 |
|
Глава четырнадцатая 7 страница
– Зачем?
– Я в доме Скарлетт Хендерсон. Мы нашли в саду человеческие кости.
Глава двенадцатая
Спенуэлл – крохотная деревушка, вряд ли заслуживающая этого названия. Одна улица, телефонная будка и лавка, открытая всего два часа во второй половине дня. Семья Скарлетт живет в большом современном доме из уродливого бурого кирпича, слегка скрашенном плющом. Рут ставит машину за «мерседесом» Нельсона и двумя полицейскими автомобилями. Приезд полиции не укрылся от маленькой общины. Кучка детей смотрит широко раскрытыми глазами с другой стороны улицы, в окнах тут и там виднеются лица. Выражение их трудно разобрать: любопытные ли, испуганные, радостные.
Когда Рут подходит к дому, Нельсон появляется из-за угла. Передний сад истоптан башмаками полицейских. Кто-то уложил доски – очевидно, для тележки.
– Рут, – приветствует ее Нельсон, – как вы сегодня?
Рут чувствует себя несколько смущенной. Сегодня она профессионал, эксперт, и не хочет напоминания, что вчера вечером плакала из-за мертвой кошки.
– Лучше, – отвечает она. – Эрик, мой бывший наставник, появился после вашего отъезда.
Нельсон смотрит на нее чуть насмешливо, но говорит лишь:
– Хорошо.
– Где кости? – спрашивает Рут, спеша перейти к делу.
– За домом. Ищейки нашли это место.
В заднем саду, длинном, захламленном, валяются сломанные диваны и велосипеды, высится недостроенная горка из старых досок. Эксперты в белых комбинезонах толпятся вокруг большой ямы. Ищейки неистово виляют хвостами, натягивая поводки. Рут потрясенно осознает, что Хендерсоны тоже здесь. Мать и отец Скарлетт молча стоят у задней двери. Мать, довольно молодая, бледная, хорошенькая, с длинными темными волосами, выглядит потерянной. Она в пурпурной бархатной юбке и босиком, несмотря на холод. Отец постарше, лицо у него чуточку крысиное, худощавое, глаза водянистые. В саду трое их детей беззаботно играют на недостроенной горке.
– Это доктор Рут Гэллоуэй, – говорит Нельсон одному из людей в белых комбинезонах. – Специалист по захороненным костям.
«Будто собака», – думает Рут.
Рут смотрит на яму, идущую по меже между участком Хендерсонов и соседским. Ближе к дому находится дощатый забор, но здесь, в конце сада, только камни. «Граница», – думает Рут. В голове звучит голос Эрика: «Он обозначал границу. Нам следовало с почтением отнестись к этому месту».
– Была здесь стена? – обращается Рут к ближайшему человеку в белом комбинезоне, но отец Скарлетт, услышав, выходит вперед.
– Была старая, кремневая. Лет пять назад я построил из кремней печь для обжига кирпича.
«Если здесь существовала стена, – думает Рут, – кости вряд ли могут быть новыми». Ей не хочется, чтобы это оказались кости Скарлетт. Не хочется, чтобы родители явились убийцами; ей хочется, чтобы Скарлетт была живой.
Белые комбинезоны отступают назад, и Рут с набором инструментов для раскопок в рюкзаке опускается на колени у края ямы, достает маленький мастерок и начинает осторожно соскребать землю с боков. Выемка грунта чистая, Рут видит следы лопат, земля располагается аккуратными слоями, как в торте: тонкий верхний слой почвы, затем характерный торфяной грунт этой местности и линия кремней. Внизу, примерно на метровой глубине, Рут видит желто-белые кости.
– Вы трогали что-нибудь? – спрашивает она.
Человек в белом комбинезоне отвечает:
– Нет. Не велел старший детектив-инспектор.
– Хорошо.
Нельсон склоняется к уху Рут. От него пахнет табаком и лосьоном.
– Кости человеческие?
