 |
|
Медитация следует тайне: йогическое «все» в «дохождении до конца»
Воздержанные бегут от того, чего они желают,
Но уносят с собой свои желания:
Когда человек вступает в Реальность,
Он оставляет позади свои желания.
(Бхагавадгита)
Один из решающих шагов на этом мосту от секса в тантре состоит в том, чтобы оставить позади сексуальное желание и оргазм, пленяясь надеждами и удовольствиями более тонкой природы. Разумеется, на пары оказывает огромное воздействие, когда партнеры должны работать вместе, чтобы двигаться в этом новом направлении. Это подобно тому, как будто пара приходит на один сеанс сексуальной терапии, обучается сосредоточению на ощущениях, и забывает вернуться на дальнейшие сеансы, или даже вернуться к сексу.
Шаги по этому йогическому мосту от более привычных эротических истин сосредоточения на ощущениях к более тонким истинам того, что мы называем сознанием, впервые сформулировал в упорядоченной форме великий знаток медитации и семантики Патанджали (200 г. до н.э.). В своих Йога Сутрах (афоризмах йоги), он наметил шесть все более глубоких степеней сосредоточения на ощущениях: пратьяхара, дхарана, дхайяна, сабиджа-самадхи, нирбиджа-самадхи, и каивалья.
Пратьяхара – «внимание, прекращающее рассеяние» -- собирает нас из наших изменчивых мнений, преходящих тревог, и нервных реакций на несметное число внешних стимулов. Счастливая или грустная история наших взаимоотношений или жизни -- постоянно воспроизводящаяся в наших умах со своими закадровыми анализами, фантазиями, и случайными циничными поворотами – начинает уходить прочь. То, что Ричарт Альперт (Рам Дасс) любовно называл нашей «сладкой драмой» успокаивается, и мы в большей степени находимся «здесь и сейчас».
В качестве эксперимента, сидите спокойно и дышите, издавая ровный шипящий звук в глубине горла при вдохе и выдохе.[20] Просто прислушивайтесь к звуку, и позволяйте ему наполнять ваше осознание. Ваши мысли будут исчезать, по крайней мере, на несколько мгновений. Это начало пратьяхары.
Освобождаясь от постоянного метания мыслей, мы становимся способными к более цельному восприятию друг друга и самих себя. Мы проходим через врата циничной и демистифицированной определенности к неоднозначности, наводящей на размышления. Мы слышим за речью песни интонации. Мы чувствуем, как соединяется большее целое, ранее затенявшееся нашими привычными фрагментарными заботами. Выходя из суеты, мы чувствуем более спокойные эмоции застенчивости, очарования, и боязливой незащищенности в качестве приятной, но неопределенной романтики жизни. Как спрашивает нас Р.М. Рильке:
Так не пора ли раскрыть наидревних страстей
суть плодоносную? Так не пора ли на самом
гребне проститься с возлюбленной – освободиться,
избыть, осознать, что избыл -- :
как избывает стрела тетиву, осознав ее – и над собою из бездны
большим, чем есть ты, восстать?
(Элегии замка Дуино) [21]
В ранней пратьяхаре даже мирские дела воспринимаются почти как священные ритуалы, а формальные ритуальные практики вызывают чувство подлинного откровения. Сам опыт становится более «религиозным» (от religare – связывать или объединять), так как наше искреннее внимание делается более постоянно сосредоточенным.
Длительная пратьяхара будет углубляться, открывая более мелкие градации эфемерных тонкостей в более непрозрачных и наводящих на размышления эротических намеках. Этот более утонченно живой, непостоянный мир самости и других каждый раз выглядит так, как будто переживается впервые. Мы видим как одни реакции, ощущения, или точки зрения превращаются в другие и снова в другие; одновременно, мы знаем, что ничего из этого никогда не случалось раньше. Мантра, которую вы повторяете, открывает множество изменений ритма и чувства; входящее и выходящее дыхание обнаруживает свои многообразные структуры и необъяснимый источник. Все это увлекает наше внимание, и медитация естественным образом углубляется.
Попробуйте спокойно сидеть и практиковать шипящее дыхание в одиночку или синхронно с партнером. Думайте: «Каждый вздох уникален, моя жизнь – это последовательность вздохов, таких как этот, и этот, и…».
