 |
|
Глава четырнадцатая 1 страница
Аннотация
Об этих руинах древнего святилища до сих пор идет дурная слава – когда-то друиды совершали здесь человеческие жертвоприношения.
Времена служителей безжалостных кельтских богов давно отошли в область легенд, но…
Вот уже две девочки бесследно исчезли возле святилища.
Вот уже второй раз детектив Гарри Нельсон получает анонимное послание, автор которого утверждает, что они были принесены в жертву. Автор писем явно одержим идеей возрождения языческого культа?
Но он ли – похититель и убийца?
А если нет, тогда откуда у него информация?
Нельсон вынужден прибегнуть к помощи известного археолога Рут Гэллоуэй, которая знает о древних ритуалах все…
Элли Гриффитс
«Переправа»
Посвящается Мардж
Пролог
Они ждали отлива и выехали на рассвете.
Всю ночь лил дождь, и утром от земли идет легкий пар, туман поднимается к низко нависающим тучам. Нельсон заезжает за Рут в неприметном полицейском автомобиле. Он сидит рядом с водителем, Рут на заднем сиденье, словно пассажирка в микротакси. Они молча едут к автостоянке, неподалеку от которой были обнаружены первые кости. По пути вдоль Солончака слышно только потрескивание полицейского радио и тяжелое дыхание простуженного водителя. Нельсон молчит. Говорить не о чем.
Они вылезают из машины и идут пешком к болоту по мокрой от дождя траве. Ветер шелестит в камышах, в окнах неподвижной, угрюмой воды отражается серое небо. Подойдя к болоту, Рут останавливается, ищет взглядом первый ушедший в землю столб, вьющуюся, покрытую галечником тропу, ведущую через предательскую топь к обнажающемуся во время отлива морскому берегу. А найдя ее, наполовину залитую солоноватой водой, не оглядываясь идет дальше.
Они молча движутся по болотам. У моря туман рассеивается, сквозь тучи начинает проглядывать солнце. У круга хенджа[1] мокрый после отлива песок блестит в свете раннего утра. Рут опускается на колени, как Эрик много лет назад. Осторожно мешает дрожащую грязь своим мастерком.
Неожиданно все замирает; даже морские птицы прекращают пронзительно кричать в небе. Или, может, она просто их не замечает. За спиной слышно тяжелое дыхание Нельсона, но сама Рут чувствует себя на удивление спокойно. Даже увидев крохотную ручку с надетым при крещении браслетом, ничего не испытывает.
Она знала, какой будет находка.
Глава первая
Пробуждение похоже на воскресение из мертвых.
Медленный подъем ото сна, появляющиеся из темноты силуэты, будильник, трезвонящий властно, как труба архангела в день Страшного суда. Рут протягивает руку и швыряет будильник на пол, где он продолжает укоризненно звонить. Со стоном встает и поднимает шторы. Еще темно. «Это неправильно, – говорит она себе, кривясь, когда ступни касаются холодных половиц. – Человек эпохи неолита ложился спать с заходом солнца и просыпался с восходом. Почему мы считаем, что лучше наоборот? Засыпать на диване под ночные новости, потом с трудом подниматься по лестнице, чтобы лежать без сна с романом об инспекторе Ребусе[2], слушать по радио обзор событий в мире, считать места погребений эпохи железного века, чтобы наконец задремать, а затем пробудиться в темноте, онемев от неудобной позы. Это как-то неправильно».
Под душем веки разлепляются, мокрые волосы прилипают к спине. Это, если угодно, крещение. Родители Рут Утвердившиеся В Вере Христиане и фанатики Полного Погружения Для Взрослых (непременно с большой буквы). Рут понятна эта приверженность, вот только в Бога она не верит. Однако родители Молятся За Нее (снова с большой буквы), и это должно служить утешением, но почему-то не служит.
Рут энергично растирается полотенцем и невидяще смотрит в запотевшее зеркало. Она знает, что там отображается, и знание это утешает не более, чем родительские молитвы. Каштановые волосы до плеч, голубые глаза, светлая кожа – и когда она встает на весы, отправленные теперь в чулан для метел, они показывают двенадцать с половиной стоунов[3]. Рут вздыхает (меня не характеризует мой вес, полнота – это душевное состояние) и выдавливает пасту на зубную щетку. У нее очень красивая улыбка, но сейчас она серьезна, поэтому красота улыбки находится в самом конце перечня утешений.
