 |
|
Глава IV. Разоблачение Саламандры
В полночь у костра вблизи Большого залива сарматы судили Костю Телятникова. Костя, видимо, волновался, и Кошмарьянц, побуждаемый добрым чувством, пододвинул ему ведро с остатками ухи, — она уже остывала, но была все еще ароматна и вкусна. Костя ел без особого аппетита, но зато часто прикладывался к стаканчику, наполняя его по рассеянности из разных посудин — то из своей фляжки, то из фляжки Коня, то из бутылки аббата Куаньяра. Этот последний, лукаво чокнувшись с обвиняемым, прихлебывал вино мелкими глотками, грыз яблоко и внимательно рассматривал его при свете костра — не червивое ли.
В качестве общественного обвинителя аббат Куаньяр докладывал:
— Итак, товарищи, на море у нас нечисто. С некоторых пор здесь активизировались духи подземного и подводного царства. Одни из них проживают в складках гор; другие носятся стайками вокруг скважины номер пять нашего газотреста, третьи ютятся под листьями рдеста и элодеи, прикидываясь лягушками и прочими амфибиями; четвертые возникают из пламени рыбацких костров. Все они, эти существа сомнительного происхождения, норовят поживиться за счет людей, слабых духом. Наиболее подходящим объектом для них оказался обвиняемый Константин Телятников, плановик, член партии с 1935 года, холостяк, блондин, среднего роста, наружности в прошлом приятной, ныне поврежденной процентов на пятьдесят прикосновением злых духов (Костя потирал платком царапину на скуле).
— Довольно балясничать, аббат Куаньяр, — сказал Костя.
Куаньяр продолжал:
— Обстоятельства дела таковы. Еще прошлой осенью сарматы начали замечать подозрительные черты в поведении Константина Телятникова: неумеренную задумчивость, склонность к уединению. Пороки эти вдвойне выросли нынешней весной. Каждую субботу Константин Телятников уходил от лагеря, и над головой его кружились сильфиды и дриады, казавшиеся нам мошками. Эти духи ночи уводили его в свой стан, находящийся (как это установлено свидетелем Башкиным-младшим) в углублении земной коры за кромкой южного берега Большого залива. Там слабый духом человек вступал в общение — более или менее тесное — с сильфидами, эльфами, гномами, гномидами, наядами, дриадами и саламандрами — преимущественно. Во главе этой суетной компании стояла Саламандра, принявшая облик девушки в желтой майке — самый цвет выдает происхождение её из пламени рыбацкого костра... Эта коварная особа...
Аббат Куаньяр на минуту умолк, прислушался. Сквозь мощный лягушачий хор прорывалось покрякивание уток. Они где-то плыли совсем неподалеку от берега. Аббат Куаньяр тревожно заерзал на месте, он сделал попытку приподняться, но Конь положил тяжелую руку на его плечо и сказал: сиди! Аббат Куаньяр вздохнул, прислушался и крикнул уткам:
— Я занят, — не видите, что ли? Зайдите после заседания. Сделав некоторую паузу, он провозгласил, обращаясь к неугомонным лягушкам:
— Присутствующих в зале прошу соблюдать тишину!.. Продолжаем, товарищи.
— Итак коварная Саламандра, опалив своим пламенем не очень огнеупорного сармата Константина Телятникова, нашептывала ему прямо в сердце, прожаренное страстью до состояния шашлыка: «Ты не рыбак, ты не рыбак, ты не рыбак»... На первых порах обвиняемый сопротивлялся, он делал попытки противостоять чарам Саламандры. Он говорил: «Целуй скорей, да я пойду удочки закидывать, неудобно же возвращаться в лагерь без рыбы» (Лист дела — тысяча двести шестьдесят второй, из числа листьев шалфея и молочайника, измятых Костей на дне известной балочки). На что Саламандра возражала с применением колдовских чар: «И охота тебе заниматься этой чепухой — таскать по одной рыбке крючочком? Достаточно одного моего волшебного слова — и твой садок будет набит доотказа крупняком из заповедных аквариумов Водяного.
— Саламандра хлопала в ладоши. По этому сигналу целые стаи ночных духов устремлялись к садкам Водяного, выступающего днем в облике Кузьмича. Сильфиды и эльфы тянули рыбу из рыботрестовских садков и наполняли ею мешок бывшего рыбака Кости Телятникова. Таким образом, не вылезая из уютного оврага, поросшего мятой, шалфеем и молочайником, не замочив ног, не размотав удочек, обвиняемый Телятников имел первоклассные уловы от десяти до восемнадцати килограммов за каждый выезд. Тем самым он причинял материальный ущерб рыбтресту и еще более жесткий ущерб честной репутации сармата-рыбака. Он ел рыбу, пойманную сетью, а не удочкой, и его не тошнило. Он втирал очки сарматам, рассказывая о применении подсолнечного жмыха в качестве приманки, о применении кетгутных лесок, а также прозрачных лесок «Сатурн». По имени этих лесок он именовал процессы лова «сатурналиями». Фактически же это были не сатурналии, а вакханалии на сухих местах. — Получив сведения о вышеописанных деяниях Константина Телятникова, сарматы установили негласное наблюдение за Костей. Одновременно с этим и вне зависимости от этого Водяной начал посматривать за Саламандрой. Водяному показалось подозрительным, что его цербер Матрос, непримиримо относящийся ко всему живому, с некоторых пор начал умильно помахивать хвостом, как только видел издали Костю Телятникова.
