 |
|
Глава четырнадцатая 9 страница
– Они вам житья не дадут, – предупреждает Нельсон. – Вы могли бы уехать куда-нибудь на несколько дней?
– Могу пожить у моей подруги Шоны.
Рут тут же пугается долгих уютных вечеров с Шоной, старающейся разузнать побольше. Придется работать по ночам.
– Отлично. Я отправил жену и дочерей к своей матери. До тех пор пока не кончится самое худшее.
– А когда оно кончится?
– Не знаю.
Нельсон снова тревожно смотрит на Рут. Она слышит снаружи шум ветра и дождя, но почему-то он кажется очень далеким, словно эта комната, этот крохотный кружок света – все, что осталось в мире.
Нельсон продолжает смотреть на нее.
– Я не хочу ехать домой, – наконец говорит он.
Рут кладет ладонь на его руку.
– И не нужно, – говорит она.
Рут просыпается от тишины. Ветер и дождь прекратились, ночь спокойна. Ей чудится уханье совы и далекий, легкий шелест волн.
Луна безмятежно светит в окно с раздвинутыми шторами, освещает смятую постель, разбросанную одежду и спящего старшего детектива-инспектора Гарри Нельсона – он тяжело дышит, рука его лежит на груди Рут. Рут мягко снимает ее и встает, чтобы надеть пижаму. Неужели она легла в постель голой? Еще труднее поверить, что легла с Нельсоном. Что положила ладонь на его руку, а через несколько секунд коснулась губами его губ. Она помнит его легкое колебание, короткий вдох, перед тем как обхватить рукой ее голову и притянуть к себе. Они прижались друг к другу, целуясь страстно, жадно под стук дождя по окнам. Она помнит грубость его кожи, неожиданную нежность губ, ощущение прильнувшего к ней тела.
Как это могло случиться? Она почти не знает Гарри Нельсона. Два месяца назад она воспринимала его как одного из грубых полицейских. Этой ночью нечто соединило их воедино, отделив от всего прочего мира. Они видели безжизненное тело Скарлетт, поднимавшееся из песка. В какой-то степени разделяли горе ее семьи. Читали письма. Знали о близости зла снаружи, в темноте. Знали и о Люси Дауни, боялись, что следующим открытием станет ее тело. И в ту минуту казалось вполне естественным броситься в объятия друг другу и заглушить эту боль блаженством тела. Возможно, между ними ничего больше не будет, но эта ночь… эта ночь была правильной.
«И все-таки, – думает Рут, надевая самую красивую пижаму (она не покажется ему в серой), – он должен уехать». Пресса знает о ней. Им обоим меньше всего хочется, чтобы журналисты пронюхали, что полицейский, возглавлявший розыск Скарлетт Хендерсон, провел ночь с экспертом по костям. Она смотрит на Нельсона. Во сне он кажется гораздо моложе, суровые губы нежны. Рут вздрагивает, но не от холода.
– Нельсон, – трясет она его.
Он тут же просыпается.
– Что такое?
– Тебе нужно уезжать.
Он стонет.
– Который час?
– Почти четыре.
Он смотрит на нее несколько секунд, словно не узнавая, потом улыбается. Улыбка удивительно добрая, такую она видела всего раза два.
– Доброе утро, доктор Гэллоуэй.
– Доброе утро, детектив-инспектор Нельсон, – говорит Рут, – тебе надо одеваться.
Когда Нельсон тянется за брюками, Рут видит у него на плече татуировку – синюю надпись вокруг какого-то щита.
– Что у тебя за наколка?
– «Приморцы». Так называли мою команду в Блэкпуле. Наколол, когда мне было шестнадцать. Мишель терпеть ее не может.
Ну вот, он произнес ее имя. Мишель, превосходная жена, всю ночь нависавшая над ними, внезапно оказывается в этой комнате. Натягивающий брюки Нельсон как будто не сознает своих слов. «Может быть, с ним всегда так», – думает Рут.
Одетый, Нельсон выглядит другим человеком. Полицейским, незнакомцем. Подходит к ней, садится на кровать и берет ее руку.
