 |
|
Глава четырнадцатая 3 страница
«Не переживай».
«Все кончится хорошо».
«Тьма сгущается перед рассветом».
Она даже не помнит, слышала ли эти слова, но теперь они, кажется, засели в ее голове. Кто говорил ей когда-то, что тьма сгущается перед рассветом? Она не знает. Знает только, что эти слова вызывают теплое, приятное ощущение, словно она закутывается в одеяло. У нее есть второе одеяло для холодной погоды, но даже под ним она поутру дрожит так, что ноет все тело. Иногда бывает теплее и по краю люка пробивается немного света. Однажды он открыл этот люк в крыше. Обычно так случается только ночью, когда небо черное, но в тот раз оно было таким ярким и голубым, что глазам стало больно. Решетка на окне превратилась в маленькую желтую лестницу. Порой она мечтает взобраться по этой лестнице и убежать… куда? Она не знает. Она думает о солнечном тепле на своем лице, о саде с голосами, запахами стряпни и падающей прохладной водой. Иногда она проходит через эту воду, напоминающую портьеру. Портьеру. Где? Портьера из бусинок, сквозь которую пробегаешь со смехом, а по другую ее сторону снова теплый свет, голоса и кто-то крепко-крепко держит тебя – так крепко, будто никогда не выпустит.
Но временами она думает, что не существует ничего, кроме этих стен. Только другие стены, железные решетки и холодные бетонные полы.
Глава четвертая
После Рождества Рут уезжает из родительского дома, как только позволяют приличия. Фил устраивает новогоднюю вечеринку, и она, хотя и предпочла бы откусить собственную руку, нежели туда идти, говорит родителям, что должна присутствовать. «Если не пойду, пострадает моя карьера. Как-никак он завкафедрой». Родители это прекрасно понимают. Понимают, что она может пойти на вечеринку ради карьерного роста. Вот развлечения они бы не поняли.
И двадцать девятого декабря Рут по шоссе М-11 направляется в Норфолк. Утро давно уже вступило в свои права, мороз кончился, поэтому она едет быстро, подпевая Брюсу Спрингстину, компакт-диск которого подарила себе на Рождество. У Рут, по словам ее брата Саймона, музыкальный вкус шестнадцатилетнего подростка. «Лишенного вкуса шестнадцатилетнего подростка». Но Рут все равно. Она любит Брюса, Рода и Брайена. Всех этих стареющих рокеров с хриплыми голосами, с линялыми джинсами и молодежными прическами. Ей нравится, как они поют о любви, утрате и мрачном, бездушном сердце Америки, и все это звучит одинаково – гитарные аккорды бьются о стену звука, слова теряются в заключительном яростном крещендо.
С громким пением Рут сворачивает на шоссе А-11 к Ньюмаркету. Собственно, Рождество прошло не так уж плохо. Родители не особенно ворчали из-за ее нежелания ходить в церковь и отсутствия мужа. Саймон вел себя не слишком раздражающе, а ее племянники весьма интересного возраста, восьми и шести лет, уже достаточно большие, чтобы ходить в парк и играть в охотников времен неолита. Дети обожали Рут, потому что она рассказывала им о пещерных людях и динозаврах и не отправляла умываться.
– У тебя настоящий дар обращаться с детьми, – укоризненно сказала ей невестка Кэти. – Только вот жаль…
– Ты о чем? – спросила Рут, хотя прекрасно знала.
– Что у тебя нет своих. Хотя, наверно, теперь уже…
«Теперь я уже смирилась, что у меня нет мужа, я только крестная мать и медленно схожу с ума, вывязывая одежду для кошек», – думает Рут, впритирку обгоняя переполненный автобус. Ей почти сорок, и хотя она еще может иметь ребенка, люди заговаривают об этом все реже и реже. Ну и хорошо; когда она жила с Питером, единственным, что раздражало ее больше намеков о «свадебных колоколах», были предположения не «в тягостях» ли она. Когда Рут купила кошек, мать напрямик спросила, не замена ли они детям. «Нет, – ответила она с самым серьезным видом. – Это котята. Будь у меня ребенок, он был бы заменой кошки».
