Главная | Обратная связь

Париж, июнь 1943 года.

 

Короткий сон не принес облегчения, и уж тем более забвения. Тому снился Арлекин с картины Пикассо[12]. Он вдруг ожил и начал танцевать; кружился, то удаляясь, то приближаясь. Когда он оказывался достаточно близко, получалось разглядеть на нем маску, почти незаметную издали. Она прилегала плотно, словно вторая кожа, да и жила сама по себе, представая в разных ипостасях, меняя эмоции с невероятной скоростью. Когда Арлекин в один прыжок оказался на расстоянии вытянутой руки, Том сдернул маску, хотя до последнего опасался, что это будет живая кожа, которую придется отдирать вместе с мышцами. Он не знал, кого ожидал увидеть за белоснежной от грима жесткой кожей и увидел… себя, улыбающегося одной стороной лица.

Том тут же проснулся. Он вскинулся, отирая пот со лба, и снова упал на подушку, от которой одно лишь название осталось, настолько она была прохудившейся. Уткнулся лицом в нее, застарелый запах перьев ударил в нос. Если лежать так достаточно долго, можно задохнуться? Он снова попытался уснуть, но лишь ворочался с боку на бок. Улечься поудобнее не получалось. Комки в матрасе, казалось, камнями выпирали из-под тонкой ткани. А еще перед глазами всплывала жутковатая маска из сна и собственное перекошенное лицо. Что это? Commedia dell'arte[13], порожденная больным воображением? Или просто давно увиденная картина из прошлой жизни?

Том провел ладонью по лицу. Щека все еще припухшая, глаз заплыл и почти не видел. Правая рука тоже немного побаливала. После того, как его привели сюда, пришел врач и осмотрел, дал обезболивающее. Оказалось, что вывиха все же не было. А задница, на удивление, уже спустя пару дней не болела. Его даже не порвали. Лучше бы там была кровоточащая рана, это не так унизительно. В изнасиловании без травм есть какая-то доля добровольности жертвы. Унтерштурмфюрера Том не видел, но очень надеялся, что тот выглядит не лучше. Уж нос у него теперь будет не таким прямым.

Несколько дней Тома не трогали. Еще раз приходил врач, ощупывал плечо, осмотрел глаз, который уже почти не болел, но выглядел вряд ли намного лучше. Раньше Том радовался, что раны на нем заживают быстро, а теперь хотелось быть больным подольше. Но организм исправно выполнял свою основную функцию – приходил в норму.

Остальные, находящиеся вместе с Томом в этой странной тюрьме, долгое время поглядывали на него со злостью, если не с ненавистью. Потому что ему не приходилось раздвигать ноги перед всеми охранниками. Тома выделяли среди остальных, а это никому не понравится. Но после того, как он пришел в таком состоянии, избитый и изнасилованный, проявилось сочувствие. Теперь они в одной лодке. Теперь все как положено: их трахают, и Тома трахают. Люди не любят исключений и стараются это донести всеми возможными способами. И если будучи свободным, можно не обращать внимания на это, то тут же остро ощущается, когда находишься в изоляции. Почему Том не задумался об этом раньше? Теперь понятно, почему его обходили стороной, словно прокаженного. Хотя и он сам не стремился завести здесь друзей. Ему было противно все в этом помещении, в том числе и находящиеся в таком же, как и он, положении, люди. Поначалу, когда их после ареста привезли сюда, встречались знакомые лица, но все, с кем он близко общался на свободе, погибли. Оставалась только Эмми. Да и ее уже нет.

 

В один из дней в подвал вошли два манна, которые окриками и пинками выгнали арестантов в коридор и вооружили инвентарем уборщиков. Том, хмыкнув, взял ведро с водой и тряпкой. Их распределили по этажам, выделив каждому приличный кусок работы. И подстилки, и прислуга, очень удобно. Том принялся мыть окно, яростно натирая стекла, жалея, что это не лицо эсесовца, а в руках у него не кастет.

Из окна открывался вид на плац, хотя это всего лишь площадь перед зданием, но поскольку здесь устроили штаб, то потребовалось и место для тренировок. Строевым маршем там никто не занимался в данный момент, только несколько эсесовцев разминались. Один бросал ножи в мишень, другой разрабатывал удар, еще двое сошлись в рукопашной. Жаль, что перед окном площадь, иначе была бы возможность спрыгнуть с третьего этажа и сбежать. Шанс, что он не сломает себе ноги, все же был. Возможно, он бы успел, хотя чуть поодаль остался охранник, зорко следивший за каждым движением. Но оставалось лишь драить это окно и не тешить себя ложными надеждами.

