Наследница по прямой
Я – наследница – по прямой! – Тихих улиц, любимых мной, Дома старого и крыльца, И тяжёлых шагов отца. Поминальных суровых слёз, Прожигавших меня насквозь, И военных его наград, Всех побед его и утрат.
Я – наследница. По прямой! Пыльной скатерти с бахромой, Треугольников фронтовых И солдатской седой вдовы, Одиноких её ночей, Обрекающих быть ничьей, Инвалидов на костылях, Доживающих в госпиталях…
Я – наследница по прямой Тишины и мечты земной! Я хочу, чтоб тревоги смерч Не носил бы на крыльях смерть, Чтоб не падал солдат в ковыль, Чтоб от горя никто не выл, Чтоб ликующим майским днём Не всплеснула Земля огнём.
Новый день говорит со мной: – Ты – наследница по прямой!
Военное детство Девчонки танцевали на траве. Движенья тел их незамысловаты. О, как они по-детски угловаты! Щетинок строй – на бритой голове.
А рядом с ними на грузовиках Упитаны и веселы, и чисты Обедали, хотя и впопыхах, Европы покорители – фашисты.
Девчонки танцевали, а одна, Остановившись, вскинув руки в небо, Произнесла негромко: «Дядя, хлеба». В ответ – непонимания стена.
Вторая подхватила: «Брода, дядя!» В глазах слеза мелькнула невзначай. Из-под консервов банки бросив наземь, Солдат захохотал: «На, па-лю-чай!»
Машины загудели, заурчали, Врагов навстречу смерти унесли. А девочки испуганно молчали И подбирали банки те с земли.
Потом, их смыв колодезной водицей, Для всех в детдоме няня сварит суп. Такое детство впишет жизнь страницей В сиротский день, что так на радость скуп.
Я деда не знала
Сегодня мне снова приснилась война И дед мой в землистого цвета шинели. Глаза его с грустью на город глядели, А где-то вдали полыхала страна.
Я знала, что он не вернётся домой. Не будет оттуда возврата – и точка! Не выпьет из чаши победной глоточка! Не будет возиться с родившейся мной!
Я крикнула: «Деда! Не смей! Из огня Не выйти живым! Лучше жизни отведай!». Но он мне ответил: «Иду за Победой, А ты проживи эту жизнь за меня».
Лёнька
Взрослым, с прядью седых волос Лёнька в один день стал. «Лёнька-бродяжка, бездомный пёс», – Так он себя назвал.
Воздух июля от взрывов дрожал. С каждой бомбой – сильней. Раньше в войну он просто играл, Ну а теперь жил в ней.
Рухнуло счастье. Нет больше родни: Мамы, сестры, отца… Этого он даже в мирные дни Не осознал до конца.
Рухнул под бомбами ночью мир, Ужас не вставишь в слог. Госпиталь ногу ему чинил, Душу – никто не смог.
Долгие годы он жил в аду Жутких кошмаров тех. Возненавидел Лёнька войну Однажды за нас, за всех.
Сапун-гора
Прошлогодних шишек ношу Сбросив наземь, лес молчит. В летний день к сосновой роще Нас прохладою манит.
Лес, посаженный руками Человека, здесь стоит. Через просеки лучами Солнце позднее глядит. На Сапун-горе – ребята, Рядом с ними – генерал. Он в далёком сорок пятом Здесь Отчизну защищал. Тишь, покой, в лучах заката Пик с рубиновой звездой. Возвращает память свято Ветерана в страшный бой. Был в то время он постарше, Крут – характер, точен – жест… Своему братишке – Саше Слал в письме из этих мест, Что тоскует – «нету мочи», Быть за «старшего» просил. Но о том, что страшно очень, О войне – не говорил. Повезло! Они сражались: Смерть и он. Ну, кто – кого? У Сапун-горы остались Все товарищи его. Лес посажен много позже. Лесу нечего сказать. Ветерану это тоже Ох, как трудно вспоминать!
Сосны чуть качает ветер. Генерал, учитель, дети…
Обычное дело Посвящается моему деду, Дьяченко Сергею Яковлевичу, участнику обороны Севастополя 1941-1942 г.