Рут подъезжает к Солончаку во второй половине дня, зимнее солнце висит низко над камышами. Начинается прилив, и чайки кричат громко, пронзительно. Вылезая из машины, она вдыхает замечательный морской запах, крепкий, загадочный, и радуется, что уже дома. Потом видит у коттеджа приезжающих на отдых их чудовищную машину и испытывает прилив раздражения. Явно прикатили сюда на Новый год. Почему не могли остаться в Лондоне, как все остальные, свалить вместе с толпами на Трафальгар-сквер или устроить дома небольшую вечеринку? Почему им нужно приезжать сюда, чтобы «убраться от всего этого»? Может, они начнут пускать фейерверки и распугивать птиц на мили вокруг? Представив себе реакцию Дэвида, она зловеще улыбается.
В коттедже Флинт прыгает на нее и отчаянно мяукает. Спарки сидит на диване, упорно не замечая ее. Подруга Рут Шона приезжала кормить кошек, и Рут обнаруживает цветы на столе, молоко и белое вино в холодильнике. «Благослови Бог Шону», – думает она, ставя на огонь чайник.
Шона, ближайшая подруга Рут в Норфолке, преподает английскую литературу в университете. Как и Питер, она добровольно приехала на раскопки хенджа десять лет назад. Взбалмошная ирландка с прической словно на картинах прерафаэлитов, Шона объявила себя родственной друидам душой и даже присоединилась к ним на всенощном бдении – сидела на песке и пела, покуда прилив не заставил их уйти с берега и ее не заманили в пивную обещанием «Гиннесса». Такова Шона – держится нью-эйджерских принципов, но их почти всегда можно преодолеть, посулив выпивку. Шона состоит в связи с женатым лектором, иногда, приезжая к Рут, плачет, трясет головой, заявляет, что ненавидит мужчин, хочет стать монахиней, или лесбиянкой, или и той и другой. Потом выпивает стакан вина и веселеет, подпевает Брюсу Спрингстину и называет Рут душкой. Шона одна из лучших в университете.
На автоответчике Рут четыре сообщения: ошибка номером; напоминание Фила о вечеринке; вопрос матери, дома ли она уже, и одно… одно совершенно неожиданное.
«Привет… э… Рут. Это Гарри Нельсон из норфолкской полиции. Можете позвонить мне? Спасибо».
Гарри Нельсон. Она не разговаривала с ним с того дня, когда они нашли кости, лежавшие в земле с железного века. Послала ему результаты датировки по углероду-14, подтверждающие что кости, очевидно, принадлежали не достигшей половой зрелости девочке, и датируются примерно шестьсот пятидесятым годом до новой эры. Никакого ответа не получила и не ожидала. Однажды перед Рождеством, делая покупки в Норвиче, она увидела его, шедшего с недовольным видом, обремененного сумками. С ним была стройная блондинка в тренировочном костюме и две надутые дочери-подростки. Рут спряталась за стендом с новыми календарями и наблюдала за ними. В этом женском окружении, среди сумок с покупками и китайских фонариков Нельсон выглядел еще более впечатляющим представителем мужского пола. Женщина (его жена?) повернулась к нему, тряхнув волосами, и улыбнулась. Нельсон что-то раздраженно сказал, и обе девушки рассмеялись. «Должно быть, его третируют дома, – подумала Рут, – исключают из женской болтовни об ухажерах и косметике». Но потом Нельсон прошептал жене нечто вызвавшее искренний смех, взъерошил дочери старательно причесанные волосы и отступил в сторону, усмехаясь ее возмущенному вскрику. На миг они показались дружной семьей, счастливой, веселой, занятой покупками к Рождеству. Рут повернулась к календарям с желтыми лицами Симпсонов. Все равно она терпеть не могла Рождество.
