 |
|
Наследница по прямой
Я – наследница – по прямой! –
Тихих улиц, любимых мной,
Дома старого и крыльца,
И тяжёлых шагов отца.
Поминальных суровых слёз,
Прожигавших меня насквозь,
И военных его наград,
Всех побед его и утрат.
Я – наследница. По прямой!
Пыльной скатерти с бахромой,
Треугольников фронтовых
И солдатской седой вдовы,
Одиноких её ночей,
Обрекающих быть ничьей,
Инвалидов на костылях,
Доживающих в госпиталях…
Я – наследница по прямой
Тишины и мечты земной!
Я хочу, чтоб тревоги смерч
Не носил бы на крыльях смерть,
Чтоб не падал солдат в ковыль,
Чтоб от горя никто не выл,
Чтоб ликующим майским днём
Не всплеснула Земля огнём.
Новый день говорит со мной:
– Ты – наследница по прямой!
|
Военное детство
Девчонки танцевали на траве.
Движенья тел их незамысловаты.
О, как они по-детски угловаты!
Щетинок строй – на бритой голове.
А рядом с ними на грузовиках
Упитаны и веселы, и чисты
Обедали, хотя и впопыхах,
Европы покорители – фашисты.
Девчонки танцевали, а одна,
Остановившись, вскинув руки в небо,
Произнесла негромко: «Дядя, хлеба».
В ответ – непонимания стена.
Вторая подхватила: «Брода, дядя!»
В глазах слеза мелькнула невзначай.
Из-под консервов банки бросив наземь,
Солдат захохотал: «На, па-лю-чай!»
Машины загудели, заурчали,
Врагов навстречу смерти унесли.
А девочки испуганно молчали
И подбирали банки те с земли.
Потом, их смыв колодезной водицей,
Для всех в детдоме няня сварит суп.
Такое детство впишет жизнь страницей
В сиротский день, что так на радость скуп.
Я деда не знала
Сегодня мне снова приснилась война
И дед мой в землистого цвета шинели.
Глаза его с грустью на город глядели,
А где-то вдали полыхала страна.
Я знала, что он не вернётся домой.
Не будет оттуда возврата – и точка!
Не выпьет из чаши победной глоточка!
Не будет возиться с родившейся мной!
Я крикнула: «Деда! Не смей! Из огня
Не выйти живым! Лучше жизни отведай!».
Но он мне ответил: «Иду за Победой,
А ты проживи эту жизнь за меня».
Лёнька
Взрослым, с прядью седых волос
Лёнька в один день стал.
«Лёнька-бродяжка, бездомный пёс», –
Так он себя назвал.
Воздух июля от взрывов дрожал.
С каждой бомбой – сильней.
Раньше в войну он просто играл,
Ну а теперь жил в ней.
Рухнуло счастье. Нет больше родни:
Мамы, сестры, отца…
Этого он даже в мирные дни
Не осознал до конца.
Рухнул под бомбами ночью мир,
Ужас не вставишь в слог.
Госпиталь ногу ему чинил,
Душу – никто не смог.
Долгие годы он жил в аду
Жутких кошмаров тех.
Возненавидел Лёнька войну
Однажды за нас, за всех.
Сапун-гора
Прошлогодних шишек ношу
Сбросив наземь, лес молчит.
В летний день к сосновой роще
Нас прохладою манит.
Лес, посаженный руками
Человека, здесь стоит.
Через просеки лучами
Солнце позднее глядит.
На Сапун-горе – ребята,
Рядом с ними – генерал.
Он в далёком сорок пятом
Здесь Отчизну защищал.
Тишь, покой, в лучах заката
Пик с рубиновой звездой.
Возвращает память свято
Ветерана в страшный бой.
Был в то время он постарше,
Крут – характер, точен – жест…
Своему братишке – Саше
Слал в письме из этих мест,
Что тоскует – «нету мочи»,
Быть за «старшего» просил.
Но о том, что страшно очень,
О войне – не говорил.
Повезло! Они сражались:
Смерть и он. Ну, кто – кого?
У Сапун-горы остались
Все товарищи его.
Лес посажен много позже.
Лесу нечего сказать.
Ветерану это тоже
Ох, как трудно вспоминать!
Сосны чуть качает ветер.
Генерал, учитель, дети…
|
Обычное дело
Посвящается моему деду,
Дьяченко Сергею Яковлевичу,
участнику обороны Севастополя 1941-1942 г.
