Главная | Обратная связь

О таинстве исповеди

 

Гласная исповедь, которая была помощницей инквизиции в вы­искивании инакомыслящих, начала внедряться в Западной церкви с 1215 года (И. Барчук. Ереси, вошедшие в церковь, с. 49).

Основанием для исповеди православные берут слова Христа: «Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Иоан. 20, 23); «Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Матф. 18, 18). Нужно обратить внима­ние, что в приведенном месте из Евангелия от Матфея Христос поясняет, как поступать с согрешившим «против тебя» братом. Это поучение, как и вышеприведенный текст из 20-й главы Иоан­на, хорошо бы каждому применять лично к себе. Притом «связы­вать» и «разрешать» мы можем только по Слову Божьему, а не вопреки ему. У любого гражданского судьи есть Уголовный ко­декс. Преступить закон он не может, но имеет право применить его к подсудимому или более строго, или найти смягчающую статью. Нам надо всегда помнить, что «закон Господа совершен» (Пс. 18, 8). В этом законе сочетается милость и истина. Если мы будем поступать только по букве закона, вроде бы строго по ис­тине, но забудем о милости, то услышим предупреждение: «Ибо суд без милости не оказавшему милости; милость превозносится над судом» (Иак. 2, 13). О, если бы мы старались крепче «свя­зать» свою плоть, свое «я», а не других; если бы мы стремились «поступать по духу», тогда бы «не исполняли вожделений плоти» (Гал. 5, 16). Правом «связывать» и «разрешать» должна пользо­ваться церковь, а не отдельные люди (Матф. 16. 19). На примере возникновения папства мы видим, до чего доводит превозношение личности.

С. Кобзарь пишет: «Христос дал власть Апостолам прощать грехи... Апостолы передали эту власть своим преемникам.» (с. 142— 143). Такой власти Христос никому не давал. Предлагаем еще раз по Симфонии найти слово «власть» и убедиться в этом. Во време­на Христа всем, знающим закон, было известно, что грехи может прощать только Бог. Напомним историю об исцеление расслаб­ленного: «И пришли к Нему с расслабленным, которого несли чет­веро; и. не имея возможности приблизиться к Нему за многолюд­ством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопавши ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный: Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: „Чадо! прощаются тебе грехи твои". Тут сидели некоторые из книжников и помышляли в серд­цах своих: „Что Он так богохульствует? Кто может прощать гре­хи, кроме одного Бога?"» (Марк. 2, 3—7). Об этом же повествует Матфей (9, 2—3) и Лука (5,18—24), так что не остается сомнения, что власть прощать грехи архиереи присвоили себе сами, как те пророки, о которых Бог сказал: «Я не посылал пророков сих, а они сами побежали» (Иер. 23, 21).

Итак, чтобы перейти к рассуждению об исповеди, нужно твер­до усвоить, что только Бог (А Иисус — Бог, явившийся во плоти [1 Тим. 3, 16].) может прощать грехи. Ниже мы познакомим чи­тателей с фундаментальным трудом братства МСЦ ЕХБ «Об освящении», где, согласно со Словом Божьим, даны правильные советы по исследуемому нами вопросу, а сейчас позвольте сде­лать пространные выписки из книги православного историка, игу­мена Иоанна Экономцева, «Православие. Византия. Россия». Эти выписки мы приводим для того, чтобы читатель мог уви­деть, как «святая Русь» вообразила себя защитницей всего право­славия и как оно на Руси, подпав под полнейшую зависимость от мирской власти, было сжато такими циркулярами, при которых исповедь перед священником стала опасной и невозможной.

«Пульс духовного волнения души русской возвышается до библейских высот. Святая Русь оправдала свою претензию на деле. Она взяла на себя героическую ответственность защитницы пра­вославия во всем мире, она стала в своих глазах мировой нацией, ибо Московская держава стала вдруг последней носительницей, бронею и сосудом Царства Христова в истории — Римом Треть­им, а Четвертому не бывати... Вьиие этих высот и шире этих ши­рот русское национально-религиозное чувство и религиозно-на­циональное сознание никогда не поднималось. Последующая его история была только практическим раскрытием и приложением все того же цикла идей. Русское самосознание от самых пелен своих как-то сразу вознеслось на свою предельную высоту... На грани XV и XVI веков величие и слава Святой Руси сразу и ослепительно открылись русской душе и затем незабываемо за­легли в ней навсегда» (с. 153).