Нам может хотеться задержаться, помедлить, приостановить поток, и говорить о нем, запечатлевать его, воспевать его. Однако, эта красота непостоянна, и мы должны освобождаться от нее, ибо она уже ускользает прочь, сменяясь новой. Мы входим в поток живого времени. Мы должны находить то, что Гераклит (утверждавший, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку) называл ek-stasis – свободой от статичной привязанности к этим чрезвычайно волнующим феноменам.
Когда мы входим в этот временной поток, наш слух становится более тонким. Мы начинаем слышать само слушание, безмолвный звук хлопка одной ладони; мы даже закрываем глаза, и видим свет самого видения; мы ощущаем чистое прикосновение в движении дыхания. Нечто, ощущаемое как основополагающая глубина, легко увлекает нас прочь от множества конкретных образов и мыслей, которые возбуждали бы нас эротическими желаниями.
Вместо этого, мы совершаем переход к концентрации, или дхаране – «стойкому точечному сосредоточению», почти непрерывному несхватывающему осознанию текучей эфемерности изменчивых тонкостей. Мы полагаемся на веру в отношениях с миром, и обнаруживаем новый вид неуловимой уверенности исходя из которой готовим свои мысли и планируем свои действия. Мы открываем для себя спонтанность веры:
.. не заботьтесь о том, как или что сказать, ибо в тот час откроется вам, что надо сказать, и говорить будете не вы…
(Мф 10: 19-20)
Через наше привычное чувство «познающей-говорящей самости» прорывается заключенный в нашем уме «разум», который предшествует языку. Поглощающие нас мысли ослабляют свою хватку, и наступающее безмолвие кажется экстатическим. Как советовал в христианской версии дхараны православный монах XIV в. Никифор Пустынник:
Ты знаешь, что наше дыхание – это вдыхание и выдыхание воздуха. Предназначенный для этого орган – легкие – располагается вокруг сердца, так что воздух, проходя через них, тем самым, охватывает сердце[22]. Таким образом, дыхание – это естественный путь к сердцу. И поэтому, собрав свой ум внутри себя, вводи его в канал дыхания, по которому воздух достигает сердца, и заставляю свой ум, вместе с этим вдыхаемым воздухом, спускаться в сердце и оставаться там. Приучай его, брат, не выходить из сердца слишком скоро, ибо поначалу он чувствует себя очень одиноко в этом внутреннем затворе. Но когда он к нему привыкает, то, напротив, начинает испытывать неприязнь к бесцельному кружению снаружи…, потому ум, когда он соединяется с сердцем, наполняется несказанной радостью и восторгом. Тогда человек видит, что Царство Небесное воистину внутри нас (Kadlubovsky & Palmer, 1977, стр. 33).
Когда дхарана достигает полной глубины, человек полностью отдается любви к самой сосредоточенной преданности, и в нем, подобно медленно поднимающемуся солнцу, начинает появляться «внутреннее Царство». В этом непоколебимом сосредоточении открывается новое преддверие чуда – дхайяна, «стойкое постигающее внимание. Здесь постоянно уравновешенный бессловесный интеллект, освобожденный от понимания, волнения, и толкования, начинает непосредственно или интуитивно постигать нечто, касающееся души или сути вещей: абсолютную Таковость, Я есть Это, основополагающие учения, ТО ЧТО ЕСТЬ, чистое присутствие хайку, YHWH, мораль – или, буквально, образ действий – вещей.
Если дхарана представляет собой благочестивое внимание, подобное плавному, лишь изредка меняющемуся течению воды, то дхайяна (собственно медитация) похожа на спокойное течение священных масел – глубокое и густое, неподвижное в своем движении. В этой глубине человек начинает чувствовать: «Вот как все на самом деле! Здесь все начала и концы» Мы чувствуем основополагающее единство всего бытия, всего времени, и всех людей, которое разделяется на мучения и драму бытия.
Так, великое просветление Будды началось однажды, когда он просто с мучительным беспокойством наблюдал безмолвные усилия старика, который, то и дело останавливаясь, пробирался по шумной индийской улице.
