 |
|
СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 92 страница
– Если ты находишь в этом утешение – что ж! – ответил Фродо. – Но мне жаль тебя. Боюсь, что утешаться тебе придется только воспоминаниями. Уходи отсюда немедленно и никогда не возвращайся!
Влившиеся в отряд хоббиты из соседних деревень заметили Сарумана, когда он выскользнул из двери одного из сараев по соседству. Теперь они толпились у порога Котомки. Услышав слова Фродо, многие возроптали:
– Что ж мы, так его и отпустим? Да его убить мало! Это же отъявленный злодей и душегуб! Смерть ему!
Саруман оглядел гневные лица хоббитов и улыбнулся.
– „Смерть! Смерть!“ – передразнил он. – Убейте меня, мои храбрые хоббиты, убейте, если думаете, что вас тут для этого достаточно! – Он гордо выпрямился и вперил в толпу мрачный взгляд своих черных глаз. – Вы думаете, если я утратил все, чем обладал раньше, я уже не волшебник? Ошибаетесь! Поднявший на меня руку будет проклят навеки! А если моя кровь оросит землю Заселья – ваши сады зачахнут и уже никогда более не возродятся!
Хоббиты попятились. Но Фродо остановил их:
– Не верьте ему! Он потерял волшебную силу. Все, что у него осталось, – это голос: ему нетрудно будет вас напугать и обмануть, если вы не воспротивитесь. И все же я против убийства. Он отомстил, теперь отомстим мы... Что в этом пользы? Местью ничего не исправишь. Уходи, Саруман, да поторапливайся!
– Эй, Червяк! – закричал Саруман.
Из ближнего сарая появился Червеуст – и крадучись, чуть ли не на четвереньках, как побитая собака, приблизился к Саруману.
– Пошли отсюда, Червяк! – толкнул его Саруман. – В дорогу! Эти вельможные господа, эти благородные принцы не желают нас больше видеть. Давай, трогай!
Саруман повернулся и направился прочь. Червеуст, припадая к земле, засеменил рядом. Наконец Саруман поравнялся с Фродо; вдруг в руке его сверкнул кинжал, и он нанес Фродо быстрый удар в грудь. Острие скользнуло по кольчуге, которую Фродо по-прежнему носил под одеждой, и погнулось. Дюжина хоббитов во главе с Сэмом с криками кинулись к злодею и опрокинули его на землю. Сэм выхватил меч.
– Нет, Сэм, – остановил его Фродо. – Не убивай его! Все равно не убивай! Ведь он меня даже не поцарапал. Да и в любом случае я не хочу, чтобы его убили, когда он так обозлен! Некогда он был славен и велик. Он принадлежал к благородному братству волшебников, и не нам вершить расправу над ним. Он пал, и поставить его на ноги мы бессильны. Но какой бы ни была глубина его падения – я бы его пощадил. Может, он когда-нибудь обретет исцеление?
Саруман поднялся и с удивлением уставился на Фродо. В его глазах читались уважение и ненависть.
– А ты стал взрослым, невеличек, – промолвил он. – Да, да, по-настоящему взрослым. Ты мудр и жесток. Ты обобрал меня, лишив мое отмщение сладости, и я ухожу с горечью в сердце, потому что своим поступком ты превратил меня в должника. Ненавижу – и тебя, и твое великодушие! Но делать нечего. Я уйду и больше не потревожу тебя. Но не жди, что я пожелаю тебе здоровья и долгих лет жизни! Ни того ни другого у тебя не будет – но уже не по моей вине. Я только предсказываю.
Он побрел прочь, и хоббиты дали ему пройти – но так крепко сжали оружие, что у них побелели костяшки пальцев.
Червеуст, немного поколебавшись, двинулся за своим хозяином.
– Червеуст! – позвал его Фродо. – Тебе вовсе не обязательно идти вместе с ним! Ты не сделал мне никакого зла. Оставайся! Отдохнешь, поправишься – а потом сам решай, что тебе делать.
Червеуст остановился и взглянул на Фродо; казалось, ему хотелось остаться. Саруман обернулся.