После таких панправославных заверений хочется привести два места из Священного Писания: «Погибели предшествует гордость» (Притч. 16, 18); «Перед падением возносится сердце iчеловека» (Притч. 18, 12). Народная мудрость также говорит: «Чем голово­кружительней взлет мечты, тем. трагичнее ее падение».

На Руси наступило время правления Петра I. В 1593 году во­сточные патриархи утвердили патриаршество в России (до сих пор Россия была только митрополией), а через сто семь лет, после смерти патриарха Адриана, патриаршество было упразднено. Мы не пытаемся ни превозносить, ни осуждать Петра I, а предостав­ляем возможность слово о нем сказать историку И. Экономцеву.

Он пишет:

«Вопрос о патриаршестве был больным вопросом для Пет­ра и его сподвижников. Еще недавно патриарх именовался великим государем, и в Вербное воскресенье он восседал на коне, которого вел под узду сам царь. На памяти современников Петра патриарх судился с царем перед восточными святите­лями, как равный с равным. Более того, имелось официальное постановление собора 1666—/667 годов о том, что царь само­стоятелен и независим в делах гражданских, а патриарх са­мостоятелен и независим в делах церковных, и что ни один из них не должен вмешиваться в область ведения другого. Все это никак не укладывалось в имперскую доктрину.

После смерти патриарха Адриана Петр счел уместным «до времени обождать» с решением вопроса о его преемнике. Начав-шаяся'война со Швецией дала повод затянуть решение. Между тем, 16 декабря 1700 года (через два месяца после кончины пат­риарха) местоблюстителем патриаршего престола был назначен молодой митрополит Рязанский и Муромский Стефан Яворский, которого, по крайней мере в тот момент, Петр рассматривал как своего единомышленника. Сразу же (в январе 1701 года) был вос­становлен Монастырский приказ, во главе которого был постав­лен бывший астраханский воевода Мусин-Пушкин, которому было велено „сидеть на патриаршем дворе в палатах и писать мона­стырским приказом". К компетенции этого ведомства было от­несено управление патриаршими, архиерейскими, монастырски­ми и церковными вотчинами, установление церковных штатов, назначение настоятелей, осуществление строительных работ, по­средничество между церковью и государством.

Освобожденый от хозяйственных забот, Стефан Яворский не имел почти никакой власти и в чисто духовных делах. Кадровые вопросы решались помимо него по представлению Мусина-Пуш­кина, Меншикова и других лиц. Мусин-Пушкин распоряжался патриаршей типографией, ведал переводами, изданием книг и даже исправлением Священного Писания. Полномочия местоблюсти­теля были ограничены к тому же постоянным собранием еписко­пов, попеременно вызывавшихся в Москву» (с. 156).

Можно бы обойтись без комментариев, но все же необходимо еще раз обратить внимание, что все духовные дела решались ли­цами, не имевшими ни духовного сана, ни духовного образования (воевода Мусин-Пушкин, военный лидер Меньшиков). О какой же преемственности священства и тайне исповеди могла идти речь?!! Что же было дальше?

«После упразднения патриаршества Петр 1 писал в своей резолюции: „А для лучшего впредь управления мнится быть удоб­но Духовной коллегии, дабы удобнее такие великие дела исправ­лять было возможно"» (с. 157).

«Манифестом президент Духовной Коллегии был наделен рав­ными правами с другими ее членами и тем самым была парали­зована его возможность оказывать какое-либо особое влияние на решение церковных вопросов. Императорский манифест обязы­вал членов высшего церковного органа перед вступлением в долж­ность приносить присягу «крайнему Судии Духовной сей Колле­гии, Самому всероссийскому Монарху. /Вот к кому в конечном счете доходила всякая исповедь!/ На первом заседании Духовной Коллегии, состоявшемся 15 февраля 1721 года, сразу же встал вопрос, по какой форме поминать в храмах во время службы Правительствующее Духовное Собрание... С известной робостью они предложили именовать его Святейшим... Петр 1 милостиво согласился, заменив „собрание" словом „синод''. Таким образом, с первого заседания Духовная коллегия стала Святейшим Сино­дом... Святейший Синод с самого начала был поставлен под над­зор доверенного лица монарха, „ока государя", обер-прокурора, которому было поручено „накрепко смотреть" за деятельностью высшего церковного органа. Инструкция вменяла ему в обязан­ности постоянно присутствовать на заседаниях Синода и внима­тельно наблюдать, чтобы его члены строго руководствовались в своей деятельности высочайшими указами и регламентами. В под­чиненное положение к обер-прокурору ставились исполнитель­ные органы Синода и, в частности Канцелярия. Все это давало ему возможность активно вмешиваться в синодальную деятель­ность. Любопытно, что, с другой стороны, в отсутствие царя Си­нод имел право в случае совершения обер-прокурором преступ­ления арестовать „око государя" и начать против него судебное расследование. Видимо, тут действовал принцип „разделяй и властвуй"» (с. 158).

