Главная | Обратная связь

О вещественных святынях

 

Как увеличивался Талмуд у евреев, так у католиков и право­славных увеличивалось число поучений о почитании веществен­ных святынь. Уже было упомянуто, что мать Константина, Елена, совершив путешествие в Иерусалим, объявила, что якобы нашла крест, на котором был распят Христос. Духовенство, падкое на подобные сенсации, быстро этим воспользовалось. Церкви одна за другой стали объявлять о находках священных реликвий. Священ­ными были и гвозди, которыми как будто был прибит ко кресту Христос, и камешки из Его пещеры, и многие другие предметы. Перед этими реликвиями люди стали преклонять колени. Прим­кнувшие ради выгоды к христианству язычники решили, что эти предметы надо почитать вместо прежних идолов. Потом вошло в обычай строить новые храмы на антиминсах (части от мощей му­чеников). Кто-то на этом спекулировал и обманывал народ. При позднейшем исследовании у одного и того же мученика обнару­живалось больше частей тела, чем есть на самом деле, а вместо нетленных мощей какого-либо святого, лежащего в гробе, иногда оказывалось чучело, набитое опилками.

В Ветхом Завете можно встретить такие изречения, как «по­клонюсь святому храму Твоему» (Пс. 5, 8), «поклоняюсь пред свя­тым храмом Твоим» (Пс. 137, 2) и другие. С. Кобзарь на двадцать четвертой странице делает заключение: «Во всех этих случаях поклонение приносится не Богу, а вещи, святыне». Это в корне неверно. И ковчег завета, и храм почитались лишь потому, что там обитал Бог. В подтверждение этого можно привести много мест из Священного Писания. Напомним хотя бы Ис. 57, 15: «Ибо так говорит Высокий и Превознесенный, вечно Живущий,— Святый имя Ему: Я живу на высоте небес и во святилище, и также с сокрушенными и смиренными духом, чтобы оживлять дух сми­ренных и оживлять сердца сокрушенных».

Ключом для понимания Ветхого Завета является слово Апо­стола Павла: «Все это происходило с ними, как образы; а описано в наставление нам, достигшим последних веков» (1 Кор. 10, 11). В конечном счете Бог желает обитать Духом Святым в сердце человека. «Ибо вы храм Бога живого, как сказал Бог: „вселюсь в них и буду ходить в них; и буду их Богом, и они будут Мо­им народом"» (2 Кор. 6, 16). Иисус говорил о Своем Теле, как о храме: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Иоан. 2, 19). Поклонение Богу стало бездуховным, вещественным, фор­мальным, поэтому Иисус произносит семикратное: «Горе вам, книж­ники и фарисеи!» (Матф. гл. 23). Рукотворный храм ничего не значит, если там не будет обитать Бог. Нечестие священников при­вело к вынесению Иисусом приговора: «Се, оставляется вам дом ваш пуст» (Матф. 23, 38). За отступление от истины Бог дважды допустил разрушение храма в Иерусалиме (Навуходоносором в 586 году до Р. X. и римлянами в 70 году по Р. X.).

Иосиф Флавий в книге «Иудейская война» описывает ужас­ную картину сожжения храма. Римский полководец Тит Флавий, ставший потом императором, не давал приказа разрушать храм, но римские воины после долгой осады Иерусалима исполнились ненависти, и капитан Педан бросил горящий факел в дровяной склад, исполнилось пророчество Иисуса: «...не останется здесь камня на камне». (Матф. 24, 2). Когда храм пылал, фанатичные иудейские женщины доходили до безумия: перерезали горло своим мла­денцам и кровью тушили огонь.

Да не повторится эта ошибка и в нашем народе! Да не возо­бладает вещизм и фетишизм в богослужениях! Лучше больше за­ботиться о том, чтобы Дух Святой вселился в сердечный храм и пребывал там, чем, не внимая урокам истории, поклоняться храму, сооруженному людьми. Иван Вениаминович Каргель написал кни­гу «Свет из тени будущих благ», раскрывающую значение ветхо­заветного символического служения. Как хорошо, когда ветхоза­ветная обрядовая тень ведет к свету Христову, но как опасно этот истинный свет закрывать ветхозаветной тенью.

Обрядовое православное служение во многом заимствовано из Ветхого Завета (одежды священников с их воскрилиями, алтарь, свечи, позолота, крещение младенцев вместо обрезания на восьмой день и многое другое). В иудейском храме были некоторые изо­бражения и священные предметы, только им никто не поклонялся и не целовал их. Католики и православные наосвящали столько предметов, мощей, икон и объявили поклонение стольким умер­шим, что в календаре не осталось ни одного дня без какого-либо псевдопраздника. Всем этим только затмевается свет евангель­ской простоты и почти не остается места для конкретной пропове­ди Евангелия. Православие, по сути, стало народным, обрядовым, традиционным театром. Людей уверяют, что надо совершить оп­ределенный обряд, но не побуждают их изучать Священное Писа­ние, чтобы проверить целесообразность и ценность данного обря­да. А Христос заповедовал: «Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне» (Иоан. 5, 39). Предания принудили людей сделать многочисленные куми­ры, фетиши, ввести поклонение угодникам, а Слово Божье пред­лагает только поминать наставников и, взирая на кончину их жиз­ни, подражать их вере (Евр. 13, 7).

Хорошо бы всем нам внять словам Иисуса: «Когда исполните все поведенное вам, говорите: „Мы рабы ничего нестоющие, пото­му что сделали, что должны были сделать"» (Лук. 17, 10). Слава принадлежит только Богу, который говорит: «...И не дам славы Моей иному» (Ис. 42, 8). Божье мы не имеем права ни себе при­своить, ни отдать другому.

Индусский проповедник Саду Сундар Синг проповедовал в Австрии. Ему задали вопрос: «Не возникло ли в вашем сердце желания при таком обилии покаяний помыслить, что вы хороший проповедник?» Он ответил: «Иисус въезжал в Иерусалим. На до­рогу постилали пальмовые ветви и одежду. Ноги Спасителя их не касались. По ним шагал осленок, но как неразумно было бы ос­ленку подумать, что такая почесть оказывается ему».

Относительно чудесных исцелений через освященные предме­ты следует сказать, что такие исцеления возможны, только исце­ляют не эти предметы, а вера, с которой, в конечном счете, исце­лившийся обращался к Богу. Притом вместо исцеления может быть лишь самовнушение, да и диавол, чтобы разрушить веру в Бога, «знамениями и чудесами ложными» может увлечь «не принявших любви истины для своего спасения» (2 Фес. 2, 9—10).

Когда я жил в Челябинске, то был свидетелем уникального исцеления. Исцелилась мать одного брата из церкви ЕХБ. Она была ревнительницей православия и часто выражала недовольство тем, что сын является баптистским проповедником. Случилось так, что сотрудник нашего брата был командирован в Израиль. Старушка-мать, узнав об этом, стала просить сына, чтобы он убедил своего коллегу привезти ей маленькую щепочку от креста Христова, дабы она могла исцелиться. Тот, понимая всю абсурдность такого пору­чения, все-таки не стал разочаровывать мать отказом. Конечно, он никого не стал утруждать невыполнимой просьбой. Прошло два месяца — сотрудник возвратился из командировки. Брат наш на­деялся, что мать забудет о своем желании. Но не тут-то было! Она сразу же спросила о щепочке от креста Господня. Снисходя к глубокой старости, сын решился на неправду. Выйдя во двор, он отломил малюсенькую щепочку от старого сарая и отдал матери. Она прокипятила ее в воде и некоторое время пила этот отвар. И что вы думаете? Помогло! Она, где только могла, рассказывала о своем чудесном исцелении.

Часто говорят об обновленных и плачущих иконах. Этому опять же надо верить. Может быть, бывают случаи «обновления» икон при жаркой и сухой погоде, но чаще - это рассказы, превратив­шиеся в легенды. А вот искусную имитацию плача иконы Божьей матери кое-кто и видел. Во времена Петра I, когда он ввел обычай брить бороды православным, а на противящихся наложил двой­ную дань (их стали называть двоеданами), когда с колоколен ста­ли снимать колокола, чтобы их перелить на пушки, митрополит послал царю увещательное письмо: «Что вы делаете, батюшка царь?! От ваших деяний Матерь Божия всю ночь плакала...» От­вет царя был краток и строг: «Святой отец, если к утру икона не перестанет плакать, ты заплачешь». И что же? Икона действи­тельно перестала плакать.

