Главная | Обратная связь

Особое мнение судьи Ковлера, к которому присоединилась судья Штайнер

Я сожалею, что не могу присоединиться к непрочному большинству в этом постановлении.

Данное дело касается не только личной ситуации Заявителя, но также важнейших вопросов судебной этики как таковой. В отличие от последователей «чистой теории права», я не считаю, что правовые вопросы можно отделить от этических и моральных проблем и, что Конвенция и национальное законодательство можно анализировать только номинально.

В пункте VI о «Свободе выражения мнения» резолюции по вопросам судебной этики, принятой на Пленарном заседании нашего Суда 23 июня 2008 г., говорится в: «Судьи осуществляют свободу выражения мнения в манере соответствующей их высокому статусу. Они должны воздерживаться от публичных высказываний или замечаний, которые могут подорвать авторитет суда или породить обоснованные сомнения в его беспристрастности». Применив этот принцип к себе, мы должны затем применить его к нашим коллегам в других судах, которые также связаны подобными обязательствами, а именно законами о статусе судей и Кодексами судебной этики, принятыми судебными сообществами (см. пункты 43-44 настоящего постановления). Таким образом, законы и профессиональная этика являются общим основанием при оценке поведения судей.

В своём решении о неприемлемости по делу «Питкевич против России» (Pitkevich v. Russia) (№ 47936/99, 8 февраля 2001 г.) - в котором речь шла об увольнении судьи, которая злоупотребляла своими полномочиями из религиозных побуждений - Суд, проанализировав увольнение Питкевич, заключил, что судьи, не будучи рядовыми государственными служащими, тем не менее, являются частью публичной власти. Судья имеет определённые обязанности в отношении отправления правосудия, сфере, где государство осуществляет суверенные права. Таким образом, судья непосредственно участвует в осуществлении власти в соответствии с законодательством и выполняет обязанности, существующие для защиты общих интересов государства. В деле Питкевич Суд пришёл к выводу, также как и по делу Пеллегрин против Франции (Pellegrin v. France [БП], № 28541/95, ЕСПЧ 1999-VIII) о том, что спор по поводу увольнения судьи, не касался её «гражданских» прав или обязанностей в соответствии со статьей 6 Конвенции, и, что её увольнение преследовало законную цель с точки зрения пункта 2 статьи 10 Конвенции с тем, чтобы защитить права других лиц и обеспечить авторитет и беспристрастность правосудия.

Даже если исходить из того, что настоящее дело разительно отличается от дела, упомянутого выше, возникает схожая проблема, касающаяся границ свободы выражения мнения судей.

Из практики Суда известно, что статус госслужащего не лишает вовлечённое лицо защиты по статье 10. В своём постановлении по делу «Гужа пр. Молдовы» (Guja v. Moldova), Большая Палата вновь констатировала, что «защита статьи 10 распространяется на рабочее место вообще и госслужащих, в частности» (см. «Гужа»[БП], № 14277/04, § 52, ЕСПЧ 2008-...; см. также дело Фогта, 26 сентября 1995 г., § 53, Серия A № 323; дело Вилле [БП], № 28396/95, § 41, ЕСПЧ 1999-VII; дело Ахмеда и других, 2 сентября 1998 г., § 56, Отчёты о постановлениях и решенияхFuentes Bobo v. Spain), № 39293/98, § 38, 29 февраля 2000 г.). Однако право на свободное выражения мнения как таковое небезгранично, и Суд в том же постановлении по делу Гужа предостерегает против полностью «разрешительного» прочтения статьи 10: «В то же самое время, Суд осознаёт, что служащие имеют перед своим работодателем долг лояльности, сдержанности и осмотрительности. Это особенно справедливо в случае с госслужащими, поскольку сам характер государственной службы предполагает, что госслужащий связан долгом лояльности и осмотрительности»(см. дела Гужа§ 70; Фогта § 53; Ахмеда и других § 55,упомянутые выше, и дело «Де Диего Натриа пр. Испании» (De Diego Natria v. Spain), № 46833/99, § 37, 14 марта 2002 г.). В настоящем постановлении Суд воспроизводит эту аргументацию (см. пункт 85), но игнорирует его развитие в деле Гужа, и таким образом, я обязан повторить следующее заключение из пункта 71постановления по делу Гужа (поскольку в некоторых случаях такое упущение может быть весьма значительно): 1998-VI; «Фуентос Бобо пр. Испании» (

«Поскольку миссия госслужащих в демократическом обществе состоит в помощи Правительству исполнять его функции, и поскольку общественность вправе ожидать, что они будут помогать, а не препятствовать демократически избранному Правительству, долг лояльности и сдержанности приобретает особую значимость в их случае (см., mutatis mutandis, дело Ахмеда и других, упомянутое выше, § 53). Кроме этого, в силу особенностей своего положения, госслужащие часто имеют доступ к сведениям, которые Правительство, по различным законным причинам, может быть заинтересовано хранить в секрете. Посему, госслужащие всегда крепко связаны долгом осмотрительности».

