Главная | Обратная связь

Б) сохранился ли интерес к материалу?

Если вдруг стало непонятно, значит, непонятное осталось позади. Вернись и пойми!

Если стало скучно, значит, ты ничего не понимаешь!

Интерес к занятиям — вернейший признак понимания. По­нимание рождает увлечение, а увлечение помогает понима­нию.

Глава 7 • ТРУД ДУШИ

В практических делах неполное знание часто бывает хуже полного незнания. Если я не умею водить машину, я просто не сяду за руль; но если меня научили всему, кроме управле­ния тормозом, то я разобьюсь.

Кто решил узнать все главные секреты учения, тот не дол­жен пропускать ничего важного, иначе его знание будет не знание, а обман.

Ученые давно уже старались постичь тайны познания, учения и творчества. Но относительно недавно задача эта ста­ла особенно важной. Появились электронные вычислительные машины, ЭВМ, и дерзкое желание охватило людей: научить машины думать… Создать искусственный мозг, машинный ра­зум. Сначала казалось, что это довольно легко. Машину на­учили не только считать и производить всевозможные мате­матические операции, но и сравнивать, различать, выбирать лучшие варианты решения из многих, искать ошибки в соб­ственных вычислениях, доказывать теоремы и даже играть в шахматы! Чем не «разум»? Про человека, который умеет из­влекать корни, логарифмировать, переводить (хоть и коряво) с языка на язык и обыгрывает шахматиста-перворазрядника, — про такого человека мы сказали бы, что он ничего, спо­собный!

Машины оказались очень способными учениками — и в то же время непроходимо тупыми. Они могут проделать в своем электронном уме миллионы операций в секунду и запомнить целые библиотеки книг, но они не могут произвести на свет ни одной новой мысли. Они не способны к творчеству. Не спо­собны, другими словами, к мышлению, потому что всякая мысль — мысль творческая, только что созданная; нетворче­ского мышления не бывает.

Что же за порок в нынешних машинах? Отчего они, такие быстродействующие и дисциплинированные, не способны на то, на что способен даже первоклассник: не могут создать но­вую мысль?

Все дело, по-видимому, в том, что машины не могут… чув­ствовать. А мыслить, не чувствуя, невозможно! Не бывает этого. Мысль без чувства не просто «плохая» мысль, «холод­ная». Ее просто нет.

Чувство, страсть — не спутник умственной работы, как иногда думают, а сотрудник ума! Чувство — соавтор каждой мысли, рожденной в уме. Потому что мысль рождается не от другой мысли, а в сфере воли и чувств. Об этом говорил вы­дающийся советский психолог Л. С. Выгодский.

Почему же некоторым ребятам удается учиться, перехо­дить из класса в класс, не испытывая никаких чувств, никаких переживаний по поводу учения? Да потому, что они учатся лишь по видимости. Они запоминают правила (машина это де­лает мгновенно) и даже применяют их более или менее вер­но (машина это делает безошибочно), но ни разу не родится у них в голове собственной мысли, и что такое умственный труд, они не знают. Умственный труд абсолютно невозможен без труда души, работа ума — без работы сердца. И любые попытки учить урок и вообще учиться, ничего при этом не чувствуя, кроме скуки (а скука, понятно, уму не товарищ), — все эти попытки ни к чему привести не могут. Пустая трата времени.

Зачем же нам этот глупый, бесполезный труд? Будем учиться чувствовать! Будем учиться работать головой и серд­цем.

Легко сказать — учиться чувствовать! Да разве это воз­можно?

Кто сердцем мог повелевать? Кто раб усилий бесполезных?

Но еще и еще раз надо сказать: если бы в делах учения все было бы до конца понятно и легко поправимо, то уж дав­но все учились бы, не зная никаких затруднений. Но учение— сложное, быть может самое сложное из всех человеческих дел. Что ж, тем интереснее узнавать его секреты!

…Прежде всего заметим, что испытать какое-то чувство по описанию невозможно. Я могу описать состояние голодного человека, рассказать, как он мечтает о куске хлеба, но если вы сами никогда не испытывали голода и сейчас его не испы­тываете, вы голода не почувствуете, как бы ни старались. Вы можете узнать о состоянии голодного, но знать и чувствовать — разное. Знание о голоде и чувство голода — не одно и то же. Чтобы чувствовать, надо самому голодать, насыщаться, страдать, любить, тосковать, ненавидеть, радоваться, злиться, печалиться, горевать, испытывать несчастье и счастье.

Значит, есть единственный путь учиться чувствовать: ста­вить себя в такие условия жизни, чтобы они вызывали чув­ства.

Проделаем такой маленький эксперимент. Зададим учени­ку третьего класса и машине одну и ту же задачу. Неслож­ную, но такую, которую ни машина, ни ученик никогда не ре­шали и похожих не решали. Что сделает машина? Она пере­берет все правила решения более или менее похожих задач, обнаружит, что ни одно из этих правил к задаче не подходит, и откажется решать. Решать не по правилам, заложенным в машину оператором, она не может.

А ученик? Он тоже скоро обнаружит, что задача совсем новая. И все-таки он будет продолжать размышлять! У него не хватает информации, знаний — он не знает хода решения. Если информации не хватает машине, она перестает работать. Если же информации не хватает человеку, в данном случае нашем третьекласснику, он начинает… волноваться! Возникает именно то, что называют «чувством». Он тревожится, вол­нуется, напрягает ум, он всем своим существом стремится к решению, и вдруг после долгих усилий это решение находит­ся, человек словно прозревает. Ничего таинственного в его голове не произошло, никакого чуда — просто от волнения в голове мальчика внезапно связались вместе самые далекие мысли, и они-то привели к догадке.

Волнение не просто сопровождает поиск, оно необходи­мое средство поиска. Оно возникает там, где что-то неизве­стно, но есть потребность найти это неизвестное. Волнение помогает найти недостающую информацию.

Нет поиска — нет волнения. Нет волнения — нет поиска.

Поиск и волнение, поиск и чувство неразрывно связаны, не могут существовать друг без друга!

Много лет назад, словно предвидя нынешние затруднения кибернетиков —• создателей искусственного разума, — эту мысль выразил Ленин. «Без «человеческих эмоций», — писал он, — никогда не бывало, нет и не может быть человеческого искания истины».

Обратим внимание: не истина связана с чувством, а иска­ниеистины!

Значит, чтобы научиться чувствовать в учении, чтобы всту­пило в работу и сердце, знание надо искать. Учиться — зна­чит искать знание.

Как мы садимся за урок? Что ищем? Какой вопрос перед нами? Какого ответа добиваемся? Что хотим узнать? — вот путь истинного учения, работы ума и сердца.

А если мы не задаем себе вопросы, не ищем, не стремим­ся к ответу, а просто заучиваем какие-то наборы сведений, то поиска не происходит, нет волнения, сердце «не работает», не работает, следовательно, и ум — учения не происходит. Видимость учения есть, а учения нет.

Такая беда с учением: оно иногда бывает обманным. Со стороны кажется, будто человек учится: сидит над книгами, отвечает учителю, получает отметки, и ему самому кажется, что он учится. Уж слишком все похоже на учение! Но только похоже: плодов кет, знаний нет.

Будем бдительными, чтобы не обмануть себя. Будем каж­дый урок превращать в поиск истины. Другими словами, бу­дем создавать условия, в которых может появиться чувство,—/ и оно появится.