С. Кобзарь, используя «Православные догматы богословия», добросовестно переписывает чудеса со «святой водой», «мироточащими нетленными мощами» и говорит, что «у протестантов нет подобного». Действительно нет. И правильно, что нет! Потому что людей надо звать не к останкам бренного тела, а к живому вос­кресшему Иисусу Христу, дающему живую воду, текущую в жизнь вечную (Иоан. 4, 14). Какой толк от того, что паломники напились «святой водицы», надышались ароматами «мироточащих мощей»? Спроси их: «Вы имеете спасение?» - они или пожмут плечами, или отрицательно покачают головой, или ответят: «А Бог знает». Да Бог-то знает, а почему же называющие себя христианами это­го не знают? (Впрочем, русские православные чаще называют себя крестьянами, а не христианами, крестьяне — от слова «крест»). Наверное, потому, что за жизнью надо идти к Живому, к Тому, Кто сказал: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Иоан. 14, 6). Уже две тысячи лет назад Христос совершил спасение и провозгласил: «Я есмь воскресение и жизнь! Верующий в Меня, если и умрет -оживет! Верующий в Меня имеет жизнь вечную! Верующий в Меня на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь!» (Иоан. 5, 24; 6, 47; 11, 25).

Мы не разделяем мнение кальвинистов, что спасение невоз­можно потерять, но уверенность в спасении у христианина непре­менно должна быть, и ее дает Дух Святой. «Сей самый Дух свиде­тельствует духу нашему, что мы — дети Божий. А если дети, то и наследники, наследники Божий, сонаследники же Христу, если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться» (Рим. 8, 16—17). Зачем обвинять в самоуверенности имеющих в сердце такого Свидетеля?! Очень жаль тех, кто всю жизнь искал спасе­ния, а Свидетеля в сердце так и не впустил! «Если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его» (Рим. 8, 9). Неужели ты сам, Сергей, не имел в сердце этого Свидетеля — Духа Святого? А если имел, почему же Он ушел из твоего сердца? Давид в 50-м псалме обращается к Господу: «Возврати мне радость спасения Твоего... Жертва Богу дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смирен­ного Ты не презришь, Боже». Может быть, с этого нужно начать диалог, дорогой Сергей?! Да будут желанными для тебя слова Апостола: «Я знаю, в Кого уверовал, и уверен, что Он силен со­хранить залог мой на оный день» (2 Тим. 1, 12)!

Трагизм людей, постоянно ищущих спасения, постоянно мо­лящихся всем угодникам, очевиден. Они напоминают больного, который упорно ходит к врачу, пьет лекарства, тратит деньги, по­следние силы и дни жизни, хотя врач даже не обещает его выле­чить. В лучшем случае, он обещает походатайствовать о получе­нии хорошего места на кладбище.

Во времена выдающегося проповедника Евангелия Франциска Ассизского (1182—1226) один из римских пап никак не мог уме­реть. Его что-то терзало, он страшно мучился. К нему позвали Франциска. Римский папа лежал на одре и был укрыт позолочен­ным покрывалом. Франциск сдернул с него дорогое покрывало, набросил свой плащ и сказал: «Оденься им и представь себе, что ты не римский папа, а простой грешник».

Ч. Сперджен произнес тысячи проповедей. В старости его по­просили составить краткий символ веры (катехизис). «Вот мой символ веры,— сказал он,— Христос умер за меня, грешника!»

Христос, живой Христос, так нужен всем! Его евангельские строфы Людей ведут сначала в Вифлеем, Из Вифлеема - на Голгофу.

Уверенность в спасении — это не самоуверенность, а глубокая вера не только в Бога и в Иисуса Христа, но и в Евангелие, в то, что Бог в Иисусе Христе любит меня, грешника, и умер за меня. В пер­вой проповеди Иисус призывал: «Исполнилось время и приблизи­лось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие» (Марк. 1, 15). Вера в Евангелие — это вера в милосердье Божье. Эта вера позволила Апостолу Павлу, «который прежде был гонитель церкви и хулитель, но помилован потому, что это делал в неведении», тор­жественно заявить: «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ан­гелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8, 38—39).

Дорогой читатель, может быть, ты тоже заблудился в дрему­чем лесу преданий? Воззови прямо к Иисусу, без посредников. «Ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надле­жало бы нам спастись» (Д. Ап. 4, 12). Иди к Иисусу, к Его свету, попроси прощение за все грехи и верь, что Христос не перестал тебя любить. Его любовь вечна. «Любовью вечною Я возлюбил тебя,— говорит Господь,— и потому простер к тебе благоволение» (Иер. 31, 3). Если ты с искренним желанием покаешься и решишь­ся всю жизнь посвятить Иисусу, то знай, что прощение тебе га­рантировано. С искренним Бог поступает искренно (Пс. 17, 26). Кровь Христа при покаянии очищает сердце от всех грехов, и то­гда в него вселяется Дух Святой, Свидетель спасения. Чистым сердцем ты увидишь Бога в евангельском свете и никогда не за­хочешь уйти от этого света в топь сомнительных преданий.

Об иконопочитании

 

В этой главе С. Кобзарь соглашается, что «иконы являются наибольшим камнем преткновения в православии». В иконопочи­тании протестанты усматривают три греха:

1.Нарушение запрета делать изображения (Исх. 20, 4).

2.Идолопоклонство (Исх. 20, 5).

3.Молитву, обращенную к умершим (спиритизм) (Лев. 19, 31;

20, 27; Втор. 18,10-12).

Защиту иконопочитания Сергей начинает с вопроса: «Неуже­ли за две тысячи лет лучшие умы, лучшие богословы, всматрива­ясь в православие, не заметили этих отступлений от Священного Писания?» На наш взгляд, неверна сама постановка вопроса. Во-первых, нельзя считать, что «лучшие умы, лучшие богословы» были только в православии. Во-вторых, если даже принять эту точку зрения то, как говорит чешский педагог-дидакт Ян Амос Коменский, «даже великие люди в чем-то могли ошибаться».

Ни один больной не решится принять лекарство с такой реко­мендацией: может быть, выживете, но скорей всего умрете. При­том у Бога нет этого «может быть». Запрет Бога категоричен: «Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого обра­за в тот день, когда говорил к вам Господь... дабы вы... не сделали себе изваяний, изображений какого-либо кумира, представляющих мужчину или женщину» (Втор. 4, 15-16). С другой стороны, даже если православные уверены, что иконопочитание не грех, то все равно оно должно быть оставлено, так как служит соблазном для ищущих истину. Апостол Павел поучает коринфян: «Если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек, чтобы не соблаз­нить брата моего» (1 Кор. 8, 13). Здесь же мы рассуждаем о гораз­до большем, чем пища,— о поклонении Богу. Как просто, казалось бы, можно решить вопрос иконопоклонения: Бог этого не требует, даже запрещает, брат соблазняется — буду поклоняться «в духе и истине» (Иоан. 4, 24). Но нет, православные так не делают, они начинают выискивать оправдания своим деяниям в апокрифах, преданиях, даже Библию пытаются приспособить к своим выво­дам, находя в ней такие места: на крышке ковчега завета были изваяны херувимы, на завесе, отделяющей Святое Святых в ски­нии также были вытканы херувимы, на стенах храма Соломона были изображения херувимов, пальмовых деревьев и распускаю­щихся цветов. Конечно, были, но ведь ни одному израильтянину никогда в голову не приходила мысль, чтобы поклоняться этим изображениям и прикладывать к ним свои уста, так как запрет Бога был крайне категоричен: «Не поклоняйся им и не служи им; ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель» (Исх. 20, 5). Православ­ные не себя стараются подстроить под Библию, а, напротив, Биб­лию пытаются подстроить под предания, литургии, акафисты и другие атрибуты своего служения.

Мне один настройщик фортепиано рассказал уникальный слу­чай из своей практики. Тенор-дилетант никак не мог взять своим голосом верхнее «ля», но ему очень хотелось подражать великим итальянским певцам. Вызвав настройщика, он спел свое фальшивое «ля», указал на рояль и тоном, не допускающим возражений, сказал: «Рояль настройте под мое „ля"!»