– Думаю, да. Только…
– Что только?
– Они не были закопаны.
Нельсон садится на корточки рядом с ней.
– Как это понять?
– При похоронах слои земли перемешиваются. Вот посмотрите сюда, – указывает она на края ямы. – Здесь все слои целы. Кости положили на землю, и земля за столетия покрыла их.
– За столетия?
– Думаю, они относятся к железному веку. Как и те, другие.
– Почему?
– Здесь есть керамика. Судя по виду, железного века.
Нельсон смотрит на нее несколько секунд, потом встает и подзывает людей в белых комбинезонах.
– Все ребята, порядок. Можно больше не волноваться.
– В чем дело, босс? – спрашивает один из них.
Босс! Рут едва верит своим ушам.
– Хорошая новость – это человеческие кости. Скверная – они пролежали в земле около двух тысяч лет. Поехали отсюда.
Через час Рут собрала кости и отправила в университетскую лабораторию на датирование. Хоть она и уверена, что находка из железного века, но что это значит? Поскольку останки не были похоронены в торфе, тело не сохранилось. Есть какая-то связь с останками, обнаруженными на краю Солончака? И связаны ли между собой останки, тропа и хендж? Голова ее лихорадочно работает, но она старается сосредоточиться на травяном чае и разговоре с родителями Скарлетт, Делилой и Аланом – как они предложили их называть.
Рут не совсем понимает, как оказалась здесь, в неухоженной кухне Хендерсонов, на шатком табурете, с керамической кружкой в руке. Знает только, что Нельсон охотно принял приглашение от ее лица.
– С удовольствием, – сказал он. – Спасибо, миссис Хендерсон.
– Делила, – устало поправила та.
И вот они находятся в этой кухне, слушая рассказ Алана Хендерсона о нырянии и хныканье младшей дочери Хендерсонов, Океаны, сидящей на высоком стульчике.
– Она тоскует по Скарлетт, – с невыносимым смирением произносит Делила.
– Конечно, – мямлит Рут. – Сколько лет… э… Океане?
– Ей два, Скарлетт четыре, Юэну и Тобиасу по семь, Мадди шестнадцать.
– По вашему виду не скажешь, что у вас есть шестнадцатилетний ребенок.
Улыбка озаряет бледное лицо Делилы в обрамлении густых волос.
– Мне было шестнадцать, когда я ее родила. Естественно, она не дочь Алана.
Рут смотрит на него, Алан просвещает Нельсона относительно линей. Нельсон поднимает голову и встречается взглядом с Рут.
– У вас есть дети? – спрашивает ее Делила.
– Нет.
– Я боюсь, – внезапно говорит Делила высоким сдавленным голосом, – что однажды кто-нибудь спросит, сколько у меня детей, и я отвечу: четверо, а не пятеро. Поскольку тогда буду знать, что ее больше нет, что она мертва.
Делила плачет, но беззвучно, слезы бегут по щекам.
Рут не знает, что сказать.
– Мне очень жаль… – Вот и все, что она произносит.
Делила пропускает эти слова мимо ушей.
– Она такая маленькая, такая беззащитная. Запястье совсем тонкое, она до сих пор носит браслет с крещения. Кто мог поднять на нее руку?
Рут думает о Спарки, тоже маленькой, беззащитной и все же жестоко убитой. Пытается вообразить свое горе, усиленное в тысячу раз.
– Не знаю, Делила, – хрипло говорит Рут. – Но старший детектив-инспектор Нельсон, уверяю вас, делает все возможное.
– Он хороший человек, – утирает глаза Делила. – Сильная аура. Должно быть, у него отличный духовный наставник.
– Наверняка.
Рут ощущает на себе взгляд Нельсона. Алан приумолк. Дрожащими руками свертывает самокрутку. Делила дает Океане рисовую лепешку, девочка бросает ее на пол.
В кухню вбегают два темноволосых мальчика и, к удивлению Рут, направляются прямо к Нельсону.