Обращаясь к настоящему делу, я бы подчеркнул, что Квалификационная коллегия судей г. Москвы обвинила Заявителя в «раскрытии конкретной фактологической информации, касающейся уголовных разбирательств в отношении Зайцева, до того, как постановление по этому делу вошло в законную силу» (пункт 34). Давайте вспомним, что тот уголовный процесс касался действий г-на Зайцева в качестве следователя в крайне деликатном деле о широкомасштабной коррупции, и, что это дело по-прежнему находится на стадии рассмотрения. Очень странно, что в этой связи Суд заключает: «Суд, в этом отношении, не видит ничего в трёх оспоренных интервью, что послужило бы основанием для исков о «раскрытии»» (пункт 91). Даже если признать, что высказывания о деталях рассматриваемого дела, по которому Заявитель была судьёй, не являлись разглашением секретной информации, их довольно трудно рассматривать как оценочные суждения. Суд, как видно, оправдывает такое поведение:

«Нет сомнений [sic! – AK] в том, что, действуя таким образом, она подняла значимую тему, вызывающую интерес общественности. В демократическом обществе всегда должна сохраняться возможность открытого обсуждения подобных тем. Её решение обнародовать эту информацию было основано на её личном опыте и было принято только после того, как ей было воспрепятствовано в участии в судебном разбирательстве в своем официальном качестве» (пункт 94).

Необходимо подчеркнуть, что «после того, как ей было воспрепятствовано в участии в судебном разбирательстве в своем официальном качестве», [она] участвовала в качестве судьи в нескольких других уголовных делах (пункт 16), и её полномочия не были прекращены на этой стадии, а лишь приостановлены на два месяца накануне выборов и по её собственной просьбе. Ничто не указывает на то, что она была освобождена от своего обязательства соблюдать судейскую этику и свои обязательства по профессиональной осмотрительности. Однако Заявитель злоупотребила своим иммунитетом кандидата, раскрыв определённую фактическую информацию относительно уголовного разбирательства деликатного дела до того, как постановление по этому делу вступило в законную силу».

Для Суда такое, назовём его «необычным» (для действующего судьи), поведение оправдано тем обстоятельством, что, во время, когда она делала свои высказывания, Заявитель была вовлечена в предвыборную кампанию: «высказывания на политические темы… заслуживают особой защиты по статье 10» (пункт 95). Таким образом, если кто-либо желает свести личные счёты, безопаснее делать это во время предвыборной кампании, поскольку в этом случае даже раскрытие профессиональной информации и информации ограниченного пользования «не должно рассматриваться как ничем необоснованный личный выпад, а скорее как добросовестное толкование вопроса, имеющего огромную общественную значимость» (пункт 95).

Этот вывод, который является более чем «разрешительным», контрастирует с другим: «... Суд считает обязательным для госслужащих, работающих в судебной сфере, чтобы они демонстрировали сдержанность при осуществлении своей свободы выражения мнения во всех делах, где авторитет и беспристрастность правосудия могут быть поставлены под вопрос...» (пункт 86). Раскрытие госслужащими информации, полученной в ходе своей работы, даже по вопросам, представляющим общественный интерес, должно рассматриваться с поправкой на их долг лояльности и осмотрительности. И вновь, я бы подчеркнул, что в деле Гужа (упомянутом выше, §§ 72-78) Суд постановил, что, при решении вопроса о том, заслуживает ли извещение о незаконном поведении или нарушениях на рабочем месте защиты по статье 10, необходимо принимать во внимание наличие у конкретного госслужащего других эффективных средств противодействия правонарушению, которое он или она намерены вскрыть, например, сообщив о нём своему начальнику или другой компетентной инстанции... Заявитель предпочла сделать это публично несколько месяцев спустя, во время своей предвыборной кампании (см. пункт 19), и только после этого она подала жалобу в Высшую квалификационную коллегию судей (см. пункт 24): очевидно, что это было сделано для достижения своих личных целей, как и утверждало государство-ответчик.

Важно, что все обвинения Заявителя относительно процессуальных нарушений во время её участия в уголовном деле в отношении г-на Зайцева были рассмотрены независимым судьёй из системы коммерческих судов, и были отклонены как необоснованные, потому что Заявитель не смогла подтвердить заявленные факты. С остальными высказываниями Заявителя, сделанными в ходе интервью в СМИ, например «суды превращаются в инструмент сведения политических, коммерческих или просто личных счетов», можно было бы легко примириться, если бы они исходили от журналистов или профессиональных политиков, но не от судьи, работающего в той же судебной системе, в которой она проработала 18 лет. Главным моральным аспектом этой истории является то, что своим поведением бывший судья Кудешкина исключила себя из сообщества судей ещё до применения дисциплинарного взыскания. Таким образом, меры, применённые в отношении Заявителя, и законная цель защиты авторитета правосудия с точки зрения пункта 2 статьи 10 Конвенции (см. дело Фогта,упомянутое выше, § 53) были сбалансированными. Эти меры были «предписаны законом» (см. пункты 45-47 постановления), преследовали законную цель, как указано в последнем предложении пункта 2 статьи («предотвращение разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия» и были «необходимы в демократическом обществе», оставляя национальным органам власти определённую свободу усмотрения при определении соразмерности оспоренного вмешательства вышеупомянутым целям (см., среди других источников, дело Фогта, упомянутое выше, § 53).

Суд обратил внимание на «охлаждающий эффект», который страх наказания оказывает на осуществление свободы выражения мнения». Боюсь, что «охлаждающий эффект» этого постановления может состоять в создании впечатления, что необходимость защитить авторитет правосудия гораздо менее значительна, чем необходимость защитить право госслужащих на свободное выражение мнения, даже если намерения bona fide госслужащего не доказаны. Я глубоко скорблю в связи с выводами Суда. Я надеюсь, что мои глубокоуважаемые коллеги простят мне эту свободу выражения мнения.