– Никакого зла? – проскрипел он. – О, что это я, конечно же, никакого! Когда он выбирался из своей конуры по ночам, он, без сомнения, просто любовался звездами. Мне, кстати, послышалось, будто кто-то спрашивал, где скрывается несчастный Лотто. Ты ведь можешь им показать, а, Червяк? Не стесняйся!..
Червеуст согнулся в три погибели и завыл:
– Нет, нет!
– Ну тогда я сам, – вздохнул Саруман. – К сожалению, Червяк зарезал его – зарезал вашего бедного маленького друга, вашего драгоценного Шефа и Начальника. Или я ошибаюсь, а, Червяк? Я полагаю, что он убил его, когда тот мирно спал[663]. Надеюсь, что тело предано земле. Хотя тут могут возникнуть сомнения. В то время Червяк сильно голодал... Нет, нет, он далеко не такая невинная овечка, как вы думаете. Для вас же лучше будет, если вы оставите его мне.
В налитых кровью глазах Червеуста зажглась бешеная ненависть.
– Это ты мне велел! Ты заставил меня это сделать! – прошипел он.
– Конечно! Ты ведь всегда слушаешься Шарки, правда, Червяк? – недобро засмеялся Саруман. – Так вот, на этот раз Шарки велит тебе следовать за ним.
Он пнул припавшего к земле Червеуста ногой в лицо, повернулся и зашагал прочь. Но тут случилось непредвиденное. Выхватив откуда-то припрятанный нож, Червеуст взвился с земли, подобно дикому псу бросился на Сарумана и, откинув назад голову чародея, полоснул его ножом по горлу. Затем, отпрыгнув, убийца с воплем помчался вниз по дороге. Прежде чем Фродо успел прийти в себя и промолвить хоть слово, зазвенели три тетивы и Червеуст упал мертвым.
К удивлению и ужасу всех, кто находился рядом, тело Сарумана начал обволакивать сероватый туман[664]; медленно, словно дым от костра, туман этот поднялся высоко в небо и образовал в воздухе над Холмом подобие бледной, размытой фигуры. Фигура с мгновение повисела над головами хоббитов, повернувшись лицом к западу; но с запада дохнуло холодным ветром, туманная фигура изогнулась – и со вздохом рассеялась.
Фродо смотрел на распростертое у его ног тело с жалостью и ужасом. В убитом внезапно проступили следы разложения, словно смерть настигла его уже много дней назад. Тело на глазах съежилось; лицо сморщилось и превратилось в лоскутья кожи, легко отстающие от жутко оскалившегося черепа. Фродо поднял валявшийся рядом грязный плащ, накрыл им останки чародея и отвернулся.
– Вот и все, – сказал Сэм. – Скверный конец... Я предпочел бы этого не видеть. Но хорошо все-таки, что мы избавились от этой парочки!
– И Войне конец. Самый последний конец и, надеюсь, настоящий! – прибавил Мерри.
– Я тоже на это надеюсь, – отозвался Фродо и вздохнул. – Это был последний удар. Но кто бы мог подумать, что он настигнет нас именно тут, у дверей Котомки! Многого я чаял, многого страшился – но такого не ожидал!
– Я бы это концом называть не стал, – мрачно заметил Сэм. – Надо сперва расчистить все здешнее безобразие, а потом радоваться. А времени мы на это ухлопаем уйму, и попотеть придется, как никогда в жизни...
Глава девятая.
СЕРАЯ ГАВАНЬ
Чтобы привести Заселье в прежний вид, хоббитам действительно пришлось попотеть – но времени на обустройство ушло гораздо меньше, чем думал Сэм. На следующий день после битвы Фродо поехал в Мичел Делвинг освобождать узников, томившихся в Подвалах. Среди первых он обнаружил там несчастного Фредегара Булджера, которому прозвище Пончик теперь уже никак не подходило. Разбойникам удалось выкурить из-под земли руководимый Пончиком отряд мятежников, засевший в норах между Барсучьими Ямами и Скари[665].
