Главная | Обратная связь

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ

Неизменная разница между местной и западной точками зре­ния на последовательниц Тантры весьма заметна. Несколько теоретических исходных положений стали своеобразной линзой или призмой, которая преломляет образы так, как этого ожи­дают. Ныне такое преломление известно как схема колониального отношения к аспектам жизни Индии, которая казалась страной непостижимой, враждебной или неисправимо чуждой. II.«пример, уничижительная оценка женщин, практикующих Тантру, является отголоском колонизаторского мнения о том, что индийские дэвадаси (devadasl) — это «храмовые проститут­ки». Эти женщины, которые были художницами, учеными, исполнительницами ритуальных танцев и богослужений, представлялись взгляду колонизаторов неким неведомым и раздра­жающим явлением. Поскольку британские чиновники и мисси­онеры были неспособны понять духовной роли этих храмовых служительниц, они заклеймили их как «шлюх» и «разврат­ниц» и объявили традицию дэвадаси вне закона. Их мнение отражало не только отсутствие у них знания реальной жизни порабощенного ими народа, но и глубокую антипатию к неко­торым из его культурных ценностей. Такие взгляды преобла­дали до самого недавнего времени, пока антропологи, исследо­вав жизнь немногих сохранившихся дэвадаси из Пури в прибрежном штате Орисса, не обнаружили традицию сущест­вования экономически независимых, образованных и почитае­мых храмовых танцовщиц, ритуальное служение которых было весьма необходимым для поддержания хорошо организованно­го индийского государства. Как воплощения женских божеств и энергии, танцовщицы получали за свое служение щедрые дары, и для верующих была священна даже пыль с их ног.

Анализ колониального противостояния в Индии показы­вает, в чем разница между колониальным и местным мировоз­зрениями, если иметь в виду черты, которые, по их мнению, отличают мужчин и женщин. Индийское мировоззрение не является отражением западных ценностей, а включает в себя глубокое уважение и почитание магических способностей и божественных сил, таящихся в женщине. Это почитание осо­бенно характерно для частично совпадающих друг с другом мирон Шакты и Тантры, в которых обитают дэвадаси и жен­щины буддийской Тантры. Возможно, научная характеристи­ки inn инь буддийской Тантры как «потаскух», «распутниц», (Порочных и развратных» обнаруживает следы викторианского толкования по поводу не только сексуальной жизни женщин вне брака, но и религиозного возвышения и почитания женщин. Теолог Ханс Кюнг признаёт, что религиозное поклонение перед женщинами настолько противно иудейским и христианским ценностям, что ставит главную преграду для понимания:

Христианским теологам особенно трудно обсуждать...шактистский тантризм с его ориентацией на женскую энергию или божество...Невозможно не заметить, что все тантрические системы, а особенно шактистские практики, христианству полностью чужды, более чужды, чем что-либо иное извест­ное нам в буддизме или индуизме.

Отчасти такие воззрения чужды потому, что в них находит свое отражение культурный мир, жизнь которого определяют совершенно иные пары противоположностей, чем те, на кото­рых строится толкование Тантры на Западе. Индийское общество и религия вращаются вокруг представлений о чистоте и загряз­нении, благоприятном и неблагоприятном; они не разделяют преобладающего на Западе противопоставления природы и куль­туры, материи и духа, человека и божества. Ассоциация жен­щин с «природой», «материей» и «человеком» — особенно в качестве менее ценной половины этих парных противополож­ностей — здесь совершенно неуместна.

Чтобы судить о женских духовных практиках в буддий­ской Тантре, от исследователя требуется правильно определить области их культурного значения, а не подгонять под свое по­нимание пола, сексуальности и энергии. Герберт Гюнтер относит ту систему толкования, о которой говорилось выше, к «за­падной психологии доминирования», которая выливается в то, что он называет «западными параноическими мнениями о тантризме», а именно представление об озабоченности «параноика, одержимого своей половой потенцией и усилиями заполучить желаемое». Приведенные здесь интерпретации действительно породили особые западные, запутывающие своей упрощеннос­тью андроцентрические схемы отношения полов: мужчины — активные деятели, женщины — пассивные жертвы; эксплуататоры-мужчины обладают властью, эксплуатируемые женщины бесправны; сексуальные подвиги мужчин достойны восхище­ния, а женский промискуитет заслуживает осуждения; мужчин оценивают с точки зрения интеллектуальных и духовных критериев, а женщин — лишь биологических. Такие противопоставления имеют явно европейское происхождение, что не позволяют приписывать их без разбору всем культурам. Кроме того, такое толкование предполагает конфликтные, антагонистические отношения между полами и неизбежное доминирова­ние одного над другим при любом общественном устройстве, что опять-таки неприменимо к иным культурам.

