Главная | Обратная связь

Родовая теория и происхождение государства

Щербатов

Михаил Михайлович Щербатов принадлежал к знатной дворянской фамилии. Родился он 22 июня 1733г. в Москве, где и получил первоначальное образование и воспитание. Знал немецкий, французский и итальянские языки. В 1746г. числился унтер-офицером Семеновского полка, но его военная карьера не отличалась особенным блеском, проходила вдали от военных действий в Петербурге и очень рано оборвалась. И с конца 50-х годов 18 века начинается его литературная деятельность.

В 1762г. он серьезно занимается изучением русской истории и приступает к написанию первого тома “Истории Российской”. Для Щербатова уже в это время особенно волнующим был вопрос о взаимоотношении дворянства и государства, о политической значимости благородного сословия.

Труд был доведен до начала царствования Михаила Романова. Следуя за просветителями, Щербатов полагал, что историческая личность не может действовать по своей прихоти, и поступки людей обусловлены определенными причинами. Он убежден, что историческая личность действует под влиянием господствующих мыслей и идей, под действием распространенных нравов и обычаев.

Говоря о концепции Щербатова на русскую историю, можно сказать, что она не сформулирована в общем виде, но из его труда, “Истории Российской”, можно выявить периоды русской истории, которые он помещает в семи томах.

В первом томе автор заканчивает период княжением Ярослава Владимировича, начало феодальной раздробленности Руси описывается во втором томе. Третий том посвящен нашествию татаро-монгол и организации Золотой Орды, а следующий истории борьбы с татаро-монгольским игом, от Дмитрия Донского до Ивана III. Пятый том - царствование Ивана IV и установление царской власти. Шестой - пресечение династии Рюриковичей со смерти Федора Ивановича. Седьмой том - “Смута” до воцарения Михаила Романова.

Изложение сочинения прервалось на 1610г., из-за смерти М.М. Щербатова в 1790г.

Для исторической концепции М.М. Щербатова характерен рационализм, в духе идеалистического рационализма XVIII столетия, и прагматизм. Безупречная вера в разум человеческий, понимаемый как раз и навсегда данный и неизменный, полное отрицание роли провидения и чудес в истории, вера в то, что путем хороших законов и хорошего воспитания можно пересоздать род человеческий.

Не будучи в состоянии осмыслить в целом исторический процесс, не видя реальных исторических связей, Щербатов закономерно пошел по линии прагматического изложения исторических событий, перенес все внимание на изложение конкретного фактического материала, что ставило его в зависимость от источника и, прежде, всего от летописей, которые давали конкретную историческую схему.

Задачу истории Щербатов видит в установлении причинной связи исторических событий, причем эти причины понимаются еще примитивно, ищутся в слабостях человеческой природы.

В истории Щербатова еще присутствует назидательная и морализующая струя, но это не является уже самоцелью. Теперь он уже пытается осмыслить то или иное событие и найти ему объяснение.

История “единовластительства”, или самодержавия, как основной стержень Истории Российской дополняется у него второй темой - доказательством исторической роли русского дворянства. В понимании Щербатова дворянство прямой преемник боярства, объединенный с ним общим понятием “аристократия”. Обоснование исторических прав дворянства на землю и труд крестьян и необходимости единения царя с дворянством проходит у Щербатова через всю “Историю”, и отражается в трактовке им личности царя Иван IV и его борьбы с боярством, на защиту которого становится автор.

В середине 80-х годов центральной проблемой литературного творчества Щербатова остается проблема дворянства, его политического и экономического положения. Почти все произведения Щербатова в этот период посвящены именно этому вопросу - яростной защите дворянских интересов от натиска новых общественных сил, стремлению упрочить экономическое и политическое положение дворянства в государстве. Основными работами посвященными этой проблеме являются “Размышления о дворянстве”, в которых Щербатов разрабатывает широкую программу дворянских прав и привилегий, давая вместе с этими теоретическое обоснование преобладания дворянства в государстве, и “Примечания верного сына отечества на дворянские права на Манифест”, в котором Щербатов яростно критикует Екатерину II за недостаточную, по его мнению, последовательность ее дворянской политики. Эти произведения являются прямым откликом на “Жалованную грамоту дворянству”, которая, по глубокому убеждению Щербатова, недостаточно удовлетворила дворянские нужды и желания.

М.М. Щербатов является одним из первых идеологов дворянства, который понял опасность для дворянства новых явлений социально-экономического развития и, попытался выработать такую программу, которая отражала бы его интересы в новых исторических условиях. В отличие от своих предшественников Щербатов понимал, что объяснить сложившиеся явления общественной жизни “волей божьей” и “установлением господним” уже недостаточно, и попытался подвести под свою социальную позицию более солидный теоретический фундамент. Он ставит большую социальную проблему - о происхождении сословного строя - и решает ее на основе рационализма, опираясь в своих суждениях на “новых философов” или вступал в полемику с ними.

Между 1783-1785гг.он решает одну из основных статей, посвященных обоснованию дворянских привилегий - “Размышления о дворянстве”. В ней автор стремится: “1) доказать полезность государству в сохранении дворянского корпуса; 2) изыскать сколько возможно пропорциональную черту людей, где право дворянское поставлено быть должно”.