– Гарри! Привез наручники?
– Можно я их примерю?
– Моя очередь!
Нельсон торжественно вынимает из кармана наручники, надевает их на руки одному из мальчиков. Рут неприятно видеть их на костлявых запястьях, но мальчишкам это явно нравится.
– Моя очередь! Дай мне!
– Они были у меня всего секунду. Меньше секунды.
Рут снова поворачивается к Делиле и с изумлением видит, что та кормит Океану грудью. Рут часто подписывала петиции за право женщины кормить детей грудью на людях, однако находит это весьма неловким. Тем более что Океана уже в состоянии сбегать на угол в лавку за чипсами.
Она отводит глаза, и взгляд ее падает на пробковую доску над кухонным столом, покрытую разноцветными приглашениями на вечеринки, оторванными специальными предложениями, детскими рисунками, фотографиями. Видит фотографии Скарлетт, держащей маленькую Океану, и близнецов с футбольным призом. Потом еще одну. Это выцветший моментальный снимок Делилы и Алана у вертикального камня – возможно, возле Стонхенджа или в Эйвбери. Но внимание Рут привлекает не камень, а еще один человек на снимке. В джинсах, в майке, с короткими волосами, но это определенно Катбад.
Глава тринадцатая
– Вы уверены, что это Катбад?
– Уверена. Там у него короткие волосы, обычная одежда, но это, вне всякого сомнения, он.
– Мерзавец! Я знал, он скрывает что-то.
– Может быть, совершенно невинное.
– Тогда почему не сказал об этом, когда я его допрашивал? Вел себя так, будто не слышал фамилии Хендерсон.
Рут с Нельсоном сидят за поздним обедом в баре неподалеку от гавани. Рут удивило предложение Нельсона пообедать еще и потому, что, когда они наконец ушли от Хендерсонов, было уже три часа. Но никто не откажется обслужить полицейского, и вот они сидят в почти безлюдном баре, глядя на пристань. Время прилива, и лебеди беззвучно пролетают мимо их окна, странно зловещие в угасающем свете.
Рут, слегка смущенная собственным аппетитом, уплетает за обе щеки обильный обед. Нельсон ест сосиски с картофельным пюре, словно не замечая, что кладет в рот. Он настоял, что заплатит за обоих. Рут пьет диетколу – не хочет, чтобы ее задержали за вождение в нетрезвом виде, – а Нельсон выбирает калорийную.
– Жена заставляет меня пить диетические напитки, – говорит он. – Считает, что я располнел.
– Это так, – сухо соглашается Рут. Она уже замечала, что худощавые люди не пьют диетколу.
Нельсон задумчиво жует несколько минут, потом спрашивает:
– Как думаете, давно был сделан этот снимок?
– Трудно сказать. На фотографии у Катбада волосы темные, а сейчас совершенно седые.
– Больше десяти лет назад? До того как вы с ним познакомились?
– Возможно. Десять лет назад волосы у него были длинные, но он всегда мог подстричься. Делила выглядит юной.
– Она и сейчас одета как подросток.
– Она очень красивая.
Нельсон хмыкает, но ничего не говорит.
– Она считает, что у вас сильная аура, – поддразнивает его Рут.
Нельсон беззвучно произносит слово «чушь», а вслух спрашивает:
– Что вы думаете об Алане? Он ей не совсем пара, вам не кажется? При том что она красавица и все такое.
Рут вспоминает Алана с острым крысиным лицом и бегающими глазами. Он кажется неподходящим мужем для Делилы, которая даже в горе не теряла своей необычности. Но с другой стороны, у них четверо детей, так что, видимо, это дружная семья.
– Старшая девочка, Мадди, не его, – говорит Рут. – Может быть, Делила вышла за Алана, разочаровавшись в прежней любви.
– Откуда вы это знаете?
– Она мне рассказала.
Нельсон улыбается:
– Я так и думал, что с вами она разговорится.
– Потому и вынудили их пригласить нас на чай?