Абсолютная бездуховность, граничащая с «мерзостью запусте­ния»! И все это называлось — Святая Русь?!!

Продолжим дальнейшее знакомство с исследованием церков­ного историка.

«Какое же значение имела церковная реформа Петра с пози­ции Русской православной Церкви и с точки зрения националь­но-религиозных интересов России? Рассмотрение этого вопроса хотелось бы начать с оценок митрополита Московского Филаре­та Дроздова. Его отношение к петровской реформе однозначно негативно.

„Конечно, не для возвышения духовенства,— пишет он,— по­желал /Петр I/ отменить патриаршее достоинство и, в пародию над духовенством и над церковными обрядами, учредил так на­зываемый всешутейный собор!" В другом случае он замечает: „Хо­рошо было бы не уничтожать патриарха и не колебать иерархию, но восстановлять патриарха было бы не очень удобно: едва ли был бы он полезнее Синода. Если светская власть начала тяго­теть над духовною: почему один патриарх твердо вынес бы сию тягость нежели Синод? И при вселенском патриархе нужным оказался Синод; и в России есть Синод. Очень ли велика раз­ность в том, что в России первенствующий член Синода не назы­вается патриархом?"

Митрополит Филарет полагал, что Святейший Синод учреж­ден с благословения восточных патриархов и имеет „характер со­бора"» (с. 159).

Но так ли это было? Действительно, возникает вопрос: ку­да смотрели восточные патриархи? Почему они это допустили? А вот почему! Позвольте продолжить выписки из книги Иоанна Экономцева.

«Точка зрения о том, что Святейший Синод имел характер собора, представляется весьма уязвимой. Более убедительна за­писка, изложенная С. Ю. Витте „О современном положении в Православной церкви" /следует обратить внимание, что эта за­пись была сделана уже в 1904 году/, где, в частности, говорится „Учрежденный Преобразователем России Синод носит толь­ко внешние, отнюдь не канонические черты соборности. В нем соборное начало подменено коллегиальностью. Сущность со­борного начала не в том, что во главе правления стоит не одно, а несколько лиц, а в том, что каждый из этих лиц яв­ляется представителем целой общины. Коллегиальность же есть система внутренней бюрократической организации".

Вряд ли можно говорить, что Святейший Синод был учреж­ден с согласия восточных патриархов. Согласия патриархов (не всех, а только Константинопольского и Антиохийского) были по­лучены post factum через два с половиной года, причем в ответ на послание царя, в котором церковная реформа представлялась в искаженном виде. В грамоте Петра говорилось, что Синод уч­режден после долгого и тщательного обсуждения с духовным и мирским чином, что составлен он „из достойных Духовных особ, как Архиереев, так и Киновиархов, число довольное". О присяге было сказано, что она имеет цель обеспечить соблюдение Сино­дом православных догматов, и ничего не сообщалось об испове­дании монарха как „крайняго Судии Духовныя Сея Коллегии". Дезинформация, а также прямая зависимость патриарха от по­литического покровительства и финансовой помощи царя (Кон­стантинопольскому патриарху была обещана годовая милосты­ня 3000 рублей) не могла не сказаться на решении восточных первосвятителей, учредивших заодно радикальную церковную ре­форму по представлению мирянина, хотя и главы государства, не спрашивая соборного мнения Русской Православной Церкви.

Реформа Петра оказалась чревата серьезными негативными последствиями для Церкви. Нарушение принципа соборности не могло не привести к определенной стагнации церковной жизни. Разверзлась брешь между центральной церковной властью, на­значаемой и действующей по указу государя, и поставленными в полную зависимость от нее епархиальными архиереями. Возник раскол между обществом и духовенством... по существу произо­шло закрепощение духовенства. Затруднение притока свежих сил неминуемо вело к его интеллектуальному и духовному оскуде­нию и к ослаблению, таким образом, нравственного влияния на общество» (с. 160). Закрепощенное духовенство обязано было выполнять и такие (о, ужас!) постановления:

«Дополнения к Регламенту „О правилах причта церковного и монашеского", которым ему вменялось в обязанность доносить тайной Канцелярии и Преображенскому приказу об открытых на исповеди злоумышлениях. В связи с этим Н. И. Кедров замечает: „Когда Петр повелел указом, чтобы духовный отец открывал уго­ловному следователю грехи, сказанные на исповеди, духовенство должно было почувствовать, что отсель государственная власть становится между ним и народом, что она берет на себя исклю­чительное руководство народною мыслию и старается разобщить ту связь духовных отношений, то взаимное доверие, какое было между паствой и пастырем" » (с. 161).