В своих рассуждениях он исходит от принципа “естественного права”, признающего первоначальное равенство людей. Однако это равенство весьма условно и скоротечно. Щербатов выводит из этого и наиболее важную для него мысль, что из личного неравенства, характерного для природы и общества, вырастает потомственное неравенство.

Огромную и основную роль в создании потомственного неравенства сыграли, по мнению Щербатова, “воспитание и наука”. По концепции Щербатова, благородное сословие произошло следующим образом: некоторые люди были выбраны благодаря своему уму, достоинствам и добродетели в начальники, они заслужили любовь и уважение, так что потомство в некоторых случаях обоготворяло их.

Особый интерес представляет вторая сторона аргументирования Щербатова. Считая государственную власть наиболее активной и творческой силой исторического процесса, Щербатов вместе с тем стремится доказать нерасторжимую связь государства и дворянства. Дворянство в его концепции является неотделимой частью государственной власти, без которой эта последняя не может осуществить своей руководящей роли. Без дворянства самодержавное государство продержаться долго не сможет.

Далее Щербатов пускается в довольно рискованное рассуждение - основную роль в происхождении сословий и в возникновении дворянства, он отводит самохотению или злоупотреблению властью монархией, и лишь второстепенную роль другим необходимым потребностям. Он упорно и настойчиво доказывает, что все, что пишется в России, составляет настоящее ее величие, есть создание рук благородного сословия. Дворянство освободило Россию от татарского владычества, помогло первым русским царям создать прочное могучее государство, оно освободило Россию от самозванцев и от польского нашествия. 21 сентября 1767г. Щербатов впервые выступил в Уложенной комиссии с восхвалением дворянских заслуг, где он выдвигает два основных положения, которые с этого времени не сходят со страниц его произведений: во-первых русское дворянство в своей совокупности очень древнего и знатного происхождения, и, во-вторых, русское дворянство оказало огромные услуги Отечеству, чем и объясняется в основном привилегированность дворянского корпуса (сословия).

Защита интересов дворянства Щербатовым ведется по четырем основным направлениям: во-первых, ограждение дворянства от проникновения в его среду не дворянских привилегий; во-вторых, консолидация сил дворянства путем организации дворянского самоуправления; в-третьих, по линии защиты дворянских экономических интересов и, в-четвертых, отстаивание главенствующей роли дворянства в государственном аппарате, в армии и флоте.

Наибольшую тревогу у Щербатову вызвало проникновение в дворянское сословие лиц недворянского происхождения - выходцев из купечества, определение дворянства, как он говорил. Не меньшее раздражение Щербатова вызвала возможность проникновения разночинцев в дворянскую среду.

Проникновение в дворянское сословие не дворян приведет к размыванию дворянства, к растворению его, к потере им не только нравственного авторитета, но и руководящей роли в государстве. Смешение состояний неминуемо ведет к разрушению тех основных принципов, на которых держится государство.

Из этих теоретических соображений вытекают его практические предложения отменить те законы, которые позволяют недворянам, достигнув обер-офицерских чинов, вступить во дворянство. Пожалование дворянского звания должно принадлежать монарху, который награждает этим достоинством своих слуг, отличившихся исключительными заслугами перед отечеством. Так же необходимо было бы вовсе запретить пожалование дворянством купцов. Идеальным для Щербатова является положение, когда купцы не только не будут жаловаться дворянским званием, но и сами перестанут стремиться получить его. Волнует Щербатова и возможность незаконного проникновения в ряды дворянства. Он предлагает упорядочить документацию, систематически вести подробнейшие списки дворян. Проект Щербатова “О разборе дворянства” и его герольдическая инструкция имеют и другую цель, очень важную для Щербатова, - упорядочение внутренней организации самого дворянства. По мнению Щербатова, дворянство должно быть построено на основании строгой иерархической градации, соблюдая тщательное деление по знатности, по древности рода. Именно этим значением, которое имели тогда знатные дворянские роды, и привлекает Щербатова старая допетровская Русь. В этих взглядах Щербатова видны его симпатии к феодальной старине, когда князья и бояре вершили судьбами государства, но главное для него - страх перед новым, боязнь потери дворянством своего политического и экономического могущества.

Стремясь к консолидации дворянства с тем, чтобы оно могло выступать как решающая социально-экономическая и политическая сила в государстве, Щербатов предлагает наделять дворянское общество правами широкого самоуправления.Кроме самоуправления, дворянство, по мнению Щербатова, должно быть наделено великими и изящными личными правами. Только при этом условии, оно может стать действительной защитой и опорой самодержавия.

Далее Щербатов делит привилегии дворянства на три категории: “почетные права в рассуждении службы”, “полезные права относительно до владения имений”. К правам первой категории он относит необходимость награждения дворянства, согласно его родовитости, титулами, гербами, отличной одеждой и др. Кроме того, дворянству должно быть предоставлено право председательствовать по степени знатности в собраниях. Оно должно иметь предпочтительное право перед другими сословиями входа ко двору.