– Я не вынуждал. Они сами предложили.
– И вы приняли предложение. За нас обоих.
Нельсон усмехается:
– Прошу прощения. Нам нужно было установить контакт с ними. Ведь мы провели там все утро, рылись в саду на глазах у соседей. Они, должно быть, чувствовали себя подозреваемыми. Я подумал, что им будет приятен дружеский разговор. И что Делила может открыться вам.
– Открыться? В чем?
– Не знаю, – отвечает Нельсон с деланной небрежностью. – Самые неожиданные вещи могут оказаться полезными.
Рут задается вопросом, сказала ли ей Делила что-то «полезное». Главным образом невыносимо печальное.
– Просто ужасно видеть, как они страдают, – говорит наконец Рут, – и не иметь возможности как-то им помочь.
Нельсон кивает с серьезным видом.
– Это ужасно, – соглашается он. – В таких случаях я особенно ненавижу свою работу.
– Было очень печально слышать, как Делила говорила о Скарлетт в настоящем времени, но мы не знаем, жива девочка или нет.
Нельсон снова кивает.
– Для всех родителей это жуткий кошмар. Страшнее быть не может. Когда у тебя есть дети, мир внезапно кажется ужасным. Каждая палка, камень, машина, каждое животное, даже человек, начинают представлять собой реальную угрозу. И ты готов сделать все, что угодно, ради их безопасности: украсть, солгать, убить. Но иногда абсолютно бессилен. И это самое страшное.
Он умолкает и отпивает большой глоток кока-колы, словно смущенный своей откровенностью. Рут наблюдает за ним с некоторым удивлением. Она могла понять чувства Делилы Хендерсон, потерявшей такого красивого ребенка, как Скарлетт, но мысль, что Нельсон испытывает то же самое из-за двух надменных девиц, с которыми она видела его в торговом центре, кажется почти невероятной. Он неотрывно смотрит в стакан, и Рут, взглянув на его лицо, верит этому.
Дома, вяло пытаясь подготовиться к первой лекции на следующей неделе, Рут думает о детях. «У вас есть дети?» – спросила ее Делила. Смысл был такой: «Если нет, то вам не понять». Нельсон понимал. Пусть он консервативный полицейский с севера, но у него есть дети, и это дает ему доступ во внутреннее святилище. Он понимал громадную силу родительской любви.
У Рут нет детей, и она ни разу не беременела. Теперь ей почти сорок, и при мысли, что, возможно, у нее никогда не будет ребенка, вся эта внутренняя механика, вызывающая ежемесячные кровотечения, делающая ее угрюмой, надутой, жаждущей шоколада, представляется неиспользованной. Вся эта система ни к чему. Шона по крайней мере беременела дважды – сделала два мучительных аборта – хотя бы знает, как все это действует. У Рут нет никаких свидетельств того, что она способна забеременеть. Может быть, и нет, и все эти многолетние стремления к зачатию напрасны. Она помнит, как однажды у Питера порвался презерватив и они не сумели остановиться. Она помнит, как наутро проснулась с мыслью, что, возможно, это случилось. «Возможно, я беременна». И одна только сила этой мысли оказалась живительной. Знать, что ты тайно носишь в себе нечто. Это меняло абсолютно все. Но разумеется, ничего не случилось. Она не забеременела, и теперь, видимо, никогда не забеременеет.
У Питера есть ребенок. Он поймет чувства, описанные Нельсоном. Пошел бы Питер на убийство ради сына? У Эрика трое детей, все уже взрослые. Рут помнит, как Эрик однажды сказал, что самый большой дар, который ты способен дать ребенку, – это освободить его. Дети Эрика, живущие в Лондоне, Нью-Йорке и Токио, несомненно, свободны, но свободны ли от них Эрик и Магда? Если у вас появился ребенок, можно ли вновь стать прежними?
