Главная | Обратная связь

САДЖО СЛЫШИТ ГОЛОС МАТЕРИ

 

Наутро три пироги отчалили от берега озера. В Посёлке Пляшущих Кроликов, где находилась американская контора по сбыту пушнины, Большое Перо и семнадцать его односельчан-индейцев должны были нагрузить товарами пироги и плыть дальше на север, к озеру Мускодейсинг, на берегу ко­торого была вторая контора того же американского предпри­ятия.

Индейцы отправились на заработки, чтобы иметь возмож­ность уплатить свои долги новым хозяевам. Бригаде – так назывался караван пирог – предстоял очень дальний путь: целый месяц, а может быть, и больше пройдёт, пока туда доберёшься. Саджо, Шепиэн и Чилеви остались одни в Долине Лепечущих Вод.

Когда торговец вдруг захлопнул дверь, унося бобрёнка, которого Саджо любила больше всех на свете, если не счи­тать отца и брата, девочке показалось, будто и на сердце её захлопнулась дверь и незнакомец унёс его в своём ящике вместе с Чикени.

Всё изменилось после этого в жизни детей и бобрят. Не слышно было весёлых игр около вигвама, не звенели песни, не раздавался детский смех на озере. Чилеви больше не ша­лил, его пронзительный голос, который привыкли слышать всегда и везде, вдруг затих. Бобрёнок совсем перестал играть, забыл свою потешную пляску и всё бродил понурый взад и вперёд вдоль озера, целыми днями искал Чикени. Казалось, в его маленькой головке не укладывалось, что братца больше нет.

Каждое утро как будто с новой надеждой Чилеви рысцой выбегал из хижины и начинал свои поиски, заглядывая во все уголки вигвама, шаря в тростниках и траве, где они так часто боролись, грелись рядышком на солнце и прихораши­вались. Он плавал взад и вперёд вдоль берега, обнюхивал все свои бобровые пристани, нырял через бочку в шаткую бо­бровую хатку. Его не оставляла уверенность, что он найдёт братца.

Так и проводил он в поисках целые дни, пока не уста­вал до изнеможения; тогда он медленно брёл на своих корот­ких ножках вверх по тропинке к хижине. Там он залезал в осиротевшую каморку и лежал тихо-тихо. Чилеви не был больше ни бесшабашным шалуном, ни шумным проказником, он был просто печальным, тоскующим бобрёнком. Он не был теперь Большой Крошкой, он был просто Крошкой, потому что остался единственной Крошкой, – другой у детей не было.

Саджо и Шепиэн ходили за Чилеви по пятам и прикиды­вались, будто и они тоже ищут Чикени. Конечно, они знали, что поиски бесполезны, но не могли равнодушно смотреть на скитания осиротевшего зверька. Когда он обедал, дети приса­живались на корточках и держали его блюдечко с обеих сто­рон. Иногда одна или две большие слезы скатывались в ка­шицу, когда Саджо вспоминала о Чикени, – бедная Малень­кая Крошка, его теперь нет с ними... А он был такой нежный и ласковый, чуть-чуть грустный! Где же он теперь? В боль­шом городе, где негде бегать и играть, где нет домашнего хлеба баннок и нет веселья.

Отсутствие Чикени почему-то казалось невероятным, и всё время ждали, что вот-вот увидят малыша сидящим на кор­точках в вигваме или заметят, как рядом с Чилеви выбегает из берестяной каморки ещё одно коротконогое пушистое со­здание, чтобы получить свою долю хлеба с молоком; почти каждую минуту вы готовы были заявить, что слышали его голосок у бобровой пристани. Отпечатки маленьких ног, гораз­до меньших, чем у Чилеви, некрасивых, с пальцами, обращён­ными внутрь, – трогательные маленькие следы, всё ещё отчётливо вырисовывались на илистом берегу у самой воды. Саджо всё ходила и смотрела на них, и, когда никого не бы­ло, она опускалась на колени, гладила землю и что-то шепта­ла. Но вода смывала следы – они исчезали. Только в одном ещё месте остался след лапки; девочка покрыла его берёзо­вой корой и каждый день приходила смотреть. Но земля по­степенно подсыхала, превращалась в пыль, и след исчез.

Теперь уже ничего не осталось от Чикени.

Хотя голоса Чилеви не было теперь слышно днём, зато он стал скулить и метаться по ночам. Тщетно пытался он нащу­пать в темноте другое круглое пушистое тельце, его нигде не было. И Саджо тоже не могла спать. Она вставала со своей кровати, влезала в бобровую каморку, опускалась рядом с Чилеви на подстилку из травы, прижимала зверька к себе и рыдала над ним, пока сама не засыпала.

Шепиэн молча сидел, целыми часами глядя на озеро, на уходившие вдаль холмы. Его сердце болело за сестрёнку – теперь уже в хижине не звенели больше весёлые песни и счастливый смех Саджо. И вдруг комок подкатывался у него к горлу, душил его – он сурово оглядывался, потому что никто не должен был знать, как трудно сдерживать слёзы. Как он ненавидел эти мешки и свёртки, которые они получили в об­мен на Чикени! Кусок хлеба вставал у него поперёк горла. И как не сообразил он отдать торговцу своё ружьё! Оно стоило четыре норковых шкурки, и вряд ли маленький, совсем кро­шечный бобрёнок стоил больше.