Чистая, с влажными ступнями, Рут шлепает обратно в спальню. Сегодня ей предстоит читать лекции, поэтому нужно одеться чуть строже обычного. Черные брюки, черный бесформенный топ. Выбирая одежду, Рут на нее почти не смотрит. Ей нравятся цвет и ткань; собственно говоря, она питает слабость к платьям с блестками, стеклярусу и алмазным украшениям. Однако по ее гардеробу об этом не догадаешься. Мрачный ряд темных брюк и просторных темных курток. Выдвижные ящики туалетного столика полны черных джемперов, длинных кардиганов и непрозрачных колготок. Рут носила джинсы, пока не раздалась до шестнадцатого размера, и теперь любит брюки из рубчатого вельвета – черные, разумеется. Все равно джинсы уже не по возрасту. В будущем году Рут исполнится сорок.
Одевшись, она с трудом спускается. Лестница в ее крохотном коттедже очень крутая, будто трап. «Я не смогу подняться по ней», – сказала ее мать, приехав сюда единственный раз. «А кто тебя просит?» – мысленно ответила Рут. Родители ее жили в местном пансионе, потому что у Рут всего одна спальня; подниматься наверх не было никакой необходимости (внизу есть туалет, но он расположен рядом с кухней, и мать считает это негигиеничным). Лестница ведет прямо в гостиную, там отшлифованный деревянный пол, удобный диван с выцветшей обивкой, большой телевизор с плоским экраном и книжные полки, занимающие всю доступную поверхность. Главным образом это книги по археологии, но есть и детективы с убийствами, кулинарные сборники, путеводители, романы о любовной связи врачей с медсестрами. Особую слабость она питает к детским книжкам о балете и верховой езде, хотя ни тем ни другим никогда не занималась.
В кухне едва хватает места для плиты и холодильника, однако Рут, несмотря на кулинарные книги, стряпает редко. Сейчас она включает чайник и кладет хлеб в тостер, привычно выбрав четвертую программу радио. Потом собирает конспекты лекций и садится за стол у переднего окна. Это ее любимое место. За садом с растрепанной ветром травой и сломанным синим забором тянется пустошь. Мили и мили болотистой местности с редкими, чахлыми кустами можжевельника и небольшими предательскими ручьями. Иногда в это время года в небе появляются большие стаи диких гусей, перья их розовеют в лучах восходящего солнца. Но сегодня, в это хмурое осеннее утро, не видно ни единого живого существа. Все бледное, тусклое, на горизонте, где небо сходится с болотом, серо-зеленое переходит в серо-белое. Вдали полоса темно-серого моря, на волнах качаются чайки. Место совершенно пустынное, и Рут сама не знает, почему так его любит.
Рут пьет чай с гренками (она предпочитает кофе, но хочет повременить с ним до настоящего эспрессо в университете). Листает конспекты к лекциям, изначально отпечатанным на машинке, но теперь с написанными ручками разных цветов дополнениями. «Пол и доисторическая технология», «Раскопки артефактов», «Жизнь и смерть в эпоху мезолита», «Роль костей животных в раскопках». Хотя сейчас только начало ноября, зимний семестр скоро окончится, и это будет ее последняя лекционная неделя. В воображении выплывают лица учеников: серьезные, усердные, слегка унылые. Сейчас она работает только с аспирантами и скучает по легкомысленным, похмельным, веселым студентам. Увлеченные подопечные останавливают Рут, чтобы поговорить об останках древних людей из Линдоу и Боксгрова и выяснить, действительно ли женщины играли в доисторическом обществе значительную роль. «Оглянитесь вокруг, – хочется крикнуть ей, – мы не всегда играем значительную роль в этом обществе. По-чему вы думаете, что сброд охотников-собирателей был просвещеннее нас?»
Мысль о сегодняшнем дне проникает в ее подсознание, напоминая, что пора ехать. «В некоторых отношениях Бог похож на айпод…» Рут ставит тарелку с чашкой в раковину, оставляет еду для кошек, Спарки и Флинта. И отвечает вечному сардоническому интервьюеру в голове: «Да, я одинокая, располневшая, независимая женщина, и у меня есть кошки. Что тут такого? Да, временами я разговариваю с ними, но не воображаю, что они мне ответят, и не строю иллюзий, будто я для них нечто большее, чем подательница еды». Тут же, словно по сигналу, Флинт, большой рыжий кот, протискивается в откидную дверцу и смотрит на нее немигающими золотистыми глазами.
