Главная | Обратная связь

Большевистское и фашистское отношение к элитам

Отношение итальянских фашистов к модернизации можно обозначить как про­межуточное между позициями национал-социалистов и большевиков. Оно было, с одной стороны, более оптимистичным, чем позиция национал-социалистов, но с другой стороны, в нем присутствовали пессимистические ноты, которых не бы­ло у большевиков. Либеральная парламентаристская система работала в Италии хуже, чем где-либо в Западной Европе, поэтому и критика парламентаризма в Италии была особенно остра. Здесь очень рано начались поиски альтернативы парламентско-демократической системе. Вопрос об обновлении, о возрождении правящей элиты был в Италии начала XX в. особенно насущным. Анализируя механизм образования элиты, итальянские мыслители достигли примечательных результатов.

Многие мыслители из других европейских стран работали над сходными про­блемами и тоже создавали модели, по которым можно было бы заново создавать элиты. Однако в Италии критика существующей системы должна была иметь особенно весомые политические последствия, так как социально-политическая структура Италии отличалась необычайной лабильностью. Из-за этой лабильно­сти Италии пришлось сыграть роль сейсмографа, особенно чувствительного к определенным политическим процессам в новой Европе. Возможно, поэтому Италия и стала первой европейской страной, в которой к власти пришло анти-парламентаристское, праворадикальное массовое движение, ставившее целью обновление правящей элиты.

⁸ SchifrinA. Wandlungen des Abwehrkampfes // Die Gesellschaft, 4, 1931, S. 409 f.

Для большевиков иерархически-элитарный принцип представлялся идеалом „реакционного", отмирающего класса. Идеал равенства они считали единствен­но возможной и оправданной целью массовых революционных движений. Эту веру большевики унаследовали от дореволюционной русской интеллигенции.

Русская интеллигенция, сама будучи элитой нации, считала, что кризис, в ко­тором находилась Россия на рубеже веков, можно преодолеть не путем создания новой, сильной и жизнеспособной элиты, а путем отказа от каких бы то ни было элит. Русская этика - этика эгалитаристская и коллективистская, пишет эмиг­рантский историк Георгий Федотов. Из всех форм справедливости равенство для русских - на первом месте⁹.

Чувство вины русской интеллигенции перед собственным народом, возмуще­ние социальными несправедливостями достигали беспримерной интенсивности. Простой народ идеализировался русской интеллигенцией как воплощение добра. Все понятия, все культурные достижения, недоступные пониманию угнетенных классов, отбрасывались как излишние и безнравственные.

„Долгое время у нас считалось почти безнравственным отдаваться философ­скому творчеству, - пишет философ Николай Бердяев, - в этом роде занятий ви­дели измену народу и народному делу. Человек, слишком погруженный в фило­софские проблемы, подозревался в равнодушии к интересам крестьян и рабочих"¹⁰.

Представители интеллигенции сами себя считали лишними - коль скоро им не удавалось все силы отдавать на служение народу.

Большевики унаследовали от русской революционной интеллигенции убеж­дение, что „истинная" революционная партия непременно должна бороться за свержение любой элиты, против самого иерархического принципа. Правда, у большевиков было определение партии как „авангарда рабочего класса", но оно существенно отличалось от фашистского понятия элиты. Цель авангарда - по крайней мере, в теории - проведение в обществе эгалитарного принципа, а не нового иерархически-элитарного. Несмотря на тот факт, что общество, постро­енное большевиками после революции, все-таки носило иерархический харак­тер, идее равенства в большевистской идеологии по меньшей мере до начала 1930-х гг. придавалась высочайшая ценность.

Хотя большевики установили беспримерный по своей жесткости деспотичес­кий режим, сами себя они продолжали считать защитниками угнетенных и обез­доленных. Тем самым они остались верны некоторым традиционным европей­ским представлениям, восходящим к Ветхому и Новому Завету. Правда, больше­вики грубо подавляли любые конфессиональные объединения. Но при этом они

⁹ Федотов Г. Народ и власть // Вестник Российского Студенческого Христианского Движения, 94, 1969. С. 89.

¹⁰ Бердяев Н.А. Философская истина и интеллигентская правда / Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М. 1991. С. 12.

сами претендовали на то, что смогут честнее и эффективнее, чем церковь, отста­ивать идеалы социальной справедливости и равенства. Национал-социалисты, напротив, совершенно отказались от этих идей. И их враждебность по отноше­нию к исходному европейскому образу человека привела к тому, что их самих в конце концов стали считать врагами всего человечества. Это обстоятельство лег­ло в основу одного из самых противоестественных во всемирной истории альян­сов - союза англосаксонских демократий со сталинским режимом, режимом, го­ра трупов под которым была ничуть не меньше, чем под Третьим Рейхом. При этом не следует забывать, что западные державы первоначально позволяли себе заигрывание с Гитлером. Гитлер разыгрывал роль защитника Европы от больше­вистской угрозы, и поначалу ему вполне удалось убедить некоторых западных политиков. Однако в конце концов в Лондоне и Париже поняли, что Гитлер не способен к самоограничению, что вероломство относится к числу его основных принципов. Уже в 1936 г. - то есть во времена западной политики умиротворе­ния - это заметил немецкий социал-демократ, биограф Гитлера Конрад Хейден. Он писал: _„ Гитлер не тот человек, с которым находящийся в здравом уме станет заключать договоры, это - явление, которое можно или победить или быть по­верженным им"¹¹.

К пониманию этого обстоятельства в Лондоне пришли в 1940 г., когда руково­дство правительством перешло к Черчиллю. Когда в июне 1941 г. началась война Германии против Советского Союза, Черчилль, с 1917 г. принадлежавший к чис­лу самых радикальных антикоммунистов, ни минуты не сомневался, какую из двух деспотий следует поддерживать Великобритании.

Эрнст Нольте, которого никак невозможно подозревать в симпатии к больше­викам, пишет по этому поводу: „Советский Союз, невзирая на ГУЛАГ, был бли­же западному миру, чем национал-социализм с его Освенцимом"¹².