Рут встает, чтобы заварить чай. Чувствует она себя неважно. Она сказала Эрику, что не боится остаться одна в доме, но невольно думает о Спарки, о ее жестокой, жуткой смерти. Человек железного века оставлял тела как сообщения богам. Не оставил ли убийца Спарки ее тело как сообщение Рут? Не обозначило ли тело кошки некую границу? «Не преступай черту, иначе я тебя убью, как убил Скарлетт и Люси». Она содрогается.
Флинт протискивается в откидную дверцу, Рут поднимает его и крепко прижимает с себе. Флинт терпит ее объятия, с надеждой глядя на пол. «Замена ребенку», – думает Рут. Что ж, по крайней мере одна у нее есть.
Забросив работу, Рут садится перед телевизором. Идет программа «У меня есть для вас новости», но ее не увлекают ни остроумие Иэна Хислопа, ни сюрреалистический блеск Пола Мертона. Она все думает о родителях Скарлетт Хендерсон, ждущих ее в этом неухоженном доме. Делила мучительно жаждет снова обнять свою дочь; может, хотела бы снова упрятать ее в своем теле, где она будет по крайней мере в безопасности.
Убрав руки от лица, Рут осознает, что плачет.
По ночам появляется новый звук. Он раздается снова и снова. Три крика подряд, очень тихих, разносящихся эхом. Третий всегда самый долгий и самый пугающий. Она привыкла к другим ночным звукам, к свисту и шелесту, к завываниям ветра, громким, негодующим возгласам. Иногда ей кажется, что ветер с ревом ворвется в люк и поднимет ее холодным, гневным дыханием. Она представляет себе, как взлетит высоко в небо, поплывет среди туч, глядя сверху на дома и людей. Странно, но она точно знает, что увидит. Там есть маленький белый дом, квадратный, с качелями в заднем саду. Девочка на качелях со смехом взлетает в воздух. Если закрыть глаза, она все еще видит этот дом, и трудно поверить, что она не плыла среди туч, глядя на девочку, качели и аккуратные ряды ярких цветов.
Однажды она видела в окне лицо. Лицо чудовища. Серо-белое, с черными полосами по обе стороны. Она замерла, ожидая, что чудовище заметит ее и сожрет. Но этого не случилось. Оно обнюхало решетку влажным черным носом и ушло. Больше она его не видела.
Новый звук иногда раздается очень близко. Это бывает особенно темными холодными ночами. Звук будит ее, и она дрожит, кутаясь в одеяло. Он слышится трижды. И она почему-то думает, что, может, это зовут ее. Однажды она откликается: «Я здесь! Выпустите меня!» – и собственный голос пугает ее еще сильнее.
Глава четырнадцатая
Утром Нельсон привозит тело Спарки обратно. Он стоит на пороге с картонной коробкой зловещего вида и похож на торговца, не уверенного, примут ли его.
Рут щурится спросонок, глядя на раннего гостя.
– Я обещал.
Нельсон указывает на коробку.
– Да. Спасибо. Входите. Я приготовлю нам кофе.
– Это будет замечательно.
Нельсон осторожно ставит коробку на пол у дивана. Оба стараются не смотреть на нее. Рут варит кофе, а Нельсон стоит в гостиной и оглядывает ее, слегка хмурясь. Рут вспоминает, как впервые увидела его в университете, и подумала, что он слишком велик для ее кабинета. То же происходит и здесь. С Нельсоном в толстой черной куртке крохотный коттедж кажется еще меньше. Эрик высокий, но как-то умеет вписаться в это пространство. Нельсон выглядит так, словно вот-вот собьет что-то или заденет головой потолок.
– Много книг, – говорит он, когда Рут входит с кофе и бисквитами на подносе.
– Да, я люблю читать.
Нельсон хмыкает.
– Моя жена состоит в книжном клубе. Они только и жалуются на своих мужей. О книгах совсем не говорят.
– Откуда вы знаете?
– Слышал, когда они собирались у нас дома.
– Может, они говорят о книгах в ваше отсутствие.
