Главная | Обратная связь

Глава седьмая. УБЕЖИЩЕ

Судя по всему, автомобиль остановился на далекой окраинной улице, таккак кругом царила тишина, на краю тротуара, сидя на корточках, играли дети.Какой-то человек, перекинув через плечо груду старого платья, что-топризывно кричал и смотрел при этом на окна домов. От усталости Карлчувствовал себя неприкаянно, ступив из автомобиля на асфальт, освещенныйтеплыми лучами утреннего солнца. - Ты в самом деле здесь живешь? - крикнул он в машину. Робинсон, который всю дорогу мирно спал, пробурчал нечто похожее наподтверждение, как будто бы ожидал, что Карл вынесет его наружу на руках. - Тогда мне здесь больше нечего делать. Будь здоров! - сказал Карл изашагал было по идущей под уклон улице. - Но, Карл, ты что это надумал? - воскликнул Робинсон и, встревоженный,привстал в кабине, хотя колени у него дрожали. - Мне нужно идти, - сказал Карл, отметив, как быстро очухался Робинсон. - Без пиджака? - спросил тот. - На пиджак я как-нибудь заработаю, - ответил Карл, ободряюще кивнулРобинсону, взмахнул на прощание рукой и в самом деле ушел бы, если бы шоферне крикнул: - Минутку терпения, сударь! Вот ведь досадная неприятность: шофер требовал доплат, он ждал угостиницы, а это тоже стоит денег. - Ну да, - выкрикнул из автомобиля Робинсон, - мне же пришлось долгождать тебя. Ты обязан дать ему еще хоть сколько-нибудь. - Да, да, конечно, - поддакнул шофер. - Само собой, если б у меня хоть что-то было, -сказал Карл, шаря покарманам, хотя прекрасно знал, что поиски напрасны. - Я могу взять деньги только с вас, - заявил шофер и встал напротив,широко расставив ноги, - с больного человека требовать грешно. От подъезда отделился молодой парень с изъеденным носом и остановился внескольких шагах, прислушиваясь. Полицейский, совершавший обход участка,заметил человека без пиджака и тоже остановился. Робинсон, заметив полицейского, по глупости крикнул ему в окошкоавтомобиля: - Все в порядке! Все в порядке! - словно полицейского можно былопрогнать, как муху. Когда полицейский остановился, следившие за ним тожеобратили внимание на Карла с шофером и рысью подбежали ближе. В подворотненапротив появилась старуха и уставилась в их сторону. - Россман! - послышалось сверху. Это с балкона последнего этажа кричалДеламарш, Сам он был плохо различим на фоне белесо-голубого неба; кажется,он стоял в домашнем халате и рассматривал улицу в театральный бинокль. Рядомс ним под раскрытым ярко-красным зонтиком как будто бы сидела женщина. -Алло! - крикнул Деламарш еще громче, чтобы его расслышали. - Робинсон тожездесь? "Да" Карла было усилено вторым, куда более громким "да" Робинсона. - Алло! - крикнул Деламарш. - Я сейчас спущусь! Робинсон высунулся изавтомобиля. - Вот это человек! - похвалил он Деламарша, адресуясь к Карлу, шоферу,полицейскому и ко всем желавшим слушать. Наверху, на балконе, куда порассеянности еще поглядывали, хотя Деламарш оттуда ушел, из-под зонтикавыбралась крупная женщина в мешковатом красном платье, взяла с перил бинокльи посмотрела в него на людей внизу, которые мало-помалу отвели глаза Карл вожидании Деламарша смотрел на ворота дома и дальше - во двор, по которомупочти Беспрерывной чередой тянулись грузчики; каждый из них нес на плеченебольшой, но явно очень тяжелый ящик. Шофер отошел к своему автомобилю и,чтобы не терять" времени зря, протирал тряпкой фары. Робинсон с пристрастиемощупывал свои руки-ноги, видимо сам удивляясь незначительности испытываемойболи, нагнув голову, принялся осторожно разматывать толстую повязку на ноге.Полицейский привычно держал обеими руками свою черную дубинку и спокойнождал, с неистощимым терпением, каким и должен обладать человек егопрофессии, несет ли он обычную службу или находится в засаде. Парень сизъеденным носом уселся на тумбу у ворот, вытянув перед собой ноги. Детипотихоньку, маленькими шажками, приблизились к Карлу - в голубой рубашке,без пиджака, он казался им самым важным из всех, хотя и не обращал на нихвнимания. По времени, прошедшему до появления Деламарша, можно было оценитьпорядочную высоту этого дома. А Деламарш спустился очень даже торопливо,кое-как запахнувшись в халат. - Ну, наконец-то! - вскричал он обрадованно и вместе с тем строго. Прикаждом его широком шаге на мгновение приоткрывалось цветное нижнее белье.Карл удивился, почему здесь, в городе, в громадном доходном доме Деламаршразгуливает по улице совсем по-домашнему, будто на собственной вилле. Как иРобинсон, Деламарш очень изменился. Его смуглое, чисто выбритое, тщательноумытое лицо грубой лепки выглядело высокомерно и внушительно. Глаза, теперьпочти всегда прищуренные, поражали своим ярким блеском. Его фиолетовыйхалат, правда, был старый, в пятнах и для него великоват, однако на фонеэтого неприглядного одеяния красовался солидный темный галстук из плотногошелка. - Ну? - спросил он всех сразу. Полицейский подступил поближе иприслонился к капоту автомобиля. Карл коротко пояснил: - Робинсон несколько утомлен, но, если постарается, лестницу одолеет;шофер же ожидает денег в дополнение к той сумме, которую я уже заплатил запоездку. А теперь я ухожу. До свидания. - Ты не уйдешь, - сказал Деламарш. - Я ему то же самое сказал, - отозвался из автомобиля Робинсон. - И все-таки я ухожу, - отрезал Карл и сделал несколько шагов. НоДеламарш догнал его и силой заставил вернуться. - Я сказал: ты остаешься! - воскликнул он. - Да отцепитесь вы от меня, - сказал Карл и приготовился, в случаечего, добиться свободы кулаками, как ни малы были шансы на успех противтакого человека, как Деламарш. Но тут находились и полицейский, и шофер; пов целом спокойной улице нет-нет да и проходили группы рабочих - допустят лиэти люди, чтобы Деламарш обошелся с ним несправедливо? Карл не хотел быостаться с ним один на один в комнате, ну а здесь? Сейчас Деламарш спокойнорасплачивался с шофером, который, усиленно кланяясь, быстренько прибралнезаслуженно крупную сумму и из благодарности подошел к Робинсону изаговорил с ним, очевидно, о том, как удобнее выбраться из машины. Карлрешил, что остался без присмотра; возможно, Деламарша больше устроит егобезмолвное исчезновение; и если уж избегать ссоры, то лучше всего так, иКарл быстро зашагал по мостовой. Дети кинулись к Деламаршу, чтобы обратитьего внимание на бегство Карла, но его вмешательство не понадобилось, так какполицейский вскинул дубинку и скомандовал: - Стой! Как твоя фамилия? - спросил он, сунул дубинку под мышку имедленно вытащил блокнот. Только теперь Карл рассмотрел его: сильный, кряжистый, но почти совсемседой. - Карл Россман, - сказал он. - Россман, - повторил полицейский, явно потому только, что былчеловеком медлительным и обстоятельным. Однако же Карл, по сути впервыестолкнувшийся с американскими властями, уже в этом повторении усмотрелизвестную подозрительность. Да, дела его определенно незавидны, ведь дажеРобинсон, у которого своих забот хватало, оживленно жестикулируя, просилДеламарша прийти на выручку Карлу. Но Деламарш энергично мотнул головой:дескать, я вмешиваться не стану - и бесстрастно наблюдал за событиями,спрятав руки в огромных карманах халата. Парень на тумбе у ворот объяснялтолько что вышедшей со двора женщине обстоятельства происшествия. Детистояли полукругом позади Карла и молча таращились на полицейского. - Предъяви документы, - сказал полицейский. Вопрос был, пожалуй,формальный, ведь, раз ты без пиджака, едва ли у тебя с собой многодокументов. Поэтому Карл молчал, надеясь, что сможет обстоятельнее ответитьна следующий вопрос и таким образом замять дело с отсутствием документов. Носледующий вопрос был: - Значит, документов у тебя нет? Карл вынужден был ответить? - При себе - нет. - Плохо, - сказал полицейский, задумчиво осмотрелся и постучал двумяпальцами по обложке своего блокнота. - Работаешь где-нибудь? - спросил оннаконец. - Я был лифтером, - сказал Карл. - Ты был лифтером, но теперь-то уже нет, чем же ты живешь сейчас? - Буду искать новую работу, - Значит, тебя уволили? - Да, час назад. - Внезапно? - Да, - сказал Карл и, как бы извиняясь, поднял руку. Он не мограссказывать тут всю историю, да если б это и было возможно, то все равнооказалось бы бесполезно - рассказом о перенесенной несправедливости непредотвратить несправедливость