Если между мной и Богом встает какой-то предмет, которому я поклоняюсь, то этот предмет становится кумиром. «Не делай се­бе кумира» — вот Божий запрет (Исх. 20, 4). Оправдывать иконопоклонение тем, что Моисей велел сделать изваяние медного змея, и змей был прообразом Христа, как пытается сделать С. Кобзарь на двадцать девятой странице, безосновательно. Давайте вдумчи­во прочитаем это место: «И сказал Господь Моисею: „Сделай себе змея и выставь его на знамя, и ужаленный, взглянув на него¹, оста­нется жив". И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оста­вался жив» (Числ. 21, 8—9). Скажите, где же здесь поклонение? Его нет, и не могло быть! В то же время, когда израильтяне стали поклоняться медному змею, то он уже стал идолом и подлежал истреблению. Прочтем, как это сделал царь Езекия: «Он отменил высоты, разбил статуи, срубил дубраву и истребил медного змея, которого сделал Моисей,— потому что до самых тех дней сыны Израилевы кадили ему и называли его Нехуштан» (4 Цар. 18, 4). Не превратились ли иконы в предмет поклонения, не стали ли они кумиром, перед которым кадят и ставят свечи? Да, стали.

Защищая иконопочитание, С. Кобзарь на двадцать восьмой стра­нице помещает изображение Апостола Петра, высеченное на стене одной из римских катакомб. Всем ясно, что это работа профессио­нального ваятеля не первых веков. Как Киево-Печерскую лавру сделали доступной для многочисленных туристов и почитателей мо­щей монахов-затворников, так, тем более, катакомбы впоследствии стали местом постоянных посещений. В память о пастыре Христо­вом, а, скорее всего, с целью утвердить престол римского папы как наместника Апостола Петра и был сделан этот барельеф.

Заодно отметим, что на тридцать пятой странице С. Кобзарь помещает образ Иисуса Христа из римских катакомб. Если кто имеет книгу С. Кобзаря, о которой идет рассуждение, то посмот­рите на восстановленный образ Христа с Туринской плащаницы (о ней речь пойдет позднее) и сравните с изображением на трид­цать пятой странице. Абсолютно ничего общего нет! Так каков же настоящий образ? Никто вам этого не скажет, а опять поведут вас в глубь преданий, повествующих, что якобы царь Авгарь послал художника, чтобы он нарисовал образ Христа. У художника ниче­го не получалось. Христос, по преданию, попросил у него полотен­це, утерся, и на нем остался «нерукотворенный образ». Но почему же столько разных образов одного лица? Да потому, что картины последующих веков — это индивидуальный вымысел художников. Кто как хотел, тот так и писал. Нужно бы внять словам Апостола Павла: «Потому отныне мы никого не знаем по плоти; если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем» (2 Кор. 5, 16).

Когда Апостол Иоанн на острове Патмос увидел прославлен­ного Христа, то «пал к ногам Его, как мертвый» (Откр. 1, 17). Как велика разница между земным и небесным! Зачем же тщиться изо­бразить «от начала Сущего?» (Иоан. 8, 25; Кол. 1, 15—17). Рожде­ство Иисуса Христа — это праздник условный в том плане, что Христос — Единородный Божий Сын. По сути, мы празднуем не рождество, а воплощение Иисуса. «Бог явился во плоти» (1 Тим. 3, 16). Если и пытается кто-то изобразить Иисуса, то это будет плоть от Марии, а не Дух Отца Небесного. А что говорить тогда об иконах Марии, Ангелов и многих угодников? Если бы рисунки остались только рисунками, то это не вызвало бы столько разно­гласий и трагедий в христианстве. Мы же смотрим детскую Биб­лию, картины великих художников, фотографии, но они не явля­ются для нас кумиром. Иконы же стали предметом поклонения — кумиром. Это - грех!

Как возникли иконы? Когда Константин сделал христианство государственной религией, то многие языческие храмы были отда­ны христианам. Все идолы были выброшены, храмы стали пусты­ми, и люди, которые, по сути, были еще язычниками, перестали посещать храмы. Им нужен был видимый Бог. Заметим, что фраг­менты (отдельные части) Священного Писания, написанные на дорогостоящем пергаменте, были величайшей редкостью, да и люди в большинстве своем были неграмотными. Народу трудно было понять суть истинной веры в Бога. Тогда в храмах, как символы, стали помещать отдельные изображения (голубь, виноградная лоза, пастырь с овцами), потом, чтобы евангельские события запечат­левались ярче, на стенах храмов стали рисовать сцены из Библии. Если кого-то посещал Дух Святой, даруя спасение через покая­ние, то таковые в умилении иногда целовали картины, через кото­рые им открылся смысл Священного Писания. Дети обращенных стали возводить действия родителей в обычай. Со временем кар­тины стали помещать в рамки. Портреты Христа, Марии, Апосто­лов, угодников, обрамленные красивыми рамками, постепенно ста­ли кумирами, так как почесть воздавалась уже не первообразу, а самому образу (иконе). Кто-то видел в иконопоклонении опасность, кто-то поощрял. Возникло разномыслие, а потом — разделение.

К VIII веку отход от первохристианства выражался в следую­щем: возвышение личности епископа, выделение духовенства в особое сословие (клир), постепенный переход к крещению младен­цев, вытеснение проповеди пышными церемониями, возникновение поклонения деве Марии и угодникам Божиим, рост различия меж­ду западным и восточным христианством. В VIII веке весьма зна­чительным событием в христианстве было иконоборчество. Оно возникло в Византийской империи. Видные деятели первых веков христианства: Тертуллиан, Ориген, Климент Александрийский — отмечали, что хотя у христиан были некоторые изображения, но они не являлись предметом поклонения. Лишь с IV века в христи­анстве появилось поклонение священным предметам. Стали покло­няться и мощам, то есть останкам христианских подвижников, которые в песчаной почве катакомб не сгнивали, а высыхали и превращались в мумии. Духовенство уверяло, что гниения не про­исходило по причине особой святости этих тел. В иконопочитании особенно усердствовали христиане Восточной церкви. Арабы, вос­принявшие учение Магомета и отторгнувшие от Византии Египет, Сирию, Палестину, в иконопоклонении видели прямое идолопок­лонство. Иконопочитатели, вставая перед иконами на колени и целуя их, давали повод к такому обвинению. Видные мусульманс­кие деятели, не видя никакой разницы между христианами и языч­никами, стали призывать к тому, чтобы и к христианам применя­лись такие же жестокие законы, как к язычникам.

В 717 году на византийский престол взошел император Лев III. Его армия отразила натиск арабов. Укрепив границы Византии, он занялся внутренними реформами. На шестом году правления им был издан указ об обращении евреев в христианство. Хотя евреи подчинились этому указу, но в душе оставались приверженцами иудейской религии. Лев III понимал, что в вопросе иконопоклонения христиане впали в крайность. Это дало повод мусульманам объявить священную войну против идолопоклонства. Вняв совету некоторых епископов, говоривших ему, что иконопоклонение со­здает трудности в обращении иудеев и мусульман в христианство, он издал эдикт (указ), в котором повелевал иконы в храмах поме­щать так высоко, чтобы их нельзя было целовать. Ошибкой импе­ратора было то, что он действовал не силой убеждения, а указами. Нужно было возродить первохристианство, где глубокие пропове­ди о Христе были центром всех богослужений. В ответ на возму­щение иконопоклонников Лев III издал второй эдикт: приказал иконы вообще убрать из храмов. Изъятие икон совершалось в самой грубой форме. Чиновники не просвещали народ, а оскорбляли ре­лигиозные чувства верующих. Иконопоклонники нападали на сол­дат и офицеров, уничтожавших иконы. В Константинополе была особо чтимая икона Спасителя, называемая «Верное убежище». Когда один офицер поднялся по лестнице к иконе и начал рубить ее топором, толпа с диким воплем бросилась на него и разорвала на части. Император немедленно выслал войска, все схваченные на месте происшествия были истреблены. Волнение распростра­нилось по всей империи.