Почему Гарри Нельсон звонит ей домой? О чем таком важном хочет немедленно поговорить? И отчего настолько бесцеремонен, что даже не оставил своего телефона? Раздраженная, но весьма заинтригованная Рут листает справочник, чтобы найти номер норфолкской полиции. Конечно, номер не тот.
– Вам нужен старший детектив-инспектор. – Голос на другом конце провода звучит с легкой почтительностью. В конце концов она выходит на какого-то младшего служащего, который не слишком охотно соединяет ее со старшим детективом-инспектором Нельсоном.
– Нельсон. – Раздраженный голос звучит с более сильным северным акцентом и менее дружелюбно, чем ей помнится.
– Это Рут Гэллоуэй из университета. Вы мне звонили.
– А, да. Звонил несколько дней назад.
– Я уезжала, – поясняет Рут. Извиняться она не будет ни за что.
– Кое-что случилось. Можете приехать в участок?
Рут в замешательстве. Конечно, она хочет знать, что случилось, но просьба Нельсона похожа на приказ. И в приезде в участок есть что-то слегка пугающее. Звучит неприятно, похоже на «помощь полиции в расследовании».
– Я очень занята… – начинает она.
– Я пришлю машину, – говорит Нельсон. – Завтра утром, ладно?
Рут хочется сказать нет, завтра «не ладно». Я улетаю на Гавайи, на важную конференцию, и слишком занята, чтобы бросить все по вашему приказу. Но вместо этого она произносит:
– Думаю, смогу уделить вам час-другой.
– Хорошо, – говорит Нельсон. И добавляет: – Спасибо.
Похоже, это слово он произносит не часто.
Глава пятая
Полицейская машина подъезжает к дверям Рут ровно в девять. Не сомневаясь, что Нельсон встает рано, она уже одета и готова. Идя к машине, Рут видит, что кто-то из приезжающих на отдых (Сара? Сильвия? Сюзанна?) украдкой смотрит из окна, поэтому машет рукой и приветливо улыбается. Возможно, они думают, что ее арестовали. По обвинению в том, что живет одна и весит больше десяти стоунов.
Ее везут в центр Кингс-Линн. Полицейский участок находится в стоящем особняком доме викторианской постройки, больше похожем на семейный. Конторка дежурного, очевидно, стоит посреди гостиной, на стенах фамильные портреты, а не плакаты с призывами надежно запирать машину и не превышать допустимую скорость. Сопровождающий, молчаливый полицейский в форме, ведет ее через потайную дверь возле конторки. Ей представляются сломленные люди, ждущие в приемной и недоумевающие, кто она и почему заслуживает такого обхождения. Они поднимаются по довольно красивой винтовой лестнице, которую портит казенная ковровая дорожка, и входят в дверь с надписью «Старший детектив-инспектор».
Гарри Нельсон сидит за обшарпанным, заваленным бумагами пластиковым столом. Эта комната, очевидно, часть более просторной – видно, где бетонная плита входит в тщательно проделанную выемку на потолке. Теперь это неудобная часть помещения, высота которого превышает ширину, с непропорционально большим окном, полузакрытым белой шторой с рисунком. Однако Нельсон не похож на человека, обеспокоенного своим окружением.
Когда она входит, Нельсон встает.
– Рут. Хорошо, что приехали.
Рут не помнит, чтобы предлагала ему называть ее по имени, но теперь, похоже, уже поздно что-то предпринимать в связи с этим. Она не сможет попросить его вернуться к обращению «доктор Гэллоуэй».
– Кофе? – спрашивает Нельсон.
– Да, пожалуйста. Черного.
Она знает, что кофе будет отвратительным, но отказаться почему-то неловко. Кроме того, это даст ей возможность чем-то занять руки.