«Когда я натолкнулась на статью «Учение с увлечением»,— рассказывает Вера Иванисова из села Московка, Саратовской области, — я подумала: какое может быть в учении увлече­ние? Но, прочитав, решила проверить. На другой день у нас была алгебра — самый скучный для меня предмет. Была она первым уроком. «Откройте учебники на стр. 104, задача но­мер 761. Решайте самостоятельно», — сказала учительница. Я со скучным лицом открыла учебник и уставилась в задачу. В общем-то, я в них немного разбираюсь, но делаю это со страшной скукой. Прочитав задачу раз, другой, я, ничего не поняв, стала смотреть задачи, которые мы раньше решали. Затем, вспомнив об «учении с увлечением», усмехнулась. Но потом сказала себе: «Нечего улыбаться. Давай решай». И сно­ва со всей волей начала читать задачу. Прочитала, подумала и вдруг словно вышла из темного леса на залитую солнцем поляну, такой простой показалась мне задача, что я схватила ручку, начала быстро писать, и вскоре ответ был готов. Све­рилась с ответом, оказалось, что задачу я решила правильно. С того самого урока я словно изменилась, алгебру я жду, словно после долгой зимы лета. Решаю уравнения, задачи с восторгом. Когда получается правильно, я вне себя от ра­дости, а получается неверно — снова и снова решаю. Учение с увлечением!»

Отметим в этом сообщении прекрасное слово «восторг». Решала задачи с восторгом… Но вся хитрость в том, что без восторга, без страсти Вера не смогла бы решить задачи! Она не училась чувствовать, но страстно стремилась к ответу, и чувство восторга, необходимое для решения задачи, само ро­дилось в ее душе.

Внутренний мир другого человека существует реально и независимо от нас, но мы не можем ощущать его непосред­ственно— не можем его ни увидеть, ни услышать, и приборам он недоступен. Мы узнаем о нем лишь по косвенным приме­там, по тому, как этот другой человек выражает себя — взглядом, словом, поступком, мимикой, движением руки и тела. Сами по себе все эти движения и выражения ничего не говорят — мы всю жизнь учимся читать их, учимся постигать чужую душу. Это все равно что учиться читать: ведь и крю­чочки на бумаге тоже не говорят, но мы выучиваемся пони­мать скрытый в них смысл, и притом совершенно точно.

Однако читать книгу мы выучиваемся умом, а «читать» че­ловека по его словам, взглядам, интонациям и жестам можно научиться только чувством. Понимать другого человека — значит чувствовать то же самое, что он сейчас переживает, отзываться на его чувство. Вот одно из самых прекрасных слов в нашем языке: отзывчивый.Вслушаемся в него: отзыв­чивый… способный отзываться… легко отзывающийся… всегда готовый отозваться… Если бы существовала «школа чувств», то первым предметом в ней, первым уроком был бы урок отзывчивости. Мы учимся чувствовать, отзываясьна чувства других людей. При всей их загадочности, в чувствах нет ника­кого чуда, ничего волшебного и сверхъестественного. Про­сто они непостижимы умом, но чувством постижимы. Чувству нельзя «обучить» в строгом смысле слова, но чувство можно передать, им можно заразить, его можно вызвать. Любовью своей человек вызывает ответное чувство любви у того, кто никогда не испытывал ее. Страстью к знанию человек зара­жает окружающих. Учитель любовью к своему предмету увлекает и нас.

Следовательно, учиться чувству можно,надо только от­крыться душой навстречу всему человеческому, что окружает нас. Отозваться!

Но прежде для этого надо сделать один шаг, быть может, самый важный шаг в духовном развитии и становлении чело­века: надо обнаружить, самому обнаружить однажды, что другие люди, кроме меня, тоже… есть на свете! И что у нихсвоиинтересы, никакого отношения к нам не имеющие!

«Случалось ли вам, читатель, в известную пору жизни, вдруг замечать, что ваш взгляд на вещи совершенно изменяет­ся, как будто все предметы, которые вы видели до тех пор, вдруг повернулись к вам другой, неизвестной еще стороной? Такого рода моральная перемена произошла во мне в первый раз во время нашего путешествия, с которого я и считаю на­чало моего отрочества.

Мне в первый раз пришла в голову ясная мысль о том, что не мы одни, то есть наше семейство, живем на свете, что не все интересы вертятся около нас, а что существует другая жизнь людей, ничего не имеющих общего с нами, не заботя­щихся о нас и даже не имеющих понятия о нашем существо­вании. Без сомнения я и прежде знал все это; но знал не так, как я это узнал теперь, не сознавал, не чувствовал».

Эта моральная перемена, описанная Л. Толстым в его три­логии о детстве, отрочестве и юности, и есть тот самый пер­вый шаг, который делает человек на пути от детских чувств к взрослым. Случалось ли это с вами, читатель? К беде на­шей, со многими людьми эта моральная перемена не проис­ходит и во всю жизнь; они проживают десятилетия и умира­ют, так и не узнав, что естьна свете другие люди, не чувст­вуя этого!

Говорят, что счастье — это когда тебя понимают. Это вер­но. Но никому не будет счастья, если каждый не станет чело­веком, который понимает других людей, принимает их имен­но как других, со своей жизнью и чувствами, и умеет сочувст­вовать им, отзываться на их чувства.

Вот ступеньки в «школе чувств», другие люди — чужие чувства — отзывчивость к ним — свои чувства…

Да и не только люди учат нас чувствовать. Оглядимся во­круг себя, всмотримся в самые простые предметы, окружаю­щие нас: вот стол, лампа на столе, шкаф с одеждой, обои на стене, электрическая лампа, занавеска на окне… Каждая вещь сделана человеком, в каждую вложены чьи-то способности, ум, чувство. Это все застывшее человеческое дело, превра­тившееся в предметы; живые жизни, воплотившиеся в вещи…

А книги? Даже обычные школьные учебники! Нам кажется, они безличны, что их никто не писал, не мучился над ними, они сами собой откуда-то взялись или выросли, как дерево в лесу или трава на лугу. Но в каждой странице, в каждой строчке — живое, человеческое!

Будем стараться почувствовать живого, другогочеловека не только в каждом, кого мы встретим, но и за каждой вещью, каждой книгой, каждым учебником. Мы не читаем учебник — мы общаемся с автором, с человеком! И никогда не будем позволять себе обращаться с вещью или с книгой так, будто они мертвы. Нет ничего мертвого вокруг нас, мертвое — на кладбище, а вокруг нас, живых, — живое, человече­ское, оно во всем, надо только увидеть его и почувствовать. Здесь речь идет не о том, чтобы беречь вещи, это само со­бой разумеется, здесь речь о другом: о духовном прозрении, о том, чтобы каждая вещь была для нас живой, чтобы не с книгами-предметами имели мы дело, а с живыми людьми, чье чувство вложено в книги, чтобы мы видели человеческое в человеческих предметах и вещах!

Но какой бы ни была бурной наша собственная жизнь, сколько бы мы сами ни страдали и ни радовались, жизнь на­ша протекает в довольно ограниченных рамках, и мы никогда не могли бы постичь всего богатствачеловеческих чувств, ес­ли бы не художественная литература.

Вот мы читаем историю героя в книге. Он, если книга хорошая, как живой перед нами: он любит, страдает, борет­ся… Как же нам понять его? Только одним способом: отзыв­чивостью. Мы должны, обязаны отозваться на страдания ге­роя, то есть испытать те же чувства, что испытывает он. Сна­чала сочувствуем, потом — чувствуем. Если мы никогда подобных чувств не испытывали, то, конечно, мы не сможем понять книгу полностью, но все же что-то похожее на чувство героя шевельнется в душе, что-то мы будем знать об этом чувстве, и когда оно придет к нам самим, мы не испугаемся его, не удивимся, мы обрадуемся ему. Мы будем обладать некоторой культурой чувства еще до того, как сами испыта­ли его.

Иногда ребята не любят уроки литературы и связанные с ними книги потому, что на уроках эти книги разбирают,то есть переводят образы в понятия, в схемы. Книга лишается того, ради чего она написана, — способности вызывать ответ­ные чувства. Но стоит помнить, что в школе по необходимо­сти приходится литературу изучать,а это не то, что читать. В школе изучают науку о создании книг и историю создания книг, составляют представления и вырабатывают понятия о литературном творчестве и процессе. Иметь эти представле­ния и понятия совершенно необходимо развитому человеку. Но радоваться красоте цветка и дарить его любимому челове­ку — одно, а изучать тычинки и пестики — другое. Для обра­зования нужно и то, и другое: нужно уметь наслаждаться цветком и знать ботанику. Так и с книгами: нужно уметь на­слаждаться ими, вкладывать в них то же чувство, которое вложил писатель, и нужно знать историю и теорию литературы хотя бы в тех небольших пределах, в каких они изучаются в школе. Но если только изучать литературу, не радуясь кни­гам, не сочувствуя героям, то литературу и не поймешь, и она станет невыразимо скучной. Сначала надо понюхать цветок и полюбоваться им, а потом уж рассматривать стебель, лепе­стки, тычинки и пестики.