«Фигурирует Бог в нашем перечне недавно проигранных мелодий, или нам иногда приходится нажимать кнопку и перебирать их?»
Рут гладит Флинта и возвращается в гостиную, чтобы уложить бумаги в рюкзак. Обматывает красным шарфом шею (единственная уступка яркому цвету, даже полные люди могут покупать шарфы) и надевает анорак. Потом выключает свет и выходит из комнаты.
Коттедж Рут – один из трех стоящих на краю Солончака. Два других принадлежат смотрителю птичьего заповедника и людям, которые приезжают на отдых с чадящими барбекю и внедорожником, заслоняющим Рут вид из окон. Весной и осенью дорогу часто заливает, зимой там порой невозможно проехать. «Почему не живешь где-нибудь в более удобном месте? – спрашивают ее коллеги. – Если хочешь быть поближе к природе, есть хорошие участки в Кингс-Линн, даже в Блэкени». Рут не может объяснить даже себе, почему она, женщина, родившаяся и выросшая в Южном Лондоне, испытывает такую тягу к этим негостеприимным болотам, этому пустынному, уходящему в прилив под воду морскому берегу, к этому унылому, суровому виду. На Солончак Рут впервые привели раскопки, но она и сама не понимает, что заставило ее остаться в таком неуютном месте. « Я привыкла, – только и отвечает она. – Да и кошки плохо перенесут переезд». Коллеги смеются. «Добрая старая Рут, привязанная к своим кошкам, разумеется, они заменяют детей, жаль, что у нее нет мужа, она очень хорошенькая, когда улыбается».
Однако сегодня дорога в полном порядке, только нескончаемый ветер швыряет тонкий слой соли на ветровое стекло. Рут пускает струйку воды, не замечая этого, медленно проезжает мимо решетчатого ограждения и продолжает путь по ведущей в деревню извилистой дороге. Летом кроны деревьев сходятся над ней, образуя таинственный зеленый туннель. Но сейчас деревья выглядят скелетами, их голые руки тянутся вверх, к небу. Рут на чуть большей, чем требует благоразумие, скорости проезжает мимо четырех домов и заколоченной досками пивной, которые образуют деревню, и сворачивает на Кингс-Линн. Первая лекция у нее в десять. Времени впереди еще много.
Рут лектор[4] в Северо-Норфолкском университете (СНУ аббревиатура непривлекательная), недавно открытом, расположенном сразу же за Кингс-Линн. Преподает археологию, там это новый предмет, специализируется по археологии захоронений, которая никогда не бывает спокойной. Фил, заведующий кафедрой, часто шутит, что в археологии нет ничего свежего, и Рут всякий раз покорно улыбается. Думает, что Фил вскоре приклеит на бампер своей машины полоску бумаги с надписью «Ее откопали археологи». «Для археолога не может быть ничего слишком старого». Особый интерес у Рут вызывают кости. «Почему этот скелет не пошел на бал? Потому что у него нет тела, чтобы танцевать». Рут слышала все эти шутки, однако всякий раз смеется. В прошлом году студенты купили ей вырезанную из картона в натуральную величину фигуру Леонарда Маккоя из сериала «Звездный путь». Фигура стоит на верху лестницы, пугая кошек.
По радио кто-то обсуждает жизнь после смерти. Почему мы считаем, будто нужно создавать рай? Это знак того, что он существует, или всеобъемлющее желание? Родители Рут говорят о рае так, словно он им знаком, словно это некий космический торговый центр, где они все познают как свои пять пальцев, где получат бесплатные пропуска на стоянку и где Рут будет томиться в подземном гараже. Пока не утвердится в вере, само собой. Рут предпочитает католический рай, памятный по поездкам в студенческие годы в Италию и Испанию. Небесная ширь с облаками, дымок ладана, темнота и таинственность. Рут нравится ширь: картины Джона Мартина, Ватикан, норфолкское небо. «В равной мере», – насмешливо думает она, сворачивая на территорию университета.
Университет состоит из длинных невысоких зданий, соединенных застекленными переходами. В хмурые утра он выглядит маняще: приятный свет сияет за автостоянками, ряд маленьких фонарей освещает путь к корпусу археологии и естественных наук. Вблизи он не столь впечатляет. Хотя зданию всего десять лет, на бетонном фасаде появляются трещины, стены покрыты граффити, добрая треть фонарей не горит. Однако Рут почти не замечает этого, когда ставит машину на своем обычном месте и вытаскивает тяжелый рюкзак – тяжелый, потому что наполовину заполнен костями.