Лев III пытался оказать давление и на римского папу. Второй эдикт должен был быть приведен в исполнение и в итальянских провинциях государства. Папа Григорий II отказался выполнять указ и послал императору необыкновенно дерзкое письмо: «Це­лых десять счастливых лет ощущали мы ежегодное утешение от твоих царских писем, которые ты писал собственной рукой крас­ными чернилами; они были священными залогами твоей принад­лежности к ортодоксальному вероисповеданию твоих отцов. Ка­кая достойная сожаления перемена! Как страшен соблазн! Ты об­виняешь католиков в идолопоклонстве и выдаешь своей жалобой собственное нечестие и незнание. Это незнание принуждает нас к грубости формы нашего письма и наших доказательств. Первые элементы святого послания достаточны для твоего посрамления. И когда ты войдешь в латинскую школу и захочешь объявить себя врагом нашего богопочитания, то наши простые благочестивые дети забросают голову твою своими письменными досками... Ты напа­даешь на нас,— продолжает папа,— о тиран, с грубой военной си­лой... Ты объявляешь в безумной дерзости: я хочу послать мои приказы в Рим, я хочу порвать изображение святого Петра на куски... Разве ты не знаешь, что папы объединяют, служат посред­никами мира между Востоком и Западом? Глаза народов обраще­ны к нашему смирению, и они почитают, как Бога на земле, Апо­стола Петра, изображение которого ты грозишь уничтожить».

Далее папа, обнаруживая свое незнание Библии, сравнивает Льва III с «нечестивым Озой, который,— как он говорит,— без­божным образом взял медного змея, поставленного Моисеем, и раз­бил на куски». К поразительному незнанию папой Слова Божьего можно было бы как-то снизойти. Оза никакого отношения к мед­ному змею не имел. Он желал поддержать ковчег, на что не имел права (1 Пар. 13, 10). Но это незнание перечеркивает Божью оцен­ку действий благочестивого царя Езекии, который сокрушил Нехуштана (медного змея). Божье определение было таким: «И при­лепился он [Езекия] к Господу и не отступал от Него, и соблюдал заповеди Его, какие заповедал Господь Моисею. И был Господь с ним: везде, куда бы он ни ходил, поступал он благоразумно». (4 Цар. 18, 6-7).

Иоанн Златоуст пишет: «От незнания Священного Писания про­исходят ереси и превратная жизнь». Вот почему официальная цер­ковь так далеко отступила от первохристианства. Один, Лев III, не зная Священного Писания, хочет истину защитить грубой силой, другой, папа Григорий II, обнаруживая еще большее невежество, перепутав имена и действия Озы и Езекии, искажает Божьи опре­деления. Вот к чему приводит замена живой проповеди обрядовой формой служения. В трудах Иоанна Златоуста мы находим пропо­веди по всем книгам Священного Писания (кроме Откровения Иоан­на Богослова, об этом разговор пойдет позднее). За это Иоанн Хри-зостом (настоящее имя Златоуста) и назван Златоустом. Все его поучения начинаются одинаковым бесподобным эпиграфом: «Сла­ва Богу за все! Аминь». Хоть и есть у Златоуста незначительные расхождения с догматикой первохристианской церкви, но его на­следие вошло на все века в духовную сокровищницу всего христи­анства, а не только православной церкви.

Делая небольшое отступление, позволю себе вспомнить выс­казывание священника селения Кошкадены (Молдова), готовяще­гося к посвящению в епископы. Он бесцеремонно вторгся в наше евангелизационное богослужение, которое мы с христианским ка­мерным ансамблем проводили в актовом зале средней школы. Вызвав нас на диспут, прижимая Библию к груди, он апеллировал к преданиям и защищал догматы православия. Когда ему было предложено местами из Священного Писания подтвердить свои высказывания, он ответил: «Я не фанатик, чтобы знать Библию наизусть». Думаю, здесь комментарии излишни.

Вернемся к нашему рассуждению об иконопочитании и иконо­борчестве! Одним из ревностных защитников культа икон был Иоанн Дамаскин. Его отец был первым министром дамасского халифа Абдалмелеха. Иоанн, воспитанный пленным монахом, по­сле смерти отца занял его пост. Лев III, узнав о ревностной дея­тельности Иоанна в защите иконопочитания, поручил одному из своих чиновников изучить его почерк. Этим почерком было напи­сано письмо якобы от Иоанна Дамаскина Льву III, в котором он обещал предать Византии Дамаск. Это сфабрикованное письмо Лев III отослал дамасскому халифу. Иоанн был арестован, но вскоре халиф понял, что он невиновен, и отпустил его. Такие не­христианские методы борьбы с отступлениями, конечно, только вредили утверждению истины.

Думаю, что читателю будет интересно знать мнение иконопочитателя VIII века об иконах. «Я почитаю,— пишет Иоанн Дамас­кин,— не вещество, а Творца вещества, который сделался для меня вещественным, чтобы посредством вещества сделать мое спасе­ние. Иконы поставляются для неученых.»

Вот кому нужны были иконы. Следовательно, знающим Свя­щенное Писание они совершенно не нужны. Казалось бы, благая цель породила такое искаженное представление об иконах, кото­рое принесло большой вред всему христианству.

Как дальше развивалась борьба между иконоборцами и иконопочитателями? После Григория II римским папой стал Григо­рий III. Ревнуя об иконопоклонении, он стал угрожать Льву III отлучением от церкви.

В 741 году почти одновременно умерли император Лев III иримский папа Григорий III. Сын Льва III, Константин V, нахо­дясь на византийском престоле 34 года, продолжал вести борьбу с иконопочитателями. Он созвал в Константинополе собор всех византийских епископов. Римский папа отказался принять учас­тие в соборе. Этот собор объявил все изображения, изготовлен­ные в религиозных целях, языческими и идолопоклонническими. Было вынесено такое решение: ни в коем случае не помещать иконы в храмах. Храмы стали украшаться только картинами. Монах Сте­фан, добившись приема у императора, заявил ему, что грубые дей­ствия иконоборцев оскорбляют веру в Иисуса Христа. В доказа­тельство он бросил на пол монету с изображением императора и стал топтать ее ногами. Император пришел в неописуемую ярость и приказал разорвать монаха на части.

Иконоборческую политику продолжал сын императора Констан­тина V, Лев IV. Он пробыл на императорском троне с 755 года по 780 год. Сын Льва IV, Константин VI, был еще малолетним, по­этому правительницей при малолетнем наследнике престола была избрана его мать Ирина, очень жестокая женщина. Она приказа­ла выколоть глаза родному сыну, чтобы сосредоточить всю власть в своих руках. Будучи ярой иконопоклонницей, Ирина начала борь­бу с иконоборцами. В 787 году она созвала в городе Никее Все­ленский собор, в котором приняли участие епископы Восточной и Западной церквей. Это был последний, VII, Вселенский собор. Рим­ский папа сам лично не присутствовал, но прислал послание, в котором увещевал «исправить незаконные дела их предшествен­ников восстановлением иконопочитания в церквах».

Вот постановление собора: «Иконы, то есть изображения на­шего Бога и Спасителя Иисуса Христа, пречистой Матери Божь­ей, высокочтимых Ангелов и всех святых, должны содержаться как святые воспоминания; должно их почитать и ценить, однако не воздавать им поклонение, которое приличествует одному неви­димому, непостижимому Богу». Угрожая иконоборцам и всем, кто будет иметь с ними общение, отлучением от церкви, собор высоко почтил римскую церковь и папу: «Вечная слава православным римлянам, Иоанну Дамаскину! Вечная слава Григорию в Риме!».

Хотя в постановлении собора содержалось упоминание о том, что не следует «воздавать поклонения иконам, которое приличествует одному невидимому, непостижимому Богу», но основная мас­са рядовых христиан не знала этого. Иконопочитание впоследствии вылилось в прямое идолопоклонство. По православной догматике постановления Семи Вселенских соборов не подлежат критике и считаются священными, но сейчас в большинстве православных храмов России и бывшего СССР в нарушение VII Вселенского собора «невидимый и непостижимый Бог» все же изображен в виде старца с седой бородой. Чтобы никто не сомневался, внизу стоит надпись: Бог Саваоф. Даже Троицу умудрились изобразить как трехликого Бога.