«Во вторник у нас была литература, самый скучный для меня предмет, — рассказывает о своем опыте Виктор Феер из села Шумановка, Алтайского края. — Материал был скуч­ным: поэты-декабристы, творчество К. Ф. Рылеева, реализм. Я прочитал текст три раза, но ничего интересного не заметил. Тут я задумался. Почему я плохо помню прочитанное? Поду­мав, я решил, что виной всему невнимание, что я не вникаю в смысл текста, не чувствую его. Только тут я понял, какой опасности подвергал себя Рылеев, опубликовавший свою оду «К временщику». Ведь он направил ее против всесильного Аракчеева! Тот мог расправиться с ним, однако это Рылеева не остановило. Никогда бы я не подумал, что стихи — ору­жие! Ведь именно тек и есть, если при помощи стихов люди пробуждаются от ничегонеделания, от наблюдения за дейст­вительностью. Возможно, что это только малая часть того, что скрывается в литературе, — подумал я».

Замечательное открытие! Не имеет никакого значения то обстоятельство, что это открытие сделано давно: «в литерату­ре что-то скрывается» Важно, что Виктор понял это… А как он понял? Он посочувствовал Кондратию Федоровичу Ры­лееву!

«На следующем уроке меня не спросили, — продолжает Виктор. — Но об этом я не очень жалел. Я ждал нового ма­териала. Учительница рассказала о жизни Грибоедова, его произведении «Горе от ума». Хотя нам задали лишь первое действие, я не отрываясь прочел ее до конца. С этого дня «Горе от ума» заняло у меня место рядом с Вальтером Скот­том, Джеком Лондоном, Майн Ридом и Жюлем Верном. Как я ее раньше не заметил? Понятия не имею. Неужели литера­тура все-таки интересный предмет? Я начал читать все произ­ведения, которые входят в программу 8-го класса. Мне очень понравился «Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Мертвые души» (жалко, конца нет) и «Демон». После этого я прочитал все, что говорится об этих произведениях в нашем учебнике. Нет, очень полезный и интересный предмет — ли­тература. Жаль, как жаль, что этого я раньше не видел! Боль­шое спасибо за то, что вы поставили этот вопрос. Учение с увлечением?!!»

Будем больше читать, будем стараться поставить себя на место героев, отзываться на их чувства и так будем учиться чувствовать, узнаем чувства, неизвестные нам из нашей соб­ственной жизни, и душа наша станет богаче. Широкий, творче­ский ум, богатая, тонко чувствующая душа, ясная, благород­ная цель, послушная, сильная воля — вот и человек.

Но не только художественные книги — учебники чувства. Мы будем учиться вкладывать свое чувство, вырабатывать свое отношение ко всему, что изучаем в школе.

Урок истории. Рассказ о Смутном времени, когда страна наша испытала столько бед, и об ополчении Минина и Пожар­ского. Бородинское сражение. Сталинградская битва. Можно ли к этому относиться равнодушно, просто «учить»? Нет, мы будем не только вдумываться в значение этих событий для Родины, не только стараться постичь их, составить понятия, мы попытаемся представить себя в нижегородском ополче­нии, у Семеновских флешей и на узкой кромке земли вдоль Волги — под смертельным огнем… Мы постараемся почувст­вовать то же, что чувствовали защитники Родины в прошлые века и десятилетия. И так постепенно возникнет у нас чувство истории: мы будем чувствовать, что мы не первые родились на свет, что мы со своими сегодняшними жизнями включены в общий исторический процесс, который давно-давно начался и никогда не кончится… И это чувство истории обогатит все наши другие чувства, окрасит их новой краской. Культура чувств — это обогащение, усложнение чувств. Простые чувства доступны каждому человеку, независимо от того, учился или не учился он. Человеку образованному доступны слож­ные, невыразимые в словах, из многих красок составленные чувства.

Урок математики. И это — поле для развития чувств. Мы решаем задачу, и в ответе выходит: три с четвертью челове­ка. Решали бы вроде правильно, но ответ смущает нас, он кажется нам некрасивым — ну что это, в самом деле, «чет­верть человека»! Мы пересматриваем решение и находим ошибку. Или решаем сложное уравнение, а ответ получился громоздкий, с радикалами в знаменателе. Опять некрасиво! Мы чувствуем это — и добиваемся красоты. Ответ может быть красивым или некрасивым, решение — кратким, изящ­ным, красивым или запутанным, тяжелым — некрасивым. Ма­тематика, вся построена на логике, на понятиях, не может быть изучена, если у человека нет чувства красоты математи­ческих преобразований; об этом так часто говорят выдающие­ся ученые, что не хочется и повторяться.

Урок химии волнует нас и по-другому: нас восхищает кра­сота химических формул, мы не перестаем удивляться мощи человеческого разума, который проникает в глубочайшие тай­ны природы и создает материалы, которых природа создать немогла. Химия — наука о чудесах превращения элементов, в чуду ли не удивляться!

А не уроке английского языка мы радуемся своим приоб­ретениям, удивительной нашей способности понимать чужую речь и чужие слова. С годами занятий появляется чувствочу­жого языка — мы начинаем строить фразы не задумываясь, они как-то сами возникают в сознании, и это всегда приносит удовольствие,

И так на каждом уроке. Учение — волнующее человека ре по, развивающее его чувства. Если, конечно, он живой че­ловек или стремится стать живым.

Среди многих человеческих чувств еще одно особенно важно для учения в школе. Это чувство истины. Наслаждение, получаемое от того, что человек узнал правду и глубоко убежден в том, что его знание истинно, правдиво. Знание ста­новится сильным и ясным только тогда, когда оно соединено с уверенностью в том, что знание это истинно. Знание, соеди­ненное с верой в его истинность, — это убеждение человека. Чем сильнее вера, тем глубже убеждение. Так и говорят: «Мое глубокое убеждение…»

Все знают, что Земля вертится вокруг своей оси и вокруг Солнца. Думаю, что и читатель убежден в этом. А почему, собственно говоря? Ну-ка, выйдем вместе в поле, и попробуй­те доказать, что Земля вертится, а не стоит на месте! Боюсь, что никаких очевидных доказательств вы не обнаружите.

Однако всей системой научных астрономических взглядов мы убеждены, что Земля действительно круглая и что она и вправду вертится, и даже можем понять, отчего же мы не сваливаемся с этой бешено вертящейся Земли… И вряд ли нас кто-нибудь сумеет переубедить.

Убеждения даются нелегко. Их совершенно невозможно вызубрить. К ним приходится пробиваться, отвергая непра­вильный, неистинный взгляд, до них нужно доискиваться, их подчас приходится отстаивать. Зато когда убеждения появ­ляются и укрепляются в душе человека, он готов жизнью пожертвовать ради них:

Иди в огонь за честь Отчизны, за убежденья, за любовь!

И действительно, люди шли в огонь, как Джордано Бруно, который поднялся на костер за свои научные убеждения, или как Сергей Лазо, которого сожгли в паровозной топке за его политические, коммунистические убеждения, как шли на смерть тысячи борцов за счастье людей. Есть какая-то притя­гательная сила, есть какое-то высокое счастье в убеждениях, если люди даже на смерть идут, но не меняют их, не отказы­ваются от них!

Первые моральные убеждения мы получаем из жизни, первые научные убеждения — из школы, первые политиче­ские убеждения — из жизни и школы. Будем стремиться вы­рабатывать их, будем постоянно спрашивать себя: что я знаю и во что я верю? Будем стараться достичь глубокого убежде­ния в том, что все изучаемое нами — действительно правда, истина. Стоит поставить перед собой такую цель, как посте­пенно начинает появляться и разгораться святое, возвышаю­щее душу стремление к истине, и обычные уроки становятся наслаждением.