Хотя Чилеви был питомцем Шепиэна, мальчик отдал его в полную собственность сестрёнке. Саджо брала иногда сирот­ку с собой на далёкие прогулки вверх по ручью, который стремительно бежал с окрестных холмов к маленькому водо­паду. Там девочка садилась под старой шумящей сосной и всё думала и думала о том, как спасти Чикени. А Чилеви тем временем плавал, нырял и даже немного играл в маленьком зеркальном пруду поблизости. Саджо казалось, что Чилеви здесь уютнее, чем в безбрежном пустынном озере, раскинув­шемся на много миль, – маленький одинокий бобрёнок, дол­жно быть, чувствовал там себя совсем потерянным.

И пока Чилеви купался, или сдирал кожицу с ивовых пру­тиков, или же, взобравшись к Саджо на колени, прихораши­вался, девочка прислушивалась к шуму водопада. Он то ре­вел очень громко, то стихал и, казалось, совсем замирал. Иногда Саджо вдруг слышала чьи-то голоса. Всем индейцам чудились эти голоса; и даже бледнолицые, когда они прислушивались к журчанию ручья, тоже слышали тихие поющие голо­са. Индейцы утверждали, что это голоса умерших людей, что они пытаются говорить со своими близкими. И вот, когда Саджо сидела здесь, она старалась разобрать, что они гово­рили. Она была уверена, что когда-нибудь это ей удастся, – язык индейцев так сильно напоминает журчание воды, вздо­хи ветра, шёпот деревьев. Чилеви часто сидел рядом с девочкой, как будто он тоже к чему-то прислушивался, и, наверно, слышал больше звуков, чем Саджо, – ведь слух у бобров го­раздо острее, чем у человека.

Саджо очень любила это место у водопада – она давно уже стала ходить туда, когда ей бывало грустно или хоте­лось помечтать или подумать о чём-нибудь. Она ложилась в тени большой сосны и смотрела на тёмные узоры её зелени. Лучи солнца скользили меж веток, создавая причудливую иг­ру света и тени. Саджо казалось, что над ней какая-то неве­домая волшебная страна, населённая феями и другими ска­зочными существами.

Когда она лежала и смотрела на тихо раскачивающуюся вершину сосны, прислушиваясь к пению ручейка, ей почему-то казалось, что мать её находится совсем недалеко и да­же что-то говорит ей. Тогда Саджо чувствовала себя счаст­ливой.

Один раз, когда девочка сидела там, держа на коленях Чилеви, и слушала сонный лепет водопада, ей показалось, что звуки становятся отчётливыми и ясными; она прислонилась к сосне и закрыла глаза, чтобы лучше слышать. Через неко­торое время журчание воды стало затихать, потом совсем за­мерло. Саджо почудилось, что она слышит совсем близко чей-то нежный голос. Скоро она начала различать слова – она узнала родную индейскую речь:

Саджо, Саджо,

Ма-жан, ма-жан.

Саджо, Саджо,

Ден-на жа-дан.

 

(Саджо, Саджо,

Иди, иди.

Саджо, Саджо,

В город пойди.)

Голос всё повторял и повторял эти слова, словно это были строки из песни. То громче, то тише звучали они, то замирали, напоминая бормотание водопада. И вдруг звуки стали такими отчётливыми, что девочка даже узнала голос, – голос, которого она не слыхала так давно: то был голос её матери.

– Мама, Саджо здесь! – воскликнула девочка. – Гово­ри, говори ещё!

Саджо протянула руки на­встречу звукам и коснулась че­го-то тёплого, влажного; она открыла глаза и увидела, что её рука лежит на курносом носике Чилеви. Бобрёнок сидел у неё на коленях и тянул за шаль. Саджо поняла, что задремала на минутку.

Слова снова затерялись в песне воды, водопад журчал и журчал, как всегда.

Саджо вскочила на ноги, подняла Чилеви и сказала ему:

– Чилеви, Чилеви, мы поедем к Чикени! Мы поедем с то­бой в город за Чикени! Так сказала мама. Я знаю!

С бобрёнком на руках Саджо побежала домой и по пути всё время повторяла:

– Да, это был голос моей мамы, она сказала, чтобы мы поехали в город. Подожди немножко, пока я скажу всё Шепиэну.

Девочка бежала так стремительно, что бобрёнка совсем ука­чало. Ему это совсем не понравилось, он начал вырываться из рук и визжать что есть силы, чего уже давно с ним не случа­лось.

Саджо подумала: “К нему вернулся голос, он теперь та­кой же громкий, как перед тем, как увезли Чикени, а это оз­начает, что мой сон сбудется”. Она очень этому обрадовалась и побежала ещё быстрее.

Запыхавшись от бега, девочка остановилась около хижи­ны с бобрёнком на руках, который совсем охрип от крика. Шепиэн, обеспокоенный их видом, поспешил выйти навстречу и спросил, в чём дело. Саджо рассказала про свой сон и ска­зала, что надо собираться в город.

Шепиэн не спешил соглашаться с сестрой. Он должен был сначала всё обдумать; к тому же он не видел этого сна.

– Это неразумно, сестра, – сказал он. – Город далеко, мы не знаем дороги. У нас нет денег, а без денег не полу­чишь ни ночлега, ни пищи. А как же с Чилеви? Ведь и его придётся взять. И что скажет отец?

От этих слов можно было бы впасть в уныние, но Саджо, если уж она решила, не так легко удавалось отговорить.

– Отец? Он горюет вместе с нами и обрадуется, когда Чикени вернётся. Сам знаешь – мы все стали несчастными с того дня...