Неразборчивое применение сугубо западных категорий не принимает во внимание природу особенностей отношения по­лов, полностью определяемых культурой. В других культурах имеется совсем иное понимание пола, силы, статуса и духов­ных достижений. Не существует межкультурного единообра­зия отношений полов, которое позволило бы говорить исходя из глобальной, антиисторической, уравнительной точки зрения, не учитывая особенностей их статуса и прав в конкретной куль­туре. Антрополог Шелли Эррингтон считает неадекватным при­менение упрощенных моделей для описания сложности взаимо­отношений полов, существующих во всем мире: «В лучшем случае, никакая простая схема или критерий высокого или низ­кого статуса не может быть мерилом статуса и власти женщин независимо от конкретной культуры. В худшем случае, наши наиболее бессознательные представления о «власти» и «стату­се», возможно, необходимо перевернуть на сто восемьдесят гра­дусов, если мы собираемся понять отношения между мужчина­ми и женщинами в разных частях мира». Доминирование, эксплуатация и власть — это весьма изменчивые категории, которые редко точно соответствуют категориям, относящимся к полу (например: мужчины обладают властью, они - эксплуа­таторы женщины не обладают властью, они — эксплуатируе­мые и т. д.), но, скорее, образуют сложную систему перемен­чивых ситуаций.

В цитировавшихся выше точках зрения на женщин и тант­рический ритуал навязывается не только западное понимание иола, сексуальности и власти, но и более фундаментальные представления о личности. Постулируется ситуация, где жен­щины обезличены и эксплуатируемы. Утверждение об обезличивании женщин строится на представлении о том, что они обладают индивидуальным «я», как оно понимается в контексте западных представлений. Такое понятие «я» предполагает, ЧТО «я» - это облеченная в плоть субстанция, которая может претерпеть некоторые изменения, но, тем не менее, сохраняет свое торжество и остается некой ограниченной сущностью на протяжении всего срока жизни. Такое представление о «я» делает процесс овеществления, или опредмечивания, превращающего «я» в «вещь», «объект», «продукт», который другой человек может «использовать» как средство достиже­ния своих целей. Это опредмеченное «я» расходится с тради­ционным индийским и буддийским пониманием личности. Бо­лее того, такое упражнение в «предметном фетишизме» или утилитарной логике, которая считает, что тело женщины ис­пользовалось мужчинами для достижения своих целей как фи­зический инструмент, подразумевает картезианскую двойствен­ность ума и тела, раздельность духа и материи, которая чужда индийскому контексту с его гораздо более динамичным, гиб­ким и органичным пониманием живых существ и их богатого гармоничного взаимодействия: ритуального, общественного и биологического.39 Применение к средневековой индийской тра­диции категорий, свойственных Западу, — например, атомис­тического представления о вещественном «я», — неизбежно вы­льется в искаженный анализ, хотя это искажение, скорее всего, останется незамеченным из-за интуитивной близости таких ка­тегорий для западных авторов и их читателей. Трудно осознать структурные принципы собственного мышления; однако для интерпретации буддийской Тантры и роли в ней женщины тре­буется учитывать собственное традиционное понимание женс­кого начала и отношения полов.

Я утверждаю, что буддийская Тантра предлагает модель не эксплуатации, а взаимодополняемости и обоюдности. Тантри­ческие тексты не предлагают узаконить угнетение женщин или использование их в сексуальном плане, а, наоборот, побужда­ют видеть в женщине опору, источник духовной силы. В них проявляется высокая оценка, уважение к женщинам, о чем пойдет речь в последующих главах, а также выказывается подлинное стремление обрести и выразить надлежащее почтение к религи­озно продвинутым, обладающим духовными силами женщи­нам. Западные ученые принимали это стремление за доказа­тельство того, что методы Тантры, эксплуатируя женщин, служат освобождению одних лишь мужчин. Данная же книга выдви­гает иное толкование.