…Но пора, наконец, сказать, откуда же пошло это не со­всем научное, не строго научное выражение «труд души». В точном смысле слова труд — это всегда операции, дейст­вия с орудиями труда, в результате которых появляются какие-то материальные или духовные ценности или знания. В умственном труде такими орудиями, хоть и особыми, умст­венными, являются слова, понятия, модели, чертежи, форму­лы. Чувство же никаких «орудий» не имеет, и «операций» тоже не происходит, именно поэтому чувству, как уже гово­рилось, так трудно учиться. И все же…

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому,
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет,
А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Это стихотворение Николая Заболоцкого очень любил учи­тель Сухомлинский. Он и ввел в педагогику поэтическое по­нятие «труд души».

ОПЫТЫ НА СЕБЕ

Проделаем для начала простое упражнение: отложим кни­гу и обойдем комнату, потихоньку прикасаясь ко всем ве­щам — к обоям на стене, к выключателю… Коснемся рукой пола, потрогаем стекло в окне. Лучше сделать это, когда никто не видит, чтобы не задавали лишних вопросов. Выйдем на улицу, дотронемся до дерева или куста, до заборчика или двери. И во всем, за всем постараемся представить себе лю­дей, людей, людей, которые делали все эти вещи, строили дом, сажали дерево или просто любовались им до нас, если оно выросло само. Попытаемся почувствовать человеческое во всем, что нас окружает!

Это «упражнение» (не совсем точное слово) полезно по­вторять почаще, оно вроде духовной гимнастики, оно приучит нас никогда и ни на что не смотреть безразлично, ко всему как-то относиться, все вокруг стараться полюбить, потому что во всем — человеческий труд и человеческое чувство. Это будет напоминать нам, «что не мы одни живем на свете».

Второе «упражнение» (опять неточное слово, но читатель простит меня!) — с любимой книгой. Из книг, которые мы уже читали, вспомним, выберем одну, которая взволновала нас хоть немного, и перечитаем ее не откладывая. Только будем читать по-новому: стараться сочувствовать героям, пережи­вать их чувства так, будто это все происходит с нами. Заме­чательные «учебники чувств» — трилогия Толстого и «Детст­во» Горького. Их стоит перечитать, сколько бы лет нам ни было.

Но, разумеется, учиться чувствовать только по книгам — невозможно. Книги лишь расширяют наши представления о чувствах людей, а реальные, живые чувства вызываются жизнью, действительными отношениями с людьми, которые нас окружают. Однако превращать эти отношения в какие-то «упражнения» было бы кощунством. В отношениях с людьми не может быть никаких «опытов», ничего искусственного. Да и зачем нам опыты? В каждом из нас есть отзывчивость, спо­собность к добрым чувствам. Будем помнить, что участие, со­переживание всегда поддерживает людей. Будем учиться по­нимать, то есть чувствовать, что чувствует мама, друг, учи­тель, любой мало знакомый или совсем не знакомый человек, с которым жизнь свела случайно. Может быть, им грустно? Тогда бестактно быть веселым. Может быть, им стыдно? Тогда грубость — корить их, увеличивать стыд. Может быть, у них большая радость? Тогда не стоит лезть со своими мелкими неприятностями. Словом, будем настраиваться на чувства дру­гих людей, больше всего на свете боясь оскорбить эти чужие чувства невниманием или непониманием. И так постепенно наше сердце станет отзывчивым к сердцам других людей, мы обретем богатство чувств, богатство души.

Но в области чувств, которые называют «интеллектуальны­ми» (то есть связанными с работой ума), мы можем поставить опыты на себе, хотя они не совсем просты. Мы видели, что работы ума не бывает без работы души и что чувства вызы­ваются поиском истины. Значит, надо каждый раз, садясь за уроки, прежде всего поставить перед собой вопрос: «А что именно я хочу узнать? Какую истину я должен добыть?» Но чтобы правильно поставить вопрос, придется предварительно проштудировать параграф. Следовательно, работа над уроком будет выглядеть так: читаем параграф — формулируем глав­ный вопрос в его связи с предыдущим материалом — пытаем­ся ответить на него совершенно точно, с полной ясностью и убежденностью. Можно представить себе, что кто-то возра­жает нам, приводит другие доказательства, а мы их разбиваем.

Попробуем две-три недели так учить уроки, и нам не на­до будет объяснять, что такое волнение, связанное с работой ума! Мы сами узнаем его, сами почувствуем. И если после этого кто-нибудь скажет нам, что учиться скучно, мы просто пожалеем беднягу…

Глава 8 • ВНИМАНИЕ

Главное свойство внимания состоит в том, что оно все вре­мя колеблется, очень подвижно. Оно может быть направлено на несколько предметов сразу, мгновенно останавливаться на чем-то одном, потом постепенно ослабевать или так же быст­ро переключаться на что-то другое. Внимание — прожектор, у которого все время меняется фокус (то узкая и сильная полоса света, то широкая и слабая), и с огромной скоростью может он поворачиваться на вышке.

Эта способность к передвижению луча внимания — спаси­тельное свойство человека. Если бы внимание было малопод­вижно, люди не замечали бы опасностей, угрожающих им со всех сторон, и, возможно, вымерли бы еще до того, как ста­ли разумными людьми. Когда человек идет по джунглям, его внимание должно быстро перекидываться во все стороны — реагировать на каждый шорох. Может, тигр? Может, змея притаилась? Еще ни один рассеянный не вернулся из джунглей домой.

Но в классе, где нет тигров и змей, и за домашними уро­ками, где ничто не угрожает нашей жизни, зачем такая под­вижность внимания? Вроде бы она мешает. Как было бы удоб­но уставиться в страницу и смотреть не отвлекаясь!

Мы пытаемся сделать что-то подобное и обнаруживаем, что это невозможно. Луч внимания остановить нельзя!

Но вот включен телевизор, на кухне разговаривают, и да­же гром гремит за окном, а некий человек сидит, неловко скрючившись за столом, так что нога затекла, но он и этого не замечает. Он углубился в книгу. Что же, его внимание остановилось?

Нет. Внимание не может остановиться. Луч внимания все время подвижен, он следитза движением чего-то вне нас или внутри нас. Если мы в попе и перед нами ничто не движется, луч внимания постепенно оглядывает поле, движется сам. Ес­ли же по полю побежит заяц, мы будем следить за зайцем, за его движением, пока нас не привлечет другое какое-нибудь движение, например охотника с ружьем. Внимание всегда следит за каким-то движением, оно не может останавливать­ся. В одном из индейских племен детей учат сидеть тихо и смотреть, когда не на что смотреть, и слушать, когда все во­круг тихо. Но это считается самым тяжелым испытанием, это все равно что переносить страшную боль.

Однако вернемся к нашему человеку с книгой в руках: ка­кое перед ним движение? Очень бурное: движение мысли автора, движение образов, движение судеб героев. И чем активнее эти движения, тем легче сосредоточить на них внимание, тем больше захватывает книга. Поэтому маленькие ре­бята не любят описаний природы — в них меньше движения, и внимание ребят сразу рассеивается: не за чем следить. Они умеют пока что следить только за быстрым, энергичным дви­жением, как в приключенческих книгах и фильмах. Но чем больше развивается человек, чем выше его культура, тем бо­лее разнообразные движения начинает замечать он.

Когда человек сидит не шелохнувшись и слушает музыку, он следит за движением мысли и чувства композитора. Тот, кто музыки не понимает, тот этого движения заметить не мо­жет — музыка кажется ему однообразной, и потому он не в состоянии слушать, не в состоянии собрать внимание. Его вни­мание как бы засыпает: ухо перестает слышать, глаз — ви­деть, и он сосредоточивается на собственных мыслях, на их движении.

Он может спохватиться, но ненадолго. Через несколько мгновений внимание его опять рассеется.