Гораздо большее значение он отводит второй категории прав. Среди этих прав первое место Щербаков отводит необходимости монопольного права дворянства на замещение государственных должностей. Дворянству должно принадлежать преимущественное право занимать все командные должности в армии, руководящие посты в судопроизводстве, в дипломатии и в других органах российской администрации. Щербаков аргументирует это положение тем, что дворянство как класс особенно полезно для государства, т.к. более приспособлено к государственной службе. Только дворянство может давать государству верных, рачивых и способных людей для разных должностей. Дворянство более всех других сословий способно к сочинению законов и к исполнению их.

Особенно много места и внимания Щербаков уделил третей категории прав, то есть экономическому положению дворянства. Положительная экономическая программа Щербакова по существу не прибавляет ничего нового к тем правам, которые закрепила за дворянством Екатерина II манифестом о вольности дворянства. Исходной же точкой экономической программы Щербатова является утверждение, что дворянство должно быть богато и благоденственно. Оно должно быть собственной своей пользой привязано к отечеству.

Богатство нужно дворянству на воспитание и учение детей своих, чтобы сделать годными отечеству; на прибавление для своего житья к малому жалованию, которое все чины в России получают и для умножения великолепия двора.

Из всех экономических прав наибольшее значение, по мнению Щербатова, для дворянства имеет исключительное право на владение крепостными крестьянами, ибо это право есть “верный и нерушимый способ” сохранения благосостояния дворянства. Не менее упорно он отстаивает и другую очень важную дворянскую привилегию - монопольное право собственности на землю. Щербатов считает, что земля является полной и абсолютной собственностью дворянства, т.к. она куплена дворянством не только “кровью” и заслугами, но и деньгами, ибо “положенными пошлинами за справки и за продажи, едва ли не всю цену и денежную в государственную казну внесли”. Даже государство, корона, не имеет на дворянские земли никаких прав.

 

Шлёцер

До Ш. история была предметом чистой учёности, делом кабинетного учёного, далёким от действительной жизни. Ш. первый понял историю как изучение государственной, культурной и религиозной жизни, первый сблизил её с статистикой, политикой, географией и т. д. «История без политики даёт только хроники монастырские да dissertationes criticas».

Ш. сделал в Германии для истории то, что сделали Болинброк в Англии и Вольтер во Франции. До Ш. единственной идеей, связующей исторический материал, была богословская идея 4 монархий Даниилова пророчества, причем вся история Европы помещалась в 4-ю Римскую монархию; к этому надо ещё прибавить патриотическую тенденцию, под влиянием которой факты подвергались сильному искажению. В этот хаос Ш. ввел две новые, правда, переходного характера идеи: идею всемирной истории для содержания и по методу идею исторической критики.

Идея всемирной истории заставляла изучать одинаково «все народы мира», не отдавая предпочтения евреям, или грекам, или кому-нибудь другому; она же уничтожала национальное пристрастие: национальность только материал, над которым работает законодатель и совершается исторический ход. Правда, что Ш. не обратил должного внимания на «субъективные элементы национальности, как на объект для научно-психологического исследования», но это объясняется его рационалистическим мировоззрением.

Идея исторической критики, особенно благотворная для того времени, когда из благоговения к классическим авторам историк не мог усомниться ни в одном факте их рассказа, заключалась в требовании разбирать не самый рассказ, а источник его, и от степени серьёзности его отвергать факты или признавать их. Восстановление фактов — вот задача историка. Ход разработки исторического материала Ш. рисовал себе в постепенном появлении: проверить подлинность материала (низшая критика) и оценить ею достоверность (высшая критика. Таким образом, Ш. не шел далее понимания художественной истории.

С такими взглядами Ш. приехал в Россию и занялся исследованиями русской истории. Он пришел в ужас от русских историков: «о таких историках иностранец не имеет даже понятия!» Но сам Ш. с самого начала стал на ложную дорогу: заметив грубые искажения географических названий в одном из списков летописи и более правильное начертание в другом, Ш. сразу априори создал гипотезу об искажении летописного текста переписчиками и о необходимости для этого восстановить первоначальный чистый текст летописи. Этого взгляда он держится всю жизнь, пока в своём «Несторе» не замечает, что что-то неладно. Этот чистый текст есть летопись Нестора. Если собрать все рукописи, то путем сличения и критики можно будет собрать disiecti membra Nestoris. Знакомство только с немногочисленными летописными списками и главное — полное незнание наших актов (Ш. думал, что 1-й акт относится ко времени Андрея Боголюбского), главным образом, вследствие размолвки с Миллером, было причиной неудачи критической обработки летописей.