– Спасибо, – говорит он.
– За что?
– За то, что была там.
– Просто исполняла свой гражданский долг.
Нельсон усмехается.
– Тебя нужно наградить медалью.
Рут наблюдает, как он достает из-под кровати свой мобильный. Чувствует себя странно отстраненной, словно смотрит фильм по телевизору. Но она не включает такие программы – предпочитает документальные ленты.
– Переберешься к своей подруге? – спрашивает, натягивая куртку, Нельсон.
– Да. Наверно.
– Поддерживай связь. Начнут докучать эти мерзавцы журналисты – тут же сообщи мне.
– Непременно.
У двери он поворачивается с улыбкой.
– До свидания, доктор Гэллоуэй.
И выходит.
Глава семнадцатая
Чувствуя, что заснуть уже не сможет, Рут встает и принимает душ. Глядя, как вода стекает с ее тела, думает о Нельсоне и задается вопросом, не устраивает ли она символическое очищение, смывая налет его прикосновений, его запах, его близость. Родители определенно хотели бы от нее этого. Окрестись, родись заново. На память приходит фраза из прошлого, когда она еще ходила в церковь: «Омытый в крови агнца». Она содрогается. Слишком похоже на автора писем. Размышляет о последнем письме с упоминаниями костей и плоти. Не предназначены ли эти упоминания ей?
Рут бодро вытирается и идет в спальню. Снимает постельное белье (еще одно символическое очищение?) и быстро надевает брюки и свитер. Потом достает сумку и начинает собирать одежду. Она последует совету Нельсона и несколько дней поживет у Шоны. Позвонит ей из университета.
Укладывая неэстетичную серую пижаму, Рут думает о Нельсоне. Он спал с ней, пытаясь изгнать из памяти ужас от обнаружения тела Скарлетт? Она не может ему нравиться при мисс Белокурой Супруге 2008. Нравится ли он ей? Если быть честной, да. Ее тянуло к нему с тех пор, как она увидела его в университете, слишком большого и взрослого для той среды. Он являл собой полную противоположность окружающим ее хилым ученым вроде Фила и Питера, даже Эрика. Нельсон не будет сидеть, уткнувшись в пыльные справочники; он предпочитает действовать: шагать по болотам, допрашивать подозреваемых, гонять машину. Изменять жене? Возможно. Она чувствует, что Нельсон не впервые неверен причисленной к лику святых Мишель. Утром появилось что-то привычное в его поведении, в том, как он одевался, не давая никаких обещаний насчет следующей встречи. Однако ночью было и чувство, нечто почти стыдливое и удивительно нежное. Рут помнит, как он резко вдохнул, когда она впервые его поцеловала, как бормотал ее имя, как целовал, сперва нежно, а потом крепко, почти неистово, как прижимался к ней всем телом.
«Перестань думать об этом, – говорит она себе, таща сумку вниз по лестнице. – Это случайность, которая больше не повторится». Повторение невозможно. Он женат, у них нет ничего общего. Лишь обстоятельства прошлого вечера вызвали эти чары. Отныне они будут только полицейским и экспертом, сотрудничающими профессионалами.
Флинт, мурлыча, трется о ее лодыжки, и Рут не знает, как с ним быть. Взять его к Шоне нельзя. Перемена места расстроит его, особенно после недавнего исчезновения Спарки. Придется попросить Дэвида кормить Флинта. Она помнит, как Дэвид сказал однажды, что не любит кошек, поскольку они убивают птиц, но не откажется же он давать Флинту еду в течение двух-трех дней? Эд и Сэмми вернулись в Лондон, и попросить все равно больше некого.
Еще только шесть часов. Рут готовит себе кофе и гренок (это ее первая еда за сутки, так она быстро похудеет до двенадцатого размера), садится за стол и наблюдает, как восходит солнце. Небо еще темное, но на горизонте светится тонкая золотистая полоска. Сейчас время отлива, и над болотами стоит легкий утренний туман. Вчера в это время они с Нельсоном только отправились на болота.