Столь исключительное и подлинное сострадание пробуждает дхайяну к сути любящей преданности: постоянному следованию эросу как тайне, развертывающегося порой великолепными, порой трагическими изгибами и поворотами. Субъективное внимание и все объективное проявление уравновешиваются в своей совместном омфалическом источнике. Торжественная святость и перехватывающее дыхание блаженство этого соединения точно соответствуют помолвке для брачного союза, именуемой сабиджа-самадхи – «полное единение с сознанием-источником ( с семенами будущих колебаний)».
После длительно развивающейся помолвки с бесчисленными часами тайных свиданий (тысяч часов в год, нередко на протяжении десятилетий) этот медитативный брак уничтожает все добрачные семена-колебания, и достигает завершения в нирбиджа-самадхи – «полном единении с сознанием-источником (без семян будущих колебаний)». В гигантском объятии открывается чистое сознание, постигаемое теперь как вездесущее, лишенная желания любовь, или према. Эта необычайная любовная песнь зажигает все спорящие противоположности, демистифицированные определенности, неоднозначности, и эфемерные тонкости. Строительные леса (этой книги) рушатся; открылась вся тайна сознания, любви, и бытия.
Наконец, после многих лет или жизней все углубляющейся близости в этом медитативном брачном союзе нирбиджа, рождается невинно-мудрое дитя каивалья – «естественного состояния». Это состояние полностью освобожденной эротической жизни представляет собой совершенно новое начало, не обремененное трудными и всепоглощающими процессами, которые его породили – чистую веру, «непорочно рожденный» дух, живущий без ограничений в близости самости-мира, где тайна глубже всего, ибо даже кажущийся предел смерти отступил перед бесконечной тайной. Как предельное эротическое освобождение, каивалья (наконец) является окончательным, хотя и редко достигаемым, «всем» в тантрическом варианте «дохождения до конца».
399. Поклонение Мне есть лестница, по которой достигается это состояние; из этого тебе может казаться, что Я – средство для достижения этой цели,
400. Но не позволяй этой мысли входить в твой ум, ибо Брахма не отличен от Меня.
(Jnaneshvari, 1987, с. 428)
Момент безмолвия
Поскольку для развертывания этих высших стадий развития могут потребоваться многие десятилетия или даже жизни, уместно ненадолго остановиться, и почувствовать благоговение перед тем, к чему мы приближаемся. Как в XVII в. сказал Малебранш при рассмотрении самых внутренних аспектов человеческой способности к воспроизведению: «Нельзя не испытывать благоговейный трепет от того, чтобы слишком глубоко проникаем в мельчайшие Божьи создания».
Без такого благоговейного трепета и остановки, мы не замечаем ауры глубины, окружающей великие эротические тайны. Вместо того, чтобы смирять нас, подобно какому-нибудь редко встречающемуся прекрасному цветку, эти глубокие учения йоги уничижительно уродуются, превращаясь во внешний жаргон Нового Века, или навсегда утрачиваются для нас как еще одна безжизненная философия утонченных абстракций и практических невозможностей.
Смиренное почтение уничтожает полу-понимание самонадеянности и унижения цинизма. Или, скорее, смиренное почтение – это реакция, означающая, что мы коснулись границ тайны, в то время, как его отсутствие гарантирует, что мы пока еще слишком самонадеянны, и потому, слишком далеки от ее сил. «Ибо Красота – ни что иное, как начало Ужаса, который мы еще способны вынести…» (Рильке, «Элегии замка Дунно»). Если йога заставляет вас содрогаться, значить вы ощущаете ее истинную глубину.
Нас должен пугать тот факт, что мы касаемся истин и практик, зарождавшихся в первых религиозных исканиях человечества, которым, возможно, двенадцать тысяч лет.[23] Это необходимо прочувствовать. Миллионы людей, не отличавшихся от вас и меня, которые тратили всю жизнь, экспериментируя с этими практиками и верованиями, заслуживают нашего уважения. Нужно также помнить и почитать их родителей и детей, их мужей и жен, друзей и учителей. Эти йоги тоже встречались с предстоящими нам сложными задачами, и поддержка, которую они получали от других людей, несомненно, будет столь же необходима и нам.
Но когда достигались чудесные результаты, практики йоги передавались из поколения в поколение, так что теперь мы имеем непрерывное наследие, которое говорит: «Этот путь хорош. Вступай на него по своему свободному выбору, и используй его по своему усмотрению».