– Ричардс, две чашки кофе, – рявкает Нельсон стоящему в нерешительности полицейскому. Очевидно, с «пожалуйста» у него та же проблема, что и со «спасибо».
Рут садится на обшарпанный пластиковый стул напротив стола. Нельсон тоже садится и некоторое время разглядывает ее, хмурясь. Она начинает чувствовать себя неловко. Не ради же кофе он пригласил ее сюда? Может, этим молчаливым обхождением он запугивает подозреваемых?
Полицейский возвращается с двумя чашками. Рут чрезмерно благодарит его, замечая с упавшим сердцем на поверхности жидкого кофе странную восковую пленку. Нельсон ждет, пока дверь снова закроется, и говорит:
– Вы, должно быть, задаетесь вопросом, почему я попросил вас приехать.
– Да, – бесхитростно отвечает Рут, пригубив кофе. Вкус у него еще хуже, чем вид.
Нельсон придвигает к ней папку.
– Исчез еще один ребенок, – произносит он. – Прочтете об этом в прессе.
Рут молчит; даже не заглядывает в бумаги.
Перед тем как продолжить, Нельсон бросает на нее острый взгляд. У него усталый вид, сознает Рут. Под глазами темные круги, утром не побрился. В сущности, он больше похож на человека с объявления «разыскивается», чем на полицейского.
– Мне пришло письмо, – продолжает Нельсон. – Помните, я говорил вам о письмах, приходивших во время расследования дела Люси Дауни? Нынешнее, похоже, написано тем же человеком. По крайней мере кто-то хочет навести меня на эту мысль, что, пожалуй, еще более странно.
– И вы полагаете, этот человек может быть убийцей?
Нельсон долго молчит, хмуро уставившись в кофейную чашку.
– Строить предположения опасно, – говорит он наконец. – Так произошло с делом Джека-потрошителя, если помните. Полицейские были настолько уверены, что анонимные письма приходят от убийцы, что направили расследование не в ту сторону, а оказалось, их писал какой-то помешанный. Здесь вполне может быть то же самое. – Умолкает снова. – Просто… существует вероятность, что их написал убийца, – в этом случае там могут оказаться важные нити. И я помню, что в тот день, когда мы нашли кости, вы говорили о ритуале и прочих вещах. В этих письмах много всего такого, поэтому я хотел, чтобы вы прочли их и сказали, что думаете.
Рут ожидала чего угодно, только не этого. Она осторожно берет папку, раскрывает ее и видит отпечатанное письмо. Стандартная бумага для принтера, используемого на обычном компьютере, но полиция, видимо, проверила это. Ее интересуют только слова:
«Дорогой детектив Нельсон.
Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разбрасывать камни, и время собирать камни. Она лежит там, где земля соединяется с небом. Где корни громадного дерева Иггдрасиль уходят вглубь, в следующую жизнь. Всякая плоть – трава. Однако в смерти – жизнь. Она стала превосходной жертвой. Кровь на камне. Алое на белом.
В покое».
Подписи нет.
– Ну что?
Нельсон пристально наблюдает за ней.
– Первая часть из Библии. Екклесиаст.
Рут ерзает на стуле. Чувствует легкую тошноту. Библия на нее всегда так действует.
– А что там про дерево?
– В норвежских легендах есть дерево, называемое Иггдрасиль. Корни его доходят до ада, а ветви поднимаются к небу. С ним связаны всевозможные легенды.
Говоря, она вспоминает Эрика, замечательного рассказчика норвежских легенд, сидящего у лагерного костра с сияющим в полусвете лицом, рассказывающего им об Одине и Торе, об Асгарде, стране богов, и о Муспельхейме, земле огня.
– В письме говорится, что его корни уходят вглубь, в следующую жизнь.