— Нынешней ночью сарматами были командированы два товарища, скрытно проникшие в капище злых духов, возглавляемых Саламандрой...
— Ну, хватит, братцы, хватит! — сконфуженно попросил Костя Телятников. — Пустое же, частное дело, и нечего его раздувать.
— Ваше слово потом, гражданин обвиняемый! — зашумели сарматы. — Продолжать! Продолжать!
— Кажется, обвиняемый чрезмерно волнуется. Дать ему валерьяновки! — предложил Юня Галочка и, налив маленькую стопку коньяку, протянул ее Косте.
— Ваше-с, — сказал Костя и выпил.
— Обвинительное заключение близится к концу! — оповестил Куаньяр, отхлебывая из своего стаканчика. — Сейчас я... тут где-то яблоко затерялось.
— Люблю такие брехеньки про чертей, про саламандр, — шепнул Конь Дубову. При этом он покачал фляжку над ухом и решил воздержаться.
— ...Следствием установлено со всей непреложностью, что обвиняемый Константин Телятников нынешней ночью был во власти Саламандры. Можно даже сказать наоборот, — Саламандра была во власти Кости, как утверждает Водяной, подкравшийся к капищу духов с южной стороны. В то время, как сарматская сторона, глядя из кустов молочая, оплакивала падение Кости Телятникова, попавшего в капище духов, в это самое капище с южной стороны ворвался Водяной, вооруженный ясеневой хворостиной. Он начал воспитательные мероприятия с Саламандры, чей нежный голос и донесся до сарматского костра, пересекая Большой залив. Когда же сильфы и эльфы унесли свою подругу по направлению к землянкам (произошло это с огромной быстротой, вследствие чего пятки Саламандры почти не касались поверхности земли), Водяной расширил круг своих воспитательных мероприятий. Теперь ими был охвачен Константин Телятников, плановик, член ВКП(б) с 1935 года, блондин. Улики на лице, на плечах, на спине, на руках. Желающие могут убедиться.
— Охваченный ясеневыми воспитательными мерами, Константин Телятников не проявил заметного мужества. Он поступил так, как это описывается в одной из самых печальных поэм Лермонтова:
«...Забыл свой долг, забыл свой стыд.
Он потерял в пылу сражения
Рюкзак и лески. И бежит».
Рюкзак, лески, удилища, куртка, полбутылки абрикотина, четыре груши и семь конфет марки «Трюфель» были подобраны на месте происшествия свидетелем Владимиром Башкиным. Предметы эти представлены к костру в качестве вещественных доказательств. На основании вышеизложенного обвиняемому Константину Телятникову инкриминируются следующие преступления:
Первое. Он перестал быть рыбаком. Рыбу он не ловил, а через посредство Саламандры заполнял мешок трестовской рыбой промыслового улова. Этим он опозорил честь сармата.
Второе. История с Саламандрой... Тут смягчающим обстоятельством может служить то, что Саламандра, таки-да, чертовски неплохенькая девочка... Но если дело дойдет до города — репутация не только Кости, но и всех сарматов может пострадать.
И, наконец, третье. Трусость Кости Телятникова, проявленная в критическую минуту. Он не защищал ни себя, ни Саламандру...
Заканчивая обвинительную речь, аббат Куаньяр потребовал сурового наказания виновнику:
— Исключить Костю Телятникова из сарматской артели. Считать его сопляжником всех плужников и пляжниц, пребывающих на Голышовом мысу.
В костер подбросили ветвей, и пламя осветило печальное, поцарапанное хворостиной лицо Кости Телятникова. Ему предоставили последнее слово.
— Да бросьте, вы, хлопцы, эту галиматью, — обиженно сказал Костя. — Ну, потешились, поболтали, чорт с вами. Спать пора.
— Нет, ты говори по существу. По пунктам говори! — требовали сарматы.
— Какие там пункты!
— Серьезные пункты. Правильно или неправильно старик отстебал тебя хворостиной?
— Да ведь это же просто бешеный старик! — воскликнул Костя. — Ни в чем не разобравшись, кидается, дерется, кричит: «Опозорил ты мою внучку»... Ну, что я сделал его внучке?
— Это выяснится через определенное время, — сказал Гайдамак и вся артель разразилась хохотом.
— Спать я хочу, — буркнул Костя, укладываясь головой на рюкзак, доставленный из-за Большого залива Башкиным-младшим.
— В таком случае суд удаляется на совещание.
<Прошли годы. «Сарматы» воевали во время Великой Отечественной. Теперь двое из них вернулись на любимое место>.