Нельсон воспринимает это с легкой улыбкой.
– Нашли что-нибудь, – спрашивает Рут, – на… на Спарки?
Нельсон отпивает глоток кофе и качает головой.
– Узнаем в лучшем случае завтра. Я поручил еще раз проверить письма. Мы сверяем отпечатки пальцев и результаты анализа ДНК с данными известных преступников.
Рут размышляет, чем вызван такой образ действий. Создается впечатление, что Нельсон имеет в виду какого-то «известного преступника». Не успевает она спросить, как Нельсон ставит чашку и смотрит на часы.
– Есть у вас лопата? – бодро спрашивает он.
Вот и наступила эта минута, и Рут испытывает странное нежелание идти в сад и хоронить Спарки. Ей хочется сидеть в доме, пить кофе и делать вид, будто не случилось ничего страшного. Но она понимает – откладывать нельзя, поэтому надевает пальто и показывает Нельсону сарай с инструментами.
Сад Рут представляет собой небольшой квадрат растрепанной ветром травы. Поселившись здесь, она пыталась посадить всякую всячину, но ничего не выросло, кроме чертополоха и дикой лаванды. Рядом, в саду у приезжающих на отдых, стоит изящный стол, и летом его уставляют терракотовыми горшками. Однако сейчас их сад выглядит таким же пустым, заброшенным. Сад Дэвида еще более заросший, хотя там есть замысловатая стойка для птиц с отпугивающим кошек устройством (Рут боится, что оно не работает).
В конце сада растет карликовая яблоня, и здесь Рут просит Нельсона вырыть могилу. Странно видеть, как копает кто-то другой. Нельсон делает все не так, сгибает спину, а не ноги, но работа идет быстро. Рут смотрит в аккуратную яму и механически отмечает слои: почву, аллювиальную глину, мел. Флинт наблюдает за ними с яблони, подергивая хвостом. Нельсон подает Рут коробку. Она кажется трогательно-легкой. Рут хочет заглянуть внутрь, но понимает, что этого делать не стоит. Вместо этого целует крышку, говорит: «Прощай, Спарки», – и опускает коробку в могилу.
Рут берет другую лопату, помогает Нельсону засыпать яму, и в течение нескольких минут в саду слышится только их дыхание. Нельсон снял куртку и повесил на яблоню. Флинт исчез.
Засыпав яму, Рут и Нельсон глядят друг на друга. Кажется, Рут теперь понимает, почему похороны обладают утешающим воздействием. Прах к праху. Она похоронила Спарки, но ее кошка навсегда останется частью сада, частью ее жизни. Она вспоминает письма о Люси. «Люси лежит глубоко под землей, но она воскреснет». Рут трясет головой, чтобы избавиться от этих слов.
– А как со свечкой? – спрашивает она Нельсона.
– Поставлю в воскресенье. И буду десять дней читать молитвы по четкам.
– Всего десять дней?
– Двадцать, и поминать черта на счастье.
Они смотрят друг на друга поверх свежей могилы и улыбаются. Наверно, Рут следует что-то сказать, но почему-то молчание кажется уместным. Высоко в небе кричат гуси, начинает моросить дождичек.
– Я, пожалуй, поеду, – говорит Нельсон, но не двигается.
Рут смотрит на него, дождь мягко падает ей на волосы. Нельсон улыбается, улыбка у него странно мягкая. Рут открывает рот, чтобы заговорить, но тишину нарушает голос, словно бы идущий из другого мира, из другой жизни:
– Рут! Что ты здесь делаешь?
Появляется Питер.
Когда Нельсон уезжает, снова угрюмый, озабоченный, Рут готовит еще кофе и садится за стол с Питером.
«Он хорошо выглядит», – думает Рут. Рыжеватые волосы стали короче, он похудел примерно на стоун и даже загорел – это до того необычно (у Питера типичная для рыжих кожа), что сейчас вид у него потрясающе иной.
– Ты хорошо выглядишь, – говорит Питер.