угрожающую. И коль скоро ни доброта старшейкухарки, ни проницательность старшего администратора не помогли ему отстоятьсвои права, то здесь, на улице, вообще нечего ожидать. - Вот так, без пиджака, тебя и уволили? - спросил полицейский. - Ну да, - сказал Карл; выходит, и в Америке власти тоже спрашивают отом, что и так очевидно. (Как же злился его отец на нелепые расспросычиновников, пока хлопотал о заграничном паспорте!) Карлу до смерти хотелосьсбежать, спрятаться где-нибудь и не слышать больше этих вопросов. Ведьполицейский задал тот самый вопрос, которого Карл боялся как огня и оттого,вероятно, вел себя неосмотрительнее, чем в нормальных... обстоятельствах. - В какой же гостинице ты служил? Карл опустил голову и не ответил, на это он не хотел -отвечать ни вкоем случае. Нельзя допустить, чтобы его вернули в "Оксиденталь", да еще подконвоем полицейского, чтобы там начались допросы, на которые вызовут егодрузей и недругов, чтобы старшая кухарка потеряла остатки уважения к Карлу,она-то надеется, что он - в пансионе Бреннера, а увидит его под конвоемполицейского, без пиджака, без ее визитной карточки; старший администратор,тот, наверное, только понимающе кивнет, а старший портье заговорит о десницеГосподней, которая настигла-таки мошенника. - Он служил в отеле "Оксиденталь", - сказал Деламарш, став рядом сполицейским. - Нет! - крикнул Карл и даже ногой топнул. - Это неправда! Деламарш смотрел на него, иронически кривя губы, словно мог и ещекое-что порассказать. Неожиданная вспышка Карла переполошила детей, и ониотбежали поближе к Деламаршу, предпочитая смотреть на Карла с безопасногорасстояния. Робинсон высунул голову из окошка автомобиля и недвижно замер внапряженном ожидании, только ресницы время от времени вздрагивали. Парень уворот от удовольствия хлопнул в ладоши, женщина рядом толкнула его локтем,чтобы он угомонился. Грузчики как раз устроили перерыв на завтрак, в руках укаждого появились огромные кружки с черным кофе, в который они обмакивалибатоны. Кое-кто уселся прямо на бровку тротуара, все очень громкоприхлебывали кофе. - По-видимому, вы знаете этого молодого человека? - спросил полицейскийДеламарша. - Лучше, чем хотелось бы, - ответил тот. - В свое время я сделал длянего много хорошего, а он мне за это отплатил злом, что вам, наверное,понятно даже после столь короткого допроса, который вы ему устроили. - Да, - сказал полицейский, - ушлый малый. - Вот именно, - подтвердил Деламарш, - но это еще не самое скверное егокачество. - Даже так? - Да, - сказал Деламарш; он уже разглагольствовал вовсю и при этом такжестикулировал в карманах, что весь халат мотался из стороны в сторону, -это тот еще субчик! Я и мой друг - он там, в автомобиле, - помогли ему вбеде, он тогда понятия не имел об американском образе жизни, только-толькоприехал из Европы, где тоже оказался не у дел; ну, мы взяли его с собой,позволили ему с нами жить, все ему объяснили, хотели раздобыть ему работу,думали сделать из него порядочного человека, вопреки всем настораживающимприметам; а он однажды ночью попросту исчез, скрылся, да еще при такихобстоятельствах, о которых я лучше умолчу. Так оно было или нет? - спросил вконце концов Деламарш и дернул Карла за рукав рубашки. - Эй, ребятня, назад! - крикнул полицейский, потому что детиподобрались уже настолько близко, что Деламарш чуть не споткнулся об одногоиз них. Между тем грузчики, ранее недооценившие возможности поразвлечьсядопросом, навострили уши и тесным кольцом собрались позади Карла, которыйтеперь не смог бы сделать назад и шага, да к тому же все время слышалневнятицу их голосов: грузчики больше шумели, чем разговаривали насовершенно непонятном английском, по-видимому изрядно сдобренном славянскимивыражениями. - Спасибо за информацию, - сказал полицейский и взял под козырек. - Навсякий случай я заберу его с собой и сдам в отель "Оксиденталь". Но Деламарш возразил: - Я должен просить вас пока что уступить мальчишку мне, мне нужно с нимкое-что уладить. Обязуюсь потом лично доставить его в гостиницу. - Этого я сделать не могу, - сказал полицейский. Деламарш продолжил: - Вот вам моя визитная карточка. Полицейский с уважением осмотрелкарточку, но заявил, любезно улыбаясь: - Нет, это ни к чему. Если до сих пор Карл опасался Деламарша, то теперь видел в немединственный шанс на спасение. Правда, его старания отбить Карла уполицейского весьма подозрительны, но, во всяком случае, его будет легче,чем официального блюстителя порядка, упросить не возвращаться в гостиницу. Иесли Карл даже явится туда под руку с Деламаршем, это куда лучше, чем подконвоем полицейского. Но пока что Карлу, само собой, нельзя было и видупоказывать, что он предпочитает остаться с Деламаршем, иначе все пропало. Ион с беспокойством смотрел на руку полицейского, которая могла в любоемгновение подняться, чтобы схватить его. - Я должен по крайней мере узнать, почему его так внезапно уволили, -сказал наконец полицейский, пока Деламарш с досадой смотрел в сторону и мялв пальцах визитную карточку. - Но он вовсе не уволен! - неожиданно для всех выкрикнул Робинсон и,опершись на шофера, высунулся из автомобиля. - Наоборот, у него же тампрекрасное место. Он - главный в общей спальне и может приводить туда когоугодно. Просто он ужасно занят, и, если хочешь от него что-то получить,ждать приходится долго. Он все время торчит у старшего администратора или устаршей кухарки и является их доверенным лицом. Об увольнении не может бытьи речи. Не знаю, зачем он так сказал. С чего это его должны уволить? Вгостинице со мной произошло несчастье, и он получил задание доставить менядомой и, поскольку был в тот момент без пиджака, так, без пиджака, и поехал.Не мог же я дожидаться, пока он сходит за пиджаком. - Вот так, - сказал Деламарш, разводя руками, будто упрекаяполицейского в недостатке знания людей, и эти его слова, казалось, внеслиполную ясность в неопределенное свидетельство Робинсона. - Но правда ли это? - уже нерешительно спросил полицейский. - И еслиправда, зачем парень говорит, что уволен? - Надо ответить, - сказал Деламарш. Карл посмотрел на полицейского, которому приходится улаживать отношениячужих, думающих только о себе людей, и в какой-то мере проникся егозаботами. Он решил не врать и крепко сцепил руки за спиной. В воротах появился приказчик и хлопнул в ладоши, давая грузчикам знак,что пора продолжать работу. Они выплеснули гущу из кружек и молча вразвалкупотянулись во двор. - Так мы никогда не кончим, - сказал полицейский и хотел схватить Карлаза плечо. Тот непроизвольно от. прянул назад, почувствовал свободноепространство, открывшееся сзади после ухода грузчиков, повернулся и, сделавдля начала несколько огромных прыжков, пустился наутек. Дети все, как один,вскрикнули и, протянув ручонки, пробежали немного следом. - Держи его! - закричал полицейский и, то и дело повторяя этот призыв,бросился вдогонку за Карлом бесшумными, пружинистыми, говорящими о большойсиле и тренировке прыжками по длинной, почти безлюдной улице. К счастью дляКарла, дело происходило в рабочем квартале. А рабочие с властями не заодно.