Главная | Обратная связь

СПИСОК ИМЕН И НАЗВАНИЙ.. 871 26 страница

Утром последнего дня Фродо пришел к Бильбо один. Старый хоббит выдвинул из-под кровати деревянный сундук и, подняв крышку, принялся рыться на дне.

– Вот твой меч, – сказал он наконец, поднимая голову. – Правда, как ты знаешь, он сломался. Я взял его на хранение, но забыл сходить к кузнецам, чтобы они его починили. А теперь поздно. Может, этот возьмешь? – И он извлек из сундука короткий меч в потертых кожаных ножнах, покрытых густой пылью. Но клинок, остро отточенный и тщательно отполированный, блеснул неожиданно холодно и ярко.

– Жало! – объявил Бильбо и почти без усилия глубоко всадил меч в деревянную балку. – Хочешь – бери. Мне оно больше, как я понимаю, не понадобится...

Фродо рассыпался в благодарностях.

– Еще не все! – остановил его Бильбо, вынимая из сундука не по размеру тяжелый сверток. Развернув многочисленные тряпки, он достал из них маленькую кольчугу. Кольца прилегали друг к другу тесно-тесно, так что кольчужка казалась мягкой и тонкой, как полотно, но одновременно холодила кожу, как лед, и была на первый взгляд прочнее стали. Усыпанная бриллиантами, она переливалась, точно серебро в лунную ночь. Был в свертке и пояс – из хрусталя и перламутра.

– Миленькая, правда? – спросил Бильбо, встряхивая кольчугу и поднося к свету. – А какая полезная! Это гномья кольчуга. Подарок Торина. Когда я уходил, то забрал ее из Мичел Делвинга и взял с собой. Я вообще унес все, что у меня оставалось на память от того Путешествия, кроме Кольца. Надевать я ее больше не стану, так что она мне ни к чему. Так только, изредка полюбоваться... А ты надень, попробуй! Ты ее и не почувствуешь.

– Да я боюсь... боюсь, глупо она будет на мне выглядеть, – усомнился Фродо.

– Вот и я когда-то испугался, – весело сказал Бильбо. – Но мало ли кто как выглядит! Ты вполне можешь носить ее под одеждой. Ну-ка! Это будет наша общая тайна. Смотри, никому ни слова! А мне будет спокойнее, если я буду знать, что она на тебе. Думаю, она даже кинжалы Черных Всадников могла бы отразить, – закончил он шепотом.

– Ладно, беру, – согласился Фродо.

Бильбо облачил его в кольчугу и пристегнул к сверкающему поясу Жало; затем Фродо натянул поверх своей новой амуниции старые штаны, рубашку и куртку.

– С виду хоббит как хоббит, – сказал Бильбо. – Но теперь ты уже не таков, каким кажешься!.. Н-да!.. В общем, все. Удачи! – Он отвернулся к окну и попытался изобразить беспечное насвистывание.

 

– Прямо не знаю, как тебя и благодарить. Спасибо тебе, Бильбо, спасибо и за подарки, и за всю твою прежнюю доброту, – сказал Фродо, тронутый до глубины души.

– Никаких благодарностей не надо. – И старый хоббит похлопал его по спине. – Ого! Да тебя теперь опасно трогать! Только сунься – все руки отобьешь!.. О чем я бишь?.. Ах да. Так вот, хоббиты должны держаться вместе. А Бэггинсы – в особенности. Взамен я у тебя потребую только одного: береги себя! И запоминай все новое, что услышишь: всякие разности, диковины, старые песни и особенно легенды. А я к твоему возвращению постараюсь дописать книгу. Я бы и еще одну не отказался накропать – хватило бы только времени...

Он оборвал себя и снова отвернулся к окну, тихонечко напевая:

 

Когда сижу у очага

И думаю при этом

Про лес и пышные луга,

Что зеленели летом,

 

И про осеннюю листву

С летящей паутинкой,

Про пожелтевшую траву

И лужицу со льдинкой,

 

Когда сижу у очага –

Мне как-то грустновато,

Что скоро выпадут снега

И нет к весне возврата.

 

Как мало видеть вышло мне!

Теперь я понимаю,

Что в каждой роще по весне

Листва уже иная.