Гораздо удачнее были его взгляды на этнографию России. Вместо прежней классификации, основанной на насильственном толковании слов по созвучию или смыслу, Ш. дал свою, основанную на языке. Особенно резко выступил он против искажения истории с патриотической целью. «Первый закон истории — не говорить ничего ложного. Лучше не знать, чем быть обманутым». В этом отношении Ш. пришлось вынести большую борьбу с Ломоносовым и другими приверженцами противоположного взгляда. Особенно резко их противоречие в вопросе о характере русской жизни на заре истории. По Ломоносову и другим, Россия уже тогда выступает страной настолько культурной, что при рассмотрении дальнейшего хода её жизни не замечаешь почти изменения. По Ш. же, русские жили «подобно зверям и птицам, которые наполняли их леса». Это повлекло его к ошибочному заключению, что в начале истории у славян восточных не могло быть торговли. Во всяком случае, Ш. в данном случае был ближе к истине, чем Ломоносов и др. Во взгляде на общий ход исторического развития Ш. не идёт дальше своих предшественников и современников: он заимствует его у Татищева. «Свободным выбором в лице Рюрика основано государство, — говорит Ш. — Полтораста лет прошло, пока оно получило некоторую прочность; судьба послала ему 7 правителей, каждый из которых содействовал развитию молодого государства и при которых оно достигло могущества… Но… разделы Владимировы и Ярославовы низвергли его в прежнюю слабость, так что в конце концов оно сделалось добычей татарских орд… Больше 200 лет томилось оно под игом варваров. Наконец явился великий человек, который отомстил за север, освободил свой подавленный народ и страх своего оружия распространил до столиц своих тиранов. Тогда восстало государство, поклонявшееся прежде ханам; в творческих руках Ивана (III) создалась могучая монархия». Сообразно с этим своим взглядом Ш. делит русскую историю на 4 периода: R. nascens (862—1015), divisa (1015—1216), oppressa (1216—1462), victrix (1462—1762).

В России и за границей Шлецер исполнил несколько работ по русской истории. Вместе с переводчиком академии Баталовым он издал в 1767--1768 гг. Русскую Правду, Судебник царя Иоанна, две первые части Никоновой летописи. Он напечатал в 1769 г. "а французском языке карманный Tableau, очерк русской истории и на немецком "Русскую историю до основания города Москвы (1147 г.)". В 1800 г. он приступил к печатанию своего критического исследования о Начальной летописи; оно было окончено печатанием уже незадолго до его смерти, в 1809 г., в пяти томах. Русский переводчик слил их в три тома118. Сочинение это Шлецер посвятил императору Александру, который в благодарность прислал ему бриллиантовый перстень при собственноручном письме, а позже пожаловал орден Владимира и, наконец, по просьбе Шлецера герб с изображением инока, т. е. Нестора. Это сочинение имело большое влияние на ход нашей историографии в XIX в. Начиная с Карамзина и кончая Соловьевым все русские историографы XIX в. смотрели на Шлецера, как на первоучителя, родоначальника своей науки, и руководились его приемами. Вот почему это сочинение так важно.

Шлецер оказал русской историографии две важные методологические услуги. 1) В самородную русскую критику Шлецер внес правила, многие, если не общепризнанные, и во всяком случае более надежные и полезные; 2) Шлецер высказал очень много догадок о том, как надо читать и исправлять текст, и сделал много поправок в тексте летописи. Но основная точка зрения была им недостаточно проверена. Он думал, что имеет дело с одним лицом -- с летописцем Нестором; кроме того, он видел в Несторе наиболее надежный источник для истории не только Руси, но и всего севера. Но ведь этого ничего нет. Перед Шлецером лежал не Нестор и не летописец, а ученая историческая диссертация, написанная в начале XII в., со всеми приемами диссертации. Нестор -- это отдельные разбрызганные капли, перемешанные с примесями совсем не летописного свойства. Выписка из Амартола стоит рядом с народной песней и с личным мнением составителя. Это был не летописец, и не баснописец, а ученый исследователь.

Таким образом, Шлецер не уяснил себе предварительно самого свойства своего памятника и прилагал к нему приемы, к нему не идущие.

 

Карамзин

В рамках всего консервативного идейного комплекса Н.М. Карамзина наиболее важным представляется его концепция русского самодержавия. Именно в нем русский мыслитель видел единственную силу, способную удержать российское общество от впадения в крайности революционных разрушений и массовых беззаконий. Стремление обосновать закономерность и необходимость самодержавия для блага России было одной из главных причин, побудивших Карамзина заняться историей.

Как верно заметила Л.Г. Кислягина, «если историческая концепция Карамзина раскрывает его политическую программу, то политическая дает ключ к пониманию его исторической концепции».

Уже в «Письмах русского путешественника» можно найти мысль, содержащую в зародыше будущее обращение автора к отечественной истории: «Больно, но должно по справедливости сказать, что у нас до сего времени нет хорошей Российской истории, то есть, писанной с философским умом, с критикою, с благородным красноречием». Признав, что нам нужен «философ-историк», Карамзин, будучи, по словам В.Г. Белинского, «везде и во всем... не только преобразователем, но и начинателем, творцом», по собственному почину, добившись звания придворного историографа, на долгие годы «постригся в историки» (выражение П.А. Вяземского).

Первое сугубо историческое сочинение русского мыслителя «Историческое похвальное слово Екатерине II» было одновременно и его первым политическим трактатом, содержащим в себе монархическую программу автора. Это произведение интересно также тем, что оно, по мнению исследователя истории русской литературы XVIII в., П.Н. Беркова, «представляло в законченном виде... легенду о либеральной Екатерине II, продержавшуюся у нас в официальной... науке» до 1917 г., а в западной — до настоящего времени (11).

Главная мысль этой созданной Карамзиным концепции русской «просвещенной монархии» заключается в словах: «Сограждане! признаем во глубине сердец благодетельность монархического правления... Оно всех других сообразнее с целию гражданских обществ: ибо всех более способствует тишине и безопасности» (12).