– Да. – Это первое, что поражает Рут. Она с удивлением отмечает проницательность Нельсона. – Кое-кто полагает, что первобытный человек мог считать, будто рай находится под землей, а не над ней. Слышали о Сихендже?
– Нет.
– Его обнаружили на берегу, возле соленого болота. Деревянный хендж, как на Солончаке, только в центре его было закопано дерево. Корнями вверх, ветви уходили в землю.
– Думаете, этот парень, – Нельсон поднимает письмо, – мог о нем слышать?
– Возможно. Тогда об этом много писали. Вам не приходило в голову, что это может быть не мужчина?
– В смысле?
– Автором письма может быть женщина.
– Полагаю, может. Письма сперва приходили написанными от руки. Эксперты сочли, что почерк мужской, но как знать. Эксперты не всегда правы. Это одно из первых правил полицейской работы.
Не зная, как вести себя дальше, Рут спрашивает:
– Можете сказать мне что-нибудь о ребенке? О том, который исчез.
Нельсон крайне удивлен.
– Об этом писали в газетах. И в местных, и в национальных. Даже в передаче «Краймуотч», черт возьми. Где вы были?
Рут сконфужена. Она редко читает газеты и смотрит телевизор, предпочитая романы и радио. В том, что касается новостей, полагается на последнее, но она уезжала. И пожалуй, больше знает о происшествиях в доисторическом мире, чем в современном.
Нельсон вздыхает и потирает щетину на лице. Когда начинает говорить, голос его звучит более хрипло, чем обычно.
– Скарлетт Хендерсон. Четыре года. Исчезла, когда играла в переднем саду родителей в Спенуэлле.
Спенуэлл – крохотная деревушка примерно в полумиле от дома Рут. Из-за этого история кажется неприятно близкой.
– Скарлетт?
– Да. Алое[6] на белом. Кровь на камне. Поэтично, не так ли?
Рут молчит. Думает о теории Эрика относительно ритуальных жертвоприношений. Дерево представляет собой жизнь, камень – смерть.
– Когда это было? – спрашивает она.
– В ноябре. – Их взгляды встречаются. – Примерно через неделю после обнаружения этих древних костей. Почти десять лет с того дня, как исчезла Люси Дауни.
– И вы думаете, эти дела связаны между собой?
Нельсон пожимает плечами:
– Я должен быть непредвзятым, но тут есть сходство, а потом пришло это письмо.
– Когда?
– Через две недели после исчезновения Скарлетт. Мы сделали что могли. Обыскали местность, обшарили речку, всех допросили. Никакого результата. Потом пришло это письмо. Оно напомнило мне о деле Люси Дауни.
– Разве раньше вы о нем не думали?
Вопрос совершенно невинный, но Нельсон бросает на нее гневный взгляд, словно уловив критику.
– Да, думал, – воинственно отвечает он. – Сходство вот какое: ребенок того же возраста, то же время года, но есть и различия. Люси Дауни забрали из своего дома. Жуткая история. Прямо из кроватки. Этот ребенок был один, в саду…
В его голосе слышна легкая нотка осуждения, поэтому Рут спрашивает:
– А что родители? Вы говорили… иногда это родители…
– Хиппи, – презрительно произносит Нельсон. – Ньюэйджеры. У них пятеро детей, но они не заботятся о них как надо. Только через два часа заметили, что Скарлетт нет. Но мы не думаем, будто они совершили убийство. Никаких признаков жестокого обращения. Отца в то время не было дома, а мать пребывала в трансе, или как там это называется? Общалась с феями.
– Можно мне ознакомиться с другими письмами? – спрашивает Рут. – По поводу Люси Дауни. Там может быть что-то об Иггдрасиле, норвежской мифологии или о чем-то еще.
Нельсон явно ждет этого вопроса и протягивает еще одну из лежащих на столе папок. Рут раскрывает ее. Там листов десять.
– Двенадцать, – говорит Нельсон, словно прочитав ее мысли. – Последнее пришло только в прошлом году.
