Здавалка
Главная | Обратная связь

Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного



 

РАЗДЕЛ 15

О воздействии Трагедии

Так происходит во время настоящих бедствий. Единственным отличием от них действий, подражающих им, является удовольствие, вытекающее из воздействия подражания, ибо как бы ни было оно совершенно, мы можем распознать его как подражание и на этом основании испытываем своеобразное удовольствие от него. И действительно, в некоторых случаях мы получаем столько же удовольствия из этого источника, сколько от самого явления, или даже больше. Но тогда, я думаю, мы очень сильно ошибемся, если припием значительную часть своего удовлетворения трагедией тому соображению, что она — обман, а ее образы реально не существуют. Чем больше она приближается к жизни и чем дальше отодвигает от нас все намеки на вымысел, тем более могущественно ее воздействие. Но какого бы рода это воздействие ни было, она никогда не приближается по своей силе к тому, что она представляет. Выберите день, чтобы представить самую возвышенную и волнующую трагедию, какая только у нас есть; назначьте самых любимых актеров; не скупитесь на декорации и украшения; соедините самые лучшие средства воздействия поэзии, живописи и музыки; а когда зрители соберутся, как раз в тот момент, когда их души замрут в ожидании, пусть объявят, что на соседней площади вот-вот казнят государственного преступника высокого ранга; через мгновение пустота театра докажет сравнительную слабость подражательного искусства и провозгласит триумф подлинного сочувствия. Понятие о том, что мы испытываем обыкновенное неудовольствие в жизни, но восторг при ее представлении на сцене, возникает, я полагаю, из того, что мы недостаточно ясно отличаем то, что бы мы обязательно предпочли сделать, от того, что мы бы должны были хотеть увидеть, если бы оно было уже сделано. Мы испытываем восторг, видя то, что мы не только бы не хотели сделать, но, напротив, желали бы от всего сердца, чтобы оно не совершилось. Я думаю, что ни один человек не будет до такой степени порочен, чтобы испытывать желание увидеть нашу благородную столицу, гордость Англии и Европы, уничтоженной пожаром или землетрясением, хотя бы он сам был удален на самое большое расстояние от опасности. Но положим, что такое роковое событие произошло,— какое огромное число людей со всех концов устремится посмотреть на развалины, и среди них много будет таких, которые никогда не видели Лондон в расцвете его славы и вполне бы довольствовались этим. Кроме того, наш восторг вызывается не тем, что мы свободны от этих подлинных или выдуманных несчастий; в своей собственной душе я не могу найти ничего подобного. Я опасаюсь, что данная ошибка происходит благодаря своего рода софизму, при помощи которого мы часто обманываемся; она возникает из-за того, что мы не аходим различия между действительно необходимым условием нашего действия или вообще допущения чего бы то ни было и причиной какого-либо конкретного поступка. Если какой-то человек убивает меня шпагой, то в качестве необходимого условия убийства мы оба должны были быть живыми до его совершения; и тем не менее было бы абсурдом сказать, что причиной его преступления и моей смерти было то обстоятельство, что мы оба — живые существа. Таким образом, можно считать твердо установленным: абсолютно необходимо, чтобы моя жизнь не подвергалась никакой непосредственной опасности, прежде чем я смогу испытывать восторг от подлинных или воображаемых страданий других или даже вообще от чего-либо еще, вызванного какой бы то ни было причиной. Но тогда будет чистой софистикой утверждать на основании этого, что свобода от опасности является причиной моего восторга как в упомянутых, так и в каких-либо иных случаях. Я полагаю, что никто не может обнаружить такую причину удовлетворения в своей душе; более того, когда мы не испытываем какого-либо очень острого неудовольствия или когда наши жизни не подвергаются какой-либо непосредственной опасности, мы можем сочувствовать другим, даже если страдаем сами; и часто более всего тогда, когда нас смягчает бедствие; мы с жалостью смотрим даже на те несчастья, которые мы бы приняли вместо своих.