Конечно, Саджо не могла дать никаких советов, как до­браться до города и что делать там. Она только верила, что её сон сбудется[10] и произойдёт чудо.

Шепиэн смотрел на сестрёнку и не верил глазам – девочка сразу ожила, повеселела, словно гнёт упал с её сердца.

Исполнить её желание очень трудно – это труднее всех дел, которые ему до сих пор приходилось совершать. Но отка­зать сестре, даже не сделав попытки, и видеть, как она будет ещё больше горевать, он был не в силах. Ведь отец перед отъездом просил его сделать всё возможное, чтобы рассеять горе сестры. Выход был только один.

Выпрямившись, с твёрдой решимостью в голосе Шепиэн ответил:

– Да, мы поедем. Я отвезу тебя в город. Завтра.

Но, несмотря на свой гордый, мужественный вид, Шепиэн совсем не знал, как предпринять этот трудный путь, и даже представить себе не мог, какие ужасные приключения им при­дётся пережить.

 

Глава IX

ОГНЕННЫЙ ВРАГ

 

Поздно вечером того же дня всё было готово для путеше­ствия. Дети знали, что им предстоит неделя пути до Посёлка Пляшущих Кроликов. Там они собирались сойти на берег. Но что было дальше, за посёлком, этого они совсем не знали. Поэтому следовало взять побольше запасов.

Саджо напекла много хлеба, насыпала в разные мешочки муку, соль, чай, запаслась вяленой олениной, а спички, чтобы сохранить их сухими, положила в жестяную коробочку с плот­но закрывающейся крышкой. Шепиэн свернул палатку, одеяло, наладил удочку, наточил маленький топор, который он носил за поясом, приготовил охотничий нож и уложил в ящик коте­лок, крынку и другую походную утварь.

Солнце ещё не успело взойти, как дети уже позавтрака­ли и всё было погружено в чёлн вместе с ружьём Шепиэна. Как ни дорого оно было мальчику, он решил продать его, ес­ли удастся, и на вырученные деньги купить билет до города. Что случится дальше, об этом он боялся даже думать. Чилеви отправился в путешествие в той же самой берестяной корзиночке, в которой он вместе с Чикени прибыл в посёлок Обисоуэй. В ящик с кухонными принадлежностями Саджо по­ложила посуду бобрят – два маленьких блюдца; это прида­вало ей как будто большую уверенность, что вернутся они все вместе, с Чикени и с Чилеви.

– Нам понадобится и то и другое блюдечко, – сказала она, – потому что, – продолжала она совсем тихо, – мы най­дём его, так мне кажется. – А потом, кивнув головой и сжав губы, она произнесла решительно: – Я в этом уверена! – И, чтобы её слова были более убедительны, она добавила: – Моя мама сказала это. Я слышала её голос в журчании во­ды, она мне сказала!

Для маленькой Саджо сны казались реальностью и значи­ли для неё очень много.

Хижина Большого Пера стояла в стороне от посёлка. Дети никому не выдали своей тайны, так как боялись, что взрос­лые не одобрят их намерения. Они почти не сомневались, что старый вождь не пустил бы их в этот рискованный путь.

Итак, в предрассветных сумерках они пробрались к бере­гу, и, когда каноэ уже отчалило, Саджо подняла весло над головой и закричала:

– Чикени! Чикени!

Она видела, что так делают индейцы, когда отправляются в далёкий путь. Правда, по обычаю их племени, нужно было бы назвать место, куда они направлялись, но она и сама это­го не знала. Да, в конце концов, не всё ли равно? Куда бы они ни ехали, важно то, что они ехали за Чикени. Шепиэн не поднял своего весла и ничего не крикнул. Что он мог доба­вить?

Так началось памятное для детей путешествие, полное опасностей.

Они плыли в том самом челне с птичьим глазом и лисьим хвостом, в котором Большое Перо рассекал когда-то воды Берёзовой Реки. Птичий глаз зорко глядел вдаль, лисий хвост повиливал из стороны в сторону. Дети гребли быстро, и с каждым взмахом вёсел казалось, что чёлн подпрыгивал впе­рёд. Иногда они останавливались, чтобы дать бобрёнку на­питься и поплавать, потому что день был очень знойный.

Под вечер они причалили к берегу, разбили палатку в ле­су и провели там ночь. Наутро, ещё до зари, снова отправи­лись в путь и плыли до сумерек, останавливаясь, только что­бы перекусить и дать бобрёнку поплавать.

Восходящее солнце каждое утро заставало детей в пути, каждый вечер они делали привал на берегу в каком-нибудь защищённом месте. Там бобрёнок плавал всю ночь, а на рассвете всегда возвращался в палатку и засыпал в своей кор­зиночке, где он спокойно проводил весь день. Кое-где приходи­лось перебираться через отмели. Шепиэн ловко взваливал на плечи чёлн и нёс его один, а Саджо помогала переносить по­клажу. Иногда приходилось возвращаться за вещами ещё раз, так как сразу всё захватить было не под силу. Но дети не считали это тяжёлой работой, они даже не задумывались над таким вопросом, так как привыкли к подобным путеше­ствиям.

Так день за днём они продвигались всё дальше и дальше. Две детские спины сгибались и разгибались, и вёсла погру­жались в воду и рассекали воздух в строгом и мерном ритме. А знойное солнце вставало, поднималось над ними и заходи­ло багровым диском за тёмную стену леса. Так день за днём верный чёлн из берёзовой коры настойчиво и упорно вёз их вперёд, в далёкое плавание в поисках Чикени.