Мой дед, Дьяченко Сергей Яковлевич, родом из терских казаков, был очень трудолюбив, всегда чем-то занимался или мастерил, одним словом, без дела не сидел. И любая работа спорилась в его руках. Делал он её всегда кропотливо, добротно, с душой. На мой взгляд, всё ему было по силам: застеклить окна, отремонтировать крышу, сделать веранду, починить обувь или прохудившуюся посуду. Вся мебель в доме, столы, стулья, шкафы, табуретки были сделаны его крепкими умелыми руками.
А мужских рук после войны везде не хватало, поэтому одинокие старушки и вдовы часто звали его помочь по хозяйству: что-то застеклить, что-то отремонтировать. Не помню случая, чтобы он кому-то отказал в просьбе. За свою работу денег никогда не брал, да и какие после войны у людей были деньги? Но если благодарили десятком яиц или баночкой сметаны, от подарка не отказывался. Поэтому приходил домой всегда с гостинцем, мне говорил, что это от зайчика. Физически крепкий, коренастый, он становился каким-то беспомощным, когда люди начинали публично хвалить его за усердие и мастерство. Как-то сразу съёживался – было такое ощущение, что ему хочется спрятаться от похвалы, – и смущённо отвечал: «Да что уж там, обычное дело».
Дьяченко Сергей Яковлевич,
фотография 1973 года
По характеру дед был очень покладист, поэтому командиром в доме считалась бабушка, а он, как хороший подчинённый, во всём её слушался. Для казака явление необычное. Но между моими дедом и бабушкой если и возникали какие-то разногласия, то, как правило, они разрешались тихо, мирно и в пользу бабушки. В доме чётко была разделена мужская и женская работа, а подчинению и мудрому послушанию деда, видимо, научили три войны – Первая мировая, Гражданская и Великая Отечественная.
Мировую и Гражданскую он отвоевал кавалеристом, в Отечественную стал пулемётчиком.
Гражданскую войну начинал в Чапаевской дивизии (но Чапаева в живых уже не застал) и закончил одним из ординарцев Семёна Михайловича Будённого в Первой Конной армии. При штабе не состоял, ухаживал за лошадьми комсостава, занимался хозяйственными работами, иногда приходилось выполнять и мелкие поручения самого Будённого. Видимо, велик был для него авторитет легендарного командарма: всю свою жизнь мой дед носил точно такие же усы, как и Семён Михайлович. Из боевых наград у деда были: Георгиевский крест – за Первую мировую войну и две медали времён Отечественной – «За оборону Севастополя» и «За взятие Будапешта». Георгиевский крест он никогда никому не показывал (не принято было хвалиться царскими наградами), а две медали Отечественной войны более чем скромно говорили о его боевых заслугах в борьбе с фашистами.
В доме у дедушки с бабушкой было обычное по тем временам хозяйство: корова, один-два кабанчика, пара десятков кур, десяток уток и, непременно, кролики. Дед часто брал косу, мешок и мы шли с ним в горы накосить свежей травы. Какое разнотравье на Северном Кавказе! Из этих походов мы всегда возвращались с букетиком полевых цветов – для бабушки. Цветы собирали вместе, но дарил их бабушке я. Он же всегда назидательно говорил: «Скажешь, что насобирал сам».
У нас, послевоенных детей, любимым занятием была игра «в войну» и, естественно, каждый хвалился среди друзей подвигами и наградами своих родных и близких, рассказами об их героизме.
Мне особо хвалиться было нечем: ничего особенного про подвиги родных я не знал, хотя у отца и были медали, орден Отечественной войны, но подобных наград хватало у многих фронтовиков. Войну отец закончил в Берлине, принимал участие в его штурме, только на фоне прославленных подвигов знаменитых героев – Кожедуба, Гастелло, Александра Матросова – его боевые заслуги казались мне не столь уж значимыми.
К тому же больших потерь в войне мои родственники не понесли. Правда, у матери старший брат Виктор Иванович Тепленичев пропал без вести, одна из сестёр погибла во время блокады Ленинграда, и не вернулись с войны несколько дальних родственников по линии отца.
По рассказам бабушки, на деда в 1942 году пришла «похоронка», а через месяц от него – письмо из города Пятигорска. Оказалось, он жив, ранен и находится на лечении в госпитале.
Когда я расспрашивал деда о Великой Отечественной войне, он грустно говорил: «Что о ней рассказывать? Много крови, много смертей, много горя… Был пулемётчиком, уничтожал фашистов, после ранения попал во 2-й эшелон, на передовой уже не воевал. Охранял объекты, сопровождал поставки оружия и боеприпасов на передовую, дошёл до Будапешта. Затем мой возраст попал под демобилизацию, и я вернулся домой».