– Значит, он этого не бросил?
– Нет, – качает головой Нельсон. – Не бросил.
– Можно взять их домой и прочитать вечером?
– Только за них нужно расписаться. – Роясь на столе в поисках бланка, Нельсон неожиданно спрашивает: – Что с теми костями, которые мы нашли?
– Ну, я отправила вам сообщение…
Нельсон хмыкает.
– Я ничего в нем не понял.
– Собственно, там говорится, что это останки девочки шести-десяти лет, не достигшей половой зрелости. Возраст костей примерно шестьсот лет. Мы провели раскопки, нашли три золотых торка и несколько монет.
– В железном веке были монеты?
– Да, их тогда начали чеканить. Мы устроим еще одни раскопки весной, когда погода улучшится.
Рут надеется, что Эрик сможет на них приехать.
– Вы думаете, она была убита?
Рут смотрит на детектива, подавшегося вперед над заваленным бумагами столом. Странно слышать из уст Нельсона слово «убита», словно останки из железного века внезапно попадают в зону его собственности и он хочет наказать преступника.
– Мы не знаем, – признается Рут. – Одна странная деталь – половина ее волос была сбрита. Нам неизвестно, что это означает, – возможно, часть ритуального убийства. Руки и ноги были опутаны прутиками ивы и орешника, словно ее связали.
Нельсон мрачно улыбается.
– Для меня это звучит вполне убедительно.
Провожая Рут, Нельсон ведет ее через набитую людьми комнату – все напряженно работают, говорят по телефону или, хмурясь, смотрят на компьютерные экраны. На стене, похоже, начерченная по памяти карта со множеством стрелок и неразборчивых надписей. Посередине фотография маленькой девочки с темными вьющимися волосами и веселыми глазами.
– Это она? – неожиданно для себя шепчет Рут.
– Да, Скарлетт Хендерсон.
Когда они проходят, никто в комнате не поднимает глаз. Может, эти люди делают вид, будто усердно работают, потому что здесь начальник, но Рут почему-то так не думает. У двери она поворачивается и смотрит на улыбающееся лицо Скарлетт Хендерсон.
Дома Рут наливает стакан вина, оставленного Шоной, и кладет перед собой папку с письмами. Однако перед тем, как взглянуть на них, включает компьютер и открывает файл «Скарлетт Хендерсон». На экране появляются сообщения. Нельсон прав: как она могла это пропустить? «Страдание родителей Скарлетт» – вопит статья из «Телеграф». «Полиция озадачена делом Хендерсон» – извещает «Таймс», гораздо более сдержанно. Рут просматривает статью: «Старший детектив-инспектор Гарри Нельсон из норфолкской полиции признал вчера, что в деле пропавшей четырехлетней Скарлетт Хендерсон нет новых нитей. То, что в Грейт-Ярмуте видели ребенка, соответствующего описанию Скарлетт, полиция исключила из расследования…»
Лицо Скарлетт, трогательное в черно-белых цветах, смотрит с края страницы. Неужели она мертва, эта ясноглазая улыбчивая девочка? Рут не хочет об этом думать, но знает, что рано или поздно придется. Почему-то она оказалась причастной.
Чтобы оттянуть минуту, когда придется взглянуть на письма, Рут печатает «Люси Дауни». Ссылок на сей раз меньше, Люси исчезла до вездесущности Интернета. Рут просматривает несколько сайтов о пропавших детях, находит статью из «Гардиан», озаглавленную «Десять лет нескончаемого кошмара». «Алиса и Том Дауни, – читает она, – встретили меня в своем опрятном норфолкском доме, полном фотографий пятилетней улыбающейся девочки. Десять лет назад Люси лежала в своей кроватке, когда незваный гость перелез через гаражную стену, открыл окно и похитил ребенка, пока родители еще спали…» Господи. Рут прекращает чтение. Только представить себе, что идешь будить утром маленькую дочку и обнаруживаешь пустую кроватку. Представить, как ищешь повсюду с нарастающим страхом: в саду, снова в спальне. Как видишь раскрытое окно, шторы (Рут они кажутся розовыми, с изображением диснеевских принцесс), развевающиеся на ветру. Она рисует себе все это, волоски на затылке встают дыбом, но не может вообразить, что испытала тогда Алиса Дауни, что испытывает до сих пор, десять лет спустя. Потерять ребенка, обнаружить, что дочка исчезла, словно существо из сказки, – разве это не кошмар для любой матери?