На серебряной глади безбрежного озера лёгкий чёлн ка­зался маленьким скользящим пятнышком. Дети были одни в молчаливой глуши. Казалось, они остались одни на всём свете. Но их юные сердца были полны мужества, и надежда не поки­дала их. Было и ещё одно сердечко – оно билось с ними ря­дом. Обладатель его, наевшись вдоволь хлебца, спал, похрапы­вая в корзиночке; может быть, он и не был счастлив, но, во вся­ком случае, доволен.

Однажды, проснувшись рано, дети почувствовали слабый запах дыма – пахло горелым мхом, листом и травой. Где-то, по-видимому, далеко был пожар.

Но пожар оказался ближе, чем думал Шепиэн. Как толь­ко дети выплыли в озеро и оглянулись вокруг себя, они уви­дели огромный столб дыма, который поднимался из-за даль­них холмов. Они продолжали грести, продвинулись ещё не­много вперёд, и тогда им стало ясно, что путь их лежит по тем местам, где неистовствовал пожар.

Озеро становилось всё уже, а потом превратилось в узкий канал, через который пламя могло перекинуться мгновенно. Шепиэн решил проскользнуть по этому опасному пути как можно быстрее, чтобы выплыть в большое озеро, которое ле­жало впереди. Там они будут в безопасности.

Дети налегли на вёсла, и, пока они продвигались вперёд, дым поднимался всё выше и стелился всё шире. Теперь это уже был не столб, а огромная белая стена, которая тянулась к самому небу, расплывалась в обе стороны до горизонта. Она становилась всё плотнее и плотнее, пока не заслонила солнце. Воздух стал тяжёлым, удушливым и совсем неподвижным.

Казалось, весь восток объят пожаром. И хотя пламя было ещё за холмами, но уже и сюда доносился его глухой, про­тяжный несмолкаемый рёв. С минуты на минуту этот рёв становился всё громче и громче – он устремился почти прямо к ним.

Дети попали в полосу пожара.

Озеро находилось ещё довольно далеко, за отмелями, но нельзя было терять время, ибо пламя лесного пожара не все­гда движется медленно – иногда оно несётся со скоростью тридцать миль в час.

Дым, остывая, спускался вниз, стелился тёмной синеватой мглой по всей земле, скрывая дали, заволакивая пеленой ближние предметы. Вскоре ничего не стало видно, кроме ря­да деревьев у самого берега; чтобы не сбиться с пути, дети не выпускали деревьев из виду и прислушивались к шуму поро­гов, бушующих впереди.

Наконец они достигли переката. На протяжении несколь­ких сот ярдов на каменистом ложе меж обнажённых гребней скал с дикой силой бурлила и пенилась вода. Это была опасная переправа. Но делать было нечего. Огибать пороги бере­гом, перетаскивать поклажу – на это ушло бы слишком мно­го времени.

Пожар был уже совсем близко, наверно, за крутым пово­ротом реки выше порогов. Клокотание пламени заглушало гул потока. Шепиэн понял, что переправа, прежде чем они достигнут озера, будет тяжёлой и стремительной, а дальше пойдут на большое расстояние отмели.

Когда чёлн приплыл вплотную к порогам, дым стал таким густым, что видно было только на расстоянии пятнадцати фу­тов, и Шепиэн смог лишь найти проток к порогам.

Встав во весь рост, чтобы лучше видеть, мальчик напра­вил чёлн к стремнине. В одно мгновение дети очутились в неи­стовом, кипящем, седом потоке. И хотя Шепиэн почти ничего не мог разглядеть сквозь дым, он ловко вёл свое каноэ по из­ломанному, трудному протоку между скал.

Огромные косматые волны, шипя, набросились на лёгкую ладью, швыряли её из стороны в сторону. Тёмные вздувшиеся водяные громады обхватили её, как страшные чудовища, захлёстывали через борт и грозили утопить. Маленькие кружа­щиеся водовороты коварно цеплялись за вёсла, а ладья, как дикий конь, неистово мчалась между чёрными, страшными скалами, которые, казалось, сдвинулись тесней, чтобы растер­зать её на части.

Рокоту бушующих волн грозно вторил глухой рёв пожара. Дым валил через узкую полоску воды густыми клубами, а ма­ленький чёлн всё мчался и мчался вперёд, унося своих гребцов от гибели.

Сонный узник берестяной темницы пробудился, встрево­женный шумом, и, почуяв что-то страшное, присоединил свой слабый голос к мощному рёву стихии. Он раскачивал свою корзинку так неистово, что пришлось урвать мгновение и при­тиснуть свёртком берестяную крышку.

Шепиэн изо всех своих детских сил боролся с мчавшимся потоком. Мальчик ловко поворачивал чёлн то в одну, то в дру­гую сторону, заставляя его качаться на волнах, скользить по омутам и водоворотам, вставал, чтобы разглядеть путь, и сно­ва направлял чёлн в седую пучину.

А Саджо усердно налегала на вёсла, отталкивалась, гребла и табанила, послушная возгласам брата:

– Гиюк-аник!.. (Направо!)

– Машк-аник!.. (Налево!)

– Уи-беч!.. (Быстрый ход!)

– Пи-беч!.. (Тихий ход!)

Брызги пеленой отлетали от лодки, а иногда и заливали её, так что Саджо, сидевшая впереди, скоро промокла до нитки.

Если бы не дым, застилавший путь, Шепиэн не стал бы тревожиться – он, как и все индейцы племени оджибуэй, мо­лодые и старые, отлично владел челном и даже в юности знал тайны движения воды. Не раз приходилось ему переправлять­ся по этим порогам с отцом.