В семь часов Рут вдет к Дэвиду. Она уверена, что тот встает рано послушать птичий хор на рассвете или зачем-то еще. Уже светло, день холодный, ясный, небо омыто вчерашним дождем. Сегодня ничто не остановит журналистов. Нельсон прав – ей нужно уехать.
Дэвид долго не открывает дверь, но появляется, к счастью, полностью одетым. На нем непромокаемый плащ – похоже, он уже выходил.
– Извините за столь ранний визит, – говорит Рут, – но мне нужно уехать на несколько дней. Не могли бы вы покормить Флинта, моего кота?
На лице Дэвида появляется удивление.
– Флинта? – переспрашивает он.
– Моего кота. Не могли бы вы приходить и кормить его в течение нескольких дней? Я буду очень благодарна.
Дэвид как будто только теперь узнает ее.
– Рут, – спрашивает он, – вы участвовали вчера во всей этой драме?
Драма. Неподходящее слово для вчерашних событий на Солончаке. Вчера все казалось реальным.
– Да, – лаконично отвечает она. – Я нашла тело.
– Господи! – Дэвид выглядит глубоко потрясенным. – Какой ужас. Понимаю, почему вы хотите уехать.
– Вчера меня домогались журналисты. Я вынуждена ненадолго затаиться.
– Журналисты. – Лицо Дэвида мрачнеет. – Вредные твари. Вы видели их вчера? Топтались по камышовым зарослям, бросали повсюду мусор и окурки. Как считаете, они сегодня вернутся?
– Боюсь, что да.
– Следовало бы отправиться на патрулирование.
Вид у Дэвида угрюмый. Рут думает, что пора бы напомнить о Флинте, и протягивает ему свои ключи.
– Значит, покормите кота? Его еда на кухне. Он съедает за день маленькую консервную банку и немного сухого корма. Не верьте ему, если будет просить больше. Приходит и уходит он сам, у него есть откидная дверца. Номер мобильного телефона оставила на столе.
Дэвид берет ключи.
– Еда. Откидная дверца. Номер телефона. Отлично. Ладно.
Рут надеется, что он не забудет.
Машин на дорогах нет, и Рут доезжает до университета за рекордное время. Автостоянка пуста. Похоже, журналисты, как и ученые, встают поздно. Она нажимает кнопки кодового замка, открывает дверь и со вздохом облегчения скрывается в кабинете. Здесь по крайней мере она какое-то время в безопасности.
С тремя чашками кофе и семью страницами конспектов к лекциям придется повременить, раздается стук в дверь.
– Войдите, – говорит Рут, полагая, что за дверью Фил, пришедший полюбопытствовать.
Но это Шона. Рут удивлена. Шона почти никогда не приходит из гуманитарного корпуса.
– Рут! – обнимает ее подруга. – Я только что узнала о вчерашнем. Ты нашла тело этой бедной маленькой девочки.
– Кто тебе сказал? – спрашивает Рут.
– Эрик. Я видела его на автостоянке.
«Теперь разнесется по всему университету», – думает Рут. Глупо было надеяться, что она окажется в безопасности хотя бы здесь.
– Да, нашла. Девочка была закопана в торф, прямо в центре хенджа.
– Господи.
Шона была на тех раскопках десять лет назад и знает значение этого места, священной земли.
– Эрику известно, где она была зарыта? – уточняет Шона.
– Да. Думаю, он больше всего расстроен именно этим. Полицейские раскапывают весь участок. Оскверняют территорию.
Рут сама удивляется озлобленности своего голоса.
– Почему они до сих пор копают?
– Думают, что там может быть похоронена другая девочка. Люси Дауни.
– Та, что исчезла давным-давно?
– Десять лет назад. Сразу же после раскопки хенджа.
– Полицейские считают, что их убил один и тот же человек?
Рут смотрит на Шону. Лицо у нее сочувственное, озабоченное, но не лишенное слегка пристыженного любопытства, хорошо знакомого Рут.
– Не знаю, – отвечает она. – Не знаю, что думают полицейские.
– Они собираются обвинить этого друида?
– Катбада? Извини, Шона, право, понятия не имею.
– Эрик говорит, он невиновен.
