Главная | Обратная связь

Политические разногласия

А потом вдруг пришло ее время. Гамсун всю жизнь любил Германию и немцев и терпеть не мог Англию и англичан. При­чины любви были вполне очевидны. Германия всегда служила норвежцам своего рода воротами в большой мир. Все норвеж­ские писатели, композиторы, художники получали мировое признание лишь после того, как добивались его в Германии. И сам Гамсун на заре своей писательской карьеры был очень многим обязан немецким издателям и переводчикам, а добра он не забывал.

Что до Англии, то причины ненависти крылись отчасти в обрывочных личных впечатлениях, а отчасти - и в восхитительном невежестве нобелевского лауреата. В детстве Кнут слышал про английских купцов, которые жестоко обхо­дились с норвежцами, и очень из-за этого переживал. В моло­дости ему довелось познакомиться с парой неприятных англичан. В годы Первой мировой Англия ввела морскую блокаду Норвегии. Направлена она была, конечно, против немецкого военного флота, но страдали-то и простые норвежские рыба­ки. Англия развивала машины и мануфактуры, а Гамсун считал их средоточием зла и мечтал о первобытной чистоте и про­стоте.

Но главное состояло в том, что политические воззрения Гамсуна сводились к каким-то мифологическим образам. Гер­мания виделась ему пышногрудой юной девой, страдающей от притеснения соседей. Англия - алчной старухой, бесчестно завладевшей несметным богатством колоний. Пора было свер­шиться справедливости: дать старухе пинка и открыть дорогу юной деве. Тем более что та, наверняка, похлопочет о достой­ном месте для своей почти родной сестры - Норвегии за общим столом нового справедливого мира...

Все эти разглагольствования Мария слышала от Гамсуна не раз. В молодости - затаив дыхание, потом - сдерживая жела­ние возразить, а после и вовсе пропускала мимо ушей. Но те­перь Гитлер был силен, и все могло закончиться очень плохо.

Мария и Кнут едва не развелись в середине тридцатых, но слишком уж болезненной была для обоих перспектива про­дажи или раздела Нерхольма. Понемногу они притерпелись к новой жизни. Гамсун больше ничего не писал, подолгу гулял в саду или часами просиживал за пасьянсами в кабинете. Он окончательно оглох и общался с миром только через Марию - больше ни у кого не хватало терпения докричаться ему в ухо, а слуховых аппаратов Кнут не признавал, видя в них очередную адскую уловку цивилизации, которая во всем норовит потес­нить первозданную природу.

Словом, когда в сентябре 1939-го Гитлер двинулся захватывать Европу, восьмидесятилетний Кнут Гамсун мог узнать о происходящем только от своей жены. Впрочем, нет, поначалу еще и из газет, но долго это не прод­лилось. Уже в апреле 1940-го немцы оккупировали Норвегию, и газеты остались только расово чистые и идеологически пра­вильные. Сообщавшие то же, что и Мария.

Мария Гамсун вступила в норвежскую нацистскую партию еще до войны. Верила ли она в речи местных «недофюреров» о центральной роли жены и матери в новом устройстве мира? Это не так важно. Важнее то, что нацисты впились в Марию пиявкой. Их партии, не пользовавшейся в стране особой по­пулярностью, были отчаянно нужны видные сторонники. И членство в ней жены самого великого из здравствующих норвежцев было фантастической удачей.