непосредстенно посланные в казармы, имели теперь инструкции просто вести возмущенных солдат на Сенатскую площадь. Никто еще, однако, не мог предположить, что демонстрация эта будет протекать столь трагически.
Мы рассказали о заговоре практически все существенное, известное из многочисленных публикаций, добавляя, правда, кое-какие собственные соображения. Теперь попытаемся, прежде чем рассказывать о заключительных актах драмы, подвести итоги, последовав совету совсем не глупого провокатора И.В.Шервуда, написавшего, напомним, о странном поведении Аракчеева: "есть над чем задуматься".
Странностей, на наш взгляд, накопилось более чем достаточно!
12. Анатомия заговора.
Итак, попробуем задуматься о происшедшем...
Начнем с двух наблюдений.
Первое: по-видимому, Милорадович был масоном, хотя его имя ни разу не упоминается в списках членов российских масонских лож, исчисляемых в первую четверть XIX века чуть ни пятью тысячами человек. Мы подозреваем, что пресловутые масонские списки самими же масонами и составляются - чтобы ни в чем уже невозможно было разобраться!..
Второе: из этого первого почти ничего практически не следует.
Обсуждая последний тезис, мы неизбежно вступаем в противоречие с популярной точкой зрения о пагубности влияния масонов на судьбу России.
Слов нет: масонская среда, широко распространенная в России как в 1801-1825 гг., так и в 1907-1918 гг. (не случайны параллели, отмеченные нами и выше), вскормила немало идей, принесших России заметный вред, и воспитала немало деятелей, готовых и способных проводить эти идеи в жизнь.
Тем не менее, мы категорически отрицаем приоритет масонских взглядов и, главное, масонской этики, основанной на верности масонской клятве, над всеми остальными политическими и моральными принципами членов масонских братств. Ведь сами по себе масонские идеи (типа свободы, равенства и братства) несут крайне мало конкретной смысловой нагрузки, и в самом широчайшем виде использовались и в якобинской Франции с ее гильотинами, и в той же добропорядочной Франции между двумя мировыми войнами, где чуть ни все политические деятели были масонами - благополучно и добросовестно доведшими свою страну до поражения и позора 1940 года, вопреки и масонским идеалам, и всякому здравому смыслу! Так что масоны масонам - рознь.
Притом масоны тоже люди, а людям свойственно в своей деятельности использовать коварство и обман - причем всем людям за редчайшими исключениями, граничащами со святостью или блаженным идиотизмом. Иезуиты обманывают иезуитов, китайцы - китайцев, коммунисты - коммунистов, а полицейские - полицейских; почему же масоны должны выделяться из подобного бесконечеого ряда?
Тем не менее, из факта принадлежности к масонству обычно пытаются сделать какие-то жуткие выводы. Предоставим слово известному историку-эмигранту "первой волны", знатоку ужасающих масонских деяний В.Ф.Иванову: "Масонская присяга всегда стояла выше присяги воинской. Есть доказательства, что масонская присяга даже шла вразрез с присягой воинской. Вот несколько примеров.
Кавалергардскому офицеру П.П.Ланскому пришлось под Кульмом нагонять свой эскадрон; внезапно он увидел раненого французского офицера, которого уже собирался добить палашом русский солдат. Француз, напрягая последние усилия, высоко закинул обе руки над головой, скрещирая пальцы ладонями наружу, - это был масонский призыв на выручку. Увидев знак, Ланской остановил солдата и спас француза /.../.
При Ватерлоо один прусский офицер подал тот же знак, к нему немедленно на помощь бросился французский офицер-масон и шпагой отбил его от своих же соотечественников.
Во время франко-прусской войны немецкому масону Альберту Рихтеру предстояло быть расстрелянным французскими стрелками; он вдруг подал вышеупомянутый знак и был спасен французским масоном, который объявил, что это его брат и что он санитар".
Трудно поверить, что человек, переживший ужасы Гражданской войны, в которой, конечно, никакой из сторон не соблюдались никакие прежние нравственные заветы, все же совсем позабыл, что во всех армиях во все времена существовал писаный и неписаный закон - не убивать пленных, тем более - раненых, и что существовал и существует международный знак - поднятые руки (про ладони и пальцы ничего не оговаривается!), демонстрирующий сдачу в плен!
Разумеется, офицеры всех времен гораздо последовательней стремились к исполнению этого закона, чем солдаты, особенно - в стародавние времена, когда офицеры таскали на себе и при себе массу отнюдь не дешевых побрякушек; каждый из них при ранении рисковал стать жертвой чужих и даже своих солдат-мародеров. Иное дело, что в бою довольно трудно среагировать на внезапную сдачу сражающегося врага - особенно, если у него уже нет сил поднять руки!
Авторы типа В.Ф.Иванова просто напрашиваются на пародии такого рода: прохожий Х увидел в окне горящего дома некоего У; последний подал масонский знак; Х спас его;"ночные братья" снова помешали торжеству справедливости!
Когда историк В.Ф.Иванов берется непосредственно за историю России, то получается такое: "Осуществлению преступного заговора мешал граф Аракчеев, великий русский патриот и верный слуга Государя. В страшные годы предательства граф Алексей Андреевич Аракчеев был спасителем России, которую <<освободители>> тогда уже намеревались превратить в демократическую республику, сделать ее добычей инородцев и иностранцев и отдать русских православных в рабство. /.../
Враги Православия, Царя и России, масоны оклеветали графа Аракчеева как своего лютого врага, потому что Аракчеев не давал масонам потачки. Благодаря Аракчееву был выслан изменник России Сперанский. При деятельном содействии Аракчеева было ликвидировано Библейское Общество, стремившееся ниспровергнуть православную церковь. По настоянию графа Аракчеева были удалены с важных государственных постов масоны граф В.П.Кочубей, князь П.М.Волконский, Закревский и князь А.Н.Голицын.
Масоны трепетали перед <<железным графом>>".
Похвалим вместе с В.Ф.Ивановым графа Аракчеева за толковый проект ликвидации крепостного права, пожурим за недостаточное противостояние графа военным поселениям и поразимся (вопреки Иванову), как это "освободители" собирались отдать православных крепостных и военных поселенцев в рабство? А кем же те были и оставались до и после того, как у "освободителей" ничего не получилось?
Наш рассказ пойдет о том, как случилось, что 14 декабря 1825 года масоны Каховский и Оболенский убили масона Милорадовича, и о том, какую роль при этом сыграли верный слуга своего Государя Аракчеев и все остальные.
Итак, Милорадович предположительно был масоном. Согласно известной масонской этике гарантированно утверждать такое просто невозможно - почти всегда приходится основываться на косвенных показаниях и признаниях. Таковых в данном случае более чем достаточно.