Гражданскую войну вспоминал более охотно, но никогда не хвалился своими подвигами, чаще его рассказы были о боевых друзьях. А о подвигах командарма мог рассказывать долго и обстоятельно. Как-то я спросил его: «Дед, но ты ведь тоже участвовал в рейдах, атаках, был под пулями, страшно было в боях?» Он задумался и ответил: «Страх не испытывает только безумец, а боец должен уметь подавить этот страх». Скажу честно, мне не понравился его ответ, тогда, в моём понимании, все настоящие герои должны были быть непременно лихими и бесстрашными!
Где-то годах в пятидесятых деду пришлось собирать документы для оформления пенсии. Мой отец написал письмо С.М. Будённому с просьбой выслать данные на деда о его службе в Первой Конной армии. В ответ пришла выписка из служебного архива и… благодарственное письмо за подписью самого маршала! А к ним приложен подарок – музыкальные карманные часы с дарственной надписью. Мелодия часов была чарующей! Я часто с друзьями просил деда показать нам эти удивительные часы, и он с какой-то несвойственной ему нежностью демонстрировал их волшебную музыку.
Естественно, авторитет деда в моих глазах значительно возрос.
Когда я учился в 7-м классе, стало известно, что нашёлся мой дядя Виктор Иванович. Оказалось, он возглавлял диверсионную группу на территории Югославии, правда, под чужим именем и фамилией. Затем стал командиром партизанского отряда. Погиб во время одного из партизанских рейдов. Там же, в Югославии, и похоронен. За свои подвиги представлен не только к высоким советским наградам, но и к наградам Югославии.
Теперь уже мой авторитет вырос в глазах друзей.
В 1968 году я был призван на срочную службу в Севастополь. Когда дед об этом узнал, от него пришло письмо, написанное корявым, по малограмотности, почерком. Я с трудом разобрал, что он тоже мечтает побывать в Севастополе, поскольку здесь воевал.
Мечта его осуществилась в 1970 году в День Победы, но увидеться мне с ним не удалось: в это время я находился на боевой службе в Средиземном море.
Из письма родителей узнал, что в Севастополе дед встретил боевых друзей, среди них – своего бывшего командира роты, и тот очень удивился, когда не увидел на груди бывшего подчинённого ордена Красной Звезды. Оказывается, за один из боёв на Северной стороне дед, будучи 1-м номером пулемётного расчета, за успешное отражение немецких атак был представлен к ордену Красной звезды, но награду не получил: немногим более 28-ми лет по всем сводкам красноармеец Дьяченко Сергей Яковлевич числился погибшим. Через полгода у себя дома, в городе Кисловодске, его пригласили в военкомат и торжественно вручили заслуженную награду.
Последний раз я виделся с дедом в 1973 году. Он показал мне орден и дал почитать газету «Ставропольская правда» со статьёй: «Награда нашла своего героя», в которой описывался его подвиг.
Пулемётный расчёт деда обосновался в одном из зданий на Северной стороне, и немцы считали его неуничтожимым. Когда захлебнулись одиннадцать фашистских атак, осталось лежать более тридцати немецких трупов, была вызвана на помощь авиация. Бомбы дом сравняли с землёй, пулемёт замолк. Деда и его напарника сочли погибшими, по канцелярским каналам ушла «похоронка», а когда через двое суток стали разбирать завалы, обнаружили мёртвое тело 2-го номера пулемётного расчёта и моего деда в бессознательном состоянии. Его руки сжимали деревянные ручки искорёженного станкового пулемёта. Пальцы разжать было невозможно. Пришлось разбирать пулемёт. Так и отправили бойца в госпиталь с деталями своего оружия в стиснутых кулаках. Прочитав эту статью, я посмотрел в глаза деда и не увидел в них гордости, не увидел в них даже капли собственной значимости. Только грусть и боль. В этот миг он жил воспоминаниями прожитых жестоких и грозных военных лет. А подвиг, совершённый им в те далёкие годы, он, в силу своего характера, считал… ОБЫЧНЫМ ДЕЛОМ.
Мне стыдно было показать ему свои слёзы. Сдерживая себя, сумел промолвить: «Подвиг, как и человек, бывает известным, прославленным, а может быть незаметным, тихим и скромным… Но любой подвиг во имя своей Родины можно и нужно считать героическим!»
| |||
| |||