Один из дерущихся на плацу уложил второго на лопатки и победно вскинул руки, затем помог побежденному подняться, хлопнул по плечу и они, смеясь, двинулись к зданию. Том узнал победителя – унтерштурмфюрер. Эсесовец будто почувствовал, что за ним наблюдают. Том едва не отшатнулся от окна, не хотелось привлекать к себе внимание, но было поздно, его заметили. Крис отсалютовал Тому и остановился, словно размышляя, затем подозвал одного из своих и что-то сказал. И снова поднял взгляд, улыбаясь с каким-то предвкушением. Через пару минут Тома окликнул охранник и кивнул на другого эсесовца, подгоняя следовать за ним.

Оказавшись на плацу, Том сощурился от яркого солнца и вдохнул полной грудью. Свежий воздух даже немного опьянял. Крис стоял поодаль, уперев руки в бока, словно хозяин, благосклонно разрешивший рабу увидеть солнечный свет. Эсесовец, как с некоторым удовлетворением отметил Том, выглядел помятым после их драки. Перебитый нос с расходящимися от него под глаза темными пятнами, которые, к сожалению, почти рассосались.

– Держи, – Крис подошел и сунул ему кинжал с черной рукояткой. Серебряный, с неизменным орлом и выгравированной вдоль лезвия надписью: "Meine Ehre Heisst Treue"[14].

– А если я убью тебя? – Том сжал рукоятку, проверяя, как она лежит в руке. Стоило признать, что идеально. Давно он не держал в руках оружие. Крис снял промокшую от пота рубашку, показушно подбросил несколько раз в воздухе свой кинжал.

– Попробуй, – сказал он и что-то крикнул на немецком своим людям, собравшимся на площади. Многие рассмеялись. Том стиснул зубы. Такой вызов он не мог не принять. Крис ему подмигнул и принял стойку. Он поманил пальцами, чтобы Том делал первый шаг. И тот сделал. Ярость и так долго копилась, а сейчас и вовсе кружила голову. Прекрасный повод дать ей выход. Том понимал, что нужно немного успокоиться, чтобы с более холодным разумом вступать в поединок, но у него не получилось. Можно ведь и ярость использовать себе на пользу. Он бросился вперед, прощупывая почву. И еще раз, пытаясь порезать блестящую от пота кожу. Крис умело уворачивался. Эсесовцы подбадривали своего командира резкими выкриками.

Том глубоко вдохнул. Нужно понять стиль противника, изучить его манеру двигаться, нападать, защищаться. Драка на ножах была одним из любимых развлечений среди его друзей. И Том часто выходил победителем. Но сейчас не все так просто, перед ним не студент, а тренированный солдат. Крис шире в плечах и сильнее, зато Том более гибкий и верткий, за что его частенько поддразнивали раньше. Но сейчас это было преимуществом.

Они кружили, делая ложные выпады. Том немного успокоился, злость больше не затмевала разум. Он исследовал противника. Конечно, понятно, что в случае победы его просто расстреляют, но уж по крайней мере пустить кровь эсесовцу он просто обязан.

Том отметил, что при нападении, Крис немного приподнимает левую руку. Поэтому когда тот бросился при ложном отступлении, Том полоснул лезвием по ребрам. Крис широко улыбнулся, перебросил нож из одной руки в другую и обратно, и сделал резкий выпад. По плечу Тома чиркнуло лезвие, и еще раз.

– Ну что, сдаешься? – Крис самоуверенно улыбнулся. Том вместо ответа бросился на него, нырнул вбок, с разворота сбивая с ног, падая сверху, и приставил к его горлу кинжал. Со стороны послышались окрики, Крис им что-то ответил, не отрывая взгляда от Тома.

– Может, это тебе стоит признать поражение?

– Не думаю, – ухмыльнулся Крис. – Если бы сейчас была настоящая драка, то у тебя бы в боку зияла дыра.

Том почувствовал, как упирается в него острие.

– Но ты бы тоже лежал с перерезанной глоткой. И кто знает, чей кинжал быстрее. Хочешь проверить?