В «Слове» историк доказывал выгоды абсолютной власти не просто для утверждения уже существовавшего самодержавия со всеми его недостатками, но главным образом для укоренения в сознании русских людей идеи монархической власти как подлинно самобытного русского начала, предопределившего величественное развитие России на много десятилетий вперед.

Неограниченную верховную власть одного человека самодержавие стало означать позднее, с царствования Иоанна Грозного. Эту сторону царской власти Карамзин интерпретировал всего лишь как вторичный ее атрибут — хоть и важной, но все же производный, сопутствующий, –– выдвинув на первый план трактовку самодержавия как проявления могущества и политической независимости государства (14).

К 1820 году «История государства Российского» вышла на французском, немецком, итальянском языках. В своем труде исследователь не только поставил проблему художественного воплощения истории, повременного литературного описания событий, но их «свойство и связь». Его принципы: 1) любовь к Отчеству как части человечества; 2) следование правде истории; 3) современный взгляд на события прошлого 4) комплексный подход к истории, т.е. создание истории общества в целом

Итак, перед нами очевидное, во всеуслышание заявленное стремление Карамзина доказать своей «Историей...» российскому обществу, что у нас есть собственное прошлое и собственная традиция. Этой традицией является российская государственность, имеющая своей основой принцип самодержавия, в силу которого «Россия развилась, окрепла и сосредоточилась». Как уже отмечалось, изучение прошлого страны было продиктовано желанием русского мыслителя исторически обосновать свой тезис о том, что «самодержавие есть палладиум России» (21).

Анализ отечественной истории Карамзин начал с описания «беспримерного в летописях случая» (22) — призвания варягов, основополагающего, по его мнению, факта всего исторического развития России. Слова новгородцев: «Хотим князя, да владеет и правит нами по закону» (23) — были, как считал Карамзин, не только основанием монархического устава древнего Российского государства. Историк особо выделил то, что «везде меч сильных или хитрость честолюбивых вводили самовластие ... в России оно утвердилось с общего согласия граждан» (24).

Тем самым Карамзин обосновывал мысль об отсутствии в социальном строе России каких бы то ни было зачатков будущих общественных или политических конфликтов. Факт добровольного и всенародного образования монархического государства свидетельствовал, по мысли историка, о существенных различиях России и Европы в самих своих государственных основах. Образование европейских стран путем завоеваний было главной причиной того, что Запад к началу XIX в. прошел уже через Нидерландскую, Английскую и Французскую революции (25).

Поэтому, считал Карамзин, у России, не имеющей в своих исторических истоках каких-либо революционных начал, должен быть свой, совершенно особый и отличный от европейского, мирный путь развития.

Тем не менее, создатель первой нашей отечественной истории не отделял ее от истории остальных стран. Так, для Карамзина Россия всегда представала в виде державы, которая «величественно возвышала главу свою на пределах Азии и Европы» (27). Рассказывая о введении христианства на Руси, он подчеркивал, что оно укоренилось у нас «почти в одно время с землями соседственными: Венгриею, Польшею, Швециею...» (28). «Поместную или феодальную» систему в России историк относил к «государственной общей язве времени» (29). Иоанна III он считал героем «не только Российской, но и Всемирной истории».

Карамзин видел в историческом движении народов «какое-то согласное течение мирских случаев к единой цели... связь между оными для произведения какого-нибудь действия, изменяющего состояние рода человеческого» (30). Он подчеркивал, что в проявлениях скрытого от людей замысла Провидения историк может видеть лишь действия разных и непохожих друг на друга народов, но никак не должен судить о том, кто лучше и кто хуже, «ибо сие мудрование несвойственно здравому смыслу человеческому» (34).

Действительно, Карамзину были чужды идеи как космополитизма, так и национального нигилизма. Но в правдивом изображении событий и заключается, по мнению историка, истинная любовь к отечеству, чья судьба «и в славе, и в уничижении равно для нас достопамятна». Тем не менее, необходимо признать, что Карамзин все же не избежал упреков и даже обвинений в адрес иноземцев, и в первую очередь, европейцев. Отсюда понятно особое отношение Карамзина к православию. По его мнению, «история подтверждает истину... что вера есть особенная сила государственная» (47). И в этом отношении православная набожность русских оказала государству величайшую услугу.

Карамзин, не отделяя Россию от европейской цивилизационной системы, отводил ей совершенно особое место в этой системе, указывая на тот факт, что европейские народы в своем развитии шли приблизительно одним общим путем, тогда как россияне — своим собственным, и причем более трудным.

Особенно ярко своеобразие России как самодержавного государства выразил историк на примере деятельности Петра I. В шестом томе «Истории...» автор, сравнивая Иоанна III с Петром, впервые публично поставил вопрос о том, «кто из сих двух венценосцев поступил благоразумнее и согласнее с пользою отечества» (51). По его мнению, «Иоанн, включив Россию в общую государственную систему Европы и ревностно заимствуя искусства образованных народов, не мыслил о введении новых обычаев, о перемене нравственного характера подданных» (52). Петр поступил наоборот, чем нанес неисчислимый вред России. Карамзин вовсе не отрицал, что Европа начиная с XI в. далеко опередила нас в своем развитии: «Сень варварства, омрачив горизонт России, сокрыла от нас Европу в самое то время, когда благодетельные сведения и навыки более и более в ней размножались... Россия, терзаемая моголами, напрягала силы свои единственно для того, чтобы не исчезнуть: нам было не до просвещения!» (53)

В записке «О древней и новой России» (1811) Карамзин указывал, что при неравном соотношении уровней развития Запада и России заимствования европейской культуры вполне возможны, и такие заимствования стали обычными уже в допетровское время: «Царствование Романовых... способствовало сближению россиян с Европою».