В тех интерпретациях, которые приводились выше, катего­рии, свойственные западной культуре, были возведены в абсо­лют и применены к тантрическому контексту без выяснения, со­звучна традиция Тантры этим соображениям или же предлагает в корне иное понимание возможностей раскрепощающих отношений между мужчинами и женщинами. Нет никакой очевид­ной нужды прибегать к этноцентрической евро-американской схеме толкования, потому что традиция буддийской Тантры высказывается по поводу отношений мужчины и женщины весьма ясно. Данное исследование продемонстрирует, что буддийская Тантра предоставляет четкое понимание женского и мужского начал, а также идеальных, преобразуемых в духовные, взаимо­отношений, которые могут быть достигнуты между ними. Авто­ры классических текстов йогини-тантры (yoginl-tantra) обсужда­ют эти ключевые вопросы достаточно подробно.

Кроме того, представители традиции Тантры создали глу­бокие произведения, где точно описывали воплощение, которое понимается не как «душа» в «теле», в как многоуровневый континуум ум-тело, обладающий телесностью, чувствительнос­тью, способностью познавать и духовностью, уровни которого тонко переплетены и интерактивны. Это невещественное «я» видится не как нечто ограниченное или как статично сущее, но как вместилище энергий, сокровенных ветров и пламени, раст­ворения, плавления и течений, могущих производить порази­тельные преображения в воплощенном переживании и устанав­ливать мост между человеком и божеством. Именно в свете этой модели динамичного, проницаемого, не ограниченного косны­ми рамками «я», следует толковать парадигму буддийской Тан­тры. Герберт Гюнтер, наряду с другими западными учеными, поместил присущее Тантре духовное партнерство в контекст буддийской метафизики, и данная книга продолжает анализ в том же ключе.

МЕТОДОЛОГИЯ

Принципы толкования, которые я сочла наиболее полезными, — это те, что были выдвинуты в контексте феминистской историо­графии, особенно в трудах Герды Лернер, Элизабет Шусслер Фиоренца и Джоан Скотт. Один из принципов, в котором феминистские историки, — это потребность заявить о женщинах как об историческом факторе, то есть сосредоточиться на том, как они действовали сами, чем на том, что с ними делали, а так же изучить, как женщины относились к событиям не как относились к женщинам. Поэтому один из принципов, на которые я опираюсь в своей работе, заключается в том, чтобы рассматривать женщин как активных творцов истории и интерпретаторов собственного опыта, а не как пас­сивные объекты или жертвы истории. Женщины обладают спо­собностью допускать события или не допускать их; они ис­пользовали символы и толкования, исполняли и вводили в обиход новые ритуалы и практики медитации, были писателями и учи­телями, знатоками духовных вопросов и просветленными на­ставниками. Поэтому моим намерением было по возможности раскрыть и показать движущие и творческие способности, а также самосознание женщин буддийской Тантры. То, как муж­чины могут рассматривать женщин или относиться к ним, инте­ресует меня лишь постольку, поскольку это проливает свет на движущие силы пола.

Существенно важно обратиться к историческим свидетель­ствам выдающихся женщин, чье значение может быть измере­но с точки зрения условных историографических моделей, но необходимо также и по-новому оценить степень исторической важности, дабы учесть здесь жизнь и заботы женщин. Требу­ется обновление распространенных исторических моделей, что­бы они смогли охватить деятельность, внесенный женщинами вклад и их точки зрения. Историкам также необходимо оце­нивать события и движения в свете участия в них женщин. В стремлении воссоздать историю женщин важно осознавать, что культурные ценности зачастую являются совместным тво­рением мужчин и женщин. Что касается буддийской Тант­ры, то здесь требуется признать, что точка зрения женщин на традицию Тантры и их участие в ней содержится не только в текстах, написанных женщинами, но и в литературе, создан­ной общинами, частью которых они были. Поэтому я рассмат­риваю тантрические тексты и иконографию как итог труда сообщества мужчин и женщин, а не одних только мужчин. Рассматривая их как свидетельство опыта и прозрений как мужчин, так и женщин, мы получаем совершенно другое толкование, чем при попытке считать их результатом творче­ства мужчин, которые по своей философии, нравственности и поведению неотличимы от избранных групп современных пред­ставителей Западной культуры.