– Эх, бедолага! Уж лучше бы ты отправился тогда с нами! – вырвалось у Пиппина, когда Булджера вынесли на свет.
Сам Фредегар так ослаб, что не мог сделать и шагу. Услышав голос Пиппина, он открыл один глаз и попытался изобразить на лице бодрую улыбку.
– Это что еще за юный великан с луженой глоткой? – прошептал он одними губами. – Неужели малютка Пиппин?! Слушай, какого размера у тебя теперь шляпа, а?
Нашли и Лобелию. Бедняжка! Ее вызволили из темной, узкой камеры, и стало видно, что она превратилась в старуху – вконец исхудала, одряхлела... Тем не менее гордая страдалица захотела выйти из Подвалов сама, без посторонней помощи. Когда она появилась на пороге, опираясь на руку Фродо и крепко сжимая знаменитый зонтик, – толпа так дружно завопила и зааплодировала, что Лобелия даже прослезилась. Впервые в жизни ей довелось испытать, что такое всеобщие любовь и признание. Но известия о гибели Лотто она перенести не смогла и в Котомку возвращаться не стала. Усадьба была возвращена Фродо, а сама Лобелия поселилась у своих родственников Перестегинсов на хуторе Выдолбы.
На следующий год весной бедняжка умерла – как-никак, ей было больше ста лет! Ее завещание донельзя удивило и тронуло Фродо: Лобелия отказала ему все свое состояние и в придачу состояние Лотто, с тем чтобы Фродо потратил деньги на помощь хоббитам, лишившимся крова за минувший беспокойный год. Многолетний семейный раскол закончился миром.
Старый Уилл Белоног попал в Подвалы самым первым, поэтому теперь, несмотря на то что его обижали меньше других, ему прежде всего требовалось усиленное питание – облик Бургомистра должен был соответствовать занимаемой должности! А пока господин Белоног восстанавливал форму, Фродо дал согласие выступать его полномочным представителем. Сделал он в этой роли только одно заметное дело – ограничил обязанности шерифов и уменьшил их отряды.
Мериадок и Перегрин взяли на себя труд выследить всех чужаков, оставшихся в Заселье, и вскоре вернулись с победой. Узнав о битве в Приречье, большинство южан бежало, и отряды Тана не встретили почти никакого сопротивления. К Новому Году последние разбойники, укрывшиеся в лесу, были окружены, и те из них, кто сдался сам, были помилованы; хоббиты проводили их до границ и выдворили за пределы страны.
Работы по расчистке Заселья набирали ход, и Сэм окунулся в них с головой. Когда требуется и при желании хоббиты могут трудиться как пчелки. Вот и теперь в Заселье отыскались тысячи рук, готовых взяться за дело, – от маленьких, но ловких девчоночьих и мальчишечьих до морщинистых, задубелых, стариковских. Ко дню Юла все новые казармы для полицейских, а с ними и остальные творения „людей Шарки“ раскатали по бревнышку. При этом ничего не пропало – все пошло на укрепление и ремонт старых норок, особенно кирпичи: благодаря кирпичам в норках стало уютнее и суше. А в амбарах, сараях и заброшенных норах отыскались изрядные запасы еды, утвари и пива – особенно в туннелях под Мичел Делвингом и старых каменоломнях в Скари: те просто ломились от разного добра, так что праздник Зимнего Юла[666] удалось встретить куда веселее, чем рассчитывали засельчане.
Прежде всего – еще даже новую мельницу не успели снести – были расчищены Холм, Котомка и Отвальный Ряд. Свежевырытый песчаный карьер засыпали и разровняли, а на его месте разбили большой зимний сад. В южном склоне вырыли новые норы и выложили их изнутри кирпичом. Старикан Гэмги водворился в норке под номером три и с тех пор частенько повторял, не заботясь о том, слушают его или нет:
– Плох тот ветер, который никому не приносит ничего хорошего. Я всегда это говорил! Но все хорошо, что кончается лучше, чем начиналось!