Пока человек не развит, он способен воспринимать лишь внешнее движение: скачки, погони, приключения. Но чем больше он учится, чем больше его знания о мире, тем боль­ше скрытых движений начинает он различать. Ему становится легко следить за ними, легко быть внимательным к разным сторонам жизни, и он видит гораздо больше неразвитого че­ловека.

Быть внимательным — значит следить за каким-то движе­нием; развиваться— значит учиться различать скрытые дви­жения в жизни, в искусстве, в природе, в науке, в людях.

Запасшись этими сведениями о свойствах внимания, отпра­вимся на урок.

Что на уроке происходит?

На уроке порой — беда.

«Вот я плохо учусь. Но это вовсе не потому, что я глупая, невменяемая и т. д. Просто я не могу заставить себя слушать внимательно на уроке… Как это можно исправить?» (Письмо из поселка Кировска, Могилевской области.)

«Я давно стала замечать, что когда я стараюсь вниматель­но слушать учителя, то постепенно мои мысли начинают уво­дить меня от объяснения, и тогда я не могу сосредоточиться и уловить смысл слов учителя.И тогда дома мне приходится очень много времени тратить на приготовление уроков. И весь день у меня уходит на приготовление домашнего за­дания». (Письмо из Алма-Аты.)

В подчеркнутых словах второго письма и скрыта отгадка: если не улавливаешь смысл речи учителя, то, естественно, не можешь следить и за движением его мысли. Слышишь только слова, а они ужасно монотонны. В словах движения нет, движение только в мысли. Речь на незнакомом языке невозмож­но внимательно слушать и десять минут.

Давно не было перед нами заколдованных, порочных кру­гов, и вот он опять встретился:

чтобы слушать внимательно, надо следить за движением мысли учителя;

но чтобы следить за движением мысли, особенно когда она трудна, надо сосредоточить внимание.

К тому же здесь нас не спасет и метод последовательного приближения, который выручал нас не однажды. Нельзя уло­вить немножкосмысла, чтобы появилось немножковнимания. Надо сразу ухватить мысль, держать ее в луче, иначе не су­меешь следить за движением и будешь как прожекторист, который потерял вражеский самолет и шарит лучом по небу.

Что же, безвыходное положение?

Беда усугубляется тем, что даже в самом тихом классе перед нами всегда много разных движений:

соседка пишет кому-то записку;

муха ползет по оконному стеклу;

солнечный зайчик мелькает.

Да и, кроме того, в голове у нас великое множество инте­ресных дел: вчерашний фильм, ссора с товарищем, незакон­ченная модель, планы на вечер, новая пластинка.

И все — от мухи до пластинки — претендуют на наше вни­мание. Можно, при желании, сосредоточиться на любом из этих движений.

Но как сосредоточиться именно на рассказе учителя, а не на мухе, не на соседке и не на старом фильме?

В армии, когда командир отдает приказ, подчиненные ста­новятся по стойке «смирно». Отчего это? Не могли бы люди выслушать приказ, развалившись, засунув руки в карманы? Почему надо обязательно вытягивать руки по швам?

Поза, состояние мускулов очень связаны с вниманием. По­добран человек, не двигается, напряжен — и внимание его само собой обостряется. Чем внимательнее, тем больше со­бирается человек, и мускулы на лице его собираются, сдви­гаются брови. Мы сдвигаем брови, потому что хотим быть внимательными, и мы становимся внимательными, если при­мем определенное положение и лицо примет определенное выражение. Словом — смирно!

На симфоническом концерте не подают команду: «Смирно! Слушай музыку!» Но оглянитесь — никто не закинет руку на плечо, не развалится в кресле, все сидят, как первоклашки на первом уроке. Иначе сосредоточенно слушать музыку не­возможно.

Значит, если мы хотим быть внимательными на уроке, сде­лаем сначала то простое, чему нас учили с первого класса: сядем прямо, соберемся, настроимся слушать… И нам гораз­до легче будет сконцентрировать внимание на рассказе учи­теля.

Между прочим (говоря о внимании, полезно и отвлечься), оттого иногда и не любят люди симфоническую музыку, что не были на концертах, а слушали ее только по радио, по телевизору, с пластинок — слушали дома, в расслабленных позах. Но расслабившись, полулежа можно слушать лишь лег­кую музыку, а симфоническую — трудно.

Попробуем два-три раза, оставшись наедине, послушать серьезнуюмузыку серьезно— сидя выпрямившись, сосредо­точив все внимание. Если попадется хорошая музыка, в кото­рой много движения, она сразу понравится.

Дома слушать музыку трудно именно потому, что трудно сосредоточиться. С другой стороны, ничто так не развивает способность к долгому и напряженному вниманию, как слуша­ние серьезной музыки, потому что порой приходится улав­ливать едва заметные движения. Чтобы полюбить серьезную музыку, надо и дома создавать обстановку, подобную той, что в концертном зале: чтоб никто не говорил, не ходил, не де­лал резких движений, не смотрел друг на друга — полная и абсолютная тишина, полное и абсолютное внимание!

Когда учитель рассказывает интересно, его легко слушать. Что значит — интересно? Значит, есть что-то новое, что пред­ставляется нам движением знания, добавлением, переменой. Есть движение мысли. Но, к сожалению, не все уроки одина­ково интересны. В школе часто приходится повторять одно и то же или слушать то, в чем никак не уловишь движения.

Значит, надо тренировать способность собирать внимание по своей воле — способность к произвольному вниманию. Выберем для эксперимента самый скучный для нас урок, на нем и попробуем быть внимательными.

Оля Онуфриенко из Ростова-на-Дону, начиная свой экспе­римент, решила с вниманием слушать учителя на уроке исто­рии — самом скучном для Оли уроке. «Учитель нам расска­зывал, — пишет Оля, — как Иван Грозный завоевывал По­волжье, про Ермака. Я слушала, а потом вспомнила, что меня недавно спрашивали, и подумала, что зря я слушаю, все равно не спросят. Я как раз дослушала до того, как Ермак начал покорять Сибирь, и стала рисовать. У меня пропал весь интерес к уроку».

Что ж, иначе быть и не могло: если не слушать, какой же может быть интерес? Какое внимание?

Вот что погубило Олино внимание в тот день: мысль, что слушать не обязательно. Ермак ее нисколько не волновал, ее волновала отметка. Для отметки же, вычислила Оля, можно не слушать… И сразу внимание переключилось на другое, по­тому что сосредоточиться на том, что нам не нужно — кажет­ся ненужным в эту минуту, — почти невозможно.

Кто учится только для отметки, тот все время попадает в такие капканы: сегодня вроде бы не надо слушать — завтра надо… А завтра слушать трудно, потому что не привык или потерял общую мысль уроков, отстал.

Значит, чтобы слушать внимательно, мало сидеть прямо — надо еще убедить себя, что урок действительно нужен тебе.

Ведь что получилось с Олей?

«На следующем уроке, — рассказывает она, — вопреки моим подсчетам, меня спросили…»

Но эта история с хорошим концом: к счастью для Оли, спросили ее как раз о том, о чем она слушала, — о покоре­нии Поволжья, и она получила 4, потому что, пишет Оля, «у меня это как будто отпечаталось в мозгу». А если бы де­ло дошло до Ермака?

Лиля Захарец (Ромоданово, Мордовской АССР) аккуратно записывала в течение недели, как удавалось ей сосредото­читься на уроке.

«22 декабря. Химию я слушала внимательно. В голове пронеслось лишь две мысли.

23 декабря. Физика. В голову лезли мысли, наверно пото­му, что я не очень люблю этот предмет.

24 декабря. География. В этот день я старалась сосредото­чить все свои мысли, и это у меня получилось. Правда, в го­лове мелькнула лишь одна мысль.

25 декабря. Физика. В этот день я сосредоточила все свои мысли.

Хоть я и не очень люблю этот предмет, но у меня не было ни одной мысли на уроке.

26 декабря. История. В этот день не было ни одной мысли в голове на уроке истории!

Я очень рада, что был такой интересный опыт». Действительно, результат потрясающий: ни одной мысли! Но всем понятно, что Лиля имела в виду посторонние, не относящиеся к предмету мысли.