Карл бежал посреди мостовой, так как там было меньше препятствий, и видел,как тут и там на тротуарах останавливаются рабочие и спокойно наблюдают заним, в то время как полицейский с криком "Держи его!" все время указывалдубинкой на Карла и бежал, держась именно тротуара. Шансов у Карла быломало, и они совсем почти исчезли, когда полицейский, приблизившись кпоперечным улочкам, где наверняка тоже патрулировали полицейские, разразилсяпрямо-таки оглушительным свистом. Единственным преимуществом Карла была еголегкая одежда; он летел, вернее, несся по идущей все более под уклонмостовой; от усталости он плохо себя контролировал и часто делал слишкомвысокие, отнимающие время, бесполезные скачки. Кроме того, полицейский бежалне задумываясь, цель все время была у него перед глазами, для Карла же бегбыл, по сути, делом второстепенным, прежде всего он должен был обдумыватьсвой путь, выбирать одну из многочисленных возможностей, снова и сновапринимать решение. Пока что его несколько отчаянный план заключался в том,чтобы избегать переулков, неизвестно ведь, на что таи можно нарваться, вдругугодишь прямиком в полицейский участок; до поры до времени он решилдержаться этой хорошо обозримой улицы, которая лишь далеко внизу выбегала намост, теряющийся в испарениях и солнечной дымке. Решив так, он приготовилсяускорить бег и побыстрее миновать ближайшую поперечную улицу, как вдругувидел впереди, совсем близко, полицейского, который, подкарауливая его,прижался к темной стене лежащего в тени дома, чтобы, улучив подходящиймомент, броситься на беглеца. Теперь выручить мог только переулок, и, когдаиз этого переулка Карла вдобавок еще и окликнули - ему, правда, сначалапоказалось, что он ослышался, потому что в ушах уже давным-давно шумело, -он без колебаний, резко, чтобы захватить полицейских врасплох, свернул вэтот переулок. Не успел он сделать и двух прыжков - что его звали по имени, он ужеопять забыл, ведь и второй полицейский тоже засвистел, и сил у этогоблюстителя порядка явно хоть отбавляй, прохожие в переулке словно быприбавили шагу, - не успел он сделать и двух прыжков, как чья-то рукавысунулась из входной двери и со словами "Тише! Тише!" втащила его в темныйподъезд. Это был Деламарш - запыхавшийся, разгоряченный, волосы слиплись отпота. Халат он сунул под мышку и был в одной рубашке и кальсонах. Дверь,которая, собственно говоря, была не парадной, а просто невзрачным боковымвходом, он сразу же закрыл и запер. - Секундочку. - Деламарш, тяжело дыша, прислонился высоко поднятойголовой к стене, Карл буквально повис у него на руках и, почти теряясознание, припал лицом к его груди. - А они бегут, - сказал Деламарш и, прислушиваясь, указал пальцем всторону двери. Действительно, полицейские пробежали мимо, их топот гулкоотдавался в пустом переулке. - А ты совсем обессилел, - сказал Деламарш Карлу, который все ещезадыхался и не мог вымолвить ни слова. Деламарш бережно усадил его на пол,опустился рядом на колени и несколько раз отер рукою его лоб. - Уже лучше, - выдохнул Карл и с трудом встал. - Тогда пошли, - сказал Деламарш, снова надел свой халат и двинулся впуть, подталкивая перед собой Карла, который от слабости головы не могподнять. Время от времени Деламарш встряхивал Карла, стараясь егоприободрить. - Неужто устал? - спросил он. - Ты-то мог мчаться на просторе, словнорысак, а мне пришлось гнать через эти треклятые дворы и переходы. Но, ксчастью, я тоже неплохо бегаю. - Он самодовольно хлопнул Карла по спине. -Иногда полезно этак посоревноваться с полицией. - Я устал еще до того, как кинулся бежать, - сказал Карл. - Для плохого бега нет оправданий, - сказал Деламарш. - Если бы не я,они тебя давным-давно бы сцапали. - Согласен. Я вам очень обязан. - Еще бы, - сказал Деламарш. Они шли по узкому длинному коридору, вымощенному темными гладкимиплитками. То справа, то слева открывался вход на лестницу или другойкоридор, побольше. Взрослых почти не было видно, только дети играли наступеньках. В одном месте у перил стояла маленькая девочка и плакала, такчто все ее лицо блестело от слез. Заметив Деламарша, она, жадно хватая ртомвоздух, взбежала по лестнице и успокоилась только на самом верху, когда,обернувшись несколько раз, убедилась, что никто ее не преследует ипреследовать не собирается. - Я ее давеча сбил с ног, - засмеялся Деламарш и погрозил ей кулаком,после чего она с визгом кинулась еще выше. Дворы, которыми они проходили, тоже были почти сплошь безлюдны. Лишькое-где толкал перед собой двухколесную тележку рассыльный да женщинанаполняла у колонки кувшин, мерным шагом пересекал двор почтальон, старик сседыми усами сидел, скрестив ноги, у застекленной двери и курил трубку,выгружали ящики перед экспедиционной конторой, праздные лошади моталиголовами, человек в рабочем халате, с бумагами в руке наблюдал за выгрузкой;в какой-то конторе было открыто окно, и служащий, сидя за столом, обернулсяи задумчиво поглядел на проходивших мимо Карла и Деламарша. - Более спокойного местечка нельзя и пожелать, - заметил Деламарш. -Вечером тут часок-другой бывает очень шумно, но днем всегда тишина ипорядок. Карл кивнул, тишина показалась ему чрезмерной. - Я не смог бы жить в другом месте, - продолжал Деламарш, - так какБрунельда совершенно не выносит шума. Ты знаешь Брунельду? Ну да ничего,сейчас увидишь. На всякий случай предупреждаю, веди себя как можно тише. Когда они подошли к лестнице, ведущей в жилище Деламарша, автомобильуже уехал, а парень с изъеденным носом, ничуть не удивившись возвращениюКарла, сообщил, что отнес Робинсона наверх. Деламарш только кивнул ему вответ, словно парень был его слугой, выполнившим свою естественнуюобязанность, и потащил за собой Карла, нерешительно оглядывавшегося насолнечную улицу. - Сейчас придем, - повторял Деламарш, поднимаясь по ступенькам, но егообещание никак не хотело сбываться, лестничные марши тянулись один задругим, только неприметно меняли направление. Один раз Карл даже остановился- не от усталости вообще-то, но в отчаянии от лестничной бесконечности. - Квартира, конечно, расположена очень высоко, - сказал Деламарш, когдаони пошли дальше, - но в этом есть свои преимущества. На улицу выходишьредко, целыми днями сидишь в халате - очень уютно. Да и гости на такуюверхотуру взбираться не любят. "Откуда же эти гости возьмутся?" - подумал Карл. Наконец на площадкеперед закрытой дверью обнаружился Робинсон, - значит, добрались; лестница жетак и не кончилась, она уходила дальше в полумрак, и ничто как будто несулило ее скорого завершения. - Я так и думал, - сказал Робинсон тихо, словно все еще страдал отболи. - Деламарш его приведет! Россман, что было бы с тобой без Деламарша?! Робинсон стоял в нижнем белье, пытаясь, насколько это было возможно,завернуться в маленькое одеяло, с которым его выдворили из отеля; непонятнобыло, почему он не вошел в квартиру, а торчал здесь с риском выставить себяна посмешище перед возможными прохожими. - Она спит? - спросил Деламарш. - Не думаю, - ответил Робинсон, - но все-таки решил дождаться тебя. - Для начала выясним, спит ли она, - сказал Деламарш и склонился кзамочной скважине. Довольно долго он вертел головой, присматриваясь и так иэтак, потом выпрямился и сказал: - Ее плохо видно, шторы опущены. Она сидит на канапе, может быть, испит. - Разве она больна? - спросил Карл, так как Деламарш словно бы просилсовета. Но тут он возмущенно бросил: - Больна?! - Он же не знает ее, - снисходительно сказал Робинсон. Чуть подальше вышли в коридор две женщины, старательно вытирая фартукомруки, они посматривали на Деламарша и Робинсона и, кажется, говорили о них.Из другой двери выскочила совсем еще юная девушка с блестящими светлымиволосами и, протиснувшись между женщинами, подхватила их под руки. - Вот противные бабы, - сказал Деламарш тихо, вероятно только оберегаясон Брунельды. - Ничего, скоро я заявлю на них в полицию и тогда отдохну отних годик-другой. Не смотри туда, - шикнул он на Карла, который не находилничего дурного в том, чтобы рассматривать женщин, раз уж приходится ждать вкоридоре пробуждения Брунельды. Карл сердито тряхнул головой: дескать,Деламарш ему не указчик - и, чтобы подчеркнуть это, хотел было подойти кженщинам, но тут уж Робинсон со словами: "Россман, поберегись!" - оттащилего назад, а Деламарш, и без того взбешенный поведением Карла, от громкогосмеха девчушки вконец рассвирепел и, размахивая руками, ринулся к женщинам,но тех как ветром сдуло - каждую в свою дверь. - Вот так мне частенько приходится очищать здешние коридоры, - сказалДеламарш, возвращаясь медленным шагом; тут он вспомнил об ершистости Карла идобавил: - Но от тебя я жду совершенно другого поведения, иначе тебе непоздоровится. Тут из комнаты вопросительно послышалось с усталыми, кроткимиинтонациями: - Деламарш? - Да, - ответил Деламарш, добродушно взглянув на дверь, - нам можновойти? - О да, - ответили изнутри, и Деламарш, бросил взгляд на парочку,стоявшую в ожидании позади него, медленно открыл дверь. Они очутились в полной темноте. Штора на балконной двери - окон не былововсе - была спущена до самого пола и почти не пропускала света, вдобавоккомната была переполнена мебелью и увешана одеждой и оттого казалась ещемрачнее. Воздух был спертый и явственно пах пылью, скопившейся в местах,недоступных даже для старательной руки. Первое, на что Карл обратилвнимание, были три шкафа, стоявшие впритык один за другим. На канапе