Мой дед, Дьяченко Сергей Яковлевич, родом из терских казаков, был очень трудолюбив, всегда чем-то занимался или мастерил, одним словом, без дела не сидел. И любая работа спорилась в его руках. Делал он её всегда кропотливо, добротно, с душой. На мой взгляд, всё ему было по силам: застеклить окна, отремонтировать крышу, сделать веранду, починить обувь или прохудившуюся посуду. Вся мебель в доме, столы, стулья, шкафы, табуретки были сделаны его крепкими умелыми руками. А мужских рук после войны везде не хватало, поэтому одинокие старушки и вдовы часто звали его помочь по хозяйству: что-то застеклить, что-то отремонтировать. Не помню случая, чтобы он кому-то отказал в просьбе. За свою работу денег никогда не брал, да и какие после войны у людей были деньги? Но если благодарили десятком яиц или баночкой сметаны, от подарка не отказывался. Поэтому приходил домой всегда с гостинцем, мне говорил, что это от зайчика. Физически крепкий, коренастый, он становился каким-то беспомощным, когда люди начинали публично хвалить его за усердие и мастерство. Как-то сразу съёживался – было такое ощущение, что ему хочется спрятаться от похвалы, – и смущённо отвечал: «Да что уж там, обычное дело».
Дьяченко Сергей Яковлевич, фотография 1973 года
По характеру дед был очень покладист, поэтому командиром в доме считалась бабушка, а он, как хороший подчинённый, во всём её слушался. Для казака явление необычное. Но между моими дедом и бабушкой если и возникали какие-то разногласия, то, как правило, они разрешались тихо, мирно и в пользу бабушки. В доме чётко была разделена мужская и женская работа, а подчинению и мудрому послушанию деда, видимо, научили три войны – Первая мировая, Гражданская и Великая Отечественная. Мировую и Гражданскую он отвоевал кавалеристом, в Отечественную стал пулемётчиком. Гражданскую войну начинал в Чапаевской дивизии (но Чапаева в живых уже не застал) и закончил одним из ординарцев Семёна Михайловича Будённого в Первой Конной армии. При штабе не состоял, ухаживал за лошадьми комсостава, занимался хозяйственными работами, иногда приходилось выполнять и мелкие поручения самого Будённого. Видимо, велик был для него авторитет легендарного командарма: всю свою жизнь мой дед носил точно такие же усы, как и Семён Михайлович. Из боевых наград у деда были: Георгиевский крест – за Первую мировую войну и две медали времён Отечественной – «За оборону Севастополя» и «За взятие Будапешта». Георгиевский крест он никогда никому не показывал (не принято было хвалиться царскими наградами), а две медали Отечественной войны более чем скромно говорили о его боевых заслугах в борьбе с фашистами. В доме у дедушки с бабушкой было обычное по тем временам хозяйство: корова, один-два кабанчика, пара десятков кур, десяток уток и, непременно, кролики. Дед часто брал косу, мешок и мы шли с ним в горы накосить свежей травы. Какое разнотравье на Северном Кавказе! Из этих походов мы всегда возвращались с букетиком полевых цветов – для бабушки. Цветы собирали вместе, но дарил их бабушке я. Он же всегда назидательно говорил: «Скажешь, что насобирал сам». У нас, послевоенных детей, любимым занятием была игра «в войну» и, естественно, каждый хвалился среди друзей подвигами и наградами своих родных и близких, рассказами об их героизме. Мне особо хвалиться было нечем: ничего особенного про подвиги родных я не знал, хотя у отца и были медали, орден Отечественной войны, но подобных наград хватало у многих фронтовиков. Войну отец закончил в Берлине, принимал участие в его штурме, только на фоне прославленных подвигов знаменитых героев – Кожедуба, Гастелло, Александра Матросова – его боевые заслуги казались мне не столь уж значимыми. К тому же больших потерь в войне мои родственники не понесли. Правда, у матери старший брат Виктор Иванович Тепленичев пропал без вести, одна из сестёр погибла во время блокады Ленинграда, и не вернулись с войны несколько дальних родственников по линии отца. По рассказам бабушки, на деда в 1942 году пришла «похоронка», а через месяц от него – письмо из города Пятигорска. Оказалось, он жив, ранен и находится на лечении в госпитале. Когда я расспрашивал деда о Великой Отечественной войне, он грустно говорил: «Что о ней рассказывать? Много крови, много смертей, много горя… Был пулемётчиком, уничтожал фашистов, после ранения попал во 2-й эшелон, на передовой