Разгорелся небольшой спор – как лучше назвать эту новую улицу? Думали о Цветущем Битвище и о Лучших Смайлах, но в конце концов, не изменив хоббичьему здравому смыслу, улицу назвали просто – Новая. Ну а что до известного прозвища Тупик Шарки, то это не более чем шутка, бытовавшая одно время в Приречье.
Больше всего пострадали засельские деревья: по приказу Шарки узурпаторы оставили Заселье совсем без зелени. Во всех Четырех Пределах деревья были безжалостно вырублены, и хоббиты переживали эту утрату тяжелее всего. Беда была в том, что такие раны долго не заживают, и Сэм понимал, что теперь, наверное, только его правнуки увидят Заселье таким, каким оно было прежде.
И вдруг в один прекрасный день – раньше Сэм был слишком занят, чтобы вспоминать о своих путешествиях, – он подумал о шкатулке, которую подарила ему Галадриэль. Он достал подарок, показал остальным Путешественникам (так их теперь называли все) и спросил их совета.
– А я все думаю – когда ты про нее вспомнишь? – сказал Фродо. – Открой же ее поскорее!
В шкатулке серела пыль, мелкая и мягкая, а в пыли лежал одинокий серебристый орешек.
– И что теперь? – спросил Сэм.
– Выбери ветреный день, развей пыль на все четыре стороны и дай этой штуке сделать свое дело, – предложил Пиппин.
– Тогда мы не узнаем, что из этого получилось, – вздохнул Сэм.
– Выбери какое-нибудь одно местечко и проверь на нем, – посоветовал Мерри.
– Госпоже Галадриэли вряд ли понравится, если я потрачу ее подарок на свой собственный сад, – рассудил Сэм. – Не один ведь я пострадал – по всем ударило.
– Тогда работай головой! Пусти в ход весь свой опыт! А когда сделаешь все, что сможешь, – используй подарок Владычицы. Пусть он поможет тебе и улучшит твою работу, – предложил Фродо. – Но не будь транжирой. Здесь не так много пыли, а ведь, наверное, каждая пылинка очень важна!
Тогда Сэм поступил так: там, где раньше стояли особенно красивые или особенно дорогие засельчанам деревья, он посадил по саженцу, оставив у корней каждого по драгоценной пылинке. Он обошел все Заселье, но никто не обижался на него за то, что больше всего времени он проводил в садах Хоббитона и Приречья. Когда работа была закончена, в шкатулке еще оставалась щепотка пыли; с ней Сэм отправился к Межевому Камню, который стоял, считай, в самом центре Заселья, и, благословив остатки пыли, развеял их по ветру. Ну а серебристый орешек он посадил на Праздничной Поляне перед входом в Котомку, на том самом месте, где росло некогда знаменитое дерево. Что-то теперь здесь вырастет?.. Всю зиму Сэм воспитывал в себе терпение, стараясь не бегать туда по три раза на дню, высматривая, нет ли чего новенького.
То, что случилось весной, превзошло самые смелые ожидания Сэма. Саженцы все до единого принялись и пошли в рост, да так быстро, словно в один год хотели вместить все двадцать. А у порога Котомки из зеленой травы поднялось красивое молодое деревце с длинными листьями и серебристой корой. В апреле оно покрылось золотым цветом. Это был самый настоящий маллорн! Чудесному дереву дивились все. Со временем этот маллорн превратился в удивительного красавца и стал знаменит на все Средьземелье. Некоторые отправлялись в далекое путешествие только ради того, чтобы взглянуть на него, – ведь это был единственный маллорн к западу от Гор и к востоку от Моря, и к тому же один из самых красивых в мире!
Вообще говоря, 1420 год в Заселье выдался исключительный. Мало того, что солнечных дней выпало вдоволь, что дождь проливался только в нужное время и шел ровно столько, сколько требовалось, – в самом воздухе, казалось, разлиты были щедрые животворящие силы, и на все месяцы этого необыкновенного года лег отблеск красоты, о какой в землях смертных обычно не имеют и понятия. Все дети, рожденные или зачатые в этот год, – а было их великое множество – росли красивыми и крепкими, а на головенках у большинства из них вились густые золотистые волосы, что вообще-то встречается у хоббитов крайне редко... Урожай собрали преизобильнейший. Юное поколение просто-напросто купалось в клубнике с молоком, а слив съедалось так много, что в траве после набега хоббитят оставались целые груды косточек – ни дать ни взять пирамиды из вражьих черепов. Весь год никто в Заселье не болел, и каждый радовался жизни, как никогда, – кроме тех, на ком лежала забота подстригать траву.