лежала женщина, ранее смотревшая вниз с балкона. Ее красноеплатье на спине задралось кверху и длинным хвостом свисало до полу, чуть недо колен обнажив ее ноги, обтянутые белыми шерстяными чулками, туфель на нейне было. - Жарко, Деламарш, - сказала она, отвернула лицо от стены, небрежнопротянув Деламаршу руку, которую тот схватил и поцеловал. Карл не моготорвать глаз от ее двойного подбородка, повторявшего все движенияБрунельдиной головы. - Может, поднять шторы? - спросил Деламарш. - Только не это, - ответила она с закрытыми глазами и словно вотчаянии, - тогда будет еще хуже. Карл подошел к изножию канапе, чтоб получше разглядеть женщину;странно, что она жалуется, жара-то самая обыкновенная. - Погоди, сейчас я тебе помогу, - робко произнес Деламарш, расстегнулей верхние пуговки, освободив шею и верхнюю часть груди, в вырезе мелькнулодаже тонкое кремовое кружево сорочки. - Кто это? - вдруг спросила женщина, указывая пальцем на Карла, - ипочему он так смотрит на меня? - Ты скоро понадобишься для дела, - сказал Деламарш Карлу и отодвинулего в сторону, одновременно успокаивая женщину: - Это просто мальчишка, онбудет тебе прислуживать. - Но мне никто не нужен! - воскликнула она. - Зачем ты приводишь в домчужих людей! - Но ты же все время мечтала о прислуге, - сказал Деламарш, присев накорточки, ведь возле Брунельды, несмотря на ширину канапе, свободного местане было. - Ах, Деламарш, - сказала она, - ты никак не желаешь меня понять. - В данном случае я действительно тебя не понимаю, - отозвалсяДеламарш, взяв ее лицо в ладони. - Но это не беда, если хочешь, он сию жеминуту исчезнет. - Раз уж он здесь, пусть остается, - снова заговорила она, и, хотяособого дружелюбия в этих словах, пожалуй, не было, Карл от усталостипочувствовал такую благодарность к ней, что, все еще в смутных мыслях обэтой бесконечной лестнице, которую, быть может, придется сейчас сноваодолевать, переступил через мирно почивавшего на своем одеяле Робинсона и,не обращая внимания на сердитую жестикуляцию Деламарша, сказал: - Спасибо вам хотя бы за то, что вы позволяете мне остаться здесь ещенемного. Я не смыкал глаз, кажется, целые сутки, при том что изряднопоработал и напереживался по разным поводам. Я ужасно устал. Сейчас я дажетолком не понял, куда попал. Дайте мне поспать часок-другой, а потом можетес чистой совестью выпроводить меня, и я охотно уйду. - Ты можешь вообще остаться здесь, - сказала женщина и прибавилаиронически: - Места у нас в избытке, как видишь. - Значит, придется тебе уйти, - сказал Деламарш, - ты нам не нужен. - Нет, пусть остается, - возразила женщина совершенно серьезно. И Деламарш, как бы исполняя ее желание, сказал Карлу: - Тогда устраивайся. - Он может лечь на шторы, только пускай снимет ботинки, чтобы ничего непорвать. Деламарш показал Карлу место, которое она имела в виду. Между дверью ишкафами высилась огромная куча разного рода оконных штор. Если ее разобрать,тяжелое сложить в самом низу, а вверху - более легкое и, наконец, вытащитьторчащие из кучи многочисленные карнизы и деревянные кольца, то получилосьбы вполне сносное ложе, а так это была просто шаткая разъезжающаяся груда,но, несмотря на это, Карл тут же улегся - слишком он устал для особыхприготовлении ко сну, да и не хотел обременять хозяев лишней суетой. Он уже почти заснул, когда услышал громкий крик, приподнялся и увидел,что Брунельда, сидя на канапе, обнимает стоящего на коленях Деламарша. Карл,смущенный этой сценою, опять улегся и поглубже зарылся в шторы, чтобыпродолжить сон. Здесь он и двух дней не выдержит, это совершенно ясно, нотем нужнее ему сон; выспится как следует, а на свежую голову быстро приметправильное решение. Но Брунельда уже заметила вытаращенные спросонья глаза Карла, которыеодин раз ее уже напугали, и громко воскликнула: - Деламарш, я умираю от духоты, мне нужно раздеться, мне нужноискупаться, отошли их обоих из комнаты куда хочешь - в коридор, на балкон, -только чтобы я их больше здесь не видела! Быть в собственной квартире исовершенно не иметь покоя! Если бы мы остались одни, Деламарш! О Боже, онивсе еще здесь! Как посмел этот бесстыдник Робинсон разлечься тут, при даме,в нижнем белье! А этот чужой мальчишка, только что глядевший на меня дикимвзглядом, снова улегся, чтобы ввести меня в заблуждение! Убери их отсюда,Деламарш, они действуют мне на нервы; если я сейчас умру - то из-за них. - Сейчас они уберутся, а ты можешь раздеваться, - сказал Деламарш,подошел к Робинсону и, поставив ногу ему на грудь, встряхнул его.Одновременно он крикнул Карлу: - Россман, вставай! Живо на балкон, оба! Ипеняйте на себя, если сунетесь сюда прежде, чем вас позовут! Ну, Робинсон,шевелись, - он тряхнул того посильнее. - А ты, Россман, смотри, как бы мнене пришлось и тобой заняться! - Тут он дважды громко хлопнул в ладоши. - Долго это будет продолжаться! - закричала Брунельда с канапе; онашироко расставила ноги на полу, чтобы чрезмерно упитанные телеса чувствовалисебя посвободнее, и только с огромным усилием, громко пыхтя и то и делоотдыхая, она сумела нагнуться так, чтобы достать до верха чулок и немного ихприспустить; снять их без посторонней помощи она не могла - этим пришлосьзаняться Деламаршу, которого она с нетерпением дожидалась. Вконец отупевший от усталости. Карл сполз со штор и медленно пошел кбалконной двери: кусок гардин обмотался вокруг его ноги, и он вяло тащил егоза собой. По рассеянности он даже сказал Брунельде "Доброй ночи" ипроковылял мимо Деламарша, чуть отодвинувшего занавесь, на балкон. За нимприплелся Робинсон, тоже совершенно сонный, брюзжа себе под нос: - Вечные издевательства. Если Брунельда не пойдет с нами, я на балконни шагу. Но, несмотря на это заверение, он, не сопротивляясь, вышел наружу, гдетотчас улегся на каменный пол, поскольку Карл уже занял кресло. Когда Карл проснулся, был уже вечер, звезды высыпали на небе, завысокими домами на противоположной стороне улицы вставала луна. Толькоосмотревшись и несколько раз вдохнув прохладный живительный воздух, Карлсообразил, где он. Как же он был неосторожен, ведь он пренебрег всемисоветами старшей кухарки, всеми предупреждениями Терезы, своими собственнымиопасениями - сидит себе спокойно здесь, на балконе, и спит целых полдня,словно тут, за занавесью, в помине нет Деламарша, его главного врага! Наполу лениво потягивался Робинсон, дергая Карла за ногу. Похоже, он-то его иразбудил, потому что сказал: - Ну и соня ты, Россман! Вот что значит беззаботная юность! Сколько жты намерен еще спать! Я бы не стал тебя трогать, но, во-первых, здесь, наполу, скучно, а во-вторых, я голоден. Будь добр, привстань, там, в кресле, яприпрятал кое-какую еду и хочу ее достать. Тогда и тебе немножко перепадет. Карл встал и увидел, как Робинсон, не поднимаясь с полу, перевернулсяна живот и, запустив руки под кресло, вытащил посеребренную вазу, в какиеобычно кладут, например, визитные карточки. Но в этой вазе лежало полкругасовершенно черной колбасы, несколько тонких сигарет, открытая, но еще почтиполная банка сардин в масле и куча карамелек, по большей части раздавленныхи слипшихся. Затем он извлек из тайника большой кусок хлеба и что-то вродепарфюмерного флакона, содержавшего, похоже, отнюдь не одеколон, потому чтоРобинсон продемонстрировал его с особенным удовольствием и даже прищелкнулязыком. - Вот, Россман, - говорил Робинсон, глотая сардину за сардиной и времяот времени вытирая масляные руки шерстяным платком, который Брунельда забылана балконе. - Вот, Россман, как нужно припрятывать жратву, если не хочешьпомереть с голоду. Знаешь, меня тут совсем ни в грош не ставят. А когда стобой все время обращаются как с собакой, в конце концов решишь, что так онои есть. Хорошо, что ты здесь, Россман, хоть поговорить можно. Со мной ведьво всем доме никто не разговаривает. Нас ненавидят. И все из-за Брунельды.