Саджо ничего не боялась рядом с братом. Она смеялась, и визжала, как будто это была интересная игра, и выкрики­вала что-то, подгоняя каноэ, как делал это отец и другие ин­дейцы во время опасного плавания, – тогда она, Саджо, толь­ко наблюдала за ними с берега.

Но Шепиэн хорошо понимал, какая большая опасность грозила им, и не издавал ни звука, кроме команд, которые он, как капитан своего маленького корабля, выкрикивал гром­ким голосом; и, когда можно было оторвать глаза от бурлив­шей воды, он с тревогой смотрел в сторону огненного врага. Пожар догонял их с быстротой ветра, спускался вниз по хол­мам, расстилался багряным морем, взвивался рокочущими змеями по макушкам пылающего леса.

Один раз, когда Шепиэн оглянулся назад, он увидел, что пламя перекинулось через узкий поток позади них. Теперь ос­тавалась одна дорога – вперёд.

Клубы дыма, повисшие в воздухе, становились всё темнее и темнее, пока наконец свет не померк; казалось, что сумер­ки спустились очень рано. Уже почти ничего не было видно. Всё кругом стало каким-то диковинным. Дети продолжали свой путь словно во сне.

Изо всех сил гнал свой чёлн Шепиэн – он хорошо знал, что если они задержатся, то гибель неизбежна: они сгорят или задохнутся. Теперь отмели были уже недалеко, а за ни­ми находилось озеро, до которого они должны добраться во что бы то ни стало. Кончились пороги. Чёлн проскочил в тихую заводь. Здесь детей окружили какие-то странные дви­жущиеся тени, едва заметные сквозь облака дыма. Это звери лесной глуши со всех сторон мчались вдоль берега, плыли по воде, барахтались на отмелях – в одиночку, парами, стадами. Все они ринулись к озеру, каждый спасал свою жизнь.

Животные, которые редко рисковали ступить в воду, те­перь плыли по озеру: белки, кролики и даже дикобраз. Олень перепрыгнул через заросли кустов, мелькая своим белым хвостом и озираясь вокруг широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Медведь мчался быстрым и неуклюжим галопом; два волка бежали легко и стремительно рядом с оленем – их обычной добычей, но на этот раз хищники даже не удостоили его взглядом. Потому что сейчас не существовало врагов, никто не был ни голоден, ни жесток, никто никого не боялся. И все обитатели леса, те, кто передвигался по земле, кто па­рил в воздухе и кто плавал в воде, – звери, птицы, пресмыкаю­щиеся, – все спасались бегством от самого безжалостного из всех недругов, смертельного для каждого из них, от страшно­го врага их дикой родины – лесного пожара.

Недалеко от челна глубоко в воде остановился лось-вели­кан. Его шерсть была опалена на спине, наполовину вырос­ший рог сломан[11], бока ввалились от тяжкого дыхания. Навер­но, он уже взглянул в лицо гибели и мчался много миль, пре­следуемый огненным врагом. Могучая сила и быстрые ноги спасли зверя.

Шепиэн мог бы тронуть его веслом – огромный зверь про­сто не замечал детей; но вот лось передохнул немного, поплыл к берегу и побежал вместе с другими зверями, большими и маленькими, рогатыми и безрогими. В этом великом смятении все стали братьями, у всех был один путь к спасению – озеро. И вместе с ними в этой дикой и странной процессии оказались наши маленькие индейцы и их крошечный питомец.

Теперь Саджо охватил жуткий страх. Шепиэн сам был близок к отчаянию, однако не подал виду и мужественно успокаивал сестрёнку. И она гребла. Но лес, который всегда был их родным домом и казался таким приветливым, теперь вдруг превратился в ужасное место. Любой взрослый испытал бы такое же чувство; а эти дети – не забывайте, одному из них было одиннадцать лет, другому четырнадцать – не расте­рялись и боролись, как настоящие солдаты, за свою жизнь, за жизнь маленького Чилеви. Что касается Чилеви, то он был плохим для них помощником, в чём вряд ли вы сомневаетесь; наоборот, он всячески беспокоил детей и задерживал их. Инстинктивно, как и все звери, он почуял опасность, его обуял страх, а услышав звуки и запахи от мчавшихся со всех сторон зверей, он стал визжать что есть мочи, биться о крышку сво­ей корзинки, которая теперь, наверно, казалась ему темницей; и если бы дети не догадались, как успокоить его, он скоро вы­рвался бы на свободу, а в воде его ни за что не найти в такой спешке и смятении.

Наконец они добрались до отмелей. Густой дым стлался, скрывая тропу; а по склону холмов с хриплым рёвом уже под­ползал пожар, красным полыхающим пламенем он прорезал дымную мглу, обдавал жаром.

Дети выбросили чёлн на берег. Чилеви сейчас был в таком состоянии, что, кроме него, уже ничего не удалось бы нести. Здесь, на берегу, пока было безопасно, но что творилось на том конце отмелей, этого никто не знал. Поэтому решили Чи­леви пока оставить на месте. Потребовалось лишь одно мгно­вение, чтобы перевернуть чёлн вверх дном и спрятать под него корзинку с Чилеви; чёлн своей тяжестью придавливал крышку корзинки бобрёнка (как и все бобры, когда они пу­гаются, Чилеви забыл прибегнуть к помощи зубов). Подхва­тив поклажу, дети бегом направились к озеру. Со всех сто­рон валили клубы чёрного и жёлтого дыма; они принимали странные формы и словно протягивали руки, чтобы пой­мать детей. Сквозь кружащиеся облака дыма деревья возле тропы казались высокими, тёмными, неподвижными призраками; то здесь, то там сквозь мглу светились красные глаза пламени.