«С учреждением Св. Синода, прежде всего рухнула факти­ческая связь с Церковью вселенскою, осталась только догмати­ческая и таинственная...» (с. 162).

«Молох тоталитаризма требует жертв. Создаются специ­альные органы, занимающиеся расследованием государственных преступлений, в частности Преображенский приказ» (с. 163).

Если бы эти выписки были сделаны из протестантской лите­ратуры, то и С. Кобзарь и его единомышленники в один голос закричали бы, что это клевета на православную Святую Русь, но мы привели свидетельства и выводы православных церковных деятелей. Надо бы к ним прислушаться и С. Кобзарю, и непред­взятому читателю и сделать соответствующий вывод: исповедь в православии если и была когда-то таинством, то давно переста­ла им быть.

Заверение С. Кобзаря: «У протестантов нет таинства испове­ди» (с. 142) нуждается в пояснении. За всех протестантов пору­читься нельзя, так как в протестантизме много ответвлений. Мы обещали ознакомить читателя с позицией братства МСЦ ЕХБ по данному вопросу, изложенной в известном труде «Об освящении», впервые изданном в 1964 году. Хотя сочетания слов «таинство исповеди» мы здесь не встретим, но зато найдем обращение Сове­та Церквей ко всем общинам и к каждому члену церкви отдельно с призывом «к очищению и освящению».

Цитаты приводятся по изданию Союза Церквей ЕХБ «Об ос­вящении», 1999 год.

«Христос возлюбил Церковь Свою и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, и Он хочет видеть Свою Невесту святой и непорочной, не имеющей какого-либо греховного пятна (Еф. 5,25—27).

Церковь Христа имеет прямое повеление Господа об освя­щении и предупреждение о том, что спасение тех, кто не идет путем освящения, находится в опасности, ибо без святости „ни­кто не увидит Господа" (Евр. 12,14)» (с. 6).

«В Новом Завете Господь упразднил всякое человеческое по­средничество и жертвенных животных как средство для очище­ния, а всех верующих сделал священниками Себе (I Петр. 2, 9). Поэтому нам, священникам Нового Завета, необходимо вникнуть как в прообразы, так и в последовательность ветхозаветного освя­щения, которое совершалось при посвящении священников. Оно начиналось с отделения (Исх. 28, 1), затем следовало очищение (Исх. 29:4,10—14) и затем — помазание священным елеем» (Исх. 40,13—15)» (с. 9).

«Для нашего освящения Богом дарованы: Слово Божье (Иоан. 17, 17), Господь Иисус Христос (Иоан. 17, 19; 1 Кор. I, 30) и Дух Святой (1 Петр. 1,2)» (с. 13),

«Для того чтобы отдаться во власть Божью, необходимо преж­де всего отказаться от своей власти над собой и в самых тяжелых обстоятельствах жизни, повинуясь Отцу Небесному, в покорно­сти произнести: „Не моя воля, но Твоя да будет" (Лук. 22,42).

Для этого необходимо представить себя в „жертву жи­вую, святу..." (Рим. 12, 1). Жертва Богу — дух сокрушен­ный, сердце сокрушенное (Пс. 50, 19)» (с. 19).

«...Очищение занимает в освящении центральное место...» (с. 25).

«В Ветхом Завете очищение должно было совершаться вся­кий раз, когда член Израильского общества совершал грех или прикасался к чему-либо нечистому (Лев. 5, 1—6; 11, 44; Числ. 19,11—12; 2Пар. 29, 15)» (с. 26).

«Мы намного счастливее израильтян. Но если мы, христиане, живя под благодатью, не будем очищаться от греха, а тем более, если будем сознательно грешить и уклоняться от истины, то в вечности нас ожидает нечто большее, чем смерть...» (Евр. 10, 28—29)» (с. 28).