Что же касается деловых мыслей, то их должно быть как можно больше, иначе слушать невозможно.

Быть внимательным, слушать с интересом — это значит ду­мать о том, что рассказывают, а думать, как мы уже видели, значит задавать вопросы и отвечать на них. Слово «думать» означает только одно: искать вопросы, потом искать ответы на них. Нет вопросов — не было никакого «думанья», была лишь опасная для человека сладкая дрема ума.

Всеволод Рево из Чернигова проводил этот эксперимент так:

«21 декабря. Физика. Слушал внимательно. Думал:

1) не исчезал ли в космических кораблях ток?

2) какими электрическими лампочками пользовались в кос­мосе и не разбивались ли в кораблях лампочки?»

Немножко опасно. Непонятно: слушал ли Всеволод урок или отвлекся на размышления о лампочках?

«23 декабря. Украинский язык. Никак не мог собраться с мыслями и думать о нем. Постарался долго смотреть на учи­тельницу, следить за каждым ее словом.

24 декабря. Химия. Слушал учителя. Думал. Следил за объяснением. Все было хорошо. Дома провел два опыта с го­рением. Было очень интересно.

…Большое спасибо вам за эксперимент. Теперь я знаю, как пользоваться вниманием — заставлять себя слушать учителя и думать только о том, о чем он говорит. Это правило золо­тое, и для меня оно необходимо».

Очень важное открытие сделала Лена Петрова из Ленин­града. Вот ее короткий отчет:

«Я математику не люблю. И не полюбила. Но после опыта мне стало интереснее. Первые три дня я пробовала многие способы. Ничего не помогало. Как было скучно, так и остава­лось. И вдруг мне пришла в голову мысль: «Я двоечница? Нет. А почему я никогда не поднимаю руку?» Вот я и решила под­нимать руку. И на уроке стало интереснее. Теперь я не иду на математику, как на муку».

Лена открыла для себя: чтобы слушать, надо слушать для чего-нибудь и что-то делать в уме!

Одни слушали и думали — задавали себе вопросы. Полу­чается.

Лена слушала, чтобы ответить после рассказа учителя, — тоже получается.

Люда Шармина (из города Шауляй, Литовской ССР) уста­новила связь между тем, как подготовишься к уроку, и тем, как слушаешь. Чем больше готовишься, тем легче и интерес­нее слушать. Все уверяют, что надо слушать для того, чтобы легче было готовить уроки. А Люда поняла, что между этими двумя действиями—слушанием учителя и подготовкой к уроку — не простая связь, а взаимная!

Надо подготовиться к уроку, тогда становится интересно слушать, потому что можно следить за тем, как к уже имею­щемуся знанию прибавляются новые факты и мысли. Проис­ходит движение знания, и слушать интересно.

Кто не может справиться со своим вниманием, тому стоит повторить опыт Люды Шарминой: готовиться к урокам зара­нее.

Но это, конечно, трудно и хлопотно — учить уроки заранее.

Вот один день из экспериментальной недели Люды:

«15 января. Я сегодня к уроку географии подготовилась хорошо. Активно участвовала в уроке. Даже не думала, что меня могут вызвать к доске отвечать. А когда вызвали, почти не волновалась и получила 4!!! Учительница мне сказала, что если я всегда так буду участвовать в уроке, у меня оценка может быть еще лучше!»

Сережа Надтокин с рудника «Коммунар» в Красноярском крае не применял особых хитростей, а просто старался «все лишние думы оставить позади». Но это не сразу получилось у него: в голову лезли воспоминания о кино и рассказах. Тогда Сережа стал не только вслушиваться в рассказ учителя, но еще и получше готовить урок: «Придя домой, я усердно учил географию. Я искал на карте пункты, которые описыва­лись в книге».

И наконец был достигнут желаемый результат. «Я стал учить географию с интересом», — сообщает Сережа.

Совсем хорошо удался опыт Ире Дудкиной из деревни Крамской, Тульской области:

«К концу эксперимента я стала чувствовать, что дела по­шли в гору. На уроке немецкого языка я уже не смотрю на часы, как это было раньше, и звонок для меня звучит неожи­данно. 45 минут пролетают, как одна».

Внимание человека редко бывает равномерным.

Когда мы садимся за уроки, сначала идет «врабатывание» — период неполного, ослабленного внимания. Это пото­му, что организм еще не перестроился на урок и потому, что мы еще не увлеклись, еще нет сегодня ни малейшего успеха, мы еще не поймали ту мысль, за которой будем следить.

Пока что нужно волевое внимание, чтобы ощутить хоть маленькое удовлетворение от сделанного, кое-что понять, познакомиться с материалом. Тогда появляется интерес и вни­мание.

Чем больше интереса, тем меньше нужно усилий воли. И вот — мы и не заметили! — как увлеклись. Теперь работа­ет послепреизвольное внимание — внимание, возникшее в ре­зультате наших усилий и «работающее» само. Чем интереснее работа, чем больше мы чувствуем необходимость ее, тем больше мы сосредоточены. Теперь хоть из пушек стреляй!

Кстати, о пушках. Пушки не пушки, но какой-то шум, не отвлекающий нас, не слишком важный для нас, полезен, а не вреден. Абсолютная тишина — самый сильный раздражитель. Тишина сама по себе привлекает внимание! В тишине даже собаки в опытах Павлова нервничали, плохо учились. Тогда он открыл двери лабораторий так, чтобы собаки могли ви­деть людей и небо, слышать шум толпы на улице, и уче­ние их пошло лучше!

Если есть небольшой шум, приходится немного напрягать внимание, чтобы отвлечься, и это напряжение полезно, а не вредно, оно помогает сосредоточению. На шум хорошо сва­ливать свое нежелание работать, плохое настроение, но когда станет тихо, то окажется, что желание работать от этого не пришло.

Так что не стоит, садясь за уроки, терроризировать всю квартиру и заставлять домашних ходить на цыпочках: «Тише! Коленька уроки делает!» Коленька должен уметь работать при любых обстоятельствах.

Чем больше увлечение работой, тем дольше сохраняется внимание. Даже шестилетние дети могут, не уставая, играть полтора часа. Но слишком долгое внимание, особенно воле­вое, ведет к умственной усталости, изнеможению, даже голо­вокружению. Тогда— а лучше не дожидаясь переутомления — надо отдыхать. Есть все основания считать, что человек устает не от умственной работы, а именно от усилий сосредото­чить внимание. Первый признак усталости — падение внима­ния.

Так что многочасовое сидение над уроками, многочасовые попытки сосредоточиться почти бесполезны. Любыми средст­вами собрать всю энергию и сделать работу. Нет ничего ху­же, чем сидеть за столом и думать о чем-то, не относящемся к делу, то есть заниматься рассеянно.

Без внимания невозможен успех в умственной работе. Без успеха невозможно увлечение. Учение с увлечением — это учение со вниманием.

Сосредоточиться на рассказе учителя или на учебнике не­легко. Но, оказывается, еще труднее сосредоточиться на соб­ственных мыслях!

На все у нас отведено время — на уроки, на гулянье, на умыванье, на сон и на еду. Только на размышление времени нет! Для многих самые скучные собеседники на свете — они сами.

Когда Ушинский был юношей, он составил для себя распо­рядок дня, в котором был и такой пункт: с семи утра до вось­ми «думать о чем-нибудь дельном». Это он тренировал свою способность к сосредоточению.

Многие люди совершенно неспособны к такому занятию. Мысль скачет с одного предмета на другой, от одного собы­тия жизни к другому: происходит не движение мысли, а брожение. Сосредоточиться трудно. И никогда такой человек ни до чего дельного не додумывается.