В Южном Пределе виноградные лозы, увешанные гроздьями, чуть ли не лежали на земле, урожай курительного зелья превзошел самые смелые ожидания, амбары ломились от пшеницы, а севернопредельский ячмень так удался, что пиво 1420 года надолго вошло в пословицу. Даже спустя поколение случалось, что какой-нибудь старикан, опрокинув заслуженную кружечку пива, с размаху грохнет ею об стол и довольно крякнет: „Уфф! Доброе пивко! Прямо как в четыреста двадцатом!“
Поначалу Сэм поселился вместе с Фродо у Хижинсов, но как только на Новой Улице закончились работы, переехал к отцу. В добавление к остальным заботам Сэм руководил расчисткой и ремонтом усадьбы Бэггинсов; впрочем, это у него получалось лишь урывками – он часто отсутствовал, разъезжая по всем концам Заселья и навещая посаженные им деревья.
В начале марта он как раз уехал и не знал о болезни Фродо. Тринадцатого марта старый Хижинс нашел хозяина Котомки в постели. Рука Фродо крепко сжимала камень, который обычно висел у него на шее. Фродо не то спал, не то бредил.
– Оно ушло, ушло навсегда, – бормотал он. – Вокруг темно и пусто...
Приступ, однако, миновал, и к возвращению Сэма – вернулся он двадцать пятого марта – Фродо выздоровел. Рассказывать он о своей болезни не стал никому. Надо отметить, что к этому времени работы в Котомке закончились. Мерри с Пиппином перевезли из Крикковой Лощинки мебель и вещи Фродо, и нора стала выглядеть почти как в добрые старые времена. Когда все было готово, Фродо спросил Сэма:
– Ну что, скоро ты ко мне переедешь?
Сэм слегка смутился и не нашелся что ответить.
– Если не хочешь, можешь, конечно, не торопиться, – удивился Фродо. – Но до твоего отца от Котомки рукой подать. Вдова Рамбл[667] прекрасно могла бы за ним ухаживать...
– Я не поэтому, – замялся Сэм, сильно краснея.
– Почему же?
– Все дело в Рози. В Розе Хижинс, – признался Сэм. – Бедняжке совсем не по душе пришлось, что я пропадал столько времени. Я с ней сразу не успел поговорить, и она, конечно, тоже смолчала. А потом я опять с ней не поговорил, потому что навалилась работа и надо было сначала разобраться с делами. Но теперь я улучил минутку и все сказал, а она вдруг и отвечает: „Ты и так уже потратил впустую целый год, куда ж еще тянуть?“ – „Впустую? – спрашиваю я. – Не сказал бы“. Но я ее понимаю. Я просто надвое разрываюсь, господин Фродо.
– Вот оно что, – понял наконец Фродо. – Ты собираешься жениться, а с другой стороны, и в Котомке пожить не отказался бы. Верно? Но эта задача решается проще простого! Женись как можно скорее – и перебирайся ко мне вместе с Рози. В Котомке даже самому большому семейству тесно не будет!
На том и порешили. Сэм Гэмги женился на Розе Хижинс весной 1420 года (этот год прославился еще и бесчисленным множеством свадеб) и поселился в Котомке вместе с молодой женой. Сэм считал, что ему крупно повезло. Но Фродо понимал, что на самом деле повезло не столько Сэму, сколько ему самому: во всем Заселье не сыскать было хоббита, о котором заботились бы с такой любовью, как о Фродо. Когда работы по восстановлению были расписаны по дням и часам и стали претворяться в жизнь, Фродо зажил тихо и спокойно, без помех продолжая книгу и разбирая записи Бильбо. В День Преполовения, на Свободной Ярмарке, он сложил с себя бремя власти, и старина Уилл Белоног еще семь лет председательствовал на всех засельских торжествах.