Она, конечно, роскошная баба. Слышь... - и он поманил Карла к себе, чтобышепнуть: - Я ее однажды нагишом видел - ого! - и при воспоминании об этомрадостном событии он принялся тискать и дергать ноги Карла, так что тотвоскликнул: - Робинсон, ты с ума сошел! - перехватил его руки и отбросил. - Ты-то совсем ребенок, Россман, - сказал Робинсон, достал из-подрубашки кинжал, висевший у него на шее, вытащил из ножен и разрезал твердуюколбасу. - Тебе еще многому надо учиться. Но с нами ты на верной дороге. Дасадись же. Хочешь чего-нибудь куснуть? Ну, может, глядя на меня, аппетит инагуляешь. И хлебнуть не хочешь? Что-то ты от всего отказываешься. И ничеготолком не говоришь. Впрочем, совершенно безразлично, с кем находиться набалконе, лишь бы вообще кто-нибудь был. Я-то здесь частенько сижу. Брунельдеэто очень уж нравится. Как только ей что-нибудь взбредет на ум: то ейхолодно, то жарко, то она хочет спать, то причесаться, то снять корсет, тонадеть его - меня тут же высылают на балкон. Иногда она действительно делаетто, что говорит, но большей частью так и лежит на канапе, даже непошевельнется. Раньше я, бывало, малость отодвигал занавесь и подсматривал,но с тех пор, как однажды Деламарш после такой проделки - я точно знаю, онэтого не хотел, просто выполнял просьбу Брунельды - несколько раз ударилменя по лицу плетью - видишь рубцы? - я больше подсматривать не рискую. Воти торчу здесь, на балконе, только и развлечений что еда. Позавчера сидел явечером один, тогда я был еще в своем замечательном костюме, который, ксожалению, остался в твоей гостинице, - вот собаки! Им лишь бы сорвать счеловека дорогую одежду! - сидел я тут, стало быть, совсем один и поглядывалвниз сквозь решетку, и такая меня одолела тоска, что я разрыдался. И как разв эту минуту случайно - я сразу и не заметил - Брунельда ко мне вышла всвоем красном платье - оно ей больше других к лицу, - посмотрела-посмотрелана меня и говорит: "Робинсон, почему ты плачешь?" Потом приподняла платье иподолом вытерла мне глаза. Кто ее знает, что бы она еще сделала, если быДеламарш не позвал ее обратно в комнату. Само собой, я подумал, что теперьмоя очередь, и спросил сквозь штору, нельзя ли мне войти. И что, ты думаешь,сказала Брунельда? "Нет! - говорит. - Еще чего выдумал!" - Зачем же ты остаешься здесь, если с тобой так обращаются? - спросилКарл. - Извини, Россман, но ты задаешь глупые вопросы, - ответил Робинсон. -Ты тоже останешься, даже если с тобой будут обращаться еще хуже. Впрочем, комне относятся вовсе не так уж плохо. - Нет, - сказал Карл, - я обязательно уйду, сегодня же вечером. С вамия не останусь. - Как же ты, к примеру, собираешься уйти сегодня вечером? - спросилРобинсон, выковыряв из хлеба мякиш и старательно обмакнув его в масло,оставшееся в коробке из-под сардин. - Как ты уйдешь, если тебя даже вкомнату не пускают? - Это еще почему? Возьмем да и войдем! - Нет, пока не позвонят, входить нельзя, - промычал Робинсон, набиваярот жирным хлебом и перехватывая ладонью капли масла, чтобы время от времениобмакивать хлеб в этот сосуд. - Порядки здесь все строже. Сперва тут виселитонкие гардины, хотя и непрозрачные, но вечером все-таки были видны тени.Брунельде это пришлось не по нраву, и мне было ведено сшить занавесь из еетеатральных халатов. Так что теперь ничего уже не видно. Во-вторых, раньшемне дозволялось спрашивать, можно ли войти, и они отвечали "да" или "нет",смотря по обстоятельствам; но я, наверное, перегнул палку, спрашивая слишкомчасто. Брунельда не выдержала, ведь несмотря на свою толщину она оченьслабого здоровья, у нее часто болит голова, а ноги вечно ломит от подагры;вот они и решили, что спрашивать мне больше нельзя, ну а чтобы я знал, когдавходить, будут звонить в колокольчик. От этого трезвона я даже просыпаюсь,одно время я завел себе для развлеченья кошку, так она, испугавшись этогозвона, сбежала и не вернулась; а сегодня, между прочим, еще не звонили;кстати, после звонка я не просто могу, а обязан войти; н-да, что-то все незвонят, наверняка ждать еще долго. - Ну вот что, - сказал Карл, - тебя это, может, и касается, а я-то причем? В общем, так обращаются только с теми, кто позволяет себя унижать. - Эй! - вскричал Робинсон. - Почему это ты вдруг ни при чем? Самособой, все это относится и к тебе. Сиди себе и жди здесь спокойно вместе сомной, пока не позвонят. А потом уж, пожалуйста, сколько угодно пробуй,сумеешь уйти или нет. - Ты-то почему отсюда не уходишь? Только потому, что Деламарш твойдруг, вернее, был другом? Разве это жизнь? Не лучше ли было бы вБаттерфорде, куда. вы сначала собирались? Или даже в Калифорнии, где у тебядрузья? - Да, - сказал Робинсон, - такого никто не ожидал. - И прежде чемпродолжить рассказ, он воскликнул: - За твое здоровье, милый Россман! - иотпил большой глоток из флакона. - Когда ты нас бросил, мы были впрескверном положении. Работу в первые дни получить не удавалось, впрочем,Деламарш и не хотел работать, хотя он-то бы мигом устроился, и только всевремя посылал на поиски меня, но мне не везет. Он просто разгуливал поокруге, и был, по-моему, уже вечер, а он всего-то и добыл, что дамскийкошелек. Правда, красивый, вышитый бисером - после он подарил его Брунельде,- но почти что пустой. Потом Деламарш сказал, что нам придется идтипопрошайничать по квартирам, ведь при этом можно, конечно, кое-чтонасобирать; так вот, отправились мы просить, и я, чтоб произвестивпечатление получше, пел у дверей. А Деламаршу всегда везет: перед второй жеквартирой - роскошной, в первом этаже, едва мы немножко спели у дверейкухарке и слуге, смотрим, по лестнице поднимается дама, которой принадлежитэта вот квартира, то есть Брунельда, Она, наверно, слишком туго зашнуровалакорсет и никак не могла одолеть ступеньки. Но как прекрасно она выглядела,Россман! Платье на ней было совершенно белое, а зонтик от солнца - красный.Конфетка, да и только! Лучше выпивки! О Боже, как она была хороша! Вот stoженщина! Нет, скажи мне, откуда такие берутся? Конечно, горничная и слугатут же выбежали на подмогу и почти внесли ее наверх. Мы вытянулись справа ислева от двери и приветствовали ее, как здесь принято. Она чутьприостановилась, так как все еще не отдышалась, и теперь уж я и не знаю, каконо вышло, от голода я был не в себе, а она вблизи оказалась еще красивее иширины необъятной и из-за специального корсета - я могу тебе потом показатьего в сундуке - вся такая ядреная; короче говоря, я ее малость потрогалсзади, но совсем легонько, знаешь, так - прикоснулся. Конечно, нищему никакнельзя касаться богатой дамы. Прикосновения как бы не было, но вместе с тембыло. Кто знает, чем бы все кончилось, если б Деламарш тотчас не дал мнеоплеуху, причем такую, что я обеими руками за шею схватился. - Вот до чего дошло! - сказал Карл и, увлекшись, уселся рядом срассказчиком на пол. - Значит, это и была Брунельда? - Ну да, - кивнул Робинсон, - Брунельда. - Ты разве не говорил, что она певица? - спросил Карл. - Конечно, певица, и певица большая, - ответил Робинсон, перекатываяязыком комок карамелек и пальцем заталкивая обратно конфету, выскользнувшуюизо рта. - Но тогда мы об этом еще не знали, мы только видели, что она -богатая и очень шикарная дама. Она сделала вид, что ничего не произошло, аможет быть, и вправду не почувствовала, я ведь только коснулся ее пальцами.Она не отрывала взгляда от Деламарша, который опять - как он умеет! -уставился ей в глаза. Она ему сказала: "Зайди-ка на минутку!" - и указалазонтиком на квартиру, куда Деламарш должен был войти первым. Они вместевошли, и прислуга закрыла за ними дверь. Меня позабыли снаружи, тут я решил,что это вряд ли надолго, и уселся на лестнице, ожидая Деламарша, Но вместонего появился слуга и вынес мне целую миску супа. "Деламарш позаботился!" -подумал я. Слуга подождал немного, пока я ел, постоял со мной минутку ирассказал кое-что о Брунельде, и тут я сообразил, чем может стать для насэта встреча. Ведь Брунельда была разведена, имела крупное состояние и быласовершенно независима! Ее бывший муж, владелец фабрики какао, правда, всееще любил ее, но она и слышать о нем не хотела. Он приходил в квартиру оченьчасто, всегда одетый очень элегантно, как на свадьбу - это чистая правда, ясам видел его, - но слуга, несмотря на крупные взятки, не смел спроситьБрунельду, не согласится ли та его принять, так как он уже несколько разспрашивал и всегда вместо ответа Брунельда бросала ему в лицо то, что в этотмиг держала в руке. Однажды это была большая грелка с водой, которая выбилаему передний зуб. Да, Россман, видишь, какие дела! - Откуда ты знаешь ее мужа? -спросил Карл. - Он изредка приходит и сюда, - ответил Робинсон. - Сюда? - от удивления