Саджо и Шепиэн продолжали свой ритмичный бег мелкой рысцой[12]. Но вот потянуло прохладой с озера, и конец волока стал виден. Глотнув с жадностью свежий воздух, дети сложили на берегу свою ношу и побежали за бобрёнком и за челном.

Но бежать они не смогли. Задыхаясь, сбиваясь с пути, они пробирались ощупью, с закрытыми глазами; едкий дым сле­пил, жёг глаза, сдавливал дыхание. Дети продолжали свой путь, но такого щемящего их сердца страха они ещё никогда не испытывали. Когда они добрались до берега, где лежал чёлн, искры летели со всех сторон, сыпались горящие голов­ни, а зловещее зарево полыхало так, что деревья, дым, во­да – всё кругом казалось багровым. Теперь уже совсем близ­ко раздавался ужасный, унылый, стремительный звук.

Огненный враг почти догнал детей.

А под челноком бобрёнок Чилеви в тревоге за свою ма­ленькую жизнь грыз тонкую берестяную стенку корзинки – ещё немного и он закончит своё дело, – если бы она продержа­лась ещё пять минут!

В один момент Шепиэн сорвал шаль с головы Саджо, на­мочил в воде, закутал голову и лицо сестры, так что остались видны только глаза и нос. Потом обрызгал её всю водой и сказал:

– Не жди меня. Я скоро буду. Беги.

Крепко прижав обеими руками корзинку с бобрёнком, Саджо исчезла в этой ужасной раскалённой мгле.

 

Глава X

ПУСТАЯ КОРЗИНКА

 

Когда Саджо скрылась из виду, Шепиэн задержался ещё на минутку; быстро обрызгал свою одежду водой и укрепил вёсла внутри челна, продёрнув их сквозь ремённые петли.

Как недоставало ему отца! Всё, что было в его детских силах, он сделал ради спасения трёх жизней (он относился к маленькому бобрёнку так, как будто тот был его младшим братцем и его нужно было во что бы то ни стало спасти). Но правильный ли он выбрал путь?

Саджо ушла вперёд одна, ему надо спешить!

Вскинув чёлн себе на спину, Шепиэн просунул голову в ремённую лямку и быстро двинулся в путь. Но за эту минут­ную задержку пламя уже перекинулось совсем близко, поч­ти догнало его. И пока Шепиэн бежал, – быстро, как только в силах бежать четырнадцатилетний мальчик с челном на плечах, – он увидел недалеко в стороне полыхавшую сплош­ную огненную стену. А внутри этой стены деревья валились с грохотом, разрывались с громким треском ружейного вы­стрела.

Шепиэн бросился вперёд, прямо в багровый дым, как в пещеру. Он задыхался; от накалённого воздуха кружилась голова; дым слепил глаза. Стиснув зубы, мальчик продол­жал свой путь под рёв и грохот объятого неистовым пламе­нем леса. Ещё нетронутые вершины деревьев ловили огонь второпях, с ужасающими зловещими взвизгиваниями, неисто­выми звуками, и пламя скользило с дерева на дерево, разве­ваясь багряными стягами, всё ближе подползая к тропе.

Под челном ещё было немного чистого воздуха, что по­могло Шепиэну, но жара становилась нестерпимой. Один раз охваченная пламенем сосна свалилась так близко от тро­пы, что её пылающая вершина преградила ему путь целым вихрем огненных языков и горячих искр. Пришлось потерять несколько минут драгоценного времени, пока не уляжется огонь над вспыхнувшей хвоей. Потом Шепиэн, не спуская каноэ с плеч, перескочил через горящий ствол. Гибнущая сос­на обдала мальчика своим горячим дыханием, он чуть не за­дохнулся и упал на колени по ту сторону ствола. Но вот он поднялся и поспешил вырвать чёлн из пламени. Только лисий хвост воспламенился и весь обуглился. Шепиэн продолжал свой путь.

На перевёрнутый кверху дном чёлн падали куски пылаю­щей коры, а раскалённая зола дымилась и тлела, и казалось, что чёлн горит, – по правде сказать, это могло вот-вот случиться.

Но почему же Шепиэн до сих пор не догнал Саджо? Ведь девочка должна была бежать медленнее с такой неудобной ношей, как берестяная корзинка, чем он с челном, хотя и бо­лее тяжёлым, но зато хорошо сбалансированным устойчивым грузом. У Шепиэна вдруг мелькнула ужасная мысль: быть может, Чилеви прогрыз корзинку и убе­жал, а Саджо задержалась, что­бы найти его? Неужели она осталась где-то позади? Впереди дым начинал рассеиваться, потя­нуло свежим ветерком с озера.

Изнемогая от усталости, с затуманенными слезящимися глазами, еле держась на ногах от головокружения, Шепиэн споткнулся ещё раз и упал со всего размаху вместе с каноэ на что-то мягкое, что преградило ему путь. Поперёк тропы ничком лежала Саджо! Одной рукой она крепко сжимала корзинку – пустую: Чилеви наконец прогрыз себе выходи убежал.