Мерри и Пиппин на первое время поселились в Крикковой Лощинке. Между Бэкландом и Котомкой установились самые оживленные связи. Два молодых Путешественника стяжали в Заселье шумный успех своими песнями, рассказами, придворными манерами и замечательными вечеринками, которые они устраивали. Их прозвали „принцами“ – на этот раз безо всякой насмешки: у всех становилось тепло на сердце, когда навстречу, смеясь и распевая песни далеких стран, ехали на своих пони два стройных хоббита в ярко сверкающих кольчугах, с разукрашенными щитами в руках. Роста они были необычайно высокого, отличались военной выправкой, но в остальном совсем не изменились, – разве что речь их стала благороднее, а сами они – жизнерадостнее и веселее, чем когда бы то ни было.
Фродо и Сэм в отличие от этих двоих сразу перешли на обыкновенную хоббичью одежду и только иногда набрасывали на плечи длинные серые плащи из тонкой чужеземной ткани, застегивая их у горла драгоценными брошками. Кроме того, Фродо не снимая носил на груди какой-то прозрачный камень и часто дотрагивался до него пальцем.
Все шло как нельзя лучше – но будущее обещало быть еще лучезарнее. Сэм с головой погрузился в работу и семейные радости: он был счастлив так, как только может быть счастлив хоббит. Целый год счастье Сэма было почти безоблачным; омрачало его только смутное беспокойство за хозяина. Фродо незаметно ушел от всех дел, и Сэму больно было видеть, как мало славы выпало на его долю в родных краях[668]. О подвигах и приключениях Фродо не знал почти никто – да, сказать по чести, и знать не хотел. Все уважение, все почести доставались блестящим Перегрину и Мериадоку, а с ними заодно Сэму (правда, Сэм своей славы так и не заметил). А осенью на горизонте замаячила тень былых невзгод.
Однажды вечером, заглянув к хозяину в кабинет, Сэм увидел, что Фродо выглядит странно. Он был очень бледен, глаза его смотрели куда-то вдаль и, казалось, видели что-то нездешнее.
– Что случилось, господин Фродо? – бросился к нему Сэм.
– Я ранен, – ответил Фродо. – Ранен, и рана эта никогда не заживет по-настоящему.
Но ему удалось взять себя в руки, и приступ, казалось, прошел, а на следующий день Фродо опять был самим собой. Сэм не сразу сообразил, что случилось все это шестого октября. В этот день исполнилось ровно два года с того памятного вечера, когда в лощинке на склоне Пасмурника сгустилась непроглядная тьма.
Время шло своим чередом; наступил год 1421-й. В марте Фродо снова заболел и с большим трудом скрыл это от Сэма – он знал, что у Сэма хватает других забот. Двадцать пятого марта – Сэм радовался: надо же, именно двадцать пятого! – Рози разрешилась первым ребенком.
– Я прямо в тупике, господин Фродо, – пожаловался Сэм. – Мы собирались назвать его Фродо, с вашего позволения, но оказалось, что имя нужно не ему, а ей! Вообще-то она славная девчушка и пошла в мать, а не в отца, так что ей повезло. Только вот с именем – прямо загвоздка!
– Чем же тебе не нравится наш старый добрый обычай? – отозвался Фродо. – Выбери название какого-нибудь цветка, вроде той же розы, – и готово! У половины засельских девчонок такие имена. Чего ж лучше?
– Наверное, вы правы, господин Фродо, – согласился Сэм. – В дальних странах мне доводилось слышать много всяких удивительных имен, но все они чересчур уж торжественные, чтобы их, так сказать, носить каждый день и протирать в коленках. А тут еще Старикан. „Слышь, – говорит, – назови ее как покороче, чтобы, значит, не обрывать на середине, когда кликать будешь!“ Но если это будет цветочное имя, то можно и длинное – был бы цветок покрасивее. Видите ли, очень уж она хорошенькая, а вырастет – будет и того лучше.
