Здавалка
Главная | Обратная связь

Памяти фронтового друга



А.А. Луначарского

1.

Бросил крейсер якорь в бухте синей.

Выхожу на берег с корабля,

и у белых стен Новороссийска

вновь открылась Малая земля.

 

Та земля, где флотским лейтенантом

ты, мой друг, в шинели фронтовой

мужество своё с морским десантом

нёс навстречу буре огневой.

 

Та земля, что кровь в себя впитала

русского солдата, моряка,

та земля, что легендарной стала

для планеты всей на все века.

 

В честь героев павших эти строки

суждено писать сегодня мне,

и о том, как чистые истоки

дружбы мы открыли на войне.

 

2.

Буря всколыхнула Севастополь,

в грани пирса врезалась война,

ощутила огненную опаль

у бортов холодная волна.

 

Обрывались якорные цепи,

небо разрывал сирены вой,

да кружился у развалин пепел,

засыпая кровь на мостовой.

 

И матроса, лирика-поэта,

в эту бурю дыма и огня

посвятила флотская газета

в журналисты запросто меня.

 

И одним, как говорится, разом

выдали, как будто на сто лет,

сто блокнотов и с противогазом

чуть ли не музейный пистолет.

 

Над плечами развевались ленты,

колыхался флотский воротник,

стал я фронтовым корреспондентом

с боевою кличкою Старик.

 

Не лишён был стограммовой чарки,

фляжкой обзавёлся, как солдат,

и со мною Толя Луначарский

рядом был, как боевой собрат.

 

Слыл он парнем храбрым и чудесным,

с доброю застенчивостью глаз.

Фронтовые вести из Одессы

с ним мы посылали в первый раз.

 

Рядом батарея вражья била.

Толя Луначарский всё шутил:

«Как бы нам в последние чернила

вражеский снаряд не угодил».

 

И в сырой землянке под Одессой

между фронтовых газетных дел

Толя думал над матросской пьесой,

рядом над стихами я корпел.

 

Но важнее сто газетных строчек

написать нам было в эти дни,

чтоб потом в свинцовый грозный почерк

у матросов вылились они.

 

3.

За кормой оставлена Одесса.

С боем шли к Тавриде корабли,

и штыки матросов острым лесом

на земле таврической росли.

 

Битвой захлестнуло Севастополь,

словно ярым штормом берега,

снова на матросские окопы

надвигались полчища врага.

 

Но спокойно отбивали склянки

в синих бухтах наши корабли,

снова по траншеям и землянкам

мы в огонь с блокнотами пошли.

 

Горы Мекензиевы гремели,

выли бомбы, грохала картечь,

пулями задетые шинели

мы ночами не снимали с плеч.

4.

Севастополь нами был оставлен,

но не дрогнул Черноморский флот,

за своею броневою сталью

уносил нас в боевой поход.

 

Уносил меня в десанты катер

с автоматом, с книжкой записной,

и не раз в простреленном бушлате

обнимался с горькою волной.

 

И не раз стоял со мною рядом

Толя Луначарский в грозный час.

Море в штормы вспененным каскадом,

словно взрывом, накрывало нас.

 

Моряки огнём врага кромсали

с кораблей, когда сгущалась тьма,

мы об этом очерки писали,

почерк наш коверкали шторма.

5.

Вновь над нами море бушевало

и волной хлестало через борт,

моряки летели чёрным шквалом

на врага в Новороссийский порт.

 

Наш десант, как гром из чёрной тучи,

грянул шквалом стали и огня,

на бортах со свастикой паучьей

плавилась немецкая броня.

 

Рвались вражьи мины и снаряды,

где-то вражий пулемёт трещал.

Анатолий с моряками рядом

ринулся на огненный причал.

 

Ринулся в гранатах, с автоматом

сквозь грозу железную и дым…

Журналист в бою погиб солдатом,

Родины солдатом рядовым.

 

Прихожу к нему на тихий берег

вот уже подряд немало лет

потому, что сердцем я не верю,

что со мною рядом друга нет.

 

 

Николай Криванчиков

 







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.