Воздаяние вечной славы римлянам И. Дамаскину и папе Гри­горию, в то время еще живым и здравствующим, тоже было от­ступлением от евангельской истины. Получается, что авторитетом Западной римской церкви и папы Григория было восстановлено иконопочитание, так как предыдущий всевизантииский собор епис­копов (на него римский папа отказался прибыть) осудил иконопо­читание. Но «ничто не вечно под солнцем». Противоречия между Римом и Константинополем будут все более обостряться и дости­гнут своего апогея в 1054 году, когда произойдет окончательный раскол церкви на римскую — католическую и византийскую — ор­тодоксальную, то есть православную. (В дальнейшем повествова­нии они будут именоваться — Западная и Восточная церкви). Рим­ский папа и константинопольский патриарх взаимно поотлучают друг друга и объявят еретиками. Вот к какому финалу пришла некогда единая, но отступившая от Бога государственная церковь.

Мы немного вернемся к концу VIII и к началу IX веков, что­бы убедиться, до какого святотатства дошло самовозвышение рим­ского папы, которому очень способствовали епископы и Западной, и Восточной церквей, участники VII Вселенского собора, провоз­гласив «вечную славу Григорию!».

Иконоборцы стали подвергаться безжалостному гонению. Не­полные статистические данные того периода свидетельствуют, что только через потопление приняли смерть около 100 тысяч иконо­борцев. Вот так утверждался культ икон!!!

Римские папы теперь не только называли себя наследниками или преемниками Апостола Петра, но и посылали послания от его имени. Приведем текст письма папы Стефана II к королям, в котором он просит защиты от лангобардов, напавших на Рим: «Я. Петр, Апостол, свидетельствую, увещеваю и умоляю вас, всехристианнейшие короли Пипин, Карл и Карломан, со всей иерархией, еписко­пами, аббатами, священниками и всеми монахами, а также все су­дьи, герцоги и графы и весь народ франков. Подобным же образом умоляют, увещевают и повелевают вам Матерь Божия, престолы и господства и все воинство небесное спасти возлюбленный Рим от гнусных лангобардов. Если вы послушаетесь, то обещаю вам я, Петр, Апостол, мое покровительство в этой и будущей жизни. Я приготов­лю вам славные жилища на небесах и подарю вам вечную радость в раю. Делайте общее дело с моим народом в Риме, и я поручусь, что вы получите все, о чем бы вы ни попросили. Я заклинаю вас не допустить этот город до растерзания и страдания, чтобы не терза­лись и не страдали ваши души в аду с диаволом и его зачумленны­ми ангелами... повинуйтесь и повинуйтесь скорей! И Господь наш Иисус Христос даст вам по моим молитвам в этой жизни долготу дней, безопасность и победу, в будущей жизни умножит над вами Свои благословения среди святых Своих и Ангелов».

Для чего мы приводим текст этого письма? Для того, что­бы показать, в каком чудовищном отступлении была тогда госу­дарственная церковь. Вот таким было воспринято христианство Русью в 988 году. Позднее Русь будет именоваться «святой, пра­вославной». Так в чем же выражалась святость? Предоставляем серьезному читателю самому поразмышлять над этим вопросом.

Как смотрят на иконы современные православные и старооб­рядцы? По-разному. Более вдумчивые вполне понимают опасность иконопочитания. Приведу пример из своей жизни. В 1967 году, еще не приняв крещения по вере, я сделал предложение вступить в брак теперешней моей спутнице жизни. Она дала мне обещание, что летом (дело было ранней весной) мы вместе примем креще­ние по вере в братстве ЕХБ. Ее мать была убежденной старооб­рядкой. При отсутствии священника она даже исполняла роль наставницы. Еще до вступления в брак она убедила меня поехать к их священнослужителю на беседу. Как сейчас вижу этого муд­рого глубокого старца (ему было более восьмидесяти лет). Он начал убеждать меня верить в Бога. Я сказал, что убеждать меня не нужно, так как я готовлюсь принять крещение по вере. В свою очередь я задал ему вопрос: «Достаточно ли Библии, чтобы постичь истинную веру в Бога?» — «Вполне».— был его ответ. «А если есть только Новый Завет?» — «И его достаточно»,— ска­зал он. «Так для чего же все эти иконы (я показал на иконостас), если они не нужны для спасения и во всей Библии нет ни одного намека на иконопоклонение?» — снова спросил я. Моя будущая теща напряглась, как струна, ожидая веских аргументов в защиту иконопоклонения. Но вдруг, после долгой паузы, этот старец, вни­мательно посмотрев мне в глаза, сказал: «Дорогой мой, да я им тысячу раз говорил, чтобы не впивались глазами в икону, а смот­рели дальше и выше, дальше и выше...» Конечно, моя будущая те­ща была таким ответом просто обескуражена. Забегая вперед, хочу сказать, что после долгих колебаний и сравнительного изучения Библии на русском и славянском языках моя теща в 1973 году приняла крещение по вере в братстве СЦ ЕХБ, которое г то вре­мя испытывало сильные гонения со стороны атеистической влас­ти. В 1980 году, видя, что ее дочь остается с семью малыми детьми (старшему сыну было всего 12 лет) и ожидает восьмого, она, пре­возмогая боль (была больна онкологической болезнью), укараули­ла «воронок», который увозил меня из КПЗ в тюрьму, и, передав последнюю передачу, безропотно благословила меня на путь стра­даний за истину Христову.

Теща моего старшего брата по православному обычаю тоже была ревностной почитательницей икон. Как известно, простые ве­рующие в православии очень слабо знают Священное Писание. Поняв, что Бог запрещает кланяться иконам, она искренне заяви­ла: «Да для меня икона - как фотография. Вот сын мой служит в армии, а я гляжу на его фотографию и вспоминаю о нем». — «А если родной сын вернулся домой, стоит рядом и ждет материн­ского объятья, а мать на него и не смотрит, увлекшись фотогра­фией?..» Да, поистине Иисус исполнил обетования, умолил Отца, и Он послал Духа Святого, о Котором сказано: «Он с вами пребыва­ет и в вас будет» (Иоан. 14, 17). Только не принявшие Духа Свято­го будут увлекаться «фотографией», а принявшие — в «фотогра­фиях» не нуждаются, но наслаждаются общением с Ним Самим.

Летом 2002 года к нам в дом молитвы пришел уже седеющий человек. Он откровенно просил оказать ему помощь, так как ушел из монастыря в Краснодарском крае и добирается в родное селе­ние Черкасской области. Паспорт ему не отдали, он ушел тайком. В монастыре, будучи талантливым художником, он занимался ико­нописью. Родная сестра, искренне уверовав в Иисуса Христа и приняв крещение по вере, передала ему Новый Завет. «Прочитав Евангелие, я понял,— рассказывал наш посетитель,— что на моем искусстве живописи кто-то сильно наживается, а я умножаю грех. Православное учение «от образа — к первообразу» совсем забыто. Притом, если бы речь шла только о Христе, то Первообразу мож­но поклониться, а если там целая серия угодников? Им же нельзя кланяться. Но дело обстоит еще сложнее: почитается не образ, а сама икона. У Божьей матери, например, столько икон, что трудно все перечислить. Поклонение воздается не Марии, матери Иисуса, а каждой из ее многочисленных икон. Икона стала прямым куми­ром. Поняв это, я решил немедленно уйти из монастыря. Настоя­тель отказался отдать мне паспорт. Мне пришлось уйти тайно» — так закончил он свой рассказ.

На примере борьбы иконопочитателей и иконоборцев читатель может сделать правильный вывод: истинный путь церкви — путь евангельский. Здесь будет уместно привести размышления вдум­чивого рядового православного после прочтения Библии:

«Было непонятно многое. Например, читая Священное Писа­ние, я много раз встречал категорические запрещения делать изо­бражения для религиозного поклонения. Воздавать религиозное поклонение повелевалось Тому, Кто сотворил человека, то есть Богу. Если человек должен молиться и поклоняться Богу невиди­мому и неизобразимому, то зачем существуют иконы? Вскоре я с ужасом заметил, что Бога тоже изобразили в виде пожилого че­ловека с седыми волосами и бородой. Сомнений быть не могло, потому что возле изображения была надпись „Бог" или „Господь Саваоф". Подобные изображения есть почти во всех храмах. Из Священного Писания я знал, что изображение Бога — это идол, поклоняющиеся ему или делающие подобные изображения — идо­лопоклонники, а место, где есть идол, называется капищем. Если же идол появляется в храме Божьем, то это называется в Свя­щенном Писании «мерзость запустения на святом месте» (Матф. 24, 15; Дан. 9, 27). (Горохов М. Г. Книга насущных вопросов о православной вере. М., 1998, с. 15).