Исторические исследования, посвященные женщинам, мо­гут отталкиваться от иных допущений, чем те, что имеются в общепринятой истории. Одно из отличий заключается в том, что о жизни женщин сохранилось очень мало письменных сви­детельств. Поэтому, хотя имеющаяся информация о женщинах не может считаться представительной в количественном отно­шении, но, по словам Элизабет Шусслер Фиоренца, «ее следу­ет воспринимать как вершину айсберга, указывающую, сколь­ко исторических данных мы утратили». Даже если документы прошлых времен оказываются безнадежно андроцентрическими, это нельзя принимать за доказательство того, что женщины не принимали активного участия в историческом процессе или не имели собственной точки зрения на свою жизнь. Андроцентрические источники не обязательно отражают реальность жиз­ни женщин, однако они сообщают кое-что об окружении, в котором им приходилось жить.

Таким образом, данное исследование составляет часть уси­лий по обнаружению религиозной литературы, написанной са­мими женщинами, их воззрений, практик и самосознания. Чтобы попытаться восстановить историю женщин, необходимо сначала собрать все свидетельства, оставленные женщинами: произведе­ния искусства и ремесел, надписи, автобиографии, трактаты, художественные сочинения, фольклор, письма и произведения устного творчества.49 Эти документы составляют основу для сис­темы интерпретации, и в свете этого можно толковать свидетель­ства, не исходящие непосредственно от женщин. Согласно исто­рику Элизабет Шусслер Фиоренца, «исторически адекватный перевод и толкование андроцентрических текстов... должны не рассматривать тексты, имеющие явное отношение к женщинам, как разрозненные осколки в андроцентрической картине, но создать четкую феминистическую модель исторической рекон­струкции, благодаря которой они стали бы светом и красками, из которых может сложиться феминистическая картина».

Выявление гиноцентрической картины зачастую требует твор­ческого применения приемов герменевтики, позволяющих из­влечь из текстов информацию о женщинах. Иногда сведения о женщинах и их точках зрения можно воссоздавать, выходя за рамки высказываемых в тексте утверждений и пытаясь пред­ставить себе тот мир, в котором этот текст бытует, противоре­чия, на которые он откликается, практики или общественное устройство, которые в нем стремятся утвердить, и положения, которые в нем не излагают. Например, содержащаяся в танттрах классификация женщин была создана как андроцентрическая, поскольку она отражает желание мужчин выявить оп­ределенные типы женщин и тем самым выразить скорее мужс­кие интересы, чем женские. Однако эти выдержки можно рас­сматривать с разных точек зрения. Одна точка зрения — это взгляд йогина, отыскивающего йогини конкретной разновид­ности. Однако нужно также исследовать историческую среду, которая сделала бы такую встречу необходимой, и одна из возможных причин — это традиция, согласно которой мужчи­ны идут в ученики к женщинам. Кроме того, легко представить себе картину с точки зрения искомой таким образом жен­щины, потому что в текстах описывается, как мужчина должен к ней подойти, что он должен ей поднести, какие формы ува­жения или почитания ей выказать. Таким образом, эти выдер­жки можно рассматривать как сведения о том, чего тантрики-женщины требовали от учеников-мужчин, и как основу, опираясь на которую, они могли бы заявлять свои права на полагающуюся им дань. Хотя эти отрывки отвергали как андроцентрические и непригодные для задач феминистического переосмысления, на самом деле они дают богатую информа­цию о женщинах и об отношении полов в традиции Тантры. Поэтому термин «андроцентрический» относится скорее к спо­собу понимания текстов, чем к ним самим. Хотя иногда прихо­дится критиковать прежнее понимание, данное исследование больше посвящено непосредственной задаче: воссоздать мир, породивший эти тексты, и определить, какое место занимали в нем женщины.