Попробуем быть внимательными к собственной мысли, по­пробуем хоть раз в жизни собраться мыслью на каком-нибудь одном предмете и подумать о чем-нибудь долго — полчаса, час, день или неделю. О чем мы будем размышлять? Об интересной для нас лабораторной работе по химии? О кни­ге? О причинах поражения нашей футбольной команды? Для начала важно одно: суметь сосредоточиться на предмете размышлений и думать о нем хоть сколько-нибудь долго! По­нятно, что, пока мысль не захватила нас окончательно, надо искать уединения, потому что реальные движения захватыва­ют внимание активнее, чем движения собственной мысли. Серьезные мысли обычно приходят в голову в уединении.

Сосредоточенность зрения, наблюдательность тоже зави­сят от того, что интересует человека.

Ленинградский психолог А. А. Бодалев провел такой опыт. Он попросил ребят и взрослых разного возраста составить «словесные портреты» нескольких людей, а потом подсчитал, сколько раз в этих портретах было обращено внимание на одежду, на глаза и на прическу. Все видели перед собой од­них и тех же людей, а заметили разное, в зависимости от интересов. У каждого возраста свои интересы, поэтому полу­чилось следующее (горизонтальная строчка — возраст, вер­тикальная — процент людей, обративших внимание на одежду, глаза и прическу):

возраст	10—11	11—12	13—14	14—15	17—18	21—26
одежда						6,8
глаза
прическа

В 14—15 лет ребят очень интересуют проблемы причес­ки — и пожалуйста: процент заметивших, как подстрижены и уложены волосы, поднимается до… девяноста семи.

Иногда думают, что внимание и наблюдательность можно тренировать на случайных предметах. Спрашивают:

— Сколько колонн у Большого театра?

— Сколько ступенек на вашем крылечке?

И если не знаешь — значит, считается, мы невнимательны. Но человек, замечающий всякую чепуху, вот он-то и есть, пожалуй, самый рассеянный.

Машинисту паровоза нужно быть очень внимательным, это понятно. Одно время кандидатам на этот пост давали таблич­ки с цифрами: надо было на некоторых, определенных клет­ках ставить галочки. Так проверяли внимание. Но позже ока­залось, что человек может прекрасно уметь ставить галочки в клетках — и быть рассеянным в будке машиниста.

Внимание надо развивать именно в той деятельности, для которой нам внимание нужно. Считая ступеньки, не научишь­ся сосредоточиваться на уроках.

Однако некоторая польза от таких упражнений в наблю­дательности и внимании есть. Упражнения эти приучают че­ловека быть все время собранным, готовым к действию. Мозг не спит, глаза открыты, уши слышат — как у разведчи­ка. Когда разведчики идут в поиск, их чувства обостряются. Ни одна мелочь не ускользнет от их внимания. И трудно пред­ставить себе разведчика, который в минуту опасности вдруг отвлекся, задумался о чем-то своем.

Внимание — жизнь, ясность сознания. Невнимательность — сон, расслабленность, вялость мысли и чувства.

Но лучший способ развить внимание — научить себя быть внимательным к людям.Здесь нам придется говорить то, о чем уже говорилось в предыдущей главе, но это неизбежно. Учение в школе неразрывно связано с учением в жизни, с от­ношением человека к человеку. Все способности развиваются не только за книгами, но и в обычной жизни. Так и с внима­нием. Каждая встреча с другом, с знакомым, малознакомым, случайным человеком, каждая такая встреча, пусть самая мимолетная, заставляет собранных людей обратить все свое внимание именно на этого человека. Не разговаривать рас­сеянно, ни к кому не относиться пренебрежительно, никогда не «спать» в момент общения, а полностью сосредоточиться на том, с кем мы разговариваем, заметить его состояние, по­стараться понять его.

Что значит сосредоточиться на том человеке, с которым мы разговариваем, работаем, играем, идем по улице? Это значит отвлечься от себя, от своих собственных мыслей и мыс­лей о себе самом. Но как раз эта способность отвлекаться от мыслей о себе, от своих забот — как раз эта способность и лежит в основе внимания, как раз она и необходима, когда садишься за уроки.

ОПЫТЫ НА СЕБЕ

Выберем самый скучный для нас урок и начнем экспе­риментировать.

Приведем себя в боевое состояние внешне, то есть сядем прямо, подберемся, и внутренне, то есть настроимся слушать и убедим себя, что слушать сегодня необходимо.

Следя за рассказом учителя, не будем стараться запоми­нать его: только понимать, только следить за мыслью. Чело­век не может сразу и понимать и произвольно запоминать. Будем стараться только понять, да получше, и многое запом­нится само собой.

Чтобы легче было следить за мыслью учителя, не упускать ее, будем сами мысленно работать. Работы у нас две:

Первая:

‑ задавать себе вопросы: почему так? Если они остаются без ответа, спросим учителя;

Вторая:

‑ мысленно составлять в уме планрассказа учи­теля, то есть делить рассказ на части. Отметить про себя: «Так, это первое… Понятно. Теперь второе… третье…» Эта ра­бота ума чрезвычайно помогает вниманию.

Если же урок все-таки остается непонятным и внимание рассеивается (за непонятным следить невозможно), значит, остается одно: готовиться к уроку заранее, чтобы рассказ учи­теля был не совсем новым, а повторением.

Дома, принимаясь за книгу и проделав сначала необходи­мые упражнения, соберем все силы на первые минуты рабо­ты — и вскоре появится послепроиззольное внимание. Но бу­дем помнить, что, если мы отвлечемся на что-нибудь, все при­дется начинать сначала — опять врабатываться. Это очень не­выгодно. Так что не отвлекайтесь!

Но, кроме того, будем разными способами тренировать свою внимательность и способность к глубокому сосредото­чению. Будем слушать музыку, подолгу рассматривать карти­ны в музее или их репродукции и, главное, будем заставлять себя — на первых порах заставлять! — полностью сосредото­чиваться на каждом человеке, с которым мы вступаем в ка­кие-то отношения.

Глава 9 • ПАМЯТЬ

С самого рождения начинает действовать наша память и действует безостановочно всю жизнь. А с какого-то возраста каждый помнит все или почти все, что случалось с ним в жиз­ни и что имело значение для его жизни.

Память не есть что-то специально школьное. Памятью об­ладают все люди, даже если они никогда не учились в школе и не читали ни одной книги. Это — непроизвольная память. Важное для нас мы запоминаем без всяких усилий, без вся­кого заучивания, без всякой работы.

В школе же необходимо запоминать многое такое, что само собой не запомнится: нужна волевая память, память по принуждению, нужны специальные усилия, работа по запоми­нанию. Какими должны быть эти усилия? Что надо делать?

Одно совершенно ясно: действовать надо только в согла­сии с природой памяти. Всякая попытка действовать против природы в конце концов приведет лишь к тому, что придется вздохнуть и пожаловаться: «У меня плохая память». Но неле­по сажать дерево корнями вверх, а потом жаловаться на плохую почву!

Попробуем исследовать природу непроизвольной памяти, подметить ее законы, с тем чтобы перенести эти законы на волевую память.

Начнем, как всегда, с самого очевидного: мы легко и непринужденно запоминаем то, что нам очень нужно. Пред­ложение выучить наизусть расписание электричек с Белорус­ского вокзала покажется почти издевательством, и нам пона­добится несколько часов изнурительной работы, чтобы запом­нить столбец ничего не значащих для нас цифр. Но представьте себе, что вам действительно нужно вечером попасть на электричку, прийти на вокзал вовремя, и вы мгновенно запом­ните часы и минуты отправления поездов. Телефон друга запоминается сразу, случайный телефон тут же вылетает из головы. И если человек говорит девушке, что он не виноват в том, что не пришел на свидание, потому что он просто забыл о нем, то девушка может сделать вполне закономерный вы­вод: ее не любят. Любимое не забывается.

Наша память устроена так, что она сама удерживает все, что нам интересно, важно, необходимо для жизни, и нетруд­но понять, почему она так устроена. Иначе голова была бы захламлена тысячами ненужных вещей. Память удерживает только нужное!

Учить, не стараясь выучить, учить без цели, без жела­ния — пустое занятие, глупая растрата времени и сил. Память изо всех сил сопротивляется, ей не нужно то, что мы учим — а мы вдалбливаем, вдалбливаем… Может ли быть более глу­пый способ заниматься?

