Памяти фронтового друга
А.А. Луначарского 1. Бросил крейсер якорь в бухте синей. Выхожу на берег с корабля, и у белых стен Новороссийска вновь открылась Малая земля.
Та земля, где флотским лейтенантом ты, мой друг, в шинели фронтовой мужество своё с морским десантом нёс навстречу буре огневой.
Та земля, что кровь в себя впитала русского солдата, моряка, та земля, что легендарной стала для планеты всей на все века.
В честь героев павших эти строки суждено писать сегодня мне, и о том, как чистые истоки дружбы мы открыли на войне.
2. Буря всколыхнула Севастополь, в грани пирса врезалась война, ощутила огненную опаль у бортов холодная волна.
Обрывались якорные цепи, небо разрывал сирены вой, да кружился у развалин пепел, засыпая кровь на мостовой.
И матроса, лирика-поэта, в эту бурю дыма и огня посвятила флотская газета в журналисты запросто меня.
И одним, как говорится, разом выдали, как будто на сто лет, сто блокнотов и с противогазом чуть ли не музейный пистолет.
Над плечами развевались ленты, колыхался флотский воротник, стал я фронтовым корреспондентом с боевою кличкою Старик.
Не лишён был стограммовой чарки, фляжкой обзавёлся, как солдат, и со мною Толя Луначарский рядом был, как боевой собрат.
Слыл он парнем храбрым и чудесным, с доброю застенчивостью глаз. Фронтовые вести из Одессы с ним мы посылали в первый раз.
Рядом батарея вражья била. Толя Луначарский всё шутил: «Как бы нам в последние чернила вражеский снаряд не угодил».
И в сырой землянке под Одессой между фронтовых газетных дел Толя думал над матросской пьесой, рядом над стихами я корпел.
Но важнее сто газетных строчек написать нам было в эти дни, чтоб потом в свинцовый грозный почерк у матросов вылились они.
3. За кормой оставлена Одесса. С боем шли к Тавриде корабли, и штыки матросов острым лесом на земле таврической росли.
Битвой захлестнуло Севастополь, словно ярым штормом берега, снова на матросские окопы надвигались полчища врага.
Но спокойно отбивали склянки в синих бухтах наши корабли, снова по траншеям и землянкам мы в огонь с блокнотами пошли.
Горы Мекензиевы гремели, выли бомбы, грохала картечь, пулями задетые шинели мы ночами не снимали с плеч. 4. Севастополь нами был оставлен, но не дрогнул Черноморский флот, за своею броневою сталью уносил нас в боевой поход.
Уносил меня в десанты катер с автоматом, с книжкой записной, и не раз в простреленном бушлате обнимался с горькою волной.
И не раз стоял со мною рядом Толя Луначарский в грозный час. Море в штормы вспененным каскадом, словно взрывом, накрывало нас.
Моряки огнём врага кромсали с кораблей, когда сгущалась тьма, мы об этом очерки писали, почерк наш коверкали шторма. 5. Вновь над нами море бушевало и волной хлестало через борт, моряки летели чёрным шквалом на врага в Новороссийский порт.
Наш десант, как гром из чёрной тучи, грянул шквалом стали и огня, на бортах со свастикой паучьей плавилась немецкая броня.
Рвались вражьи мины и снаряды, где-то вражий пулемёт трещал. Анатолий с моряками рядом ринулся на огненный причал.
Ринулся в гранатах, с автоматом сквозь грозу железную и дым… Журналист в бою погиб солдатом, Родины солдатом рядовым.
Прихожу к нему на тихий берег вот уже подряд немало лет потому, что сердцем я не верю, что со мною рядом друга нет.
©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.
|