Но Рут не мать, она археолог, и ей пора приниматься за дело. Нельсону нужна ее профессиональная помощь, и она должна быть профессионалом. Выключив компьютер, она раскрывает папку с письмами и удивляется тому, что Нельсон уже успел разложить их по датам, разглядывает бумагу и краску. Десять писем из двенадцати, похоже, отпечатаны на той же стандартной бумаге для принтера, что и письмо о Скарлетт Хендерсон. Это не обязательно что-то значит, говорит себе Рут. Девять из десяти людей, имеющих принтеры, вероятно, используют эту бумагу. Шрифт тоже выглядит обычным, «таймс нью роман», думает она. Но два письма написаны от руки, на линованной бумаге, с узкими красными полями и отверстиями для подшивки. Написаны они фломастером, их называли «ручками для постановки почерка», когда Рут училась в школе. Почерк разборчив, но неаккуратен, с сильным наклоном влево. Ей приходит на ум, что сейчас она почти не видит почерков, – у всех ее студентов ноутбуки, друзья посылают письма по электронной почте или эсэмэски по сотовому телефону, она даже редактирует свои работы на компьютере. Узнать может только почерк матери на открытках с неуместно сентиментальными надписями: «Моей любимой дочери на день рождения…»
Написанные от руки письма оказываются в середине стопки. Руг снова укладывает их по порядку и начинает читать:
«Ноябрь 1997.
Нельсон.
Вы разыскиваете Люси, но ищете не там. Посмотрите на небо, на звезды, на тропы. Посмотрите, что вырисовывается силуэтом на фоне небосклона. Найдете ее там, где земля соединяется с небом.
В покое».
«Декабрь 1997.
Нельсон.
Люси превосходная жертва. Как Исаак, как Иисус, она несет дерево для собственного распятия. Как Исаак и Иисус, покорна отцовской воле.
Я принес бы вам поздравления этого времени года, сплел бы венок из омелы, но ведь Рождество просто-напросто современное добавление, соединенное с великим зимним солнцестоянием. Языческий праздник в эти короткие дни и длинные ночи был первым. Может, мне следует поздравить вас с Днем святой Люси. Если только у вас есть глаза, чтобы видеть.
В покое».
«Январь 1998.
Дорогой детектив-инспектор Гарри Нельсон.
Видите, теперь я обращаюсь к вам по полному имени. Мне кажется, мы с вами старые друзья. У Нельсона был всего один глаз, однако это не значит, что он не видел. „Человек и без глаз может видеть то, что творится на свете“.
В покое».
«Январь 1998.
Дорогой Гарри.
„Каждый, знатный и простой, глядит на облик Гарри в темноте“[7]. Каким мудрым был Шекспир, шаманом на все времена. Может, с мудрыми мужчинами – и женщинами – вам теперь имеет смысл консультироваться.
Потому что вы до сих пор ищете не в нужных местах, святых местах, иных местах. Вы ищете только там, где цветут деревья и ручьи текут. Поищите еще, Гарри. Люси лежит глубоко под землей, но она воскреснет. Это я вам обещаю.
В покое».
«Март 1988.
Дорогой Гарри.
Весна возвращается, но мой друг нет. Деревья в бутонах, вернулись ласточки. Потому что всему свое время.