Параллельно с этими рассуждениями рассмотрим аргумен­ты, приведенные в защиту иконопочитания православным диако­ном Андреем Кураевым в книге «Протестантам о православии». (М., 1997).

На семьдесят восьмой странице он пишет: «Православное богословие иконы начинается с запрета на изображение — но лишь начинается, а не кончается... В этом православие достаточно су­щественно отличается от католической церкви, которая просто исключила заповедь «не делай себе кумира» из своих катехизи­сов, и, чтобы сохранить число десять в Моисеевых установлени­ях, разделила десятую заповедь надвое, сделав из нее две отдель­ные заповеди».

Признавая, что в Исх. 20, 4 и Втор. 4: 15—18, 23 Бог категори­чески запрещает делать кумиры и изображения и поклоняться им, Кураев предлагает православным странный способ защиты от на­падения протестантов. Он пишет: «Если к вам подойдет протестант и спросит: „Как вы смеете делать иконы, если в Библии это запре­щено?!",— тихим, но твердым голосом попросите его предъявить до­кументы. Попросите раскрыть документ на той странице, где нахо­дится фотография. Уточните затем, мужчина он или женщина. И затем напомните ему текст из Втор. 4, 16: „Не делай изображе­ний... представляющих мужчину или женщину". Итак, если пони­мать этот текст буквально, то протестанты сами окажутся наруши­телями этого библейского установления. Утешить их можно только одним: указанием на то, что Сам Господь был „нарушителем" риго­ристичности' Своей заповеди. Он сказал, что нельзя делать изобра­жение гада — и Он же повелел излить медного змея (Числ. 21, 8—9); нельзя изображать животных — и вдруг Иезекииль видит небесный храм, в котором есть резные изображения херувимов с человечес­кими и львиными лицами (Иез. 41, 17—19). Нельзя изображать пти­цу — и от Бога же исходит повеление излить херувимов с крылья­ми, то есть в птичьем облике» (с. 100,103).

Уважаемый Андрей (простите, что не знаю отчества!), в своей книге вы упоминаете, что проделали путь от «студента кафедры научного атеизма МГУ до студента духовной семинарии» (с. 229). Далее, вы называете коллегой по кафедре философии религии МГУ профессора И. Я. Кантерова (с. 231). Заявка на уважительное от­ношение к вам, прямо скажем, колоссальная, но логика ваша, если так можно выразиться, не логична. Да это и не логика, а, скорее, софистика, к которой вы прибегаете, желая во что бы то ни стало защитить иконопоклонение. Уж не думаете ли вы, что примитив­ный довод с предъявлением документов по апологетическому раз­маху достоин сравниться с творениями Тертуллиана и Оригена? Неужели он сможет смутить водимого Духом Святым истинного почитателя библейских истин? Неужели вы думаете, что проте­стант не поймет, что у вас хаотически перепуталось Божье с кесаревым, духовное с плотским, церковное с гражданским, экклесивное с мирским? Притом, утверждать, что «Господь был „на­рушителем" ригористичности Своей заповеди», не только беспо­лезно, но и опасно. Бог не для поклонения велел Моисею сделать медного змея. Все изображения отвратительны для Бога, когда они становятся кумиром, предметом поклонения, идолом. Вы же от­лично знаете Божий запрет: «Не служи им и не поклоняйся!» За­чем же вы вводите в заблуждение желающих поклоняться Богу «в духе и истине»? Такую софистическую увертку можно было бы ожидать в былые времена от какого-нибудь лектора общества «Знание», читающего лекцию о религии как пережитке капитализ­ма, но не от богослова, диакона Андрея Кураева. Прочтите, пожа­луйста, 4 стих 140-го псалма: «Не дай уклониться сердцу моему к словам лукавым для извинения дел греховных вместе с людьми, делающими беззаконие», и, если у вас есть Божий страх, пере­смотрите свои позиции!

На восемьдесят первой странице А. Кураев оправдывает воз­можность изображения Христа евангельским стихом: «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Иоан. 1, 18).

На все, что записано в Евангелии, мы скажем «да» и «аминь». Но ведь и невоплощенного Бога Саваофа православные умудри­лись изобразить, как уже было упомянуто, старцем с седой бородой. И если пытаться изобразить Христа, то это будет лишь плоть от плоти через Марию, а Предвечного, Единородного Отцу, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного никто никогда из лю­дей не изобразит. Да этого и не нужно делать, и запрещено Са­мим Богом. Поэтому Апостол Павел пишет: «А Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего. Потому отныне мы никого не знаем по плоти; если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем (2 Кор. 5, 15—16). Если нельзя поклоняться изображениям Христа, то по­клонение иконам девы Марии и святых угодников в Священном Писании не имеет абсолютно никакого оправдания.

На восемьдесят третьей странице А. Кураев уже примиритель­ным тоном советует: «В качестве первого шага я предложил бы протестантам отнестись к православным, как к детям. Дети нуждаются в картинках? Ну вот и православные чувствуют себя теплее, спокойнее в окружении священных картин. Если протес­тантам угодно, пусть они считают православных детьми, , немощ­ными в вере", привычки которых надо принимать по завету Апос­тола Павла „без споров о мнениях" (Рим. 14, 1). И протестант, об­личающий православную старушку в том, что она „кланяется идолам", по правде, не умнее того, кто вырвал бы из рук ребенка книжку с картинками».

Это уже другой подход к делу. Но ребенок до определенного возраста может увлекаться «книжкой с картинками», а потом ему обязательно надо учиться читать, писать, считать и так далее. Если же книжки с картинками отвлекают его от усвоения необходимой науки, то не лучше ли родителям подумать о том, как от этой «книжки» избавиться. Первое, что мы можем предложить право­славным,— читать Евангелие, это «чистое словесное молоко», дабы от него возрасти во спасение (1 Петр. 2, 2). Апостол Павел увеще­вает: «Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни». (1 Кор. 14, 20). Кроме ласкового увещания Апостола Павла есть и строгое предупреждение Бога через пророка Осию: «Истреблен будет народ Мой за недостаток ведения: так как ты отверг ве'дение, то и Я отвергну тебя от свя­щеннодействия предо Мною; и как ты забыл закон Бога твоего, то и Я забуду детей твоих» (Ос. 4, 6).

Учреждение праздников иконам (именно иконам, а не первооб­разу) Божьей матери, перед которыми ставят свечи, кадят ладан, отвешивают поклоны, целуя их,— это уже не «книжка с картинка­ми», а, скорее, опасная бритва в руках ребенка.

На восемьдесят пятой странице А. Кураев правильно пишет, что «поклонение» как религиозное «самопосвящение» надо отличать от «поклонения» как «физического выражения почтения».

Но поклонение Корнилия Петру (Д. Ап. 10, 25—26), очевидно, было религиозным, так как Петр не принял такого поклонения. На таком же основании Ангел дважды запретил Иоанну покло­ниться ему (Откр. 19, 10; 22, 8—9). Физическое выражение почте­ния может быть, конечно, только живому человеку (физическому лицу), но можно ли назвать поклонение в храме неживому пред­мету «физическим выражением почтения»? Конечно, нет. Поэтому поклонение иконам — это религиозное, культовое священнодей­ствие, неугодное Богу, Первые христиане за непочтение к статуе императора (отказ возлить вино и поклониться) осуждались на смерть.

На девяносто третьей странице А. Кураев, желая защитить иконопочитание, доходит до наивности. Он пишет: «Нам скажут: Христос нигде не велел писать иконы. Но, во-первых, замечу, что в Евангелии нет и запрета писать изображения Спасителя. Апо­стольский собор в Иерусалиме, обсуждая вопрос о том, что из израильского религиозного закона должен исполнять нееврей, при­нявший Новый Завет, оставил в силе лишь три установления: „Угод­но Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленены, и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите" (Д. Ап. 15, 28—29)».

У поэта А. Савченко есть интересное стихотворное выражение:

Стоит Россия на трех китах:

Авось, небось и как-нибудь.

Да разве можно фундаментальную христианскую догматику строить на «авось»? Раз в решении собора не было запрета на иконы, авось можно делать изображения и поклоняться им — вот как выглядит на деле данный аргумент. Запреты, о которых знали

и пресвитеры Иерусалимской церкви, и, тем более, Апостол Па­вел, уже были, поэтому не было надобности их повторять, а языч­ников начинали просвещать с «начатков учения Господня».