Это исследование опирается на ряд источников, в том числе на произведения, написанные женщинами, тантрические тек­сты, индийские и тибетские традиции комментариев, устные традиции и материалы, собранные в экспедициях. Самые осно­вательные свидетельства о женщинах в буддийской Тантре про­исходят из литературных произведений самих женщин. В дан­ной книге использованы приблизительно сорок написанных женщинами текстов, которые были обнаружены мной в ходе архивных изысканий. Поиски текста, написанного женщиной, обычно отталкивались от имени конкретной женщины или от упоминаемого в другом источнике сочинения той или иной жен­щины. Иногда для поисков женских имен и указаний на женс­кий пол автора использовались каталожные списки авторов. Так было обнаружено много кандидатов на роль автора-женщины. Следующим шагом было определить, где текст был напи­сан, и просмотреть его. На этой стадии отсеялись многие тексты, если только колофон или содержащиеся в тексте доказатель­ства, — а лучше то и другое, — не подтверждали авторство женщины. Затем привлекались другие виды подтверждений, на­пример, упоминание о жизни этой женщины или о ее учениях в других источниках. Около одной пятой аннотаций указывали на тексты, относительно которых можно было бы подтвердить несколькими дополнительными доказательствами, что их авто­ры — женщины или что это учения женщин, записанное их уче­никами. По завершении этой черновой работы, которая заняла несколько лет и проводилась на двух континентах, начался еще более ответственный процесс, а именно знакомство с целым ря­дом литературных форм, тем и практик медитации, чтобы полу­чить возможность читать разнообразные специальные произведе­ния. Потом потребовались дополнительные исторические и полевые исследования, чтобы изучить историческую роль и сохранившее­ся доныне влияние этих произведений. Эти исследования оказа­ли неоценимую помощь, позволив понять религиозные практики женщин, их учения и уровень познаний.

Кроме того, такое изучение опиралось на обнаруженные тексты, созданные в общинах, составной частью которых были женщины. Наиболее уместны для этого исследования эзотери­ческие тексты под названием йогини-тантры и махайога-тан-тры (mahayoga-tantra; далее упоминаются собирательно как анут-тарайога-тантры (anuttarayoga-tantra), или «тантры непревзойденной йоги»), поскольку именно в них описываются духовное парт­нерство между мужчинами и женщинами и сексуальное соеди­нение как средство духовного преображения. Хорошо извест­но, что главные тексты упоминаются в биографиях великих индийских учителей и занимают первостепенное место в прак­тиках созерцания, ритуалах и комментариях во всех сферах гималайского буддизма. Главные йогини-тантры, о содержа­нии которых здесь идет речь, это Чакрасамвара (Cakrasamvara), Хеваджра (Hevajra) и Чандамахарошана (Candamaharosana). За немногими исключениями переводы выполнены по ранее не пе­реводившимся текстам или частям текстов. Иногда я справля­лась в индийских и тибетских письменных комментариях по поводу того, как там интерпретируются женские образы. Ком­ментарии различных школ не проявляют единодушия по этому вопросу, как и по любым другим. Таким образом, данное ис­следование документально обосновывает лишь одно из живых течений среди многообразия личных и коллективных мнений, существующих в этой полиэтнической традиции.

Мое путешествие было и интеллектуальным и физическим. Физическое путешествие — это полевые исследования, прово­дившиеся мной в течение шестнадцати месяцев пребывания в Индии, нескольких недель в Японии и шести месяцев подряд в Непале. Прежде чем отправиться в экспедицию, я письменно советовалась относительно целесообразности своего замысла с Далай-ламой и получила его официальное одобрение. Я полу­чила от него и дополнительные советы во время личной беседы в его резиденции в Дхарамсале, Индия. Одобрение им моего проекта, а также последующее одобрение главами других школ тибетского буддизма были очень полезны для организации со­трудничества, бесед и доступа к собраниям рукописей. Кроме того, в Индии я консультировалась с индийскими историками и учеными, специалистами по Тантре, главным образом с Нарендранатхом Бхаттачарьей и Локешем Чандрой. Эти ученые поддержали мои исследования, подтвердив мое видение Тант­ры и поделившись со мной собственными изысканиями, а так­же предоставив библиотеки.

Кроме того, я совершила много поездок к многочисленным ламам и тантрическим йогинам и йогиням, чтобы побеседовать о роли женщин в Тантре, отношении к женщинам и толкова­нии ими соответствующих отрывков из текстов. Часть этого вре­мени я провела в одном из тибетских монастырей, а осталь­ное — с ламой Юру в Ладакхе, в прилепившейся на карнизе скалы маленькой келье, казавшейся еще более крошечной на фоне окружающих Гималайских гор. Внизу, в скалах, нахо­дится пещера, служившая кровом знаменитому Наропе (Naropa), а все окружающие, затейливо выделяющиеся утесы просто усе­яны пещерами, в которых на протяжении веков жили тантри­ческие йогины и йогини. Это отдаленное и высокогорное место было совершенным убежищем для тех, кто практиковал самые эзотерические учения Тантры.