Соблазн вжать лезвие посильнее было столь велико, что Том с трудом сдержался, но алую полосу на шее все же оставил. Потом резко поднялся и отбросил кинжал в сторону, а сам направился обратно в здание. Рука немного разболелась, однако настроение чуть поднялось. Мысль, что он все же достал этого эсесовца, приятно грела сердце. Хотя Том и понимал, что это всего лишь иллюзия. Поединок не решил, кто прав, а кто виноват. Для эсесовца это была игра, развлечение. Для Тома – возможность что-то доказать. Знать бы еще, кому.

До недомытого окна он так и не дошел, его нагнал Крис и втолкнул в первую же попавшуюся комнату, вжал в стену.

– Как же сложно было удержаться и не трахнуть тебя прямо там, – проговорил Крис, прикусывая шею и запуская руку в штаны, впиваясь пальцами в ягодицы. – Развернись.

Том равнодушно развернулся и попытался не зажиматься.

– Черт, смазать нечем! – выругался эсесовец. – Ладно, придется слюной.

Он сплюнул себе на ладонь, обвел влажными пальцами анус и тут же приставил свой член, нажимая. Том сцепил зубы и вжался лбом в стену. Почти насухую было больно, но Том терпел. Крис, приноровившись, задвигался, прикусывая его плечо.

Вскоре все закончилось. Том оттолкнул Криса, огляделся и чуть нахмурился.

– Снимай рубашку, – сказал он. Крис удивился, но послушался. Том выхватил ее и тщательно вытер вытекающую сперму, а потом сунул комок ткани ему в руки, натянул штаны и вышел из комнаты. Что бы там ни было, но работа все еще ждет.

– Ты! – тут же ринулся за Томом Крис и схватил за предплечье.

Том дернулся, освобождаясь от хватки. Поединок не прошел бесследно, в крови как всегда взыграл адреналин, даже только что произошедшее в той комнате не умалило шальной наглости. Чертов эсесовец сначала дал глотнуть воздуха, а затем снова уткнул носом в стену, желая показать свою власть. И Том позволил это сделать! Почему-то это лишь прибавляло злости.

– Что? – огрызнулся Том.

– Ты это отстираешь, – Крис сунул ему в руки рубашку, которую использовали в самом неприглядном смысле.

– Да пошел ты!

– Мне больше нравилось, когда ты так покорно зад подставлял.

– В прошлый раз ты говорил обратное, – сказал Том и швырнул злосчастную рубашку Крису под ноги.

– Хорошо, – недобро усмехнулся Крис. Том не обратил на это внимания, за что тут же поплатился. Едва он успел отвернуться, как эсесовец толкнул его к стене, заломил руки, запястья пережало, скорее всего, ремнем, решил Том.

– В допросную его, – приказал Крис околачивающемуся в коридоре солдату.

 

***

 

Том попытался сменить положение, но наручники удерживали в одном положении, закрепленные на стене так, что можно было лишь сидеть, поджав под себя ноги. Руки, поднятые высоко над головой, уже ныли, отдавая болью по всей спине. Его привели, приковали и оставили одного. Та же комната, в которой эсесовец его трахал. В тот раз Том не разглядел на стене металлические планки, на которых размещались петли, к ним и прикрепляли наручники.

К нему никто не приходил. От голода сводило живот, и сейчас Том даже ту гадость, которой их кормили, с удовольствием бы съел. Во рту пересохло так, что язык еле ворочался. И промокшие от мочи штаны безумно хотелось стащить с себя. Определенно эсесовец своего добился: Том успокоился. Не хотелось подохнуть так глупо. Время шло, но дверь так и не открылась, будто все забыли сюда дорогу. Он ждал и ждал, пока не уплыл в забытье.

В себя его привел пинок по ногам. Том с трудом поднял голову. Чьи-то пальцы сжали подбородок.

– Ну что? – эсесовец нахмурился, когда Том лишь прикрыл глаза.

Крис отошел, чем-то постучал, что-то подвинул, что-то уронил. Том не видел, у него не было сил поднять голову. Сколько же он здесь просидел?

– По крайней мере, твой язык наконец присох к небу, – проворчал Крис, расстегивая наручники. Руки упали, больше не сдерживаемые. Пошевелить ими Том не мог, но прекрасно чувствовал нарастающую боль. Крис принялся его раздевать. Неужели будет трахать? Хотя именно сейчас Тому было абсолютно все равно. Однако едва он оказался голым, как по телу ударил напор холодной воды. Плевать, что она ледяная! Том, скрючившись на полу, пытался поймать ее ртом. Наконец-то вожделенная влага.