уже не воевал. Охранял объекты, сопровождал поставки оружия и боеприпасов на передовую, дошёл до Будапешта. Затем мой возраст попал под демобилизацию, и я вернулся домой». Гражданскую войну вспоминал более охотно, но никогда не хвалился своими подвигами, чаще его рассказы были о боевых друзьях. А о подвигах командарма мог рассказывать долго и обстоятельно. Как-то я спросил его: «Дед, но ты ведь тоже участвовал в рейдах, атаках, был под пулями, страшно было в боях?» Он задумался и ответил: «Страх не испытывает только безумец, а боец должен уметь подавить этот страх». Скажу честно, мне не понравился его ответ, тогда, в моём понимании, все настоящие герои должны были быть непременно лихими и бесстрашными! Где-то годах в пятидесятых деду пришлось собирать документы для оформления пенсии. Мой отец написал письмо С.М. Будённому с просьбой выслать данные на деда о его службе в Первой Конной армии. В ответ пришла выписка из служебного архива и… благодарственное письмо за подписью самого маршала! А к ним приложен подарок – музыкальные карманные часы с дарственной надписью. Мелодия часов была чарующей! Я часто с друзьями просил деда показать нам эти удивительные часы, и он с какой-то несвойственной ему нежностью демонстрировал их волшебную музыку. Естественно, авторитет деда в моих глазах значительно возрос. Когда я учился в 7-м классе, стало известно, что нашёлся мой дядя Виктор Иванович. Оказалось, он возглавлял диверсионную группу на территории Югославии, правда, под чужим именем и фамилией. Затем стал командиром партизанского отряда. Погиб во время одного из партизанских рейдов. Там же, в Югославии, и похоронен. За свои подвиги представлен не только к высоким советским наградам, но и к наградам Югославии. Теперь уже мой авторитет вырос в глазах друзей. В 1968 году я был призван на срочную службу в Севастополь. Когда дед об этом узнал, от него пришло письмо, написанное корявым, по малограмотности, почерком. Я с трудом разобрал, что он тоже мечтает побывать в Севастополе, поскольку здесь воевал. Мечта его осуществилась в 1970 году в День Победы, но увидеться мне с ним не удалось: в это время я находился на боевой службе в Средиземном море. Из письма родителей узнал, что в Севастополе дед встретил боевых друзей, среди них – своего бывшего командира роты, и тот очень удивился, когда не увидел на груди бывшего подчинённого ордена Красной Звезды. Оказывается, за один из боёв на Северной стороне дед, будучи 1-м номером пулемётного расчета, за успешное отражение немецких атак был представлен к ордену Красной звезды, но награду не получил: немногим более 28-ми лет по всем сводкам красноармеец Дьяченко Сергей Яковлевич числился погибшим. Через полгода у себя дома, в городе Кисловодске, его пригласили в военкомат и торжественно вручили заслуженную награду. Последний раз я виделся с дедом в 1973 году. Он показал мне орден и дал почитать газету «Ставропольская правда» со статьёй: «Награда нашла своего героя», в которой описывался его подвиг. Пулемётный расчёт деда обосновался в одном из зданий на Северной стороне, и немцы считали его неуничтожимым. Когда захлебнулись одиннадцать фашистских атак, осталось лежать более тридцати немецких трупов, была вызвана на помощь авиация. Бомбы дом сравняли с землёй, пулемёт замолк. Деда и его напарника сочли погибшими, по канцелярским каналам ушла «похоронка», а когда через двое суток стали разбирать завалы, обнаружили мёртвое тело 2-го номера пулемётного расчёта и моего деда в бессознательном состоянии. Его руки сжимали деревянные ручки искорёженного станкового пулемёта. Пальцы разжать было невозможно. Пришлось разбирать пулемёт. Так и отправили бойца в госпиталь с деталями своего оружия в стиснутых кулаках. Прочитав эту статью, я посмотрел в глаза деда и не увидел в них гордости, не увидел в них даже капли собственной значимости. Только грусть и боль. В этот миг он жил воспоминаниями прожитых жестоких и грозных военных лет. А подвиг, совершённый им в те далёкие годы, он, в силу своего характера, считал… ОБЫЧНЫМ ДЕЛОМ. Мне стыдно было показать ему свои слёзы. Сдерживая себя, сумел промолвить: «Подвиг, как и человек, бывает известным, прославленным, а может быть незаметным, тихим и скромным… Но любой подвиг во имя своей Родины можно и нужно считать героическим!»
©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.
|