Главная | Обратная связь

ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ И ТЕЛО

В современной медицине есть одна заслуживающая внимания область - психические болезни, причи­на которых - душевное расстройство. Некоторые недуги, в которых связь с телом не вызывает сомнений, берут начало в области психического. К таким недугам, касающимся детского возраста, относятся некоторые ано­малии в питании.

Сильные, активные дети склонны к обжорству и к ним трудно подступиться с воспитательными и гигиенически­ми мерами. Эти дети едят больше, чем необходимо, из не­преодолимой жадности, которая чаще добродушно истол­ковывается как хороший аппетит. Это ведет к нарушению пищеварения и к отравлениям, что может потребовать ме­дицинского вмешательства.

Немыслимая потребность тела в массе питательных ве­ществ, которые не являются для него столь необходимыми, может повредить ему. Это было известно еще со средних веков, и переедание считалось аморальным. Такую наклонность следует рассматривать как вырождение нормальной сензитивности к питанию. Сензитивность толкает не толь­ко к поиску пищи, но и к соблюдению меры, как это случа­ется с животными, здоровьем которых руководит инстинкт самосохранения. Самосохранение индивида имеет две сто­роны: первая связана с окружающей средой и заключается в том, чтобы избежать опасности. Вторая связана с субъек­том и касается питания. Значит, у животных инстинкт об­наруживает себя сам, руководя не только приемом пищи, но и ее ограничением. Этот инстинкт является главной характеристикой всех видов животных. Съедать больше или меньше пищи - решает каждый в той мере, которую определяет природа посредством инстинкта.

Лишь люди страдают пороком переедания. Человек по­требляет даже ядовитые вещества. Значит, приходится зак­лючить, что при развитии отклонений защитные сензитивности теряются и не служат больше на благо здоровья.

Убедительным примером этому служит ребенок с от­клонениями в умственном развитии, у которого в первую очередь запускаются в ход нарушения в питании. Пища больше привлекает своим внешним видом, вкусо­выми качествами. Внутренний фактор, который должен срабатывать, как реакция на самосохранение, ослабева­ет или исчезает.

Самые впечатляющие результаты в нашей нормализу­ющей школе состояли в том, что при проявлении первых признаков нормализации привычка много есть менялась, и внимание детей переключалось на безукоризненное по­ведение во время еды. Такое возвращение жизненных на­выков обозначается понятием «исправление», и оно вы­зывает невероятное удивление. Об этом в печати появля­ются короткие сообщения, цель которых — заставить убедить в истинности происходящего.

В этом можно убедиться, наблюдая за детьми. Во время подготовки к обеду они правильно свертывали салфетки, вспоминали, как обращаются с приборами или помогали своим маленьким товарищам. И они делали это с такой ос­новательностью, что пища успевала за это время остыть. У остальных детей вокруг мы не видели такого воодушевле­ния, потому что они не принимали участия в сервировке стола и им оставалось самое легкое: прием пищи.

Доказательством связи питания и духовной жизни яв­ляется процесс, который происходит в отличие от только что изложенного в обратном порядке. Слабохарактерные дети имеют заметную и часто непреодолимую боязнь пе­ред тем, как поесть. У некоторых из них возникает силь­ное сопротивление принятию пищи, что стало настоящей проблемой для родителей и в детских домах.

Это выглядело особенно волнительно в лечебном уч­реждении, где собирали самых слабых детей, которые, как предполагалось, должны были использовать любой удав­шийся случай вдоволь поесть. Такое нежелание есть мо­жет иногда привести ребенка к упадку физических сил, не поддающемуся медицинскому лечению.

Впрочем, такой отказ от пищи нельзя спутать с поте­рей аппетита, которая имеет причиной диспепсию - дей­ствительную основную причину нарушения пищеварения. В нашем случае ребенок не хочет принимать пищу по при­чинам психического порядка. В таких случаях иногда го­ворят о защитном поведении, когда ребенка пичкают едой, запихивая ее в рот с тем, чтобы он ел быстро. Но у ребен­ка свой собственный темп, совершенно отличный от тем­па взрослого. Этот факт признается всеми детскими вра­чами. Все же следует отметить, что маленькие дети ни­когда не съедают до конца необходимое количество пищи. Они едят медленно, с большими паузами.

Уже в младенческом возрасте ребенок не может ото­рваться от материнской груди не из-за потребности в на­сыщении, а из-за потребности в покое. Акт сосания груди внешне происходит замедленно, с перерывами.

Если насильно заставлять детей, иначе - неестествен­ным образом, то у них появляется своеобразный защит­ный барьер.

Есть случаи, когда внутренняя защита проявляется в потере аппетита, вследствие чего изменяется конститу­ция ребенка. Он становится бледным, и никакие средства не могут помочь ему— ни воздух, ни солнце, ни сол­нечные ванны.