«„...Мы имеем Ходатая пред Отцом, Иисуса Христа, Правед­ника: Он есть умилостивление за грехи наши (1 Иоан. 2, 1—2).

„Кровь Иисуса Христа... очищает нас от всякого греха (1 Иоан. 1, 7).

Господь очищает нас только при нашем непосредственном участии, которое заключается в нашем покаянии (Д. An. 17, 30; Откр. 2, 5; 1 Иоан. 1,9).

Не яадо вторично каяться и исповедоваться в тех грехах, которые совершены были до уверования, или в совершенных после уверования, но за которые вы раскаялись. Нужно не до­пускать сомнений и благодарить Господа за их прощение... Грех очищается не временем, а Кровью Иисуса Христа при нашем покаянии» (с. 31).

«Покаяние — это решительное отвращение от греха и сер­дечное возращение к Богу. Бог требует покаяния от всех, кто совершил грех, кто удалился от Бога. Покаяние должно сопро­вождаться:

1. Сознанием своей вины и оставлением греха (Пс. 50, 5; Иер. 2, 19).

2.Исповеданием своего греха (Пс. 31, 5).

3.Молитвой к Богу о прощении за совершенный грех, а так­
же просьбой о прощении перед теми, против кого согрешили
(Пс. 50,3; 4,11—13)» (с. 33).

«Исповедание — открытие своего греха (Притч. 28, 13; Пс. 31, 3—5; Иак. 5, 16). Покаяние без исповедания недействительно (1 Иоан. I, 9). Поэтому исповедание необходимо. Но в отношении того, перед кем должно совершаться исповедание, мы должны строго держаться евангельского порядка.

Каяться мы должны перед теми, против кого согрешили (Лук. 17,4), перед теми, кто знает о нашем грехе, то есть на кого мы могли подействовать соблазном (Лук. 17, 1—2), и перед Богом. Снять грех и простить может только Бог во Христе Иисусе (Лук. 5,24), ибо без пролития крови не бывает прощения (Евр. 9, 22). Если же о грехе никто не знает, кроме того, перед кем согреши­ли, то каяться перед ним, а затем перед Богом (1 Кор. 8, 8—13).

Если согрешили против церкви, необходимо вначале каять­ся перед церковью, а затем перед Богом.

В том случае, когда грех совершен не против тебя непо­средственно, но ты оказался свидетелем его, тогда, если ты в состоянии,— обличи сам, если же нет,— скажи служителям или тем духовным детям Божьим, кто в состоянии обличить и испра­вить (Гал. 6, I—2). Если согрешающий покается как должно, то следует держать это в тайне и не разглашать. Если обличающий нарушает этот порядок, указанный Христом, и разглашает, то и его нужно обличить как согрешающего против Слова Божьего, ибо он переносчик. „Не ходи переносчиком в народе твоем..."» (Лев. 19,16) (с. 34—35).

У нас нет больше возможности останавливаться на этом бла­гословенном труде. Ищущему истину хочется посоветовать взять его у верующих МСЦ ЕХБ и с молитвой изучить.

Исследование материала «Об освящении» и всю эту главу хо­чется закончить призывом из этого благословенного труда:

«Дорогой друг! Если Господь обличит твою совесть и обна­ружит грех в твоем сердце или какое-либо уклонение от истины, то осознай это и покайся перед Богом. Если ты виновен также и перед людьми, тебе необходимо исповедаться и перед ними. Про­си у Господа, чтобы Он удалил ложный стыд и страх, знай, что лукавый всегда стремится к тому, чтобы воспрепятствовать нашему очищению. Бог же хочет, чтобы мы, „избавившись от грехов, жили для правды" (1 Петр. 2, 24)» (с. 51).

О причастии

Согласно данных И. Барчука, «в 394 году первый раз возникла идея, чтобы начать ежедневные службы Божьи с принесением в жертву Христа под видом хлеба и вина... Такая литургия, которую в католической церкви называют мессой, то есть службой Божьей с совершением Евхаристии, оформилась и начала совершаться так, как теперь совершается, только в 1100 году» (с. 16—17).

С. Кобзарь торжественно заявляет: «Можно с уверенностью сказать, что Причастие или Евхаристия являются сердцем Право­славия» (с. 146).