Не помня себя, Шепиэн вылез из-под челна и с трудом под­нялся на ноги; взяв сестрёнку на руки и тяжело переводя ды­хание, он с дрожащими коленями, со звоном в ушах кое-как добрёл до озера.

Он положил девочку на берег, обрызгал ей лицо водой, стал растирать руки и закричал:

– Саджо, Саджо, скажи мне что-нибудь! Скажи!

Девочка открыла глаза и прошептала чуть слышно:

– Чилеви.

Шепиэн промолчал: он не мог сказать сестре, что бобрён­ка нет, что корзинка пуста.

И вот снова дым повалил на них даже здесь, у озера. Весь волок был охвачен пожаром. Намочив быстро шаль и набросив её на лицо Саджо, Шепиэн бросился к ладье. Под­нять её Шепиэн был уже не в силах; к счастью, она лежала невдалеке, и он поволок её в воду, кормой вперёд, носом к бе­регу, чтобы удобнее было нагрузить.

Быстро побросав поклажу на дно челнока, Шепиэн на руках перенёс туда Саджо и уложил её поближе к носу. Де­вочка всё ещё сжимала корзинку и звала слабым голосом:

– Чилеви, Чилеви, Чилеви! – Стонала и снова повторя­ла: – Чилеви!

Перескочив ловко через поклажу, Шепизн занял своё место на корме и быстро стал отчаливать от берега. Он чуть было не разрыдался, вспомнив про маленького пушистого друга, которому теперь уже не в силах был помочь. Шепиэн утешал себя только мыслью, что чутьё поможет зверьку най­ти путь к воде и что, быть может, теперь он уже достиг озера и остался жив, хотя и отбился от друзей... Вдруг позади раз­дался резкий удар по воде и громкий всплеск. И – что бы выдумали! – заблудившийся Чилеви был тут как тут, до­вольный и счастливый, высказывающий с помощью хвоста своё особое мнение по поводу огненного врага, который чуть было не погубил его. Шепиэн закричал от радости:

– Саджо! Саджо! Чилеви спасён! Чилеви в озере! Смотри!

Не в силах ещё подняться, Саджо залилась слезами; лё­жа на дне каноэ, она рыдала так сильно, что казалось – сердце её разорвётся; она не плакала раньше, когда думала, что маленький друг погиб, но теперь, когда она знала, что он спасён, она позволила себе плакать сколько хочется, и так громко и так долго, как плачут только от радости!

Чилеви плавал поодаль, на глубоком месте озера, и был вне опасности. Чёлн всё ещё покачивался на мелкой воде, со­всем близко от берега, потому что ему трудно было дви­гаться кормой вперёд.

На опушке леса, наклонившись над водой, стояла огром­ная дуплистая сосна, объятая пламенем. Шепиэн всё ещё пы­тался оттолкнуть чёлн на достаточное расстояние от берега, чтобы иметь возможность сделать поворот (на всё, что произо­шло, потребовалось гораздо меньше времени, чем рассказать об этом). Но вот кора дерева, иссушенная жаром, с треском отделилась от ствола, огненные языки побежали вверх, к ма­кушке, и прекрасная, раскинувшаяся веером вершина сосны, веками царившая над лесной чащей, вспыхнула массой огней, которые разлетались высоко в воздухе. Обгоревший ствол не в силах уже был сопротивляться полыхающему огню и сдался – могучее дерево дрогнуло и стало падать вперёд к озеру; пошатнулось немного в сторону, а потом устремилось по своей огненной тропе прямо к челну. Снача­ла медленно, потом всё быстрее и быстрее падала гордая сосна, и страшный огненный веер на её макушке летел вниз.

Непреодолимый ужас охватил Шепиэна. В отчаянии он круто затормозил чёлн, погнал его обратно и со всего разма­ху врезался в берег.

За кормой с оглушительным треском рухнул в воду пылающий ствол. Огонь, встретившись с водой, зашипел, не­истово завыл и, умирая, заволок всё кругом пеленой дыма и пара. Шепиэну ничего не стало видно.

Набежавшие волны качали и бросали каноэ из стороны в сторону. Маленькая Саджо, не помня себя от страха, вскочи­ла на ноги и что-то кричала, кричала. Шепиэн перескочил че­рез борт ладьи и по воде подбежал к ней, обнял сестрёнку, приласкал, уверяя её, что ничего больше не случится.

А вдали проказник Чилеви задорно шлёпал хвостом по во­де; может быть, он хотел показать, как падает дерево – в та­ком случае, скажу вам, что это было довольно неумелое подражание.

Через несколько минут чёлн уже покидал берег, на этот раз без всяких приключений. Бобрёнок, радуясь, что его на­шли, покорно позволил поднять себя за хвост. Очутившись в каноэ, зверёк стал ползать по вещам, обнюхивать детей, бегать кругом и, казалось, был очень доволен и взбудоражен. Он во­время успел выскочить из корзинки и не опалил ни одного волоска. По-видимому, это произошло благодаря тому, что на своих коротеньких ножках он находился очень близко к земле и огонь скользил над ним; а вот теперь он радовался встрече с детьми на озере – это была минута, счастливая для них всех.

Саджо почувствовала себя лучше; она могла теперь сидеть, но грести Шепиэн ей не позволил. Девочка сидела лицом к брату и рассказывала ему о своих приключениях. Рассказывала о том, как, задыхаясь от горячего, удушливого дыма и не в состоянии ничего видеть, она искала Чилеви, когда он выскочил из корзинки; как у неё закружилась голова и она упала. Где это было, она не знала и встать уже не смогла. Дальше девочка ничего не помнила – она очнулась, только когда Шепиэн обрызгивал водой её лицо. Она не помнила, что звала Чилеви, но знала, что он убежал, и видела словно во сне, как он исчез в облаках дыма.