Взрослый рядом с ребенком - это насильник и крепо­стник, который желает этого закрепощения. Тогда необходим только один путь, который может излечить ребенка: его следует изолировать от такого взрослого в ту сре­ду, где его душа будет спокойно дышать, где будут активизироваться его силы и где он избежит крепостниче­ства.

Связь духовной жизни и некоторых глубоко залегающих физических явлений известна, между прочим, из­давна. Когда вспоминают об Исаве из Ветхого Завета, ко­торый из страсти наслаждения пищей продал свое первородство, то тем самым хотят сказать, что нельзя совершать преступление против своих собственных желаний и ос­тавляют без внимания любые здравые обоснования. Тео­логия причисляет это страстное вожделение к порокам, которые «затуманивают разум». С такой же остротой выд­вигает на первый план Фома Аквинский отношения меж­ду жадностью к еде и интеллектом. Он указывает на то, что из-за прожорливости притупляется сила оценки. В человеке уменьшается возможность оценки разумных реалий.

Постановка проблемы для ребенка протекает в обрат­ном порядке: здесь первично психическое отклонение, а жадность по отношению к еде — явление вторичное.

В христианской религии этот порок тесно связывается с духовным внутренним вырождением, и она назвала его одним из семи смертных грехов. Этот грех влечет за со­бой духовную смерть, противодействуя таинственным за­конам, которым подчиняется Универсум.

Другая точка зрения - новейшая и научно обоснован­ная - толкуется психоанализом как потеря человеком ве­дущего инстинкта - чувствительности к самосохранению. Отчасти это верно. Он говорит о «инстинкте смерти», о том, что у людей существует естественная предрасполо­женность к неизбежной смерти, к ускорению путей к са­моубийству. Человека непреодолимо влечет к яду: ему нра­вится алкоголь, опиум или кокаин. И это не означает ни­чего другого, как зажатие в тисках смерти, зовущей человека к себе, вместо сохранения жизни и спасения ее. Но не есть ли это потеря жизненной, служащей сохране­нию индивида, сензитивности? Если бы описанное пред­расположение к смерти было основано на ее неизбежнос­ти, тогда оно устанавливалось бы у всех живых существ. Лучше сказать так: чревоугодие как духовное отклонение ведет человека по улице смерти и заставляет работать на разрушение собственной жизни. И это ужасное предрас­положение выступает в дикой форме и намечается уже в детском возрасте.

Внутренние болезни также могут быть причиной пси­хических и наоборот, так как духовная жизнь и жизнь орга­низма зависят друг от друга: аномальное питание откры­вает двери всем болезням. Иногда болезнь имеет лишь внешнее проявление, обусловливая психическую, и кажет­ся скорее картиной, нежели действительностью. Психоанализ показал, как происходит бегство в болезнь, и дал нам разъяснение его величайшего значения. Бегство в бо­лезнь - это не притворство. При этом выявляются истин­ные ее симптомы - такие, как лихорадочные повышения температуры и действительные функциональные наруше­ния, которые временами принимают серьезный характер.

И все-таки это не физическое заболевание. Оно зави­сит от внутренних факторов, которые находятся в подсоз­нании. Им удается подчинить себе тело. «Я» ребенка хо­чет оттянуть этой болезнью неприятную ситуацию или уклониться от обязанностей. Болезнь сопротивляется лю­бому лечению и исчезает, только если «я» высвобождает­ся из состояния, от которого хочет уклониться. У детей исчезают не только отклонения, но и многочисленные фи­зические болезни, если позаботиться об освобождающей ребенка среде, в которой он мог бы развернуть деятель­ность, ведущую к нормализации.

В настоящее время многие детские врачи называют созданные нами школы оздоровительными. В них посы­лают детей, страдающих функциональными заболевания­ми, которые не поддаются обычному лечению. Здесь мож­но достичь удивительных результатов.

 

КОММЕНТАРИЙ

СВОБОДНЫЙ РЕБЕНОК

 

Всех, кто бывает в настоящих группах Монтессори, удив­ляет, что дети в них не только самостоятельны, но и свобод­ны. Они не только перемещаются по групповой комнате, как хотят, но и берут с полок любой материал. Однако никто не бегает, не кричит, все сосредоточенно работают и после окон­чания занятия самостоятельно ставят все на место. Это пора­зительное сочетание дисциплины и свободы, возникающее в группах Монтессори, прямое следствие независимости, кото­рую осваивает здесь ребенок в первые же месяцы. Она дает возможность ослабить социальные узы, ограничивающие ак­тивность ребенка. Полученные навыки взаимодействия с ми­ром открывают для малыша путь к внутренней дисциплине. Он упорядочивает свои волевые движения, учится концентри­роваться на реальных предметах окружающей среды, из кото­рых состоит дидактический материал, и через специальные уро­ки вежливости осваивает нормы человеческого поведения.