Смотрите на землю. Смотрите на курсусы и тропы».
Рут останавливается. Она слишком ошеломлена словом «курсусы» и лишь через несколько минут осознает, что кто-то стучит в дверь.
Если не считать почтальона, угрюмо доставляющего бандероли из библиотеки, необъявленных визитов почти не бывает. Рут раздражается своей нервозности, открывая дверь.
Пришла женщина из соседнего дома, наблюдавшая, как утром ее увозили в полицейской машине.
– О… привет, – говорит Рут.
– Привет!
Женщина ослепительно улыбается. Она старше Рут – наверно, лет пятидесяти, – но превосходно выглядит: пышные волосы, загорелая кожа, стройная фигура в джинсах.
– Меня зовут Сэмми. Я ваша соседка. Разве не глупо, что мы практически не разговаривали?
Рут это совершенно не кажется глупым. Она общалась с приезжающими на отдых три года назад, когда они только купили дом, а затем старательно их избегала. У них были дети, вспоминает Рут, шумные подростки, включавшие чуть свет музыку и бродившие по Солончаку с досками для серфинга и надувными лодками. В этот приезд детей не видно и не слышно.
– Мы с Эдом… устраиваем небольшую новогоднюю вечеринку. Очень непритязательную – просто кухонная стряпня. К нам приезжают друзья из Лондона. Не хотите присоединиться?
Рут не верит своим ушам. Ее уже несколько лет не звали на новогодние вечеринки, и вот приходится отказываться сразу от двух приглашений. Это заговор.
– Большое спасибо, – благодарит она. – Но вечеринку устраивает и мой завкафедрой, так что, возможно, мне придется…
– О, я прекрасно понимаю. – Очевидно, Сэмми, как и родителям Рут, легко допустить, что Рут может пойти на вечеринку только по обязанности. – Вы работаете в университете, так ведь?
– Да. Преподаю археологию.
– Археологию! Эд будет в восторге. Он никогда не пропускает передачу «Команда времени». Я решила, возможно, вы сменили работу.
Рут недоуменно смотрит на нее, хотя хорошо понимает, что за сим последует.
Сэмми весело смеется.
– Полицейская машина! Сегодня утром.
– Ах это, – говорит Рут. – Просто я помогаю полицейским в расследовании.
«И этим, – неприязненно думает она, – Сэмми придется удовольствоваться».
Этой ночью в постели Рут дочитывает письма, касающиеся Люси Дауни.
Она дошла до середины письма с неожиданным упоминанием курсусов и тропинок. Курсус – малоизвестный археологический термин, означающий неглубокую канаву. Курсус есть возле Стонхенджа, он древнее камней.
«…Смотрите на курсусы и тропы. Мы ползаем по поверхности земли, но не знаем ее путей, не понимаем предназначения.
В покое».
«Апрель 1998.
Дорогой Гарри.
Счастливой Пасхи. Почему-то вы не кажетесь мне христианином. Вы как будто держитесь более древних верований.
На Пасху, верят христиане, Христос умер на кресте за их грехи, но разве Один не сделал того же прежде него, не принес себя в жертву на Древе Всезнания? Как Нельсон.
У Одина был всего один глаз. Сколько их у вас, детектив-инспектор? Тысяча, как у Аргуса?
Люси сейчас глубоко похоронена. Но расцветет снова.
В покое».
Теперь два написанных от руки письма. Они не датированы, но кто-то (Нельсон?) поставил дату их получения:
«Получено 21 июня 1998».
«Дорогой Гарри.
Поздравляю с летним солнцестоянием. Счастливого времени Лита. Ура богу солнца.
Остерегайтесь водяных духов и огоньков на морском берегу. Остерегайтесь плетеного человека.
Теперь солнце поворачивает на юг, и злые духи выходят из укрытий. Следуйте за блуждающими огоньками, духами мертвых детей. Кто знает, куда они вас приведут?