В православии есть культ «чудотворных икон». Этого не отри­цает и А. Кураев, только он пытается представить дело так, будто это «не вероучительный тезис, а обиходное выражение» (с. 96). Но откуда же это выражение вошло в обиход? Не от священников ли воспринял его простой прихожанин? Почему же тогда ни один священник не запретит своим прихожанам так выражаться?

На девяносто девятой странице А. Кураев, оправдывая свои же доводы, решил, наконец-то, выразиться без софистических зигзагов и' пошел, как говорят, напропалую. Он пишет: «Да, прак­тика — критерий истины. Чудотворение через иконы и по заступ­ничеству святых есть факт, многократно и обильно подтвержден­ный во всей церковной истории».

После этих заверений нам остается только сказать: «Уважае­мый диакон Андрей, благодарим за откровенность! Вы себя полно­стью разоблачили!» Если есть чудотворение через иконы, значит, есть чудотворные иконы. Почитание и поклонение самим ико­нам — это культ икон, это грубейшее нарушение заповедей Божиих, это создание кумира. Здесь уже забыта православная форму­ла, оправдывающая наличие икон — «от образа к первообразу». Почитается сама икона, а не та личность, которая изображена на иконе. Вот почему знающий Слово Божье и любящий истину ни­когда не сможет опуститься до поклонения иконам. Эти сотворен­ные стопроцентные кумиры заслоняют Бога, чрез них не досту­чишься до Него. Кумир уже овладел сердцем, нужно вырвать его оттуда через искреннее покаяние. Православная догматика обя­зывает беспрекословно, не критикуя, исполнять решения Семи Вселенских соборов. Поклонение самим иконам — это нарушение постановления VII Вселенского собора, которое гласит: «Иконы должны содержаться как святое воспоминание; должно их почи­тать и ценить, однако не воздавать им поклонения, которое прили­чествует одному невидимому Богу».

Для оправдания этого полного отступления от Слова Божьего А. Кураев употребил вроде бы сильный, шокирующий поклонника истины Христовой, аргумент материалистической, безбожной философии: «Практика — критерий истины». Если читатель не разби­рается в учениях различных философских школ, то приведенная выше формула для него может быть убедительной. Но тот, кто раньше сам многие годы варился в котле с материалистически-атеистическим соусом, непременно насторожится и постарается раскрыть опасную суть этого выражения искренним, но не по­священным в философскую казуистику, душам. Здесь в Андрее Кураеве, прямо скажем, проснулся «сотрудник кафедры филосо­фии религии» или даже «студент кафедры научного атеизма».

Дело в том, что в каждой философской системе есть свои об­щепринятые выводы. Материалисты, считая, что первичной была материя, а из нее произошел разум, с энтузиазмом воспринимают ленинскую теорию познания: «От живого созерцания к абстракт­ному мышлению и от него к практике». Таким образом, основой познания и критерием истины в этой философской системе (диа­лектический материализм) признается практика. Диалектика (уче­ние о развитии, наука о наиболее общих законах развития приро­ды, общества, мышления; первоначальное значение термина — искусство вести спор, беседу) была позаимствована материализ­мом у Г. Гегеля. Его теория познания включает в себя:

1)чувство,

2)разум,

3)откровение.

Взяв первые две ступени: чувство (созерцание) и разум (абст­рактное мышление), материалисты, не признающие Бога и Его от­кровения, заменили гегелевскую третью ступень практикой, назвав ее «критерием истины». Но этот критерий ошибочен, так как, от­рицая Бога, материалисты предоставили возможность практически проверить истинность любой гипотезы (предположения) человеку, то есть дали ему право экспериментировать или применять метод моделирования. Но если вы спросите: ошибается ли человек, то позвольте вам в ответ процитировать В. И. Ленина: «Не ошибается тот, кто ничего не делает». Следовательно, практика в качестве кри­терия истины не выдерживает критики.

Зачем же, уважаемый диакон Андрей, вы решили Божье изме­рять фальшивым материалистическим каноном?! Притом вы даже сами и не проверяли всех иконных чудес, а положились на чей-то опыт. Вера в иконные чудеса, утверждающая культ поклонения иконам, не Божья, а просто человеческая вера. Зачем же вы в эти дебри хотите заманить имеющих ясную Божью библейскую веру, которая является основой спасения?

На этом можно было бы закончить анализ материала об иконопочитании из книги А. Кураева, но хочется его поблагодарить еще за одну откровенность. На сотой странице он приводит очень цен­ный вывод знаменитого византолога Андрея Грабаря: «С каждым десятилетием от II до VI века умножается число дошедших до нас памятников раннехристианского искусства, а в письменности сле­дов иконопоклонения практически нет. Иногда раздаются голоса иконоборческого содержания (у Климента, Строматы. 6; 16; 377), Евсевия (Послание Константине), Епифания (Панарий. 27; 6; 10) и на Эльвирском соборе). Но нет текстов, объясняющих и предпи­сывающих иконопочитание».

Бесподобное подтверждение того, что Церковь первых веков иконопоклонение не смущало!

Достойно уважения смелое обращение А. Кураева к православ­ным: «Мне представляется,— пишет он на сто второй странице,— что протестанты не подпадают под анафему VII Вселенского собо­ра. Да, они не почитают изображения и формально к ним можно отнести прещение собора: „Веруя во Единого Бога, в Троице воспе­ваемого, мы с любовию принимаем честные иконы. Поступающие иначе да будут анафема!"». Но дело в том, что для собора это не был обрядовый спор. Аргументация тех иконоборцев была «христологическая». Их теория предполагала, что человеческая природа Христа настолько растворилась в Божественной Его природе, что изображать Христа уже невозможно. «Чему вы кланяетесь? — вы­пытывали у иконопочитателей иконоборцы. — Божеству Христову? Но оно - неизобразимо, и, значит, ваши картинки не достигают цели. Или вы кланяетесь Его человечеству — но тогда вы покло­няетесь чему-то, что не есть Бог, и вы, во-первых, язычники, а, во-вторых, несториане, разделяющие Христа на две части». Удиви­тельная, восхитительная логичность и духовность мышления ико­ноборцев VIII века! А сколько их, как уже отмечалось, было заму­чено иконопочитателями при жестокой императрице Ирине! Можно частично согласиться и с риторическим выражением А. Кураева на сто шестой странице: «Первым же иконописцем был Сам Бог. Его Сын — „образ ипостаси Его" (Евр. 1, 3). Бог же со­здал человека как свой образ в мире (в греческом тексте — как икону)».

Ваша искренность, Андрей, очень импонирует. Уж если рито­рически требуется назвать Бога «иконописцем», то против этого можно бы и не возражать, но ведь этот «Иконописец» (с большой буквы) разрешил поклоняться только Сыну, потому что Он — «Бог, явившийся во плоти» (1 Тим. 3, 16), но не человеку, утратившему богоподобие, а иногда и дошедшему до поношения своего Творца.

Позвольте напомнить повествование одного из древнегрече­ских мифов о том, как изваянная скульптором прекрасная статуя ожила и, указав на своего творца, сказала: «Какое ничтожество!». Если бы этот миф был реальностью, то, нетрудно догадаться, что сделал бы творец со своим творением.

Бог в Библии назван Ревнителем. А. Кураев пишет: «И приро­да может быть посредником в религиозном становлении человека, когда своей красотой и величием исторгает из его сердца молитву к Создателю». Поистине так, только нам необходимо помнить, что и природе поклоняться Бог тоже запретил. Вот Его заповедь: «Дабы ты, взглянув на небо и увидев солнце, луну и звезды и все воин­ство небесное, не прельстился и не поклонился им и не служил им, так как Господь, Бог твой, уделил их всем народам под всем небом» {Втор. 4, 19).

Как прекрасно вопрос отношения к природе разрешен у Ав­густина Блаженного в «Исповеди»! Он пишет: «Я спросил луну: „Ты — Бог?" Она ответила: „Нет. Смотри выше". Я спросил солн­це: „Ты — Бог?" Оно ответило: „Нет. Смотри выше". Я спросил звезды: „Вы - Бог?" Они ответили: „Нет". И вдруг все вместе хо­ром воскликнули: „Он сотворил нас!"».