 

И вот сижу и пью вино,

И хочется умчаться

За теми, что ушли давно,

И к тем, что постучатся.

 

Так день за днем я провожу –

И заедает скука:

Воспоминаний ход слежу

И ожидаю стука.

 

Одни и те же вижу сны –

И не могу очнуться;

Когда ж из дальней стороны

Ко мне друзья вернутся?[240]

 

Был холодный и хмурый день конца декабря. Восточный ветер гнул голые ветви и раскачивал черные сосны на склонах холмов. Рваные темные тучи неслись прямо над головой. Когда засерели безрадостные тени раннего вечера, Отряд стал готовиться к выходу. Выступать решили в сумерках: Элронд посоветовал по возможности идти под покровом ночи до тех пор, пока Ривенделл не останется далеко позади.

– Бойтесь слуг Саурона, – сказал он. – У них зоркие очи. Вести о поражении Всадников наверняка уже достигли Черного Властелина, и он, должно быть, вне себя от ярости. Скоро северные земли наполнятся соглядатаями – и пешими, и крылатыми. Даже небу вы не должны верить.

Отправляющиеся в путь не стали вооружаться до зубов: они полагались на тайну, а не на удачу в бою. Арагорн взял с собой только Андарил, облачился же в обычную одежду странствующего Следопыта – потрепанную, коричнево-зеленую. У Боромира тоже был при себе меч, очень напоминавший Андарил, но не столь прославленный, а кроме меча – щит и боевой рог.

– Звук у него чистый, громкий и далеко разносится по горным долинам. Заслышав его, враги Гондора сразу обращаются в бегство, – похвалил свой рог Боромир и, поднеся его к губам, протрубил в него[241]. Над долиной, от скалы к скале, заметалось эхо, да такое, что все обитатели Ривенделла, где они в этот миг ни находились, побросали свои дела и вскочили на ноги.

– Остерегайся трубить в рог понапрасну, Боромир, – молвил Элронд. – Не подноси его к устам, пока не окажешься у границ своей страны и пока великая нужда не заставит тебя![242]

– Может, я и послушаю твоего совета, – ответил Боромир. – Но доныне я всегда трубил в него перед тем, как отправиться в поход, протрубил и теперь. Дорога нас ожидает темная, и все же я вступлю на нее как воин, а не как вор!

Только гном Гимли открыто облачился в кольчугу, короткую, из стальных колец: гномы не замечают тяжести. Вместо меча он был вооружен топориком с небольшим широким лезвием.

У Леголаса за спиной висел лук с колчаном, а у пояса – длинный серебристый кинжал. Молодые хоббиты взяли с собой мечи, найденные в древнем Кургане, а Фродо – только Жало; кольчугу, как и советовал Бильбо, он спрятал под одеждой. Гэндальф, как всегда, был при посохе; но на этот раз его снаряжение дополнил эльфийский меч Гламдринг, близнец Оркриста, оставшегося лежать на груди Торина в могиле под Одинокой Горой.

Элронд снабдил всех девятерых теплой одеждой, куртками и плотными плащами с меховой оторочкой. Запасы – еду, одежду, одеяла и прочее – погрузили на пони, того самого несчастного пони, которым хоббиты обзавелись еще в Бри.

Жизнь в Ривенделле сотворила с ним чудо: шерсть на пони прямо-таки блестела, да и задору прибавилось. На том, чтобы выбрать именно его, настоял Сэм: он объявил, что, если Билла (такую он дал кличку своей скотинке) не взять с собой, бедное животное зачахнет с горя.

– Он ведь уже почти говорить научился, – доказывал Сэм. – И заговорил бы, побудь он тут подольше! Так на меня давеча посмотрел, что я сразу все понял. Даже господин Пиппин не смог бы растолковать понятней. „Если ты меня бросишь, Сэм, я пойду один“ – вот что это значило!

Итак, Билла взяли за вьючную скотинку. В отличие от остальных участников похода он не выглядел подавленным и, казалось, совсем не тяготился мыслями о предстоящем нелегком пути, хотя имел на это все законные основания.