«Православные и католики утверждают, что при Евхаристии (хлебопреломлении) совершается пресуществление, то есть хлеб становится телом, а вино — кровью Иисуса Христа. С католиками православные не согласны лишь во времени пресуществления: католическое богословие полагает, что с произнесением священ­ником слов: „Примите, ядите, сие есть тело Мое..." происходит таинство и 'совершается пресуществление хлеба и вина в плоть и кровь Христову; православное богословие переносит время пре­существления на вершинную молитву литургии (эпиклесис): «Гос­поди, ниспошли Духа Твоего Святаго на ны и на предлежащие Дары сия» (А. Кураев, с. 161—162).

Еще А. Кураев поясняет: «В Античной Греции литургией назы­валось устроение общественных угощений; то что необходимо обществу, и то, что делалось исполнителем бескорыстно, не давая ему средств к жизни. Литургом, соответственно, назывался обще­ственный деятель, который свое время, силы, а зачастую и сред­ства тратил на пользу народа» (с. 167).

Попутно напомним, что расхождение у католиков и православ­ных по вопросу Евхаристии было еще в приготовлении хлеба (позднее — просвир). У католиков хлеб должен быть пресным, у православных — кислым. Православные причащаются и хлебом, и вином, а у католиков мирянам разрешается причащаться только хлебом, хлеб и вино могут принимать исключительно священники.

Думается, что полезно будет узнать мнение реформаторов по этому вопросу.

«Мартин Лютер категорически отвергал учение о пресуществле­нии, считая, что оно связано с Аристотелевской, то есть языческой метафизикой. А в том, как использовалось учение о пресуществ­лении, он усматривал связь с теорией, согласно которой участие в евхаристической службе представляет собой достойную награды жертву, что противоречило учению об оправдании верой» (Хусто Л. Гонсалес. История христианства, т. II, с. 37). «Ульрих Цвингли полагал, что материальные хлеб и вино и связанные с ними физические действия могут быть лишь симво­лами духовной реальности» (Хусто Л. Гонсалес. История христи­анства, т. II, с. 52).

Мы специально познакомили читателя с различными мнения­ми богословов о причастии, чтобы основательно поразмыслить над этим вопросом. Догмат о пресуществлении хлеба и вина в тело и кровь Христову православные пытаются обосновать 6-й главой Евангелия от Иоанна, где Христос говорит: «...Хлеб Божий есть Тот, Который сходит с небес и дает жизнь миру... Я есмь хлеб жизни... Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; хлеб же, схо­дящий с небес, таков, что ядущий его не умрет,.. Хлеб же, кото­рый Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира... Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Иоан. 6: 33, 35, 49-51, 53).

Надо обратить внимание, что эти слова сказаны Христом не на тайной вечере, а в начале служения, когда Он открывал ученикам сущность Своего служения. Чтобы ученики поня­ли Его правильно, Христос пояснил: «Дух животворит, плоть не пользует ни мало; слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь» (Иоан. 6, 63).

Как духовно надо понимать слова Христа, сказанные в беседе с самарянкой: «Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» (Иоан. 4,14), точ­но так же, иносказательно, надо понимать слова о принятии плоти и крови Христа.

Есть плоть Христа и пить кровь Его — это принимать Его как Сына человеческого и Сына Божьего, исполняя все Его учение. Надо обратить внимание, что на тайной вечере с Христом были только Апостолы, и слово «все» относится исключительно к ним. Значит, принимать участие в этой святой трапезе могут только возрожденные дети Божьи, а не весь народ. История свидетель­ствует, что в первохристианских церквах перед воспоминанием страданий Христовых должны были покинуть собрание даже приближенные (оглашенные) под возглас диакона: «Оглашен­ные, изыдьте!»

На тайной вечере Христос говорил о хлебе: «Сие есть Тело Мое», а о вине: «Сие есть Кровь Моя» (Матф. 26, 26—28). Но понятно, что здесь не могло быть никакого пресуществления, так как Христос еще не был распят. Он же был вместе с учениками и принимал участие в этой трапезе. Не мог же Он вкушать Сам Себя, и ученики не ели Его тело и не пили Его кровь, так как Он был еще с ними. Как только можно до такого додуматься?! Если бы вино становилось кровью, то как мог Христос заставить уче­ников пить кровь в нарушение Ветхого Завета и постановления будущего апостольского собора (Д. Ап. 15: 20, 29)? У каждого человека есть зрение, обоняние и вкус, и каждый может убедить­ся, что никакого пресуществления хлеба и вина после молитвы священника не происходит.