Это доказано и в опытах психологов. Испытуемых просили выучить наизусть ряд бессмысленных слогов и записывали, сколько повторений для этого потребовалось. Потом стара­лись как-то заинтересовать их в работе: устраивали соревно­вание или обещали награду. И людям с той же самой памятью нужно было чуть ли не вдвое меньше повторений для заучи­вания таких же бессмысленных слогов.

Интересно, что многие ребята на опыте своем открыли этот закон и научились пользоваться им. Они старались мыс­ленно поставить себя в такое положение, в котором сегод­няшний урок крайне необходим, — и сразу обострялась па­мять, и сразу становилось легче и интереснее учить даже са­мый ненавистный урок!

Вот рассказ Леры Трояк, которая живет на станции Варфоломеевка, Приморского края:

«Меня зовут Лера. Я учусь в восьмом классе. Самый скуч­ный для меня предмет — это анатомия. Может, и не так он скучен, как противен. Учишь его и не веришь, что ты состоишь из всего того, что там написано. Особенно противно стало, когда учительница отрезала голову лягушке. Этот поступок я даже не знаю, как оценить. Все-таки чтобы отрезать невин­ной лягушке голову под хохот бессердечных мальчишек, на­до быть и самой бессердечной. Я тогда плакала. Ведь ученые если и делали этот опыт, то от этого только польза, а мы ведь читали в учебнике про опыт, зачем же еще показывать? Раз­ве мы не верим? И я получила по анатомии тройку. Но вот прочитала про «Учение с увлечением» и задумалась: может, есть такой способ, чтобы и мне смогла понравиться анатомия?

Я подумала: а большую ли пользу приносит этот предмет? И решила: очень большую — ведь наши врачи без анатомии не могли бы вылечить людей, они бы не знали, где у челове­ка сердце, где легкие. Я представила себе, что мы с подруж­кой заблудились в тайге и она сломала себе ногу, а я не чи­тала параграф, где об этом написано, и Люда осталась кале­кой. Я так себе это внушила, что даже испугалась, и выучила чуть ли не наизусть этот параграф и еще один лишний (на всякий случай). Потом пошла к подружке и сделала задание, указанное в учебнике, тренировалась на Люде оказывать пер­вую помощь. Я даже не знала раньше, что можно так инте­ресно учить урок. Мы нашли старые журналы и прочитали все статьи о переломах, вывихах и растяжениях, а потом до са­мого вечера перевязывали друг друга. Вчера я получила пя­терку и считаю, что мой опыт удался. Потому что опять учу анатомию сегодня, хотя знаю, что меня не спросят завтра. Теперь хочется всегда учить так все предметы. Вдруг ты не научишься читать карту, а тебе это необходимо в данный мо­мент, а вдруг к тебе подойдет иностранец, а ты не знаешь английского языка, и англичанин везде будет рассказывать, ка­кие глупые люди в Советском Союзе: ведь по одному челове­ку судят о целом коллективе… Учение с увлечением! Трояк Валерия».

А Вера Губина из поселка Октябрьского, Свердловской области, научилась даже… «превращаться» в разных людей, в зависимости от предмета: ,

«Если я учу химию или физику — я химик или физик, но никто не верит в мои открытия. И мне нужно доказать, убе­дить людей. А вдруг я ошибаюсь? Проверяю свою работу вновь и вновь. Если решено верно — я рада, что все хорошо. Когда учишь алгебру или геометрию, здесь можно придумать множество занятий: конструктор (на каждый день разный: авиаконструктор, конструктор космических кораблей и про­чее), ученый-математик, архитектор и еще много.

И вот сижу решаю. Нужно разработать новую модель са­молета, но для этого нужно сделать много расчетов, решать задачи.

Учу зоологию — я медик. Мне нужно знать строение всех живых существ, чтобы потом проводить на них опыты, кото­рые помогут победить болезни человека. Или же я биолог, и я хочу принести пользу человечеству.

И так к каждому предмету можно найти подход. Тогда все, что ты учишь, покажется интересным, новым и, главное, нуж­ным. Все эти превращения мне очень помогают».

Дальше умная эта девочка рассуждает совсем серьезно — видимо, ее опыты не прошли зря и она научилась предвидеть возможные возражения. Замечательное свойство! Вера Губина пишет:

«Может быть, кто-нибудь скажет, что такое серьезное де­ло, как учение, превратилось в игру. Мне кажется, он будет неправ. Ведь, превращаясь, ученик получает крепкие знания. Ему интересно. Он хочет учиться. И ведь он может выбрать профессию по душе. Он переберет уйму профессий. И какая-то ему понравится больше всех. Ведь эти превращения помог­ли мне и заинтересоваться учением, и я уже знаю, кем буду. Я буду инженером-строителем.

До свидания!

Учение с увлечением!

Извините за почерк, но я еще не очень хорошо могу пи­сать левой рукой».

Почему Вера пишет левой рукой, она забыла сообщить. Может быть, правая — болит, а может быть, Вера «превратилась» в левшу.

Степа Мельников из поселка Усга, Кировской области, «превращается» немножко по-другому. «Моим нелюбимым предметом была математика, — пишет Степа. — И я вообра­зил, что я — великий математик, и стал делать задачу. Через полчаса она у меня получилась». На восьмой день пребывания в великих Степа обнаружил: «Когда я сажусь делать уроки по -математике, то очень радуюсь! И во всем этом мне помогло учение с увлечением. Теперь у меня такое правило: «Мате­матика — мать учения. Без математики никуда, но с матема­тикой везде».

«Нравится ли вам такой способ учения? — спрашивает Степа. — Лично мне — очень».

Еще бы: Степа, как видно из его письма, стал лучше учить­ся, стал решать задач больше, чем задано. У него и на этот счет появился девиз: «Чем больше, тем лучше».

Многие ребята, особенно девочки, когда делают уроки, «превращаются» в учителей. Таня Бабий из Ялты рассказывает урок куклам своей младшей сестры, а потом спрашивает их: «Я вызывала каждого ученика и задавала вопрос по теме, а затем, уже в роли отвечавшего «ученика», я отвечала на воп­рос. После опроса всех учеников я вновь прочитывала все домашние задания (вслух), еще раз отвечала на все вопросы в конце текста и закрывала учебник».

А Надя Махова из поселка Свердлова, Московской области, даже сделала классный журнал, написала в нем по алфавиту список класса и «начала делать опрос (то есть спрашивать са­ма себя). За каждый ответ ставлю соответствующую отмет­ку». Так Надя с переменным успехом занималась несколько дней, пока не обнаружила: «Раньше мне казалась эта география каторгой, а сейчас, когда приду из школы, так и хочется быстрее сделать уроки и садиться за географию. А почему? Да потому, что когда ее так делаешь, то думаешь больше, что ты учитель, а не ученик, и самому становится интересно… Этот журнал я буду вести целый год, чтобы география мне опять не разонравилась».

И Лера, и Вера, и Степа, и Надя поняли первое и главное природное свойство памяти: она легко впитывает то, что нуж­но человеку, и не хочет вбирать в себя ненужное.

Следовательно, прежде чем начать урок, надо любым способом убедить себя, что он остро необходим. И если для этого вам нужно мысленно «превратиться» хоть в чудище морское, не стесняйтесь, «превращайтесь»!

А позже, когда мы /влечемся предметом и начнем в нем немножко разбираться, все эти превращения станут ненужны­ми, потому что мы станем понимать логику самого предмета, порядок тем, разделов, глав и параграфов, и нам нужнобу­дет учить для изучения самого предмета, и память наша бу­дет работать безотказно.

Знаменитому разведчику Николаю Кузнецову предстояло пробраться в занятый фашистами город под видом лейтенан­та гитлеровской армии Пауля Зиберта. Но чтобы его не раз­облачили, Кузнецов должен был выучить назубок не только биографию Зиберта, имена всех его родных и знакомых, но и все, что мог знать Зиберт: адреса магазинов, где Зиберт покупал перчатки, названия рес