 

Прощание произошло в Зале Пылающего Огня; ждали только Гэндальфа, который задерживался в Доме. Из открытых дверей падал свет, в окнах горели неяркие огни. Бильбо, закутанный в плащ, молча стоял на пороге рядом с Фродо. Арагорн сидел тут же, опустив голову на колени, – один Элронд знал, что значит для него расставание с Ривенделлом, особенно на этот раз! Остальные серыми силуэтами маячили в густеющей мгле.

Сэм стоял возле пони, сжав зубы, и мрачно таращился в темноту, откуда доносился грохот ревущей на камнях воды. Жажды приключений он на этот раз совсем не чувствовал.

– Эх, Билл, дружище, – вздохнул он, – нечего тебе было соглашаться на этот поход. Оставался бы здесь, жевал себе сенцо, а там, глядишь, и травка бы проклюнулась...

Билл махал хвостом и помалкивал. Сэм поправил на плечах мешок и, уже в который раз, встревожился – не забыл ли чего? Главное добро – котелки – вроде бы на месте; коробочка с солью, с которой он не расставался и при случае пополнял, там же; добрый запасец курительного зелья (все равно на весь путь не хватит!), трут с огнивом, шерстяные носки, белье, разная мелочишка, оброненная Фродо, – тот, растяпа, хватится, а у Сэма все наготове! Словом, Сэм мысленно перебрал свое добро и успокоился – но тут же подскочил:

– Веревка! Веревка-то! А ведь только вчера вечером думал! „Сэм, – говорю себе, – как насчет моточка бечевки? Придет время, вспомнишь про него, а взять негде!“ И вот нате вам! Вспомнить вспомнил, а взять негде, поздно уже!

В дверях появились Элронд с Гэндальфом. Элронд собрал Отряд вокруг себя.

– Вот мое напутственное слово, – негромко произнес он. – Хранитель отправляется в Поход к Горе Судьбы. Бремя Долга лежит на нем одном. Он не имеет права ни выбросить Кольцо, ни передать его кому-либо из слуг Врага, да и никому другому. Никто не должен прикасаться к Кольцу – только членам Отряда и членам Совета это разрешено, да и то лишь в случае суровой необходимости. Спутники Хранителя идут с ним по доброй воле. Ваш долг – помогать Фродо. Каждый из вас может остановиться, вернуться назад, выбрать другую дорогу – это его право: решают обстоятельства. Чем дальше вы уйдете, тем труднее будет вам оставить Отряд, и все же клятвой никто из вас не связан, равно как и каким-либо обетом. Каждый сам вправе положить предел своему путешествию, ибо никто не знает, где граница его мужества и какие напасти подстерегают на пути.

– Только вероломный говорит „прощай“, завидев тьму впереди, – проронил Гимли.

– Может быть, – сказал Элронд. – Но пусть не клянется выстоять во тьме тот, кто еще никогда не видел ночи![243]

– Слово обета может укрепить колеблющегося, – не согласился Гимли.

– Или сломить его, – молвил Элронд. – Не заглядывайте далеко вперед! Идите с легким сердцем. Прощайте! Да будет с вами благословение эльфов, людей и всех Свободных народов! Пусть звезда озарит ваш путь!

– Доброго... доброго пути! – крикнул Бильбо, стуча зубами от холода. – Я не жду от тебя, чтобы ты вел дневник, Фродо, мой мальчик, – это будет не так-то просто! Но с тебя рассказ обо всем, что увидишь, помни! И не слишком задерживайся! Прощай!

Много эльфов из Дома Элронда толпилось неподалеку – они пришли поглядеть на отправление; из сумерек донеслись негромкие голоса, вразнобой напутствовавшие Отряд в дорогу. Никто не смеялся; не было и музыки с песнями. Наконец Девятеро повернулись спинами к порогу, зашагали прочь и быстро растворились во тьме.

Они пересекли мост и медленно, по крутым тропам, поднялись из раздвоенной Ривенделльской долины на высокое вересковое плоскогорье, над которым гулял ветер. Бросив прощальный взгляд на Последний Гостеприимный Дом, уютно светившийся в глубине долины, они зашагали в ночь.