Учение о пресуществлении — великий соблазн для привержен­цев других религий. С. Кобзарь призывает вкушать это «таинство», как дети, как принял бы ребенок (с. 154). Да, слова Христа нужно воспринимать, как дитя, но когда предлагают принять абсурдные человеческие выдумки, то лучше вспомнить слова Апостола Пав­ла: «Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни» (1 Кор. 14, 20).

Может быть, кто-то из православных скажет: «Но ведь греха-то нет съесть просвирку и выпить ложку вина». Грех есть, потому что литургию с пресуществлением и придумали как чудодействен­ное спасающее средство, которое не соответствует евангельскому учению о спасении по вере (Рим. 1, 17), благодатью (Еф. 2, 8).

А. Кураев, начитавшись Максима Исповедника, ратует еще за одно пресуществление. «На евхаристической трапезе,— пишет он,— человек сам должен стать тем, что он ест. Вкушая Тело Христово, человек свое тело должен преобразить в Тело Христа» (с. 164).

С. Кобзарь идет еще дальше. Цитируя «кого-то из отцов цер­кви», он пишет: «Для того Бог стал человеком, чтобы человек мог стать Богом» (с. 154). Прямо страшно становится: уж так похоже это изречение на слова искусителя в Едемском саду: «Будете, как боги...»

Мало того, С. Кобзарь пытается оправдать это опасное выра­жение словами Апостола Петра: «...дарованы нам великие и драго­ценные обетования, дабы вы чрез них соделались причастниками Божеского естества, удалившись от господствующего в мире рас­тления похотью» (2 Петр. 1, 4). Разные это понятия: «чтобы чело­век мог стать Богом» и «соделались причастниками божеского естества». Отличаются они друг от друга, как отличаются преда­ния отцов церкви от Священного Писания.

Приведем еще выписки из книги А. Кураева и поразмыслим над ними.

«Литургия — это событие, которое и делает меня христиани­ном, которое присоединяет меня к Церкви... В грехах мы отпали от Церкви. Причащение дарует нам „отпущение грехов". Через вкушение евхаристического хлеба люди становятся Церковью... Мы входим в храм как уличная толпа, чтобы получить из чаши новую жизнь» (с. 163, 165).

Совсем забыл диакон А. Кураев, увлекшись защитой право­славия, что главным условием входа в Царствие Божье Христос называет рождение свыше, от воды (Слова Божьего) и от Духа Святого. Своим риторическим заявлением он, сам того не замечая, перечеркивает свои же доводы, что крещенный младенец при та­инстве миропомазания имеет и «рождение от воды и Духа» и «при­надлежит Богу». Как же такие младенцы, выросши, вдруг стано­вятся «уличной толпой, входящей в храм»? Но, пожалуй, А. Кураев здесь на сто процентов прав: детское крещение и миро­помазание без сознательного искреннего покаяния и крещения по вере не может сделать церкви из толпы. Последуем дальше за ходом мысли А. Кураева: «толпа входит в церковь». Он уверяет, что после Евхаристии «толпа стала церковью». Предположим. Но ведь в следующий раз эта, так называемая, «церковь» опять в храм будет входить мирской «толпой» и опять воспримет лож­ное убеждение, что через Евхаристию без рождения свыше можно стать членом Церкви Христовой. Какой обман! Сколько душ по­гибло и еще погибнет через этот обман!

Не детское крещение, миропомазание и Евхаристия вводят нас в Церковь, а Дух Святой после нашего искреннего покаяния и крещения по вере. «Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело... и все напоены одним Духом» (1 Кор. 12, 13).

П. И. Рогозин по этому поводу пишет: «Учение о пресуществ­лении, связанное с идеей приношения бескровной жертвы за грехи тех, кто участвует в причащении, полностью отрицает единократное искупление грехов единократной жертвой Иисуса Хрис­та (Евр. 10, 10)».

Литургия, подразумевая ежедневное приношение Христа в жертву под видом хлеба и вина, в корне противоречит Священ­ному Писанию: «Христос вошел не в рукотворенное святилище... не для того, чтобы многократно приносить Себя... иначе надлежа­ло бы Ему многократно страдать от начала мира. Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею» (Евр. 9, 24-26).

Людям, не рожденным свыше, опасно участвовать в Трапезе Господней.¹ Апостол Павел предупреждает: «Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны, и немало умирает» (1 Кор. 11, .29-30).