Поднимаясь по пахнущей сыростью лестнице к себе в кабинет, она думает о своей первой лекции: «Главные принципы в раскопке». Хотя ее ученики аспиранты, многие из них почти или совсем не имеют практического опыта. Среди них немало иностранцев (университету нужна плата за обучение), для которых мерзлая земля Восточной Англии явится настоящим культурным шоком. Вот почему первая официальная раскопка у них будет только в апреле.
Нашаривая в коридоре ключ-карточку, Рут замечает, что к ней подходят двое. Один из них Фил, завкафедрой археологии, другого она не узнает. Он высокий, угрюмый, с седеющими, коротко подстриженными волосами, и в нем есть нечто суровое, нечто сдержанное и слегка внушающее опасение – стало быть, это явно не студент и определенно не преподаватель. Она отступает в сторону, чтобы пропустить их, но, к ее удивлению, Фил останавливается и говорит серьезно, с плохо скрытым волнением:
– Рут, кое-кто хочет с тобой познакомиться.
Значит, это все-таки студент. Рут начинает приветливо улыбаться, но улыбка застывает при очередных словах Фила.
– Это старший детектив-инспектор Гарри Нельсон. Он намерен поговорить с тобой об убийстве.
Глава вторая
– О предполагаемом убийстве, – торопливо поправляет старший детектив-инспектор Гарри Нельсон.
– Да-да, – так же торопливо соглашается Фил, бросив взгляд на Рут, означающий: «Видишь, я разговариваю с настоящим детективом». Рут сохраняет бесстрастное выражение лица.
– Это доктор Рут Гэллоуэй, – говорит Фил. – Наш специалист по захоронениям.
– Рад познакомиться, – без улыбки кивает Нельсон и указывает на запертую дверь кабинета. – Можно войти?
Рут вставляет ключ-карточку в скважину и открывает дверь. Кабинет у нее крохотный, едва шесть футов в ширину. Одну стену полностью занимают книжные полки, другую – дверь, третью – грязное окно с видом на еще более грязное искусственное озеро. Стол Рут стоит у четвертой стены, над ним висит взятая в рамку афиша фильма об Индиане Джонсе. Это ирония, всякий раз поспешно объясняет Рут. Когда она проводит консультации, студенты часто высыпают в коридор, и она подпирает открытую дверь упором в виде кошки, подарком Питера. Но сейчас захлопывает ее, Фил и детектив неловко стоят, кабинет кажется для них слишком тесным. Нельсон, хмуро застывший перед окном, заслоняет свет. Он выглядит слишком массивным, слишком высоким, слишком взрослым для этой комнаты.
– Прошу вас…
Рут указывает на стулья у двери. Фил демонстративно подает стул Нельсону, рукавом джемпера стирая с сиденья почти всю пыль.
Рут втискивается за стол, что создает у нее иллюзию защищенности, главенства. Эта иллюзия тут же исчезает, когда Нельсон откидывается на спинку стула, кладет ногу на ногу и обращается к ней. У него легкий северный акцент, благодаря которому он кажется более деятельным, словно у него нет времени на протяжные норфолкские гласные.
– Мы обнаружили кости, – говорит он. – Похоже, детские, но они выглядят старыми. Мне нужно знать их возраст.
Рут молчит, но Фил оживленно вмешивается:
– Инспектор, где вы их обнаружили?
– Неподалеку от птичьего заповедника. На Солончаке.
Фил смотрит на Рут.
– Ведь это как раз там, где вы…
– Знаю, – перебивает его Рут. – Почему вы решили, что они выглядят старыми?
– Они бурые, потерявшие цвет, но с виду в хорошем состоянии. Я думал, это ваша область. – Голос звучит неожиданно вызывающе.
– Моя, – спокойно соглашается Рут. – Видимо, поэтому вы здесь?
– Ну так сможете вы определить, современные они или нет? – спрашивает Нельсон, опять довольно агрессивно.
– Недавние обычно легко узнать по виду и поверхности, – говорит Рут. – Со старыми сложнее. Иногда почти невозможно отличить кости пятидесятилетней давности от двухтысячелетней. Для этого нужно радиоуглеродное датирование.