Крис принялся его мыть: намыливал, тер, смывал, разминал затекшие мышцы. Том понемногу приходил в себя и начал нервно посмеиваться.

– Что? – Крис повернул его голову, заглядывая в глаза. Но Том не мог ответить, потому что действительно было смешно. Моет его, словно ребенка. Заботливо и аккуратно, хотя именно Крис приказал его здесь приковать без еды и воды, заставил мочиться в штаны, потому что не то что встать, даже сменить положение не было возможности.

Покончив с мытьем, Крис помог Тому подняться и накинул на него одеяло, усадил на стул и сунул в руки кружку с почти остывшим сладким чаем. Том сделал сразу несколько глотков. Неимоверно хотелось спать, даже голод отступил.

Но сон как рукой смело, когда эсесовец приблизился к нему с бритвой и отобрал кружку.

– Не бойся. Тебя побрить нужно.

Том решил, что глупо бояться подпускать Криса к себе с этим лезвием: хотел бы убить, то сделал бы это давно.

Все равно по телу пробегала дрожь каждый раз, когда бритва проходилась по лицу или шее, срезая щетину.

Закончив, Крис крикнул охрану и Тома тут же увели. И в первый раз за все время пребывания здесь Том порадовался матрасу на скрипящей кровати и тонкому одеялу. Здесь можно вытянуть ноги, здесь сухо и уютно. Сон пришел почти мгновенно.

И столь же резко прервался. Его схватили двое эсесовцев и поволокли. И снова знакомое помещение, словно оно единственное во всем здании.

– Как спалось? – спросил Крис и кивком отпустил маннов. Том поежился. Одежды не дали, а уснул он голым, лишь завернувшись в одеяло. Охранники вытащили его из постели и сразу поволокли сюда. Хотелось прикрыться, потому что оценивающий взгляд эсесовца пробирал до костей липким холодом.

Крис протянул свернутую ткань. Том развернул и тут же отбросил. Это было платье. Женское платье!

– Нет, – твердо ответил Том. – Я это не надену.

– Другой одежды не будет, – пожал плечами Крис. Он схватил его за руку и потащил к стене. Том задергался.

– Или я тебя прикую, или надевай платье.

Том посмотрел на него исподлобья и опустился на колени, поднимая вверх руки. На запястьях застегнулись наручники.

– Ты, наверное, голоден, – миролюбиво проговорил Крис, отходя в сторону. Вернулся, держа в руках поднос с едой. Желудок Тома предательски заурчал. – Я тебя покормлю.

Он поставил на пол поднос и присел на корточки рядом. Первым желанием было плюнуть в лицо эсесовцу, но есть хотелось неимоверно. И когда Крис отделил от куска мяса часть и поднес к его рту, Том жадно ухватил и начал жевать. Ничего вкуснее жареной курицы он, казалось, никогда не ел. Это, определенно, не та еда, которую выдают арестантам. Крис поощрительно улыбался и продолжал кормить. Много съесть ему не дали, но и того было достаточно, чтобы почувствовать себя лучше. Затем Крис поил его чаем. Он уже собрался уходить. Натянул перчатки и потянулся за фуражкой.

– А если бы я напялил платье, ты бы все равно приковал меня?

– Нет, ты смог бы поесть сам, – усмехнулся Крис и повернулся к нему.

– Сомнительная альтернатива. По сути, унизительно и то, и другое, – сказал Том, облизывая губы. Крис не ответил. Он подошел и присел рядом, достал портсигар, покрутил его, будто решая что-то, но все же закурил.

– Хочешь? – он поднес сигарету ко рту и Том глубоко затянулся. И тут же закашлялся, он уже почти забыл вкус табака. Он много чего забыл.

– Мне холодно, – заявил Том.

– Принести платье?

– Ублюдок.

Крис рассмеялся. И снова поднес ему сигарету, Том затянулся.

– Знаешь, меня удивляет, что ты не спрашиваешь о том дне, когда вас арестовали.

– Зачем?

– Тебе не интересно? Хотя я все равно расскажу. Это забавно. Как-то я засиделся допоздна, а потом решил прогуляться. Даже не знаю, чего меня занесло к Комендатуре. Ты уже догадываешься, да?

Том побледнел.

– Ты нас видел?