Фродо немного подумал.
– Как насчет эланор, „солнечной звездочки“? Помнишь те маленькие золотые цветочки, которые растут в траве Лотлориэна?
– В самое яблочко попали, хозяин! – вскричал Сэм с восторгом. – То, что надо!
Маленькой Эланор исполнилось уже почти полгодика, а лето 1421-го уже почти превратилось в осень, когда в один прекрасный день Фродо позвал Сэма к себе в кабинет.
– В четверг день рождения Бильбо, Сэм, – сказал он. – Старик все-таки побил Геронтиуса Тукка. Ему исполняется сто тридцать один год!
– Вот это да! – воскликнул Сэм. – Он у нас просто чудо!
– Так вот, Сэм, – продолжал Фродо. – Надо, чтобы ты переговорил с Рози и узнал, сможет ли она какое-то время обойтись без твоей помощи. Я хочу, чтобы ты поехал со мной. Не удивляйся! Мне известно, что дальние путешествия тебе теперь заказаны... – В голосе Фродо слышалась грусть.
– Да как сказать! Боюсь, впрочем, что вы правы, господин Фродо.
– Это понятно. Но не грусти! Ты все-таки сможешь немного проводить меня. Скажи Рози, что отлучишься всего на каких-нибудь две недели и непременно вернешься в добром здравии.
– Будь моя воля, я проехался бы с вами до самого Ривенделла. Уж больно хочется повидать господина Бильбо, – вздохнул Сэм. – Но если посмотреть с другой стороны, меня теперь тянет только в одно место на всем белом свете, и это место – здесь. Я просто надвое разрываюсь!
– Бедняга Сэм! – вздохнул Фродо. – Могу себе представить... Но потерпи, скоро твои муки кончатся. Ты задуман крепким и цельным, и ты никуда от этого не денешься.
Весь следующий день, а то и все два дня, Фродо с Сэмом провели в кабинете, пересматривая бумаги и записи. Затем Фродо отдал Сэму ключи от Котомки. Среди прочего имущества была и книга – большая, в гладком кожаном переплете алого цвета. Страницы в книге были исписаны почти все, за исключением двух-трех последних. Вначале их покрывала беспорядочно скачущая мелкая, тонкая вязь, какой обычно писал Бильбо; но вскоре вязь уступала место твердому, летящему почерку Фродо. Этот почерк шел уже до самого конца. Книга честь по чести разделялась на главы, но глава 80-я оставалась незаконченной. Названий у книги было много – они следовали друг за другом, но, кроме последнего, все были перечеркнуты:
Мой дневник.
Неожиданное путешествие.
Туда и обратно и что случилось потом.
Приключения пяти хоббитов.
Повесть о великом Кольце,
составленная Бильбо Бэггинсом
по его собственным впечатлениям
и по рассказам друзей.
Как мы участвовали в Войне за Кольцо.
На этом почерк Бильбо кончался, и выведенная рукой Фродо последняя, неперечеркнутая запись гласила:
НИСПРОВЕРЖЕНИЕ ВЛАСТЕЛИНА КОЛЕЦ
и
ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРОЛЯ
глазами Маленького Народа.
Воспоминания Бильбо и Фродо,
уроженцев Заселья, дополненные рассказами друзей
и сверенные с учением мудрых,
а также Выдержки из Книг Предания,
переведенные хоббитом Бильбо в Ривенделле.
– Гляди-ка, оказывается, вы ее почти закончили, господин Фродо! – воскликнул Сэм. – Крепко же вы над ней поработали!
– Я совсем закончил ее, Сэм, – поправил Фродо. – Дело за тобой.
Двадцать первого сентября Сэм и Фродо вместе отправились в дорогу. Фродо ехал на том самом пони, что привез его домой из Минас Тирита (теперь этого пони звали Бродягой), а Сэм – на своем любимце Билле. Стояло ясное, золотое утро. Куда они направляются, Сэм не спрашивал: ему казалось, что он догадывается и так.