 

РАЗДЕЛ 16
Подражание

Второй аффект, относящийся к общению,— это подражание или, если хотите, желание подражать и, следовательно, удовольствие, получаемое от него. Этот аффект возникает
практически на основании той же самой причины, что и сочувствие. Ибо так же, как сочувствие заставляет нас проявлять участие ко всему, что испытывают люди, этот аффект побуждает нас подражать всему, что они делают; и, следовательно, мы находим удовольствие в подражании и во всем, что относится к подражанию просто как к таковому, без какого-либо вмешательства мыслительной способности, по исключительно на основе нашего естественного устройства, которое провидение создало таким образом, чтобы оно н зависимости от характера предмета испытывало либо удоиольствие, либо восторг от всего, что касается целей нашего существования. Мы узнаем все в гораздо большей степени именно с помощью подражания, а не восприятия; и все, что мы таким образом узнаем, усваиваем не только более прочно, но и с большим удовольствием. Оно формирует наши нравы, наши мнения, наши жизни. Оно составляет одно из самых прочных звеньев общения; это род взаимной уступчивости, с которой люди общаются друг с другом, не налагая на себя ограничений, и которая чрезвычайно льстит всем. Именно в нем живопись и многие другие доставляющие удовольствие искусства заложили одну из главных основ своей силы. И поскольку оно благодаря своему влиянию на наши нравы и наши аффекты имеет такое огромное значение, я здесь попытаюсь вывести правило, которое может с большей степенью определенности сообщить нам, когда мы должны приписать силу искусства подражанию или только нашему удовольствию от умения имитатора, а когда — сочувствию или какой-либо иной причине в сочетании с ним.
Когда предмет, представленный в поэзии или живописи, таков, что мы не могли бы испытывать никакого желания видеть его в реальности, тогда я могу быть уверен, что сила поэзии или живописи в данном случае объясняется силой
подражания, а не какой-либо причиной, действующей в самой вещи. Так обстоит дело в отношении большинства произведений, которые художники называют натюрмортами. В них хижина, навозная куча, самая грубая и самая обычная кухонная утварь способны доставить нам удовольствие. Но когда объект живописи или поэмы таков, что нам хотелось бы бегом бежать, чтобы его увидеть, если бы он был реальным, то тогда, какое бы самое странное чувство он в нас ни возбудил, мы можем положиться на то, что в данном случае сила поэмы или картины в большей степени зависит от характера самого предмета, чем от простого воздействия подражания или от восприятия искусства имитатора, каким бы превосходным оно ни было. Аристотель так много и так убедительно говорил о силе подражания в своей «Поэтике», что дальнейшее рассуждение на эту тему становится менее необходимым .

РАЗДЕЛ 17
Честолюбие

Хотя подражание представляет собой одно из величайших средств, используемых провидением, чтобы довести нашу природу до совершенства; все же если бы люди полностью предавались только подражанию и каждый следовал другому и так далее по замкнутому вечному кругу, то легко понять, что среди них никогда не было бы никакого улучшения. Люди должны бы были, как животные, оставаться в конце такими же, какие они сегодня и какими были в начале мира. Чтобы предотвратить это, бог дал человеку чувство честолюбия, а также удовлетворение, возникающее при мысли о его превосходстве над своими собратьями в чем-либо таком, что считается ценным в их среде. Именно этот аффект заставляет людей применять все способы прославлять себя, какие мы наблюдаем, и делает все, что возбуждает у человека идею превосходства, столь необыкновенно приятным. Он настолько силен, что очень несчастные люди находят себе утешение даже в том, что превосходят всех по своему несчастью; справедливо и то, что если мы не можем отличиться каким-либо достоинством, то начинаем довольствоваться какими-либо необычайными слабостями, причудами или недостатками того или иного рода. Именно благодаря этому так процветает лесть; ибо лесть как раз возбуждает в душе человека идею превосходства, которым он в действительности не обладает. Далее, все, что на основании хороших или плохих принципов имеет тенденцию возвысить человека в его собственном мнении, вызывает своего рода подъем и триумф, чрезвычайно приятный душе человека; и этот подъем более всего ощущается и действует с наибольшей силой тогда, когда, не подвергаясь опасности, мы имеем дело с предметами, вызывающими ужас, ибо душа при этом всегда приписывает себе какую-то часть того величия и важности явлений, которые она созерцает. Отсюда вытекают отмеченные Лонгином торжество и чувство внутреннего достоинства, которые всегда наполняют человека, читающего возвышенные строки поэтов и ораторов и; в подобных
случаях это должен ощущать в себе каждый человек.


ИОГАНН ЖАН-ПОЛЬ







©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.