– Профессор Гэллоуэй специалист по сохранности костей. – Это снова Фил, не желающий оставаться в стороне. – Она работала в Боснии на военных захоронениях…
– Поедете взглянуть? – перебивает его Нельсон.
Рут делает вид, что задумывается, но на самом деле она очень заинтересована. Кости! На Солончаке! Где она проводила первые незабываемые раскопки вместе с Эриком. Это может быть чем угодно. Даже открытием. Или…
– Вы подозреваете, что это убийство? – спрашивает она.
Нельсон впервые кажется смущенным.
– Пока рано говорить, – неторопливо отвечает он. – Поедете взглянуть?
Рут встает.
– В десять у меня лекция. Могу пожертвовать обеденным перерывом.
– К двенадцати пришлю за вами машину, – говорит Нельсон.
К тайному разочарованию Рут, Нельсон не присылает полицейский автомобиль с мигалкой, а приезжает сам в грязном «мерседесе». Она ждет, как условились, у главных ворот, а Нельсон даже не вылезает из машины, лишь распахивает пассажирскую дверцу. Рут влезает внутрь, чувствуя себя располневшей, как всегда в таких случаях. Она патологически боится, что привязной ремень окажется для нее слишком коротким или какой-то невидимый датчик веса издаст пронзительный сигнал. «Двенадцать с половиной стоунов! В машине двенадцать с половиной стоунов! Аварийная ситуация! Нажмите кнопку выброса».
Нельсон бросает взгляд на рюкзак Рут.
– Взяли все, что нужно?
– Да.
Она прихватила свой оперативный набор для раскопок: остроконечный мастерок, маленькую лопатку, пластиковые пакеты для образцов, рулетку, записную книжку, карандаши, кисти, компас, цифровую фотокамеру. Переоделась в спортивный костюм и накинула непромокаемую куртку, с раздражением думая, что выглядит ужасно.
– Значит, вы живете у Солончака? – спрашивает Нельсон, выезжая, взвизгнув шинами, на дорогу. Машину он гонит как сумасшедший.
– Да, – отвечает Рут с легким вызовом, сама не зная почему. – У новой дороги.
– Новая дорога! – Нельсон издает отрывистый смешок. – Я думал, там живут только свихнувшиеся.
– Знаете, один из моих соседей – смотритель птичьего заповедника, – говорит Рут, силясь оставаться вежливой.
– Вот не подумал бы, – удивляется Нельсон. – Слишком отдаленное место.
– Мне оно нравится, – заявляет Рут. – Я занималась там раскопками и не захотела уезжать.
– Раскопками? Археологическими?
– Да.
Рут вспоминает то лето десятилетней давности. Сидение у костра вечерами, жареную колбасу, сентиментальные песни. Пение птиц по утрам, лиловое от цветущей лаванды болото. Как-то раз овца истоптала их палатки. А однажды Питер увяз в приливном болоте, и Эрику пришлось ползти на четвереньках, чтобы его вызволить. Невероятный восторг, когда они обнаружили первый деревянный столб, доказывающий, что хендж действительно существовал. И голос Эрика, кричавшего им через начинающийся прилив: «Мы нашли его!»
Она поворачивается к Нельсону.
– Мы искали хендж.
– Хендж? Вроде Стонхенджа?
– Да. Это просто круглая, обнесенная канавой насыпь. Обычно со столбами внутри круга.
– Я где-то читал, что Стонхендж представляет собой просто большие солнечные часы. Способ определять время.
– Мы не знаем точно, для чего он был предназначен, – говорит Рут, – но можно с уверенностью сказать, что для какого-то ритуала.
Нельсон бросает на нее странный взгляд.
– Ритуала?
– Да, для поклонений, подношений, жертвоприношений.
– Жертвоприношений? – повторяет Нельсон. Теперь он кажется искренне заинтересованным, в голосе уже не слышится легкой снисходительной нотки.
– Иногда мы находим их свидетельства. Горшки, копья, кости животных.
– А человеческие? Находили когда-нибудь человеческие кости?
– Да, иногда человеческие.
Наступает молчание, потом Нельсон говорит:
– Странное место для хенджа, разве не так? Прямо у моря.
– Тогда здесь не было моря. Ландшафт меняется. Всего десять тысяч лет назад эта страна еще соединялась с континентом. Отсюда можно было дойти пешком до Скандинавии.
– Шутите!