– Да. Вы так увлеклись, что не заметили меня. Нет, я согласен, что бросать бутылки с белой краской очень весело, но об осторожности не стоило забывать.

Том пытался припомнить события того вечера, это было так давно, словно в прошлой жизни. Они внимательно осмотрелись тогда, никого не было на улицах, даже у входа не стояла охрана.

– Почему же ты нас не арестовал?

– Я собирался, но тут девчонка что-то сказала, я не расслышал. Лишь за одно слово зацепился – Сопротивление. Тогда я решил повременить с арестом и проследил за вами.

Том сглотнул. Неужели они были настолько глупы? Глупы и наивны. А ведь тогда казалось, что им под силу мир перевернуть. А на деле оказалось, что даже не могут незаметно совершить диверсию. Хотя какая это была диверсия? Так, глупая выходка.

– Осталось лишь узнать ваши имена, – продолжил Крис. – Это не сложно, как ты понимаешь.

– Почему я? – спросил Том. Почему именно его привели в тот кабинет? Почему именно ему выпала "честь" стать предателем, хоть и невольным? Он не засыпал этими вопросами эсесовца, хотя хотелось.

– Это останется моей грязной тайной, – усмехнулся Крис. – Но могу сказать, что следили и за твоими друзьями, особенно после твоего визита к нам.

Наверное, Тому должно было стать легче, только почему-то не стало. Он вспомнил облаву, свист пуль, кровь, тела, крики, вспышки.

– Неужели мы представляли такую большую опасность?

– Знаешь, это с какой стороны посмотреть. Вы еще дети, решившие поиграть в героев. Когда я прибыл в ваше убежище, то нашел там много интересного, но ничего особо опасного. Да и после допроса некоторых твоих собратьев мне хотелось смеяться от того, что взял непонятную шайку, а не, как надеялся, действительно отряд Сопротивления. Но с другой стороны – дети имеют свойство вырастать, и тогда вас было бы сложнее усмирить.

– А теперь почти все мертвы. Ты их убил! – дернулся Том, заставив Криса отшатнуться.

– Зато ты будешь жить.

– А если бы меня зацепили там?

– Если, если, если… – передразнил Крис, поднимаясь. – Забудь. Случилось то, что должно было.

– И что дальше? Ты будешь держать меня здесь?

– Да.

– Лучше убей!

– Уверен? – Крис вытащил из кобуры вальтер, взвел курок и приставил к виску Тома. – Я вижу в твоих глазах страх. Ты не готов к смерти.

– Я не боюсь! – дернулся он. Дуло вжималось в кожу. Один щелчок, всего один – и все мучения закончатся.

– Бояться смерти не стыдно, Том, – Крис прижался своим лбом к его, все еще держа пистолет у виска. – Смерть – это конец. Ты думаешь, это романтично – гордо умереть, разбрызгав свои внутренности по стене?

– Я бы твои внутренности размазал, – выплюнул Том.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Крис и убрал вальтер.

Том хотел бы сказать, что вырвавшийся у него вздох означал разочарование, но это было облегчение.

– И если бы ты хотел умереть, то непременно воспользовался бы шансом на плацу, – сказал Крис, выходя из комнаты.

Том почувствовал, как стало жечь глаза, по щекам потекла теплая влага. Крис прав, смерти Том боялся. Когда он сжимал в руке кинжал, была возможность. И умер бы он, унеся с собой жизнь эсесовца. Но Том не нажал на лезвие посильнее.

 

***

 

Унтерштурмфюрер приходил регулярно, освобождал, давал возможность размяться, вымыться и предлагал поесть, а потом снова приковывал. Продолжалось это довольно долго, и Том начал ловить себя на мысли, что ждет Криса, потому что это означало пусть недолгую, но свободу, а также еду, воду, сигарету. Чертову сигарету.

Крис вошел с каким-то свертком и сразу же направился к Тому:

– Так, давай я тебя освобожу.

Том с облегчением потер запястья, остро-колючее ощущение стало уже привычным. Он с трудом поднялся и направился к крану с водой. Но Крис его остановил, набросил одеяло и потянул за собой. Они пришли в душевую. Где есть горячая вода.