– Да, – соглашается Рут. Ей любопытно, много ли Эрик сказал Шоне.
– А что думаешь ты? – упорствует подруга.
– Не знаю, – в сотый раз отвечает Рут. – Трудно представить его убийцей. Он всегда казался безобидным, увлеченным природой, покоем и прочим. Но должно быть, у полицейских есть какие-то улики, иначе его не могли бы держать под замком.
– Похоже, этот детектив Нельсон жестокий мерзавец.
Рут на миг вспоминает о Нельсоне. Будто в кадре видит его лицо над собой. Чувствует, как щетина на его щеках царапает кожу.
– Мы едва знакомы, – говорит она. – Послушай, Шона, хочу попросить об одолжении. Нельзя ли пожить у тебя несколько дней? Журналисты пронюхали, что я участвовала в поисках тела. Боюсь, они нагрянут ко мне в дом, и хочу ненадолго скрыться.
– Конечно, – не раздумывая отвечает Шона. – Буду очень рада. Давай возьмем вечером еду из ресторана и пару бутылок вина. Устроим шикарный девичник. Забудем обо всем, основательно расслабимся. Что скажешь?
Странно, но девичник нравится Рут меньше, чем она ожидала. Сказывается усталость, и после бокала пино гриджио веки начинают опускаться. К тому же, возможно, впервые за взрослую жизнь, ей не хочется есть. Обычно она любит взятую навынос еду: серебристые коробки из тонкого картона, восхитительно вкусное загадочное блюдо – неизвестно, его ты заказывала или нет. Обычно она любит все. Но этим вечером после нескольких кусочков хрустящей ароматной утки отодвигает тарелку. От запаха соевого соуса начинает тошнить.
– В чем дело? – спрашивает с набитым ртом Шона. – Налегай. Еды полно.
– Извини, – говорит Рут, – я не особенно голодна.
– Тебе нужно есть, – поучает Шона, словно Рут страдающая отсутствием аппетита школьница, а не располневшая почти сорокалетняя женщина. – Хотя бы выпей еще, – подливает она вина. – Давай пей.
Шона живет в доме с террасой на окраине Кингс-Линн. Это недалеко от центра, все по-городскому, полная противоположность Солончаку. Рут немного постояла в крохотном переднем саду, прислушиваясь к шуму машин и вдыхая острый аромат чеснока и тмина из находящегося рядом индийского ресторана.
– Иди в дом, – позвала Шона. – Простоишь здесь долго – получишь спазм сосудов. Тут за углом автостоянка.
Рут устроилась в гостевой комнате Шоны (полированный пол, сосновая кровать, простыни из египетского хлопка, гравюры с видами Нью-Йорка и Парижа). «Теперь можно расслабиться, – сказала она себе. – Где я, никто не знает. Могу успокоиться, вкусно поесть, выпить пару бокалов вина. Завтра буду совсем другой».
Но ничего не получилось. Она раздражена, нервозна. То и дело проверяет телефон, хотя ни от кого не ждет звонка. Беспокоится, что Дэвид забудет накормить Флинта. Скучает по своему коттеджу и виду на пустынный, обреченный Солончак. Чувствует себя больной от усталости, но понимает, что не сможет заснуть. Едва опускает веки, как перед глазами вновь проплывает вся эта история, словно нескончаемый непристойный, бесстыдный фильм: предрассветный поход по болотам, обнаружение тела Скарлетт, маленькая свисающая рука, Нельсон у ее двери, небритый, с покрасневшими глазами, их тела, движущиеся в едином ритме…
Ей все о чем-то напоминает. Негромкая окутывающая музыка – о дожде и внезапно умолкших птичьих голосах. Неяркое пламя свечей – о блуждающих огоньках с их предательским мерцанием, ведущих неосторожных путников к смерти. Она смотрит на книжные полки Шоны – Т. С. Элиот рядом с Шекспиром – и вспоминает письма, касающиеся Люси Дауни. «Мы, что были живыми, теперь умираем».
– Полагаешь, он это сделает? – спрашивает Шона, подливая ей вина.
– Что?
Рут потеряла нить разговора.