При Петре I «все переменилось». Страсть этого самодержца «к новым для нас обычаям переступила в нем границы благоразумия». Петр, например, «искореняя древние навыки, представлял их смешными, хваля и вводя иностранные», делал это в основном с помощью пыток и казней; при Петре произошло расслоение русского, единого до того народа. Петр уничтожил достоинство бояр, изменил систему государственного управления. В области семейных нравов «европейская вольность заступила место азиатского принуждения». Ослабли родственные связи. Петр уничтожил патриаршество и объявил себя главою церкви, ослабив тем самым веру. Петр перенес столицу государства на окраину, построив ее на песке и болотах и положив на это множество людских жизней, денег и усилий.

В результате всего этого, заключает Карамзин, «мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России». Это было той чертой, за которой заканчивается самодержавие и начинается деспотизм.

С точки зрения Карамзина, требования идеального самодержавия осуществила Екатерина II, и это зависело не только от личности императрицы, но и от общего уровня политического развития.

Итак, «счастие гражданина», «счастие народное» — вот главная цель государственной власти; и народ как главный носитель национальных традиций является гарантом этой власти, силой, способной решать судьбу самодержавия. Как думал Карамзин, «любовь россиян к самодержавию» является главным доводом в пользу российского самодержавия, так как русский народ даже в годы тирании Иоанна Грозного понимал необходимость и спасительность монархии для России, считая «власть государеву властью божественною».

Истинная монархия, по Карамзину, предполагая безграничную власть самодержца, основывается на его личных добродетелях. Поэтому самодержавная власть — это всегда испытание ее носителя.

Единственным средством охранения подданных от злоупотреблений власти Карамзин считал совесть монарха и создавшиеся традиции. Ничто другое не должно ограничивать волю самодержца, никому и ни в чем не дающего ответа и ни перед кем не ответственного.

Несколько слов о коллективном бессознательном или ментальности русского народа. Образ этот, по Карамзину, не что иное, как смесь: 1) древних восточных нравов (славян и монголов), 2) византийских (заимствованных вместе с христианской верой) и 3) «некоторых германских, сообщенных им варягами». Утехи рыцарские и дух местничества — германские обычаи, «заключение» женского пола и строгое холопство — азиатские обычаи, царский двор уподоблялся византийскому. Эта смесь в нравах, «произведенная случаями, обстоятельствами, казалась нам природною и россияне любили оную, как свою народную собственность».

Именно «дух народный» определяет границы самовластия монарха. Не отрицая взаимовлияния разных стран и народов, в частности сближения россиян с Европой, в результате которого «восточная простота» сменилась европейской затейливостью, Карамзин считает «насилием, беззаконным и для монарха самодержавного» (80) искоренение древних навыков, обычаев.

Таким образом, по мысли Карамзина, самодержавие ограничивается авторитетом «народности», которую нужно охранять и лелеять, не вмешиваясь в «домашнюю жизнь» народа. Отсутствие или разрушение ценностей народной жизни или, говоря современным языком, национальных ценностей, стоящих выше авторитета власти, автоматически порождает общество тоталитарного типа. Еще раз повторим афоризм Карамзина: «для старого народа не надобно новых законов» (81). Самая лучшая конституция — отсутствие конституции — вот кредо мыслителя.

При всем этом, однако, Карамзина можно назвать одним из первых в отечественной политической мысли авторов легитимной модели российской государственности. Власть дана богом, это гарант ее легитимности. Каждый народ в своем историческом бытии реализует присущий только ему тип культуры, в основе которой лежит создание национальной государственности.

В свете этого объяснения становится понятным и «республиканизм» Карамзина, о котором он сам неоднократно заявлял (например, «я в душе республиканец, и таким умру» (85); «по чувствам останусь республиканцем, и притом верным подданным Царя Русского: вот противоречие, но только мнимое!» (86)). Вряд ли это была «только манера выражаться» (87). По замечанию Ю.М. Лотмана, республика была для историка «на протяжении всей его жизни идеалом, недосягаемой, но пленительной мечтой...» (88). Еще более простое истолкование этого «парадокса» (89) дал Вяземский: «Как человек, был он либерал, как гражданин был он консерватор... Вторым сделался он вследствие изучения истории...» (90). А история показала Карамзину: «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием» (91).

Свою историко-политическую программу Карамзин изложил во всей полноте в записке царю «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях», поданной в 1811 г. Александру 1 в качестве дворянской программы и направленной против реформ Сперанского.

Карамзин ставил своей задачей доказать, что никаких преобразований проводить в стране не нужно, что они вредны для России и что «Россия раньше и теперь спасается лишь самодержавием». Российское единодержавие – таков первый элемент историко-политической концепции Карамзина.

Карамзин придерживался традиционно-консервативных взглядов на крепостное право; отмену его он связывал с отдаленным будущим, когда просвещение окажет на крестьян благотворное влияние, и они получат свободу, не подвергая существующий порядок вещей сотрясениям.