Карл легонько шлепнул рукой по полу. - Тут действительно есть чему удивляться, - продолжал Робинсон, - я самудивился, когда слуга рассказал мне об этом. Подумай только, когда Брунельдыне бывало дома, муж просил слугу провести его в ее комнаты и всегда брал тамна память какую-нибудь мелочь, оставляя для Брунельды взамен что-нибудьдорогое и красивое и строго-настрого наказывая слуге не говорить, от когоэто. Но однажды, когда он - так говорил слуга, и я ему верю, - принес что-тосовсем уж бесценное из фарфора, Брунельда каким-то способом догадалась,откуда эта вещица, тут же швырнула ее на пол, растоптала ногами, наплевалана осколки и сотворила еще кое-что похуже, так что слуга от омерзения едвасумел вынести осколки. - Чем же муж так ей насолил? - спросил Карл. - Собственно, я не знаю, - ответил Робинсон. - Но думаю, ничегоособенного; во всяком случае, он сам никак не поймет. Я ведь говорил с нимоб этом, и не раз. Он каждый день поджидает меня вон там, на углу; если яприхожу, то рассказываю ему новости; если не могу прийти, он ждет полчаса, апосле уходит. Для меня это был неплохой приработок, так как новости оноплачивает весьма щедро, но с тех пор, как об этом проведал Деламарш, мнеприходится все ему отдавать, и из-за этого я хожу туда реже. - Но чего же хочет муж? - спросил Карл. - Что ему надо? Он ведь слышит,что она знать его не желает. - Да, - вздохнул Робинсон, закурил сигарету и, широко взмахнув рукой,выпустил вверх дым. Затем он словно бы передумал и добавил: - Я-то здесь причем? Я знаю только, что он отдал бы кучу денег, чтобы лежать тут, набалконе, как мы. Карл встал, облокотился на перила и посмотрел вниз. Луна уже взошла, ноее свет еще не проник в глубину улицы. А улица, такая пустынная днем,наполнилась людьми - особенно много их было в подворотнях; движения всехбыли медлительны и неуклюжи, рубашки мужчин, светлые платья женщин чутьбелели в темноте, все были без головных уборов. Многочисленные балконытеперь были сплошь заняты; там при электрическом свете сидели семьями -смотря по величине балконов - вокруг маленьких столиков или в креслах,поставленных рядом, или просто высовывали головы из комнаты наружу. Мужчинысидели, широко расставив ноги и высунув ступни сквозь решетку балкона, ичитали газеты, листы которых почти касались пола, или играли в карты -похоже, молчком, сильно шлепая картами об стол; на коленях у женщин лежалошитье, они лишь изредка поглядывали на домашних или на улицу. На одном изсоседних балконов, как заведенная, зевала белокурая хрупкая женщина,закатывая при этом глаза и прикрывая рот бельем, которое она чинила; даже насамых крохотных балкончиках дети умудрялись гоняться друг за другом,надоедая родителям. Во многих комнатах были включены граммофоны,выплескивавшие на улицу песни или оркестровую музыку; на этот шум никто необращал особенного внимания, только временами по знаку главы семьикто-нибудь спешил в комнату, чтобы сменить пластинку. У иных окон виднелисьсовершенно неподвижные влюбленные парочки; в окне напротив Карла как разстояла такая пара - одной рукой юноша обнимал девушку, а другой щупал еегрудь. - Ты знаешь кого-нибудь из этих людей? - спросил Карл Робинсона,который тоже встал и, так как его знобило, кроме одеяла закутался еще в шальБрунельды. - Почти никого, тем-то мое положение и плохо, - сказал Робинсон ипритянул Карла поближе, чтобы прошептать ему на ухо: - Иначе мне бы не начто было сейчас жаловаться. Ведь ради Деламарша Брунельда продала все, чтоимела, ради него со всем своим добром переехала сюда, в этот дом на окраине,чтобы полностью посвятить себя ему и чтобы никто ей не мешал; впрочем, этотоже было желание Деламарша. - А прислугу она уволила? - спросил Карл. - Совершенно верно, - ответил Робинсон. - Где здесь прислугу-торазмещать? Слуги - люди очень привередливые. Однажды Деламарш при Брунельдепощечинами вытурил одного такого из комнаты, не единожды оплеуху отпустил,пока этот субъект выкатился за дверь. Остальные слуги, конечно, столкнулисьс первым и подняли на лестнице шум, тогда Деламарш вышел к ним (я в ту порубыл не слуга, а друг дома, но все-таки присоединился к слугам) и спросил:"Чего вы хотите?" Самый старый слуга, некто Исидор, в ответ на это сказал: "Нам с вами говорить не о чем, наша хозяйка - госпожа Брунельда". Какты, вероятно, понимаешь, они весьма уважали Брунельду. Но она, не обращая наних внимания, подбежала к Деламаршу - в те времена она была еще не такаягрузная, как теперь, - обняла и поцеловала его при всех, называя "милымДеламаршем". "Да выпроводи же ты этих обезьян", - сказала она в концеконцов. Обезьяны - это, конечно, слуги; вообрази, какие они скорчилифизиономии. Затем Брунельда поднесла руку Деламарша к кошельку, который онаносила на поясе, Деламарш открыл его и начал рассчитывать слуг; Брунельдиноучастие в платеже свелось к тому только, что она стояла тут же с открытымкошельком на поясе. Деламаршу приходилось часто запускать в него руку, таккак он раздавал деньги, не считая и не проверяя, кому сколько положено. Подконец он заявил: "Раз вы не хотите со мной разговаривать, я скажу вам отимени Брунельды: собирайтесь и вон отсюда". Так они были уволены, кое-ктовчинил юридический иск, Деламаршу пришлось даже явиться в суд, но об этом яничего определенного не знаю. Только вот, уволив слуг, Деламарш сразу сказалБрунельде: "Итак, теперь у тебя нет прислуги". Она ответила: "Но ведь естьРобинсон". После чего Деламарш воскликнул, хлопнув меня по плечу: "Ну, все впорядке, ты будешь нашим слугой". А Брунельда потрепала меня по щеке. Прислучае, Россман, не увиливай, дай ей потрепать тебя по щеке. Это ужасноприятно. - Значит, ты стал слугой Деламарша? - подытожил Карл. Робинсон уловил нотку сочувствия в этом вопросе и ответил: - Я - слуга, но догадываются об этом немногие. Видишь, даже ты непонял, хотя пробыл с нами уже некоторое время. Ты же видел ночью вгостинице, как я был одет. Лучше не бывает. Разве слуги ходят в такойодежде? Но все дело в том, что мне редко позволяют отлучиться, я должен бытьвсегда под рукой, в хозяйстве всегда найдется какое-нибудь занятие. Дляодного здесь слишком много работы. Как ты, наверное, заметил, в комнатечрезвычайно много вещей; все, что при переезде не удалось продать, мызабрали с собой. Конечно, можно было бы раздарить эти вещи, но Брунельдаподарков не делает. Ты подумай только, какой труд - втащить весь этот скарбвверх по лестнице! - Робинсон, ты что же, сам все это затаскивал? - воскликнул Карл. - А кто же еще! - сказал Робинсон. - Был тут помощник, редкий лентяй,так что в основном мне пришлось надрываться одному. Брунельда стояла внизу,у автомобиля, Деламарш распоряжался наверху, где что размещать, а я моталсявверх - вниз по лестнице. Так продолжалось два дня - очень долго, верно? Даты понятия не имеешь, сколько здесь, в комнате, вещей: шкафы забиты доотказа и за шкафами все заполнено до потолка. Если б нанять для перевозкинесколько человек, дело закончилось бы гораздо скорее, но Брунельда нехотела доверить этого никому, кроме меня. Конечно, это очень лестно, но я навсю жизнь испортил себе здоровье, а что у меня еще есть, кроме здоровья?Стоит только малость напрячься, у меня сразу колет здесь, и здесь, и здесь.