Когда Саджо кончила свой рассказ, она вдруг залилась громким смехом, глядя в упор на брата. И чем больше она смотрела, тем громче смеялась. Шепиэн даже немного испу­гался: не помутился ли у сестры рассудок после всех пере­житых волнений и страхов?

Но скоро всё выяснилось.

– Шепиэн! – воскликнула девочка. – Твоё лицо!.. Если бы ты только посмотрел на себя! Да ведь ты остался без бровей!

И вдруг Саджо притихла. Ощупывая свои брови, она с волнением спросила:

– А как мои? Всё ли в порядке?

Девочка наклонилась через борт каноэ и стала смотреть в воду на отражение своего лица. Но чёлн двигался, по воде бежали круги, поэтому она, естественно, ничего не ви­дела.

– Ах, останови же чёлн, я ничего не вижу! Скажи, как мои брови?

Саджо так волновалась, что теперь Шепиэн не мог удер­жаться от смеха.

“У девочек всегда так, – подумал он про себя: – беспо­коятся о пустяках. До бровей ли тут! Хорошо, что в живых остались”.

Это было справедливое замечание – ведь жизнь детей ви­села на волоске: неосторожный шаг – и у этой повести не было бы счастливого конца.

Наши путешественники благополучно продвигались вперёд, хотя чёлн, пострадавший довольно сильно, в нескольких местах дал течь. А позади пламя перекинулось на отмели и ринулось дальше. Словно победоносная армия, оно оставля­ло на своей тропе только одну почерневшую, дымящуюся пу­стыню. Да, наши маленькие друзья были спасены, и, если бы не головная боль да резь в глазах, они были бы в очень хоро­шем настроении. Шепиэн чувствовал удовлетворение оттого, что победил пожар. Маленькая Саджо утверждала, что нет ничего страшней на свете, чем лесной пожар, и раз они благо­получно прошли прямо через него (так ей казалось), то те­перь, конечно, обязательно разыщут Чикени. Что же касает­ся Чилеви, то он уже совсем забыл об этой неприятной исто­рии и, ни о чём больше не размышляя, растянулся на дне челна, приткнулся головой к ногам Саджо и немедленно за­снул.

В тот день дети рано разбили свой лагерь в хорошем безопасном месте – на острове посреди озера. Забот у них было очень много – нужно было всё привести в порядок после схватки с пожаром.

Шепиэн ничего не мог сделать со своими бровями, оста­валось только, ждать, когда они сами вырастут, и он занялся осмотром ладьи. От игривого прекрасного лисьего хвоста остался только почерневший, скрючившийся кусочек кожи. Краска на всей поверхности челна потрескалась, вздулась пу­зырями, местами совсем сошла; почти исчез насторожённый глаз птицы. От сильного толчка, когда чёлн врезался в берег, оторвался большой кусок бересты на носу; растопилась сос­новая смола, которой залиты были щели; во многих местах остались глубокие чёрные следы от упавших горячих углей, которые тлели там, никем не замеченные. Палатка и одеяла были насквозь прожжены залетевшими искрами.

В общем же надо сказать, что дети вышли из этой беды до­вольно благополучно, могло быть гораздо хуже.

Оказалось, что крышка с корзинки Чилеви потеряна, а сбоку зияет большая дыра – это была доля участия бобрён­ка в общей битве! Но вокруг росло много берёз, и Шепиэн стал срезать с них кору, чтобы привести всё в должный по­рядок. Прежде всего он наложил заплату на дыру в корзин­ке, потом смастерил новую крышку, которая закрывалась почти так же плотно, как и старая, и, наконец, сделал не­сколько заплат на каноэ и залил их свежей смолой. Что же касается пострадавшего птичьего глаза на носу челна и лись­его хвоста на корме, то их восстановление пришлось отложить на некоторое время. А маленькая Саджо с иглой в руках уже усердно латала палатку и одеяла в прожжённых местах, – надо сказать, что индейские девочки и женщины никогда не отправляются в путешествие, не захватив с собой иголку с ниткой.

Когда начало темнеть, всё уже было готово, чтобы назав­тра продолжать путь.

В тот вечер, усевшись рядышком, дети смотрели вдаль на большую землю и думали, как близки они были от гибели и как легко могло случиться, что не пришлось бы им снова увидеться с отцом, по которому они так тосковали. Даже те­перь доносился до них глухой рёв пожара и видно было зло­вещее зарево, охватившее небесный свод на много миль. Не­бо зарделось от красивого, но ужасного света, самой страш­ной стихии диких мест, перед которой все беспомощны, кото­рая может явиться так легко и шутя уничтожить огромные леса, тысячи животных и целые города, населённые людь­ми, – все эти ужасные несчастья могут произойти от спички, небрежно брошенной легкомысленным человеком.

Позже, когда Шепиэн лежал на подстилке из зелёных веток и смотрел на холщовую стенку палатки, он видел по отражению, как зарево понемногу блекло – огонь угасал среди болот и скал, куда он в конце концов перекинулся. Мальчик подумал, что ещё одно такое испытание – и он станет совсем взрослым.

Глубоко вздохнув, Шепиэн посмотрел, как сладко спит сестрёнка, обняв Чилеви. Он закрыл глаза и скоро сам перенёсся в волшебный мир снов.

 

Глава XI