– Оставит Анну. По-твоему, Лайем уйдет от Анны?
«Никогда, – думает Рут. – Как и Нельсон никогда не уйдет от Мишель».
– Может быть. Не знаю. Ты уверена, что хочешь этого?
– Не знаю. Полгода назад я бы ответила «да», а теперь? Честно говоря, скорее пришла бы в ужас. Во встречах с женатым мужчиной есть что-то надежное.
– Вот как?
– Да, постоянно твердишь себе: «Вот если б не его жена, он был бы со мной». Не нужно думать о вещах, способных испортить ваши отношения. И они остаются волнующими. Не соскучишься.
– Ты встречалась раньше с женатыми?
Насколько известно Рут, Лайем у Шоны первый женатый любовник, но она говорит словно ветеран подобных романов. «Как Нельсон», – цинично думает Рут.
Лицо Шоны внезапно становится замкнутым, скрытным. Она наполняет свой стакан, проливая вино на модную камышовую циновку.
– Да, раз-другой, – говорит она с нарочитой небрежностью. – Еще до знакомства с тобой. А теперь, Рут, пей, ради Бога. Ты очень отстала.
Рут не ошиблась, что не сможет заснуть. Она пытается углубиться в роман о Ребусе, но Ребус и Шивон Кларк смущающе и откровенно становятся ею и Нельсоном. Она даже открывает ноутбук и начинает работать, но, хотя выпила гораздо меньше Шоны, слишком пьяна для мезолитических кладбищ. «Склепы, захоронения, тела, кости, – вяло думает она. – Почему археология так связана со смертью?»
Она пьет воду, переворачивает подушку и решительно закрывает глаза. «Сто, девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь, надеюсь, Дэвид помнит о Флинте, надеюсь, Флинт не убьет никаких редких болотных птиц… тело Спарки в тонком картонном гробу… рука Скарлетт свисает из-под брезента… девяносто шесть, девяносто пять… Мы, что были живыми, теперь умираем… девяносто четыре, девяносто три… он ни за что не оставит жену… почему Питер вернулся, почему Шона не может забыть о Лайеме, любит ли Катбад до сих пор Делилу, почему тела из железного века лежат на одной линии, почему линия указывает на Скарлетт… девяносто два, девяносто один…»
Сигнал телефона приносит желанное облегчение. Рут с удовольствием поднимает его. Эсэмэска. Маленький экран светится зеленым в темноте. Отправитель неизвестен.
«Я знаю, где ты».
Небо полнится звуками. Хлопаньем, треском, словно громадные птицы ухают и кричат. Она знает, что сейчас день, потому что окно закрыто. Не видит ничего, только слышит звуки. Ей страшно, и она забивается в угол, под одеяло.
Он давно не приходил, она голодна и больше, чем когда-либо, испугана. Допивает воду и ищет в темноте кусочек хлеба, который вроде бы уронила несколько дней назад. Не умрет ли она, если он не придет ее накормить? Может, он и сам уже умер?
Он давно не приходит, во рту у нее пересохло, и ведро в углу начинает вонять.
Она медленно бродит по комнате, ищет хлеб. Видит свет вокруг люка и хочет закричать, но боится. Каменные стены сырые, замшелые, гладкие под рукой. Теперь она может дотянуться выше, почти до сухих мест наверху, где камни комковатые, как хлебные крошки. Почему она может дотянуться выше? Она становится больше? Так он говорит. Очень большая. Что это значит? Большая для чего?
Она поднимает руку и тянет один из камней. Тот выпадает, удивив ее, заставив упасть на спину. Она сидит на полу и ощупывает край камня большим пальцем. Край острый, режет кожу. Она слизывает кровь; вкус у нее как у металлической кружки, из которой она пьет, но к тому же соленый, странный, насыщенный. Она лижет, пока кровь не исчезает.
Она несет камень в угол комнаты, где кончается пол. Выкапывает ямку, бережно кладет в нее камень и засыпает землей. Потом притаптывает, поверхность снова становится ровной, и никто не узнает, что там что-то закопано.
У нее впервые появляется секрет. Это приятно.