Думаешь, парни в гостинице, эти подонки - иначе их не назовешь! - смогли быменя одолеть, будь я здоров? Но что бы у меня ни болело, Брунельде иДеламаршу я об этом ни слова не скажу, буду работать, пока могу, а когда силне станет, лягу и умру, и только потом, когда будет уже поздно, они поймут,что я был болен и, несмотря на это, продолжал трудиться и доработался наслужбе у них до смерти. Ах, Россман, - сказал он в конце концов, утеревглаза рукавом Карла. Помолчав, он заметил: - Неужели тебе не холодно, тыведь так и стоишь в одной рубашке? - Слышь ты, Робинсон, - сказал Карл, - ты все скулишь. А я не уверен,что ты очень уж болен. Вид у тебя совершенно здоровый, просто ты все времяторчишь тут на балконе, вот и напридумывал. Возможно, у тебя иногда колет вгруди, у меня тоже так бывает, как и у каждого. Но если все из-за такихмелочей начнут, как ты, скулить, все балконы будут заполнены плаксами. - Я лучше знаю, - сказал Робинсон и на сей раз утер глаза уголкомодеяла. - Студент, квартирующий поблизости - его хозяйка стряпала и для нас,- на днях, когда я возвращал посуду, сказал мне: "Послушайте-ка, Робинсон,вы не больны?" Мне запрещено разговаривать с этими людьми, я только поставилпосуду и хотел уйти. Тогда он подошел ко мне и говорит: "Послушайте,старина, не доводите до крайности, вы больны". - "Извините, что же мне втаком случае делать?" - спросил я. "Это вам решать", - сказал он иотвернулся. Остальные за столом рассмеялись, ведь здесь кругом враги,поэтому я предпочел уйти. - Значит, людям, которые над тобой насмешничают, ты веришь, а тем, ктожелает тебе добра, - нет. - Но я ведь лучше знаю, какое у меня самочувствие, - возмутилсяРобинсон, но тут же опять захныкал. - Ты как раз и не знаешь, что с тобой, нашел бы себе лучше приличнуюработу, вместо того чтоб прислуживать Деламаршу. Ведь, насколько я могусудить по твоим рассказам и по тому, что видел сам, это не служба, арабство. Для человека такое невыносимо - тут я тебе верю. Но ты считаешь,что, раз ты друг Деламарша, бросать его ты не вправе. Это неверно; если онне понимает, что обрек тебя на жалкое существование, то у тебя нет нималейших обязательств перед ним. - Значит, по-твоему, Россман, я поправлюсь, если покончу с этойслужбой? - Разумеется, - сказал Карл. - Разумеется? - переспросил Робинсон. - Вне всякого сомнения, - улыбнулся Карл. - Тогда можно начать выздоровление прямо сейчас, - сказал Робинсон ипосмотрел на Карла. - Каким же образом? - Ну, ведь ты возьмешь мою работу на себя, - ответил Робинсон. - Кто тебе это сказал? - спросил Карл. - Так это давнишний план. Его уже который день обсуждают. Началось всес того, что Брунельда выбранила меня за грязь в квартире. Я, конечно,обещал, что сию же минуту приведу все в порядок. Но ведь дело-то нелегкое.Например, в моем теперешнем состоянии я не могу повсюду ползать, чтобывытереть пыль, посреди комнаты и то повернуться невозможно, а между шкафами,коробками тем более. Если хочешь аккуратно все вычистить, нужно опять-такипередвинуть мебель - и все это я должен делать один? Вдобавок надо соблюдатьтишину, поскольку нельзя беспокоить Брунельду, которая почти не покидаеткомнату. Так вот, я хоть и обещал навести чистоту, но так ничего и несделал. Когда Брунельда это заметила, она сказала Деламаршу, что дальше такдело не пойдет, необходимо нанять еще одного помощника. "Я не хочу,Деламарш, - сказала она, - чтобы ты упрекал меня в том, что я плохо велахозяйство. Мне напрягаться нельзя, ты сам понимаешь, а Робинсонанедостаточно; вначале он был бодрый и за всем присматривал, теперь же всевремя усталый и большей частью сидит в углу. А комната с такой уймой вещей,как наша, не может сама себя содержать в порядке". Деламарш задумался, чтобы тут можно сделать, ведь в такой дом не возьмешь первого встречного, дажена пробу, потому что мы тут на виду. А поскольку я тебе верный друг и слышалот Ренелла, как ты надрываешься в гостинице, я предложил тебя. Деламарштотчас согласился, хотя в свое время ты и обошелся с ним очень дерзко, и я,конечно, обрадовался, что могу оказать тебе услугу. Это место словно длятебя и создано, ты молодой, сильный и ловкий, а я уже ни на что больше негожусь. Только не воображай, что тебя уже приняли на службу; если ты непонравишься Брунельде, мы тебя не возьмем. Стало быть, постарайся ейпонравиться, а об остальном я позабочусь. - А что будешь делать ты, если я останусь здесь в качестве слуги? -спросил Карл; он почувствовал облегчение - первый испуг, вызванныйсообщениями Робинсона, прошел. Значит, Деламарш всего-навсего собиралсясделать из него прислугу - будь у него планы пострашней, Робинсон навернякабы проболтался, - но, если дело обстоит именно так, Карл сегодня же ночьюраспростится с ними. Силком никого служить не заставишь. И хотя ранее Карлтревожился, сумеет ли он после увольнения быстро найти хорошую и, повозможности, столь же солидную работу - иначе-то и с голоду померетьнедолго! - теперь он готов был согласиться на что угодно, даже на тяготыбезработицы, но служить здесь, как они задумали, ни за что не станет. Однакорастолковывать это Робинсону он даже и не пытался, особенно потому, чтосейчас все суждения ирландца будут окрашены надеждой на то, что Карл избавитего от работы. - Итак, - начал Робинсон, сопровождая свои слова плавными жестами, -первым делом я все тебе объясню и покажу припасы. Ты человек образованный, ипочерк у тебя наверняка красивый, а значит, ты мог бы прямо сейчас составитьсписок наличных вещей. Брунельда давно об этом мечтает. Если завтра с утрабудет хорошая погода, мы попросим Брунельду посидеть на балконе и спокойно,не тревожа ее, поработаем в комнате. Вот что самое главное, Россман. Ни вкоем случае не тревожь Брунельду. Она все слышит, наверное, у нее, как упевицы, очень уж тонкий слух. К примеру, выкатываешь из-за шкафа бочоноквиски, тут без шума не обойтись, бочонок тяжелый, вещей кругом тьма-тьмущая,сразу его не выкатишь. Брунельда, к примеру, спокойно лежит на канапе иловит мух, которые ей изрядно докучают. Ты полагаешь, что она не обращает натебя внимания, и катишь бочонок дальше. Она покуда лежит себе спокойно. Но втот самый миг, когда ты меньше всего ждешь и почти совсем не шумишь, онавдруг садится, колотит обеими руками по канапе, так что пыль столбом - с техпор как мы здесь, я канапе ни разу не выбивал, не могу, она же все время нанем валяется, - начинает страх как орать, словно мужик, и орет часами. Петьей запретили соседи, а кричать никто запретить не может, вот она и кричит,впрочем, теперь это случается редко: мы с Деламаршем стали осторожны. Ведьей это очень вредно. Как-то раз она упала в обморок, и мне - Деламаршкуда-то ушел - пришлось привести соседа-студента, он обрызгал ее из большойбутыли какой-то жидкостью, ей это помогло, но жидкость была нестерпимовонючая, запах даже сейчас ощущается, если понюхать канапе. Студент, самособой, наш враг, как и все здесь, ты тоже должен быть начеку и ни с кем несвязываться. - Да, Робинсон, - сказал Карл, - это очень тяжелая служба. Хорошенькоеместо ты мне подсудобил. - Не беспокойся, - сказал Робинсон и покачал головой, закрыв глаза иоткрещиваясь от всех возможных претензий Карла. - У этого места, как нигде,есть свои преимущества. Ты будешь все время вблизи такой дамы, какБрунельда, даже спать изредка будешь в одной комнате с ней - уже одно этонесет с собой, как ты понимаешь, различные приятности. Платить тебе будутщедро, денег здесь более чем достаточно, я-то, как друг Деламарша, неполучал ничего; только когда я ходил в город, Брунельда обязательно даваламне кое-что, но тебе, естественно, будут платить, как всякому слуге. Ты ведьи есть слуга, ни больше ни меньше. Но самое главное, я весьма облегчу тебеслужбу. Сначала-то, само собой, я ничего делать не буду, мне надо отдохнуть,но, как только поправлюсь, можешь на меня рассчитывать. ОбслуживаниеБрунельды я оставляю за собой, в том числе причесывание и одевание, еслиэтим не станет заниматься Деламарш. На твоих плечах будут лишь уборкакомнаты, закупки и тяжелая домашняя работа. - Нет, Робинсон, - сказал Карл, - все это меня не прельщает. - Не делай глупостей, Россман, - Робинсон приблизил лицо к лицу Карла,- не проморгай эту прекрасную возможность. Где ты сейчас найдешь место? Ктотебя знает? Кого знаешь ты? Мы, двое мужчин, уже многое испытавшие инабравшиеся опыта, неделями скитались в поисках работы. Это нелегко, да чтотам - отчаянно трудно. Карл кивнул, удивляясь благоразумию Робинсоновых доводов Для него этисоветы, однако же, не имели значения - ему здесь оставаться нельзя, в этомогромном городе наверняка найдется для него местечко; по ночам - он знал -все гостиницы и рестораны переполнены, требуется прислуга для постояльцев, ау него теперь есть какой-никакой опыт. О, он постарается быстро и незаметногде-нибудь пристроиться. Вон и в доме напротив располагался маленькийкабачок, из него доносилась бравурная музыка. Главный вход был прикрыттолько большим желтым занавесом, который временами, подхваченный сильнымветром, парусил над улицей. Но вообще вокруг стало потише. Большая частьбалконов погрузилась в темноту, только поодаль некоторые были пока освещены,но едва задержишь на них взгляд, а люди уже встают и скрываются в квартире,кто-то из мужчин тянется к лампочке