Хоббиты свернули на Амбарную дорогу и холмами направились к Лесному Углу. Они не погоняли своих лошадок, и те шли, как им хотелось, – то быстрее, то медленнее. На ночь остановились в Зеленых Холмах, а к вечеру следующего дня дорога, полого спускавшаяся в долину, вошла в тень первых деревьев.
– Не за этим ли деревом вы прятались, когда мы в первый раз повстречали Черного Всадника, а, господин Фродо? – спросил Сэм, показывая на обочину. – Трудно и поверить, что это был не сон!..
Уже настал вечер и на востоке замерцали первые звезды, когда хоббиты миновали памятный им поваленный дуб, свернули на тропу в зарослях орешника и спустились по ней с холма. Сэм ехал молча, глубоко уйдя в воспоминания, и не сразу услышал, что Фродо тихонько мурлычет под нос старую дорожную песню. Только слова были не совсем те, что прежде:
Привычный тракт, что прост и прям,
Чудес не обещает нам.
Но стоит за угол свернуть –
И пред тобою ляжет путь,
Доселе спрятанный от глаз,
Хоть мимо ты ходил не раз.
Настанет день – и я шагну
В ту неизвестную страну,
Куда ведет тот тайный ход –
На Запад или на Восход,
Откуда тысячи дорог
Берут неведомый исток.
И вдруг снизу, из долины, словно в ответ песне, донеслось:
А! Элберет Гилтониэль![669]
силиврен пенна мириэль
о менел аглар эленат,
Гилтониэль, А! Элберет!
Нам светит твой бездонный свет.
Изгнанник, пой, настрой свирель!
Во мраке смертных стран, вдали[670],
Твой свет забыть мы не смогли –
Глядим на Запад, и для нас
Твой звездный светоч не погас!
Фродо и Сэм остановились и молча ждали в мягком сумраке леса, покуда за стволами не забрезжило мерцание и навстречу хоббитам не показалась кавалькада всадников.
Впереди ехал Гилдор в сопровождении благородных эльфов; за ним, к удивлению Сэма, следовали Элронд и Галадриэль. Плечи Элронда покрывала серая мантия, во лбу горела звезда, в руке он держал серебряную арфу, а на пальце у него сверкало золотом кольцо с большим синим камнем – Вилия, самое могущественное из Трех. Галадриэль ехала на белой лошади; ее одеяние походило на тонкие облака вокруг луны, и казалось, что Владычицу окружает сияние. На пальце у нее поблескивала Нения[671] – мифриловое кольцо с алмазом, искрящимся, как звезда в морозном небе. За ними, клонясь головой к шее маленького серого пони, медленно трусил дремлющий Бильбо[672].
Элронд с великой серьезностью ласково приветствовал хоббитов, а Галадриэль одарила их улыбкой.
– Я слышала, что ты употребил мой подарок на доброе дело, достойный Сэмуайз, – молвила она. – Отныне на Заселье почиет благословение, и край твой будет любим и почитаем, как никогда прежде.
Сэм низко поклонился, но слов для ответа не нашел. Он совсем позабыл, как прекрасна Владычица Лориэна!
Бильбо поднял голову и открыл глаза.
– Привет, Фродо! – воскликнул он. – Поздравь меня! Я обставил Старого Тукка! Ну, с этим теперь покончено. Теперь я снова готов к путешествию! Ты как – едешь?
– Еду, – ответил Фродо[673]. – Хранители Кольца не должны разлучаться.
– Куда же вы едете, хозяин? – закричал Сэм, хотя уже знал ответ.
– В Гавань, Сэм, – ответил Фродо.
– Но ведь я же не могу с вами ехать!
– Увы, Сэм! Не можешь. По крайней мере пока. Ты проводишь меня до Гавани – и все. Правда, тебе тоже довелось побывать Хранителем Кольца – неважно, что на малый срок. Может, придет и тебе время последовать за мной. Не надо горевать, Сэм! Нельзя же вечно разрываться надвое! Теперь этому настал конец. Ты успокоишься и проживешь много, много счастливых лет. Тебя ждет много разных дел. Ты будешь радоваться, работать... просто жить, наконец!