– Нет. Кингс-Линн некогда был громадным приливным озером. «Линн» – «озеро» по-кельтски.
Нельсон поворачивается и недоверчиво смотрит на нее, машина опасно виляет. Кажется, он счел, что Рут все это выдумала.
– Но чем же тогда была эта местность, если не морем?
– Неглубокое болото. Мы полагаем, что хендж находился на краю болота.
– И все-таки, по-моему, это неподходящее место для строительства чего-то подобного.
– Болото в доисторические времена играло важную роль, – объясняет Рут. – Это своего рода символический ландшафт. Мы объясняем его значительность тем, что это связь между землей и морем или между жизнью и смертью.
Нельсон фыркает.
– Я не понял.
– Ну, болото не море и не суша. Некое соединение того и другого. Нам известно, что доисторическому человеку это было важно.
– Откуда это известно?
– На краю болота мы находили оставленные по обету клады.
– По обету?
– Подношения богам, помещенные в специальные или священные места. Иногда тела. Слышали о телах в болоте? О человеке из Линдоу?
– Возможно, – осмотрительно отвечает Нельсон.
– Похороненные в торфе тела сохранились почти полностью, но кое-кто считает, что хоронили в болоте с практической целью. Чтобы умилостивить богов.
Нельсон снова бросает на нее взгляд, но ничего не говорит. Они уже приближаются к Солончаку, едут от нижней дороги к автостоянке. Сиротливо высятся потрепанные ветром стенды со списками водящихся на болотах птиц. Яркие краски рекламы мороженого на заколоченном киоске поблекли. Трудно представить, что люди устраивают здесь пикники, едят, греясь на солнце, мороженое. Это место словно бы создано для ветра и дождя.
На автостоянке одиноко стоит полицейская машина. С приближением Нельсона и Рут из нее вылезает человек, судя по виду, продрогший и истомившийся.
– Доктор Рут Гэллоуэй, – бодрым голосом представляет Нельсон. – Детектив-сержант Клаф.
Детектив-сержант угрюмо кивает. Рут думает, что пребывание на продуваемых ветром болотах не самое его любимое времяпрепровождение. Нельсон, однако, явно оживлен, слегка приплясывает на месте, как скаковая лошадь при виде галопирующих собратьев. И первым направляется по мощенной галечником тропе, именуемой «дорога для приезжающих». Они проходят мимо деревянного, стоящего на сваях домика. В нем никого нет, вокруг валяются пакеты из-под хрустящего картофеля и баночка из-под кока-колы.
Нельсон не останавливаясь указывает на мусор и отрывисто приказывает:
– Собери в пакет.
Рут, хотя и не в восторге от его манер, восхищается скрупулезностью старшего детектива-инспектора. Ей приходит на ум, что работа полицейских несколько схожа с археологией. Она тоже собрала бы все на месте раскопок и снабдила бирками, определяя связь между предметами. Тоже приготовилась бы искать дни и недели в надежде найти что-то значительное. Ведь и она, сознает Рут с внезапным содроганием, имеет дело главным образом со смертью.
Рут запыхалась, когда они подошли к месту, огражденному бело-синей полицейской лентой, напоминающей ей о несчастных случаях на дорогах. Нельсон уже ярдов на десять впереди, руки в карманах, голова вытянута вперед, словно он нюхает воздух. Клаф с трудом тащится следом, в руке у него пластиковый пакет с валявшимся возле домика мусором.
За лентой неглубокая яма, наполовину заполненная мутной водой. Рут подныривает под ленту и опускается на колени, чтобы взглянуть. В густой грязи ясно видны человеческие кости.
– Как вы нашли их? – спрашивает она.
Отвечает ей Клаф:
– Одна женщина прогуливала собаку. Животное принесло в зубах одну из костей.
– Вы ее сохранили? Я имею в виду кость.
– Она в участке.
Рут быстро фотографирует яму и набрасывает в блокноте карту. Это западный край болота; здесь раскопок она не вела. Морской берег, где обнаружили хендж, примерно в двух милях восточнее. Сидя на корточках, она начинает усердно вычерпывать воду лабораторным стаканом из набора инструментов. Нельсон едва не подпрыгивает от нетерпения.
– Мы можем помочь?
– Нет, – лаконично отвечает Рут.
Когда в яме почти не остается воды, сердце Рут начинает биться чаще. Осторожно вычерпнув еще один стакан, она наконец опускает руку в грязь и обнажает что-то плоско лежащее на темной земле.