Какой же смысл имеет Причастие? Весьма великий. Мы впол­не можем согласиться с «Дидахе» (Учение двенадцати Апостолов): Как этот преломляемый хлеб, быв рассеян по холмам и будучи собран, сделался единым, так да соберется Церковь Твоя от кон­цов земли в Царствие Твое». Христос о тайной вечере оставил та­кое повеление: «Сие творите, когда только будете пить, в Мое вос­поминание» (1 Кор. 11, 25). Апостол Павел поясняет: «Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет» (1 Кор. 11, 26).

В заключение этого раздела хочется прокомментировать сар­кастический, выдуманный А. Кураевым, пример. Он пишет: «Про­тестанты похожи на человека, который видит в пустыне умира­ющего от жажды путника и, радушно подойдя к нему, начинает рассказывать умирающему о пользе воды. Три часа он говорит о том, какие замечательные свойства у воды, о том, что без воды не может быть жизни, о том, что надо бороться за чистоту источни­ков и водоемов... А затем уходит, так и не дав жаждущему ни капли воды. „Разве ты еще хочешь пить? Разве недостаточно тебе «хороших вестей о воде»? Хочешь саму воду? Но у нас ее как раз и нет. Мы пьем «символ воды», мы даем людям «воспоминание о воде». Это только невежественные православные и католики счи­тают, что жидкость в их литургических сосудах действительно есть Вода Жизни, Кровь Христа. А мы считаем, что вода — это слова Христа. Эти слова мы тебе и пересказали. Почему же ты еще хо­чешь пить?!"» (с. 172).

Да, вода — это действительно слова Христа, это Евангелие, благая весть о спасении, которое уже совершено Христом на Гол­гофе двадцать столетий назад. Слово «Евангелие» начинается с удивительного сочетания букв — «Ева»! Оно совпадает с именем нашей праматери, которое означает — жизнь. Умирающему от жаж­ды надо открыть этот источник жизни, источник живой воды, «те­кущей в жизнь вечную» (Иоан. 4, 14). Умирающему нужен Сам Христос, а не Его заменители. Да разве можно Его чем-то или кем-то подменить? Никогда!!!

Христос — единственный Спаситель, и Он сразу будет рядом в любой точке земного шара с тем, кто исполнит пророчество Иоиля: «Всякий, кто призовет имя Господне, спасется» (Иоиль 2, 32). Иисус приглашает: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей» (Иоан. 7, 37), но люди порой настолько избиты грехом, что сами не в силах идти к Нему. Им нужен «милосердный самарянин». Пророк Исайя призы­вает: «Несите воды навстречу жаждущим» (Ис. 21, 14), а этих жаждущих нужно не только «случайно встречать в пустыне», но искать. Именно искать, а не ожидать в монастырях и храмах.

Я пытаюсь мысленно представить, как встретил бы в пустыне умирающего от жажды человека не протестант, а, например, диа­кон Андрей. Он убежден, что спасительной водой для несчастного будет пресуществленный хлеб и вино. Если даже у диакона будет с собой хлеб и вино, то по его молитве они не могут пресуще­ствиться. Ему нужно будет искать действующий православный храм, где священник совершил бы молитву о пресуществлении. В пустыне конечно храмов нет. Диакону Андрею необходимо бу­дет на долгое время оставить умирающего и срочно отправиться на поиск храма.

Предположим, через некоторое время храм найден, но ведь, по православной догматике, пресуществление хлеба и вина в плоть и кровь Христа совершается только при литургии, а время литургии еще не настало. А. Кураев торопит священника, а он не имеет права изменять установленный порядок и смиренно отвечает: «Не торо­пи, сын мой, я же должен дойти до кульминации, до эпиклесиса и воззвать: „Господи, ниспошли Духа Твоего Святаго на ны и на «предлежащие Дары сия". Горя желанием спасти умирающего в пустыне, А. Кураев наконец дождался пресуществления и опять
немедленно отправляется в длительное путешествие. Здесь могут быть два исхода.

Первый: найдено то место, где был умирающий но его там уже нет. Душа несчастного ушла в вечность, оставив истлевшее брен­ное тело.

Второй: умиравший найден в добром здравии, и он, видя ус­талость А. Кураева, сам предлагает ему напиться живой воды. «Где ты ее взял?» — удивленно задает диакон вопрос. «О, чудо! — восклицает умиравший от жажды— Проходил протестант и ука­зал мне на родник живой воды. Оказывается, он был совсем ря­дом. Напившись, я теперь сам желаю многим указать на этот источник».

Аллегорическое продолжение вымышленного рассказа А. Ку­раева конечно имеет глубокий духовный смысл.