При этом ребенку не навязывается типичный взрослый стереотип, по которому хорошо быть тихим, по сути, пас­сивным ребенком и плохо быть активным, деятельным, а зна­чит мешающим и раздражающим. В Монтессори-группах ак­тивность поощряется и является необходимой, но она упорядочивается и направляется на осознанное освоение окру­жающей действительности. В группе всегда есть несколько простых правил, которые помогают поддержать коллектив­ный порядок. Порядок дает возможность нормальной рабо­ты, поэтому в нем заинтересованы все дети.

Для Монтессори изначально свобода - понятие чисто биологическое, означающее независимость, автономность субъекта. Это не вседозволенность, а защита права ребенка на индивидуальность, на принятие самостоятельного реше­ния, на собственное мнение. Помню, какой шок пережила одна из проверяющих сада Монтессори, когда ребенок на предложение помочь ему в работе попросил тетю отойти и не мешать. Отпор был дан без тени раздражения. Ребенок почувствовал ненужность и некомпетентность вмешательства и вежливо сообщил об этом. В аналогичной ситуации взрос­лые бывают менее сдержанны.

Порядок в группах, работающих по системе Монтессо­ри, вызывает самое большое удивление у посетителей.

- Да у нас бы горох, положи мы его в доступное место, был бы не только по всей комнате, но и в ушах у детей. Что вы с ними делаете? Как поддерживаете дисциплину?

Посетители слегка успокаиваются, когда им на глаза по­падается список правил, действующих в группе. Обычно это воспринимается как методический прием, легко переноси­мый в любую группу дошкольного учреждения. Все почему-то забывают, что еще не умеющий читать малыш вряд ли сможет узнать, что там, на бумаге, написали взрослые. Для кого же эти правила в Монтессори-группах? Для детей, ро­дителей, посетителей и, конечно же, учителей. Исключений нет, но если взрослые и старшие дети могут их прочитать, то с малышами все немного сложнее.

Правила были всегда, и мой приятель, забывающий пло­хое хуже, чем я, вспомнил одно из правил своего детства. По форме это был стишок, навсегда засевший в его памяти, а по содержанию - унизительная пытка - Тихо, тихо говорить, А то будут в душ водить.

И нарушителя порядка действительно отводили в малень­кую темную и холодную душевую, где он стоял в одних тру­сиках и, по замыслу воспитателей, обдумывал житье свое и свои прегрешения. На самом деле было немного холодно и очень обидно.

Правила в Монтессори-группе качественно другие. Сама идея некоторых рамок удобной для всех жизни в группе воз­никла из открытия М. Монтессори сензитивных периодов, в частности периода порядка. В это время ребенок крайне не­гативно реагирует на резкие изменения в окружающей его привычной среде. Эта психологическая особенность, стрем­ление к упорядоченности и лежит в основе вырабатываемых учителем и детьми правил. Вот, например, как естественно рождается в группе правило говорить тихо. После выход­ных дней учитель предлагает всем детям одновременно рас­сказать о том, кто как отдыхал. Дети наперебой говорят. Потом учитель просит всех замолчать, и спрашивает кого-нибудь из малышей, может ли он повторить чей-нибудь рас­сказ. Выясняется, что никто никого не слышал. Дети сами понимают неудобство такого общения. Учитель все время терпеливо напоминает о правилах и подчеркивает свое ува­жение к ним и готовность им подчиняться.

Каждый новый закон жизни группы - это маленький ше­девр педагогического и литературного таланта учителя. Ведь правило должно предъявляться ребенку в понятной и пози­тивной форме. Любимые взрослые слова «нельзя» и «не дол­жен» не засоряют короткие тексты педагогов. Правил не очень много, и все они подчеркивают уважение к повсед­невной среде, к собственной и чужой работе, к личному и чужому рабочему месту, а также ответственность за матери­ал и мебель группы. Бывает, что какое-либо правило не мо­жет органично войти в жизнь детей и все время нарушается. Такое не сработавшее ограничение лучше отменить. Всегда можно подойти с другой стороны, найти иной ракурс и пред­ложить его в удобной всем формулировке.

Правила со временем так входят в повседневность, что старшие дети обучают им вновь пришедших. Часто в группе Монтессори можно услышать от ребенка: «У нас так делать не принято. Давай я тебе покажу (расскажу), как надо».

В лучших группах иногда удается видеть, как учитель от­лучается на двадцать-тридцать минут. Без него ничего не ме­няется, все происходит так же размеренно и тихо, как при учителе: дети сосредоточенно работают, внутренний поря­док, внутренняя дисциплина управляют ими.

В России свобода всегда понималась как вседозволен­ность, как разгул и анархия. Поэтому столько разговоров вокруг свободы в Монтессори-группах. С одной стороны, не много ли ее, а с другой, где же она, эта свобода?

Ответов на этот вопрос достаточно: от известной форму­лы о свободе как осознанной необходимости до тонкого раз­деления ее Э. Фромом на «свободу от» и «свободу для». Пер­вая ведет к разрушению и анархии, вторая предполагает со­зидательную творческую деятельность. В конечном счете, у Монтессори речь идет скорее о «свободе для» - для творчес­кого саморазвития и самосовершенствования личности.