Том со стоном стал под обжигающие струи. Наслаждение. Он стоял и никак не мог заставить себя начать мыться, ведь это означало, что нужно будет отойти в сторону от горячего потока. Когда к нему присоединился Крис, Том не заметил, но вздрогнул, когда прижалось обнаженное тело. Только теперь Том огляделся и понял, что они находятся не в общей душевой, которая за стеклом, а эта, вероятно, предназначена для эсесовцев.

Крис подтолкнул Тома в сторону, потянулся за мылом и начал его мыть, водя ладонями по телу, тщательно, не пропуская не единого участка кожи. Затем он принялся за себя. Том понимал, что последует за этим и готовился, что его сейчас прижмут к стене и…

– Ты решил тут остаться? – проговорил Крис ему на ухо, выключая воду. – Держи.

Том взял протянутое полотенце, тщательно вытерся и обернул вокруг бедер.

Его не отправили вниз в подвал или в опостылевшую комнату. Крис привел его в свою комнату.

Том огляделся: большой шкаф для одежды, круглый обеденный стол с двумя стульями, огромная кровать с резной спинкой. Неплохо устроился унтерштурмфюрер. Крис протянул ему халат. Том тут же надел его, отбросив полотенце и порадовавшись, что хоть не платье ему всучили.

– У меня складывается впечатление, что ты за мной ухаживаешь, – Том отодвинул стул и сел за накрытый стол.

– Возможно. Итак, что у нас здесь? – он снял крышку с подноса. – Отбивная и какие-то маленькие булочки. Никак не запомню название.

Одну тарелку он пододвинул Тому, другую – себе. Том покрутил в руках вилку и нож. А ведь он почти привык есть с рук Криса. И эта мысль уже не вызывала злости, лишь глухое раздражение.

Это был самый странный ужин, какой только помнил Том. Крис все пытался завести светскую беседу. По крайней мере, что-то бубнил про Париж и его достопримечательности. Том не слушал. Он наслаждался едой и отсутствием кандалов. А еще почему-то не давала покоя мысль о том, что эсесовец столь долгое время держал свой член в штанах. Это странно, учитывая, как он тогда набрасывался.

После ужина Крис галантно предложил вина. В хрустальных бокалах, а не кружках. Вино оказалось весьма неплохим. Том все еще не понимал, что происходит, но вопросов не задавал. А спустя некоторое время он почувствовал неладное.

– Ты мне что-то подсыпал, – тут же осенило Тома. Становилось жарко, резко бросило в пот, сердце зачастило.

– Не волнуйся, ничего страшного с тобой не случится.

Том уже и сам догадался, ощущая прилив возбуждения. Крис отставил свой бокал и подошел поближе, взял его ладонь и положил на свой пах.

– Я почти все время возбужден. Теперь ты узнаешь, каково это.

Том ожидал логического продолжения, но его не последовало. Крис отвел его обратно, приковал и оставил в одиночестве.

Что бы там ему ни подсыпали, действовало оно очень быстро. Возбуждение усиливалось, член налился и требовал хоть какого-то давления и освобождения. Но руки Тома прикованы, никак не дотянуться, чтобы унять желание. Он решил, что переждет. Это должно пройти. Можно думать о чем-то неприятном. Об облаве, аресте, смертях, Эмми, о своей глупости, о войне, о чертовом эсесовце, наконец! Но ничто не уменьшило жара в паху.

Том чувствовал, как весь покрылся потом, как сильно стучит сердце, как жжет бегущая по венам кровь, и как нестерпимо хочется сжать член ладонью. Несколько движений – и станет легче. Но кандалы держали крепко. Даже положения не сменить. Он попытался распрямить ноги, но тогда натягивались наручники, впиваясь в запястья. Осталось только вывернуть суставы. Том изо всех сил потянул, боль усиливалась, а когда стала совсем нестерпимой, замер. Это отвлекало. И он снова принялся вертеться, причиняя себе боль. Том не знал, что именно за дрянь ему подсыпал Крис, но готов был его убить за это.

А спустя какое-то время Том уже готов был молить эсесовца об облегчении, потому что изодранные в кровь запястья ныли, а возбуждение так и не уменьшилось. Никогда он не думал, что желание может быть таким мучительным, таким нестерпимым и болезненным. И Том принялся звать Криса. Наверное, у него помутилось сознание, потому что в здравом уме никогда бы этого не сделал. Сорвав голос, но так и не дождавшись никого, Том уже шепотом слал проклятия на арийскую голову эсесовца. В конце концов, Том уплыл во тьму: то ли потеряв сознание, то ли умерев.