В какой-то мере можно согласиться еще с одним риторическим выражением А. Кураева, что «Библия тоже есть икона» (с. 105), но только на том основании, если иметь ввиду, что «Слово было Бог» (Иоан. 1, 1).

Раздел об иконопочитании А. Кураев заканчивает такими сло­вами: «Можно быть христианином и жить по Евангелию, не имея живописных изображений (православные, молясь в лагерных бараках, где не было икон Христа, не переставали быть право­славными). Но с главной заповедью Евангелия — заповедью люб­ви — трудно совместима практика обвинений других христиан в язычестве только за то, что они иным путем выражают свое бла­гоговение пред Тем же единым Господом» (с. 107).

Думаю, что это высказывание можно только утвердить слова­ми Апостола Павла: «Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры» (1 Тим. 1, 5). , Проповедник Евангелия только тогда ценен в очах Божьих, когда любит людей, любит грешников, приближаясь в своих дея­ниях хоть на йоту к Иисусу Христу. Эта любовь — не греховно-чувственный эрос, не филантропия, переходящая порой в одно­сторонний гуманизм, а та «любовь Духа» (Рим. 15, 30), Агапе, цель которой — спасение души грешника. Такую любовь может иметь только рожденный от Духа Святого (и от воды — Слова Божьего), рожденный свыше. Эта любовь — главная неотъемлемая часть пло­да Духа Святого (Гал. 5,22—23). Такая любовь неотделима от исти­ны, она побуждает, хоть и со слезами, но обличить согрешающего. Апостол Петр дает такое наставление: «Послушанием истине чрез Духа очистивши души ваши к нелицемерному братолюбию, посто­янно любите друг друга от чистого сердца» (1 Петр. 1, 22).

Поэтому, диакон Андрей, дело не в «обвинении кого-то в язы­честве», как вы пишете, а в «послушании истине». Я бы очень желал, чтобы вы поверили, что именно такой любовью истинные благовестники Евангелия любят православных христиан. Хочу признать­ся, что я тоже очень люблю свой народ, простой, искренний, доб­рый, но обманутый атеизмом и ветрами учений, чуждых Слову Божьему. Будучи почти девять лет лишенным свободы за пропо­ведь Евангелия, я молился, чтобы Бог подарил возможность сво­бодно проповедовать об Иисусе Христе нашему народу. Желание моего сердца — быть со своим народом. Я сознаю, что преклонять­ся перед западным протестантизмом опасно, но не менее опасно уклониться в славянофильство и тем более в панславизм, который , приводит к откровенному национализму, одетому в наряд патрио­тизма. Некоторые и поощряют православие лишь для того, чтобы возбудить патриотическое чувство в народе. Но истинный христианин далек от лицеприятия. Он любит всех людей, желая всем спасения в Иисусе Христе. Он — убежденный пацифист. Вы, Анд­рей, вместе с С. Кобзарем положительно отзываетесь о Владими­ре Сергеевиче Соловьеве. Приклоните же ухо к его совету. Его «Повесть об антихристе» заставляет глубоко задуматься об ис­тинном богопоклонении. Он повествует, что антихристом обольще­ны и католики, и протестанты, но что же происходит с православ­ными? Антихрист признает, что для православных «всего дороже в христианстве священное предание, старые символы, старые пес­ни и молитвы, иконы и чин богослужения», и потому он намерен учредить в Константинополе «всемирный музей христианской ар­хеологии, с целью собирания, изучения и хранения всяких памят­ников церковной древности».

«Вслед за этим большинство православных иерархов, священ­ников, монахов и мирян переходят на его сторону.

Верными останутся лишь те, кто заявили, что „для нас в хри­стианстве всего дороже Сам Христос". Церковь, по В. С. Соловь­еву,— это собор, собрание верующих из всех церковных групп; верующих во Христа, Им искупленных, любящих Его, исповеду­ющих Его ценой страданий, даже до смерти мученической» (Марцинковский В. Ф. Соловьев и Евангелие, с. 52—55).

По В. С. Соловьеву, есть три вида христианства: храмовое, бытовое и вселенское. Храм привлекателен. Находясь в нем, чело­век смиряется, осознавая величие Бога, но вне храма он живет той же мирской греховной жизнью. В бытовом христианстве заве­ты Христовы приняты к исполнению. Они вписаны в быт, ими люди стараются руководствоваться во всех поступках. Вселенское хри­стианство — это желание христиан приблизить пришествие Иису­са Христа, чтобы Царствие Божие было и на земле, как на небе. Но оно придет только после исполнения слов Христа: «И пропове­дано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свиде­тельство всем народам» (Матф. 24, 14).

Вернемся к книге С. Кобзаря. На тридцать первой странице он восторженно отзывается о Туринской плащанице. Со своей сторо­ны, мы можем только сказать, что споры о ней до сих пор не утих­ли. Может быть, на ней отображен распятый Христос, а может быть, и нет. Для нас же достаточно свидетельств евангелистов и, как уже было отмечено, строить догматику на «может быть» и «авось» мы не намерены. Как видите, глава об иконопочитании заняла много страниц, потому что в этом вопросе раскрывается одно из основных противоречий между православием и протестан­тизмом.

О молитвенном общении земной и небесной церквей

На тридцать пятой странице С. Кобзарь задает вопрос: «Мож­но ли молиться святым и Ангелам? — и поясняет: — Молитва — это благоговейная мысль всякого разумного существа, направленная к горнему миру, будь то к Богу, Ангелам или усопшим святым».

Никто не будет оспаривать, что в молитве мы поклоняемся Богу. Молитвенное поклонение — высшая степень священнодействия, поэтому Бог запрещает поклоняться кому-либо, кроме Него (Исх. 20, 4; Втор. 4: 15—18, 23). Иисус не запретил ни прокаженному, ни исцелившемуся слепому поклониться Ему, потому что Христос — воплощенный Бог (1 Тим. 3, 16).

А вот Апостол Петр не разрешил Корнилию «поклониться, падши к ногам» (Д. Ап. 10, 25—26), потому что знал о строгом запре­те Бога поклоняться кому-либо, кроме Него. Этот запрет знают и Ангелы: Ангел дважды запретил Иоанну поклониться ему (Откр. 19,10; 22, 8—9). Жаль, конечно, что православным в храме вообще не читают Откровение Иоанна, может тогда они перестали бы святотатствовать. Запрещает Бог поклоняться и луне, и солнцу, и звездам, и всякому воинству небесному (Втор. 4, 19). После всех этих запретов как только можно додуматься молиться умершим?! Это и бесполезно, и греховно. Правда, на тридцать пятой странице С. Кобзарь пытается провести грань между спиритизмом (вызы­ванием мертвых) и молитвой к святым.

«Спиритизм,— пишет он,— это когда человек с помощью бесов­ских сил вызывает душу умершего». Далее он делает такое зак­лючение: «Спиритизм есть бесообщение. Молитва святым — это, конечно же, не бесообщение». Ни логической аргументации, ни подкрепления выводов Словом Божьим мы не находим. Зачем только, Сергей, ты предлагаешь людям попытку пройти по лезвию бритвы? Библия однозначно утверждает: «Не должен находиться у тебя... вызывающий духов, волшебник и вопрошаю­щий мертвых» (Втор. 18, 10—11). Мы видим, что и вызывающий, и вопрошающий мертвых принадлежат к категории чародеев, а участь чародеев — озеро огненное (Откр. 21, 8). В огненном озере людям будет уже поздно разбираться, бесообщение было у них или не­что иное. Лучше при жизни внять библейским запретам и огра­дить себя от возможности быть там, где будут диавол, зверь и лжепророк.

Если нельзя молиться умершим, то, может быть, можно за них молиться? В 48-м псалме мы читаем: «Человек никак не искупит брата своего и не даст Богу выкупа за него» (ст. 8). В повествова­нии о богаче и Лазаре сказано, что между праведниками и греш­никами учреждена великая пропасть, через которую перехода уже нет (Лук. 16, 26). Апостол Павел пишет: «Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа по­жнет жизнь вечную» (Гал. 6, 7—8).

Каноническая Библия не дает права молиться за умерших. Панихиды, сорокоусты, поминовения годовые, на сороковой и де­вятый день, мытарства душ — хитрое искусство обольщения лю­дей, не знающих Священного Писания. Мало того, что за все это люди пл