– Нет, – резко отвечает Рут, сознавая, что лицо у нее без косметики и волосы слиплись от дождя.
Наступает недолгое молчание.
– Что это за человек? – спрашивает Питер.
– Это длинная история…
Питер хороший слушатель. Он достаточно потрясен смертью Спарки – он любит кошек, вспоминает Рут – и должным образом увлечен тропой и останками из железного века. Она немного рассказывает ему о полицейских расследованиях, но умалчивает о письмах, а он сообщает, что читал о деле Скарлетт Хендерсон.
– Бедная девочка. Для родителей это огромное потрясение. Полицейские всерьез считают, что Спарки могли убить в качестве предостережения тебе?
– Думают, это возможно.
– Господи, Рут. Ты превосходно живешь, не так ли?
Рут молчит. В голосе Питера она уловила легкую нотку зависти к ее якобы увлекательной жизни. Ей хочется сказать ему, что жизнь ее отнюдь не увлекательна, что ей одиноко и довольно страшно. Рут смотрит на него, решая, насколько может быть откровенной.
Странно снова видеть Питера в коттедже. Они прожили здесь вместе около года. Рут купила коттедж через несколько лет после раскопок хенджа, ее всегда тянуло к Солончаку, к его мрачной, пустынной красоте. К тому времени они с Питером прожили вместе два года, но когда речь зашла о совместной покупке коттеджа, Рут воспротивилась, сама не зная почему, и Питер сдался. Маленький коттедж принадлежал только ей, и она помнит, что дом как будто даже не заметил исчезновения Питера. На книжных полках образовалось несколько пустых мест, но в целом стены словно бы удовлетворенно окружили ее. Наконец они остались одни.
– Я скучал по этому месту, – говорит Питер, выглядывая в окно.
– Вот как?
– Да, в Лондоне никогда не увидишь неба. Здесь его много.
Рут смотрит на бескрайний серый небосвод с летящими низко над болотами тучами.
– Неба много, – соглашается она. – Но мало всего прочего.
– Мне это нравится, – возражает Питер. – Я люблю одиночество.
– Я тоже, – кивает Рут.
Питер печально смотрит в кофейную чашку.
– Бедная маленькая Спарки, – говорит он. – Я помню, как мы принесли ее домой. Она была не больше игрушечной мышки, которую мы ей купили.
Рут не может больше выносить этого.
– Пошли, – зовет она, – прогуляемся. Я покажу тебе тропу.
Ветер усилился, им приходится опускать голову, чтобы песок не летел в глаза. Рут хотелось бы идти молча, но Питер жаждет поговорить. Он рассказывает ей о своей работе, о недавней поездке на лыжный курорт (отсюда и загар) и своих взглядах на правительство, избранное в то пьянящее лето десять лет назад. Ни разу не упоминает о Виктории и Дэниеле. Рут говорит об университете, о своей семье и останках из железного века.
– Что думает Эрик? – спрашивает Питер. Он быстро идет, перешагивая через неровности. Рут спешит следом, стараясь не отставать.
– Что все они связаны.
– О да. – Питер начинает говорить с сильным норвежским акцентом: – Священное место, власть ландшафта, врата между жизнью и смертью.
Рут смеется:
– Вот-вот. А Фил считает все это совпадением, ссылается на геофизические данные и радиоуглеродное датирование.
– А ты что думаешь?
Рут отвечает не сразу. Осознает, что Эрик не задавал ей этого вопроса.
– По-моему, связаны, – говорит она наконец. – Первые останки из железного века обозначают начало болота, тропа ведет практически к хенджу, отмечающему точку, где болота становятся приливными. Насчет костей в Спенуэлле не знаю, но они должны указывать на какую-то границу. Границы необходимы. Даже теперь, смотри, как важно держать все на своем месте. Вот говорят: «Соблюдай дистанцию». Думаю, доисторические люди знали, как ее соблюдать.
– Ты всегда была слегка помешана на собственном пространстве, – с легкой горечью произносит Питер.