– Ну?
Нельсон с жадным интересом склоняется над ее плечом.
– Это останки, – неуверенно говорит Рут, – только…
И медленно тянется за мастерком. Спешить нельзя.
Она видела, как вся раскопка пошла прахом из-за минутной невнимательности. И хотя Нельсон нетерпеливо скрипит зубами, Рут бережно снимает пропитанную водой землю. В яме лежит рука с чуть согнутыми пальцами, на ней браслет, как будто бы из травы.
– Черт возьми! – бормочет Нельсон над ее плечом.
Рут напряжена до предела. Наносит находку на свою карту, отмечая, в какую сторону обращена рука. Потом фотографирует ее и принимается копать снова.
На сей раз мастерок скрежещет о металл. Продолжая действовать неспешно, тщательно, Рут запускает руку в грязь и достает металлический предмет. Он тускло блестит в зимнем свете, как шестипенсовик в рождественском торте: это изделие полукруглой формы из крученого металла.
– Что это?
Голос Нельсона доносится словно бы из другого мира.
– Полагаю, торк, – мечтательно отвечает Рут.
– Торк? Что за чертовщина?
– Ожерелье. Возможно, из железного века.
– Железный век? Это когда было?
– Около двух тысяч лет назад, – отвечает Рут.
Клаф неожиданно издает отрывистый смешок. Нельсон молча отворачивается.
Нельсон подвозит Рут обратно к университету. Он, похоже, впал в уныние, но Рут радостно возбуждена. Останки из железного века, а эти захоронения непременно должны быть из железного века, времени ритуальных убийств и баснословных сокровищниц. Что они означают? До хенджа от них далеко, но связаны ли находки между собой? Хендж относится к началу бронзового века, это более тысячи лет до железного. Но ведь не может другая находка в одном и том же месте быть простым совпадением? Ей не терпится рассказать все Филу. Вероятно, следует осведомить прессу – реклама факультету не помешает.
Нельсон внезапно спрашивает:
– Вы уверены в датировке?
– Относительно торка уверена, это определенно железный век, и то, что труп погребен с торком, представляется логичным. Но для полной точности можно провести анализ на углерод четырнадцать.
– Это что такое?
– Углерод четырнадцать присутствует в земной атмосфере. Его поглощают растения, их поедают животные, мы едим животных. Таким образом, углерод четырнадцать поглощают все. После смерти поглощение прекращается, и углерод четырнадцать в костях начинает распадаться. Измеряя количество углерода четырнадцать в кости, мы можем определить ее возраст.
– Насколько точен этот анализ?
– Ну, находки могут подвергаться воздействию космической радиации – солнечных вспышек, протуберанцев, ядерных испытаний и тому подобного. Но анализ может быть точным в пределах нескольких сотен лет. Так что мы в силах примерно определить, из железного ли века эти кости.
– Когда конкретно он был?
– С полной точностью не скажешь, но примерно с семисотого года до нашей эры до сорок третьего нынешнего летоисчисления.
Нельсон с минуту молчит, усваивая это, потом спрашивает:
– Почему тело железного века похоронено здесь?
– Как жертвоприношение богам. Вероятно, оно было привязано к кольям. Видели траву вокруг запястья? Это может быть своего рода веревкой.
– Господи. Человека привязали к кольям и оставили умирать?
– Возможно, это был уже труп. Его привязали к кольям, чтобы он оставался на месте.
– Господи, – произносит он снова.
Внезапно Рут вспоминает, почему она здесь, в этой полицейской машине, с этим человеком.
– Отчего вы решили, что кости могут быть современными?
Нельсон вздыхает.
– Десять лет назад пропал ребенок. Неподалеку отсюда. Тела мы так и не нашли. Я подумал, не она ли это.
– Она?
– Девочку звали Люси Дауни.
Рут молчит. Благодаря имени все почему-то становится реальнее. Ведь археологи, откопавшие древние останки женщины, дали ей имя. Как ни странно, ее тоже назвали Люси.
Нельсон снова вздыхает.
– В связи с делом Люси Дауни мне присылали письма. Подозрительные, имея в виду то, что вы говорили раньше.
– Вы о чем? – спрашивает несколько озадаченная Рут.
– О ритуале и всем прочем. В письмах много всякой ерунды, но говорится, что Люси принесли в жертву и мы найдем ее там, где земля встречается с небом.