Экспедиционный сбор материалов по эзотерической тради­ции включает в себя неотъемлемые от любой экспедиционной работы исследования: наладить соответствующее сотрудничест­во, получить допуск в общины и на религиозные мероприятия, завоевать доверие и добиться взаимодействия с широким кру­гом людей. Есть и такие чисто этические задачи, как соблюде­ние конфиденциальности и защита интересов лиц, ее сообщаю­щих. Однако исследования эзотерической традиции накладывают и дополнительные требования. Элементы тантри­ческой традиции, которая интересовала меня больше всего, — поклонение женщинам и сексуальная близость как форма ду­ховной практики — принадлежат к самым эзотерическим и стро­го охраняемым. Получить доступ к этой стороне традиции оз­начает не просто отыскать соответствующие тексты. Тантрические письменные источники не содержат в себе всех необходимых объяснений, и устные комментарии считаются более авторитет­ными, чем печатное слово древних первоисточников. Поэтому необходимо получить непосредственный доступ к устной ком­ментаторской традиции, тайно хранимой в умах и сердцах жи­вых ее учителей (как мужчин, так и женщин). Но даже и достигнув этого, необходимо уважать тот факт, что те, кто рас­сказывает об эзотерических практиках, часто делают это при условии никогда не упоминать их имени, а по некоторым воп­росам требуют и вовсе хранить полное молчание.

В контексте буддийской Тантры еще одно требование для получения эзотерических наставлений — получить посвящение. Посвящение имеет три уровня: ритуальное посвящение (абхи-шека: abhiseka), передача путем чтения текста {агама: agama) и тайное устное наставление (упадеша: upadesa). Ритуальное по­священие — это погружение телом и душой в процесс, в симво­лическом виде сосредоточивающий в себе ту истину, которую станет переживать посвящаемая на своем будущем духовном пути. Передача путем ритуального чтения дает разрешение изу­чать, и ее дают, чтобы подготовить ум к обретению знания этой традиции. Я получила ритуальные посвящения по нескольким ключевым учениям и передачу путем чтения — по другим, что дало мне формальное право получить тайные устные наставле­ния. С моей стороны, посвящение укрепило мое уважение к традиции, решимость обрести адекватное понимание и по до­стоинству оценить глубину учений Тантры как древней и утон­ченной религиозной традиции, которой на протяжении многих веков следовали и которую высоко ценили множество искрен­них и замечательных людей.

Я чрезвычайно благодарна за то, что ученые и практики, с которыми я встречалась, щедро делились самыми строго охра­няемыми аспектами своей традиции. Несмотря на то, что я стал­кивалась с формальным требованием получить посвящение, от­дельные учителя сами принимали решение помогать мне и откровенно со мной беседовать, принимая во внимание всю глу­бину ответственности, которая лежит на тех, кто охраняет и передает эзотерические учения. Было ясно, что те, чья по­мощь была мне необходима, намеревались выяснить, каковы мои мотивы и насколько серьезна моя цель. Тот факт, что я была докторантом в Гарварде, был не слишком весом, посколь­ку большинство людей, с которыми я общалась, никогда не слышали о Гарварде. Статус ученого вызывал некоторое ува­жение, но сам по себе был недостаточен, чтобы служить основа­нием для получения тантрических учений. Однако физические трудности предпринятого мной путешествия были доказатель­ством моего стремления к познанию, а иногда меня просили рассказать о последних сновидениях или объяснить свою моти­вацию. Были и другие знаки, на которые обращали внимание, чтобы выяснить желательность оказания мне помощи. Подтверж­дением могли служить радуга, облако необычных очертаний или выпадение осадков.