и, бросив последний взгляд в переулок,гасит свет. "Вот и ночь наступила, - подумал Карл, - если я здесь еще останусь, топревращусь в одного из них". Он повернулся, чтобы отодвинуть балконнуюзанавесь. - Ты что это задумал? -сказал Робинсон, преграждая ему путь. - Я хочу уйти, - сказал Карл. - Пусти меня! Пусти! - Ты же не станешь ее тревожить, - воскликнул Робинсон, - ишь чеговыдумал! - И, обхватив обеими руками шею Карла, он повис на нем всейтяжестью, стиснул ногами ноги Карла и таким манером свалил его на пол. Но вобществе лифтеров Карл немного научился драться и ударил Робинсона кулакомснизу в подбородок - правда, не в полную силу, осторожно. Тот еще успелбыстро, с размаху угостить Карла коленом в живот, а потом схватился обеимируками за челюсть и взвыл так громко, что мужчина с соседнего балкона гулкохлопнул в ладоши и приказал: "Тихо вы!" Карл немного полежал, чтобыперетерпеть боль от тычка Робинсона. Он только повернул лицо к занавеси,тяжелой и недвижной, за которой пряталась темная комната. Казалось, вквартире никого больше нет; возможно, Деламарш с Брунельдой ушли и Карл ужесовершенно свободен. От Робинсона, который и впрямь вел себя как сторожевойпес, он теперь отделался. Тут откуда-то издалека донеслись ритмичные звуки труб и барабанов.Отдельные возгласы скоро слились в рев людской массы. Карл повернул голову иувидел, что все балконы снова ожили. Он медленно поднялся, полностьюраспрямиться пока не удалось, пришлось тяжело привалиться к перилам. Внизупо тротуару широким шагом маршировали молодые парни: руки с фуражкамиподняты вверх, лица в резком развороте. Мостовая еще оставалась свободной.Некоторые размахивали лампионами на длинных палках, окруженными желтоватымдымом. Барабанщики и трубачи как раз вышли на свет, и Карл поразился ихмногочисленности, тут он услышал за спиной голоса, обернулся и увиделДеламарша, поднявшего тяжелую занавесь, а затем из темной комнаты появиласьБрунельда в красном платье, с кружевной накидкой на плечах, в темном чепчикена, видимо, не причесанных, а лишь подколотых волосах, кончики которых тут итам выбивались наружу. В руке она держала маленький открытый веер, но необмахивалась им, а только крепко прижимала его к груди. Карл передвинулся вбок вдоль перил, чтобы дать им обоим место. Никто,разумеется, не заставит его остаться здесь, и, даже если Деламарш попытаетсяэто сделать, Брунельда тотчас отпустит его, стоит ее попросить. Она жетерпеть его не может, он напугал ее своим взглядом. Но едва он шагнул кдвери, она сразу заметила это и спросила: - Куда ты, малыш? Карл замер под строгим взором Деламарша, а Брунельда притянула его ксебе. - Тебе не хочется посмотреть на процессию внизу? - спросила она,придвигая его к перилам. - Ты знаешь, что это такое? - услышал Карл заспиной ее голос и непроизвольно шевельнулся, стараясь вывернуться из ее рук,но безуспешно. С грустью смотрел он вниз на улицу, словно там была причинаего тоски. Деламарш сначала стоял позади Брунельды, скрестив руки на груди, потомсбегал в комнату и принес ей театральный бинокль. Внизу следом замузыкантами показалась основная часть процессии. На плечах огромного ростамужчины восседал некий господин, сверху была видна только его матовопоблескивающая плешь, над которой он в знак приветствия высоко поднимал свойцилиндр. Вокруг него несли фанерные щиты, которые с балкона казалисьсовершенно белыми; создавалось впечатление, что эти щиты как бы подпираютплешивого со всех сторон, поддерживая его над толпою. Поскольку процессиябыла в движении, стена из щитов то распадалась, то выстраивалась снова.Вокруг плешивого господина улица во всю ширину, хотя, насколько можно былоразглядеть в темноте, на небольшом пространстве, была заполнена егоприверженцами, все они рукоплескали и, судя по всему, выкрикивали его имя,коротенькое, но непонятное из-за общего шума и пения. Несколько человек,ловко расставленные в толпе, несли мощные и яркие автомобильные прожекторы имедленно обводили световыми лучами дома по обе стороны улицы. Карлу на еговерхотуре свет не мешал, но на нижних балконах ослепленные зеваки поспешнозакрывали лицо руками. Деламарш, по просьбе Брунельды, осведомился у людей на соседнембалконе, что означает сия манифестация, Карлу было довольно любопытноузнать, ответят ли ему, и если ответят, то как. В самом деле - Деламаршупришлось спросить трижды, а ответа он так и не получил. Он уже рискованноперегнулся через перила, Брунельда от злости на соседей легонько топнуланогой, Карл почувствовал ее колени. Наконец какой-то ответ все жепоследовал, но одновременно с этого заполненного людьми балкона донессягромкий взрыв смеха. Деламарш выкрикнул что-то в их сторону так громко, что,не будь сейчас на улице такого шума, все вокруг поневоле с удивлениемприслушались бы. Во всяком случае, реплика Деламарша действие возымела -смех резко оборвался. - Завтра в нашем округе состоятся выборы судьи, и внизу как раз несутодного из кандидатов, - сказал Деламарш, совершенно спокойно вернувшись кБрунельде. - Да! - воскликнул он затем, ласково похлопав Брунельду по спине.- Мы уж вовсе знать не знаем, что творится в мире. - Деламарш, - сказала Брунельда, возвращаясь опять к поведению соседей,- я бы с радостью переехала отсюда, не будь это столь утомительно! Ксожалению, я на такое не способна. - И, часто и громко вздыхая, онарассеянно и беспокойно потеребила рубашку Карла, который старался как можнонезаметнее избежать прикосновения ее маленьких жирных ручек, что с легкостьюему удалось, так как Брунельда не обращала на него внимания, занятая совсемдругими мыслями. Но вскоре и Карл забыл о Брунельде и уже словно бы не чувствовалтяжести ее рук на своих плечах, потому что его увлекли события на улице. Покоманде группки жестикулирующих мужчин, маршировавших впереди кандидата, -их указания, должно быть, имели особую важность, ибо со всех сторон к нимтянулись сосредоточенные лица, - все неожиданно остановились передресторанчиком. Один из этих важных субъектов, вскинув руку, подал знак - итолпе, и кандидату. Толпа смолкла, а кандидат после нескольких неудачныхпопыток встать на плечах своего носильщика произнес небольшую речь, время отвремени резко взмахивая цилиндром. Это было видно совершенно отчетливо,ведь, пока он говорил, прожекторы были направлены на него, так что оннаходился в перекрестье световых конусов. Вот теперь стало ясно, с каким интересом вся улица воспринимает этособытие. На балконах, занятых сторонниками кандидата, начали нараспевскандировать его имя и, высунув далеко сквозь решетку руки, дружнорукоплескать. На остальных же балконах - их было, пожалуй, большинство -раздалось еще более громкое пение, впрочем не единодушное, поскольку этобыли приверженцы разных кандидатов. Затем все противники присутствующегокандидата объединились в общем свисте, а кое-где, причем во многих местах,снова запустили граммофоны. Между отдельными балконами вспыхивалиполитические споры, особенно возбужденные ввиду позднего времени.Большинство уже были в ночной одежде и только накинули пальто, женщиныкутались в большие темные шали; безнадзорные дети - страшно смотреть! -карабкались по балконным перелетам и во все возрастающем количестве выбегалииз темных комнат, где совсем было заснули. То тут, то там горячие головышвыряли в своих противников какие-то предметы, иногда они попадали в цель,но по большей части падали вниз, на улицу, зачастую вызывая яростные вопли.Когда руководителям манифестации шум надоедал, они тотчас отдавали приказтрубачам и барабанщикам, и оглушительный, мощный, бесконечный сигналперекрывал все человеческие голоса, поднимаясь до самых крыш. Затемсовершенно внезапно - трудно даже поверить - они смолкали, после чего явнонатренированная толпа оглашала притихшую на мгновение улицу своим партийнымгимном - в свете прожекторов видны были широко открытые рты, покаопомнившиеся противники не принимались с удесятеренною силой вопить сбалконов и из окон и нижняя партия после кратковременной победы над верхнейне умолкала совершенно. - Как тебе это нравится, малыш? - спросила Брунельда, которая так иэтак вертелась за спиной у Карла, чтобы разглядеть все в бинокль. Карл вответ лишь кивнул головой. Он заметил, как Робинсон что-то с жаромрассказывал Деламаршу - очев