Рут смотрит на него.
– Это не про меня.
– Вот как?
Они подошли к первому ушедшему в землю столбу.
Питер задумчиво поглаживает его дубовую поверхность.
– Вам придется выкапывать столбы?
– Эрик не хочет.
– Я помню всю ту суматоху, когда мы откопали хендж. Друиды пытались привязать себя к столбам, полицейские их оттаскивали.
– Да. – Рут тоже это помнит. Живо. – Только… мы многое узнали об этом хендже благодаря раскопкам. К примеру, тип топора, которым обтесывали столбы. Нашли даже часть веревки, которой их волокли.
– Веревка из жимолости, так ведь?
– У тебя хорошая память.
– Я помню все о том лете.
Рут старается избежать пристального взгляда и смотрит на море, где вдали разбиваются волны, белея пеной на сером фоне. Мимо нее пролетает камешек, подпрыгивая раз, другой, третий.
Рут поворачивается к Питеру.
– У тебя это всегда хорошо получалось.
– Это мужское занятие, – улыбается тот.
Они молчат, глядя, как волны все приближаются к их ногам. «Всегда существует искушение, – думает Рут, – задержаться подольше у кромки воды, пока тебя не обдаст брызгами. Но редко приходит та волна, которую ждешь, из видимых валов, несущихся к берегу. Порой невидимые волны, появляющиеся ниоткуда, уносят песок от твоих ступней; иногда они захватывают тебя врасплох».
– Питер, – спрашивает наконец Рут, – зачем ты здесь?
– Я говорил тебе – собирать материал для своей книги.
Рут продолжает на него смотреть. Ветер вздымает песок все сильнее. Он летит им в лица мелким дождем. Рут прикрывается ладонью, ощущая в воздухе соленый вкус. Питер трет покрасневшие глаза.
– Мы с Викторией разошлись. Пожалуй, я… просто хотел вернуться назад.
Рут делает глубокий вдох. «Почему-то, – думает она, – я с самого начала знала это».
– Извини, – говорит Рут. – Почему ты не сказал мне раньше?
– Не знаю. – Ветер дует в лицо Питеру, и она с трудом разбирает слова. – Наверно, хотел, чтобы все было как прежде.
Через несколько минут они поворачиваются и идут обратно к дому.
На полпути начинается дождь – резкий, косой, больно жалящий лица. Рут опускает голову и осознает, что они свернули вправо, к северу, только когда впереди появляется домик. Она ни разу его не видела, хотя помнит по карте. Он стоит на галечной отмели, почти на точке прилива. «Только очень решительный наблюдатель за птицами, – думает она, – отважится так далеко идти через болото».
– Рут!
Ослепленная дождем, Рут поднимает взгляд и видит стоящего у домика Дэвида, в руке у него пластиковый мешок для мусора. Она вспоминает, как Нельсон в первый день их знакомства приказал подчиненному собрать мусор у другого домика.
– Привет, – говорит Рут. – Делали уборку?
– Да. – Лицо у Дэвида мрачное. – Никак их не приучишь. Повсюду объявления, а они все равно оставляют мусор.
Рут сочувственно цокает языком и представляет Питера, тот выходит вперед, чтобы обменяться с Дэвидом рукопожатиями.
– Дэвид – смотритель птичьего заповедника, – произносит она, но не объясняет, кто такой Питер.
– Должно быть, интересная работа, – замечает Питер.
– Да, – соглашается Дэвид с неожиданным воодушевлением. – Это чудесное обиталище для птиц, особенно зимой.
– Я приезжал сюда много лет назад на раскопки, – рассказывает Питер, – но так и не могу забыть это место. Оно такое безлюдное, мирное.
Дэвид с любопытством переводит взгляд с Рут на Питера, потом говорит:
– Рут, я видел у вашего дома полицейскую машину.
– Да, – вздыхает Рут. – Я консультирую полицейских в одном расследовании.