Историческое обоснование монархии дополняется историческим обоснованием дворянских прав и привилегий, притом именно родовой знати, аристократии. «Без монарха – нет дворянства, без дворянства – нет монарха».

Петр 1 исказил ход русской истории, изменил национальному началу, подорвал моральное влияние русского духовенства. Критической оценке подверг Карамзин и все последующие царствования. Говоря о монархах, царствовавших вслед за Петром, историк обязательно подчеркивал, обладали ли они чертами правителей-тиранов.

При Екатерине II самодержавие смягчилось, исчезла тирания. Но при ней в страну хлынули чужеземцы, двор забыл русский язык, расцветал разврат, непомерная роскошь приводила к разорению дворян. Отношение историка к Павлу I резко негативное и, прежде всего, за пренебрежение к дворянам, за унижение, которому он их подвергал.

В Записке в четкой, сжатой, продуманной до мелочей форме, изложена историческая концепция Карамзина, его взгляды на прошлое Отечества с древнейших времен вплоть до Отечественной войны 1812 года. И в этом отношении Записка дополняет его «Историю», доведенную лишь до событий Смутного времени.

 

Декабристы

Одним из виднейших теоретиков декабризма, который возглавлял южное общество, был П.И. Пестель. По своим философским взглядам П.И. Пестель был материалистом и атеистом. В своих социальных взглядах он исходил из положения о естественном равенстве всех людей и взаимном стремлении к общественной жизни для удовлетворения потребностей на основе разделения труда. Он различал общественное и государственное устройство, определяя государство как приведенное в законный порядок общество. Последнее возникло в силу природного разделения людей на повинующихся и повелевающих. Государство существует на равновесии взаимных прав и обязанностей правительства и народа, если же таковое равновесие утрачивается, то "государство входит в состояние насильственное и болезненное".

Социальная программа П.И. Пестеля радикальна. Он требует отмены крепостного права и безвозмездного наделения всех крестьян землей[72]. Политическим идеалом П.И. Пестеля является республика. Средством достижения предполагаемых преобразований Пестель считал военно-революционный переворот с немедленной ликвидацией монархии и физическим уничтожением членов царской фамилии в целях предотвращения реставрации монархии.

Схожую позицию на прошлое России, но видевший по-другому Россию в будущем выступалН.М. Муравьев. Он был глубоко религиозным человеком, и в его учении доводы естественно-правовой доктрины переплетаются с положениями новозаветного учения. С позиций школы естественного права и теории договорного происхождения государства Н.М. Муравьев осуждал абсолютную монархию, считая такую форму правления противоестественной. Каждый народ образует свое государство по договору, но при этом он сохраняет свой суверенитет и не утрачивает естественные права. Первым мероприятием в ряду преобразований, провозглашенных Н.М. Муравьевым, была отмена крепостного права. Формой правления, наилучшей именно для России, Н.М. Муравьев считал конституционную монархию, основанную на принципе разделения властей, которое создает необходимые гарантии для взаимоконтроля высших властей в государстве[78].

Все предусмотренные Конституцией Муравьева гражданские и политические права устанавливаются немедленно. Пестелевский проект, предполагавший введение Верховного правления с Диктатором во главе, Муравьев осуждал.

Так же стоит рассмотреть идейные изыскания поэта декабриста В.К. Кюхельбекер. Кюхельбекер выделял следующие побудительные причины, укоренившие в нём вольнодумный образ мыслей и заставившие вступить в тайное общество: злоупотребления государственных чиновников особенно в судопроизводстве, угнетение крестьян помещиками, совершенный упадок в торговле и промышленности, развращение нравов и невежество народа, неизбежные в состоянии рабства, поверхностное воспитание и обучение юношества и крайнее стеснение российской словесности. [83] Так же подвергал "резкой критике российскую судебную систему"[84].

Согласно мнению Каховского государство должно являться результатом общественного договора. Он считает, что не народы существуют для правительства, а правительство должно устраивать жизнь народа. Он одобряет демократию, как государственный строй. Но все-таки в условиях России считает более приемлемой конституционную монархию.

Каховский считает необходимым в государстве твердого, независимого суда. Он выдвигает идею о справедливом суде и соответствии наказания преступлению. Одной из самых главных идей письма является идея об отмене крепостного права. Что касается вероисповедания, то Каховский хочет, чтобы в России никакая религия не могла устанавливаться в качестве государственной или обязательной[92]. Также Каховский желает иметь в России свободу слова и печати[93]. Он хотел видеть в России хорошо продуманную систему образования. Недостатки, описанные выше, Каховский хотел искоренить в русском обществе и сделать идеальное, по его мнению государство. Но он видел в российском государстве и некоторые положительные черты, например, единство России. П.Г. Каховский укоряет Петра I за то, что тот убил в России все национальное[95]. Каховский в своем письме дает особые привилегии гражданам России. Он пишет, что если сравнивать народы России и Франции, он отдал бы предпочтение русским, так как в нравах и в образовании они превосходят европейские народы.

Во взглядах декабристов на историю сильные стороны сочетались со слабыми. Декабристы были убеждены, что монархизм - деспотическая форма правления, что она сдерживала могучие силы нации и тормозила прогресс страны. Словом, самодержавие - душитель свободной самодеятельности нации и каждого отдельного человека.