Приведу пример: как-то раз, когда один лама раздумывал, стоит ли давать мне посвящение, мы вышли из затемненного молельного помещения и окунулись в сияние розово-золотого заката солнца над снежными вершинами Гималайских вершин. Когда мы, восхищенные ярким зрелищем, застыли у дверей, с безоблачного неба вдруг стал падать легкий снежок. Снежинки отражали цвета неба и наполняли пространство нежным, мер­цающим потоком розового и золотого света. Этот неземной, вол­шебный снегопад продолжался пять минут, а затем также вне­запно прекратился, оставив нас стоять, затаив дыхание под влиянием мистического чувства. Это выглядело как явный бла­гоприятный знак, поданный женскими духами, именуемыми дакини, особыми охранительницами тантрического знания. Этот сверхъестественный знак одобрения позволил получить некото­рые бесценные учения. В других случаях требуемыми подтвер­ждениями являлись радуги, сновидения и другие знамения. Для моих информаторов они означали, что дакини, сами при­надлежа к женскому полу, естественным образом более распо­ложены к женщинам, чем к мужчинам, и на этот раз явно благоволят вверить передачу тайных учений йогини-тантры женщине.

Поскольку учения ануттара-йоги (anuttara-yoga), или йоги­ни-тантры, венчают обучение Тантре, для меня было недоста­точными сотрудничество с образованными людьми и практика­ми-новичками и даже ряд бесед с самыми безупречными учителями. В конце концов мне потребовалось руководство учи­теля, достигшего самого высокого уровня в практике медита­ции, в теории и в личной реализации. Найти такого учителя довольно трудно и еще более трудно найти того, кто пожелает учить и найдет на это время. В результате шести месяцев поис­ков по всей Индии я нашла учителя, который обладал необхо­димыми качествами, желал и имел возможность давать подроб­ные наставления, которые мне были нужны. Моим главным наставником в экспедиции был лама Сонам Чжорпел Ринпоче, возвышенный и полный обаяния учитель школы дригунг-кагью ('bri-gungbka-brgyud), в беседах с которым я провела сотни ча­сов. Глубоко заинтересовавшись моими исследованиями, он ощущал большую ответственность за их результат и поэтому проявлял большое внимание к моим намерениям. В ходе наше­го длительного общения он пришел к более полному понима­нию сложности моих замыслов и задач, например увидел мою жажду обнаружить совершенных женщин прошлого, ощутить вкус написанных ими слов, получить поддержку от вдохнов­ляющих прозрений женского воплощения. В конечном счете именно это, достойное бодхисаттвы сочувствие моим помыслам побудило его поделиться со мной драгоценностями своих зна­ний и открыть врата фантастического мира Тантры перед иска­телем со столь скромными способностями.

Как хорошо известно в антропологии, различные установки экспедиционной работы и сбор разных видов данных требуют неодинакового уровня заинтересованности участников, даже в рамках одного проекта. Степень участия в различных случаях можно разложить по такой шкале: полная незаинтересованность, или отчужденное наблюдение; пассивное; умеренное; активное и, наконец, полное участие. Кроме того, нужно умело соче­тать точки зрения изнутри и извне, чтобы их чередование по­зволило как обрести эмпатическое прозрение, так и сохранить критическую дистанцию и перспективу. Не раз бывало, что мой статус наблюдателя рушился, как, например, тогда, когда я оказывалась в обществе исключительно мудрого человека или полных безудержной энергии йогина или йогини. Такое же случалось и в обстановке ритуала, когда я откладывала в сто­рону свою камеру, блокнот и словарь и стремилась пережить событие более целостно. В таких случаях я погружалась в ту или иную остановку так, чтобы память запечатлелась в моей крови, плоти и костях, вдохнула жизнь в мой язык, увеличив его выразительность и поэтическую глубину. Хотя в своей кни­ге я по возможности опираюсь на письменные источники, я получила их очевидные подтверждения или наблюдала сохра­нившиеся в живой традиции практики и поверья, которые здесь описываю.

Женщин буддийской Тантры и их божественных сестер часто называют дакини (dakini), что можно перевести как «танцующая в небе» или «упирающаяся свободой пустоты». Как свидетельствует их название, они не оставляют после себя прото­ренных путей. Временами их след тает в прозрачном воздухе, куда они взмывают, пускаясь в свои просветленные приключе­ния, но порой этот след остается в густой чаще древних текстов, среди хитросплетений тибетской истории и духовных традиций или на пылающих углях костров славы их знаменитых учени­ков. Следы женщин буддийской Тантры подчас неясны, зага­дочны, даже скрыты и замаскированы, но доступны каждому, кто обнаруживает, где их искать. Найденные же, эти следы сия­ют, оживляют и побуждают — ведь они подают своим искате­лям знаки из простора безграничной, как небо, свободы.

ГЛАВА ВТОРАЯ