Вместе с тем, идеи современности дворянские революционеры распространяли на весь исторический российский опыт, не усматривая качественного своеобразия той или иной эпохи и не замечая, что на определенном этапе истории самодержавие играло положительную объединяющую роль. Поскольку, считали декабристы, между историческим прошлым и настоящим нет принципиальных различий, то борьба тираноборцев и тиранов одинаково характерна для всех периодов русской истории[99]. Следовательно, свободолюбивые идеи древности тождественны свободолюбивым идеям современности. В этом, в сущности, и заключался тот антиисторизм и тот рационалистический подход к истории, которые с особой силой проявились во многих произведениях декабристов, в том числе и в исторической повести.

Декабристы в своем историческом сознании на начальном этапе были далеки от признания того непреложного факта, что самодержавие - форма правления, закономерно возникшая в ходе истории, что монархизм - объективный результат исторического процесса, не зависимый от наших субъективных желаний и вкусов[105]. Вместе с тем декабристы не хотели сознательно искажать историю. Напротив, они стремились опереться на документы, заимствуя их из разных источников, большей частью из "Истории..." Карамзина. Тем самым они проявляли интерес к историческому правдолюбию и исторической документации. С течением времени декабристы все более внимательно относились к исторически достоверной передаче событий, связав понятие историзма с понятием народности. Попытки уловить своеобразие эпохи, проникнуть в "душу" народа привели декабристов к воспроизведению нравов народа в ту или иную историческую эпоху[107].

Воспроизводя традиционные мотивы и оперевшись на бытовавшие структурные элементы, декабристы внесли в историческую повесть оригинальное идейное содержание и выразили историю через призму современности. Благодаря новому содержанию ранняя историческая повесть декабристов, включавшая идеи романтического историзма, вытеснила сентиментальную повесть на исторический сюжет и предварила дальнейшее углубление жанра[108].

 

Эверс

Все научное творчество профессора Дерптского университета Иоганна-Филиппа- Густава Эверса было определено стремлением «посвятить всего себя изучению русской истории».

Окончив Геттингенский университет, Эверс в 1803 г. приехал в Лифляндию и начал работу по выполнению своего замысла. Уже первый его труд «О происхождении русского государства», вышедший на немецком языке в 1808 г., получил научное признание.

Эверс как ученый сформировался под влиянием немецкой школы. Он не только использовал опыт, накопленный предшественниками, но и критически переосмыслив его, сделал ряд новых выводов о русской истории и создал оригинальную концепцию происхождения русского государства.

Научные интересы Эверса были сосредоточены на изучении древнейшего периода русской истории. Каждая его работа — это этап в осмыслении главной для него проблемы: образования государства на Руси и его правовых институтов. В работах «О происхождении Русского государства» и «Предварительные критические исследования для Российской истории» (русский перевод 1825 г.) Эверс определил свое понимание происхождения Русского государства как результата внутренней жизни восточных славян, которые еще в доваряжский период имели самостоятельные политические объединения, верховных властителей (князей), использовавших для укрепления своего господства наемных викингов. Потребность объединения княжеств для решения внутренних и внешних проблем и невозможность осуществить ее в силу раздоров между ними в борьбе за главенство, привело к решению передать управление чужеземцу. Был призван Рюрик. Этот его вывод разрушал традиционное для русской историографии представление о том, что история России начинается единодержавием Рюрика.

Эверс также подверг сомнению господствующее в историографии утверждение о скандинавском происхождении варягов-русов. Исследование этногенеза народов, населявших территорию России и ее окружавших, фактов, почерпнутых из арабских источников, у северных и восточных авторов, привели его к выводу о черноморском (хазарском) происхождении русов.

В 1816г. в работе «История русов» Эверс изложил свою версию русской истории. Он выделял в русской истории пять периодов. Начало ее он относил к 552 г., первому известию о славянах. Окончание первого периода связывалось им с разделом Владимиром Святославичем своего княжества между сыновьями (1015 г.). Второй период продолжался до монгольского завоевания (битва при Кальке 1224 г.). Третий заканчивался началом княжения Ивана Грозного. Правление Петра I — рубеж четвертого и пятого периодов. Изложение он строил по княжениям и довел до 1689 г.

Родовая теория и происхождение государства

В законченном виде концепция Эверса представлена в монографическом исследовании «Древнейшее русское право в историческом его раскрытии». Именно здесь он сформулировал на основе родовой теории органическую концепцию русской истории и провел первое в отечественной историографии исследование правовых институтов Древней Руси. Идея единства исторического процесса представлена Эверсом в тезисе: «Все в истории проистекает из естественного развития рода человеческого». Эверс представил право результатом внутренней жизни общества, его органического развития, связанного, с одной стороны, с прошлым, а с другой — являющего собой новые определения.

Семья, род, племя — эти три ступени составляют патриархальное общество.Последнее является переходным звеном к государственному образованию. Таким образом, Эверс выделял две ступени в развитии общества, присущие всем народам и обусловленные «природой человека»: патриархальное состояние общества и государство. Эверс пытался показать, что процесс образования государства на Руси не являлся спецификой ее истории, а соответствовал общему направлению развития мировой истории.