 

У Бруиненского Брода Отряд сошел с Тракта. Друзья решили пробираться на юг узкими тропинками, вдоль гор, от холма к холму – а холмам не было ни конца, ни краю. Отряд рассчитывал держаться этого направления много дней и много долгих верст. Суровы были эти места – куда суровее и пустыннее, чем по другую сторону хребта, где зеленела долина бегущей через Дикие Земли Великой Реки. Путь обещал быть долгим, зато давал надежду укрыться от недружественных глаз. Соглядатаи Саурона до сей поры нечасто встречались в этих безлюдных местах, да и троп здешних, кроме обитателей Раздвоенной Долины, почти никто не знал.

Гэндальф шел впереди, рядом с Арагорном. Даже в темноте Следопыт с легкостью находил дорогу среди холмов. Остальные цепочкой растянулись позади; Леголас, как самый зоркий, шел последним. Первые дни не принесли ничего, кроме трудностей и скуки. Фродо запомнил только ветер – ветер да пасмурное небо: солнце так ни разу и не выглянуло. Ледяное дыхание гор пронизывало до костей, от него никакая одежда не спасала. Согреться не удавалось ни в дороге, ни на привале. Спали днем, отыскав какую-нибудь укрытую лощину или забравшись под спутанные ветви терновника, густо росшего по окрестным склонам. Ближе к вечеру часовой будил их, и они обедали – но от этих трапез было мало радости: редко когда друзья решались разжечь костер и отведать горячего. А пообедав, снова пускались в путь, стараясь, сколько позволяла тропа, держаться южного направления.

Поначалу хоббитам – несмотря на то, что они каждый день буквально падали от изнеможения в конце перехода, – казалось, что улитки и те легко обогнали бы их. „Так мы никуда не доберемся“, – думали бедняги...

День походил на день как две капли воды. И все же горы стали чуть ближе. Цепь вершин, выгибавшаяся немного к западу, постепенно повышалась; начались предгорья, сухие и голые, прорезанные глубокими долинами, на дне которых бурлили потоки. Отыскать тропу становилось непросто; а те немногие тропки, что попадались на пути, без конца петляли и часто кончались у края крутого обрыва или тонули в коварной трясине.

 

В начале третьей недели погода переменилась. Ветер внезапно прекратился и через какое-то время задул с севера. Легкие, быстрые облака поднялись выше и растаяли; засияло солнце, бледное и ясное. После изнурительного ночного перехода наступил чистый, холодный рассвет. Путники остановились у невысокого, но длинного гребня, увенчанного остролистами; древние серо-зеленые стволы казались вытесанными из того же камня, что и горы. Темные листья блестели, алые плоды ярко рдели в лучах восходящего солнца.

Далеко впереди Фродо различил в небе туманные громады гор. Левее гигантского хребта поднимались три пика-великана: ближний – он же и самый высокий, в снегах и во льду, – напоминал клык; голый скальный склон оставался еще почти весь в тени, но там, куда падали лучи, камни казались багряными.

Гэндальф, стоявший рядом с Фродо, из-под руки вглядывался в даль.

– Мы сделали хороший переход, – заключил он. – Перед нами – граница страны, которую люди называют Остролистия. В более счастливые времена здесь жил многочисленный эльфийский народ, называвший этот край Эрегион[244]. Мы преодолели, если считать по прямой, сорок четыре лиги, но на самом деле – гораздо больше. Теперь и земля под ногами будет мягче, и воздух потеплеет. Но думаю, и опасностей прибавится!..

– Прибавится или нет, а настоящий восход – это здорово! – молвил Фродо, откидывая капюшон и подставляя лицо утреннему свету.

– А почему горы вдруг оказались впереди? – растерянно спросил Пиппин. – Мы, наверное, за ночь взяли к востоку?

– Нет, мы идем, как шли, – сказал Гэндальф. – Просто сегодня, при свете дня, видно гораздо дальше. За этими тремя пиками хребет выгибается к юго-западу. В Доме Элронда столько карт – неужели ты ни в одну так и не заглянул?

– Ну почему же, заглянул, – смутился Пиппин. – Заглянул разок-другой. А вот помнить – ничего не помню. У Фродо для таких вещей голова лучше приспособлена.

– А мне карты ни к чему, – подал голос Гимли, который как раз подошел к хоббитам вместе с Леголасом и теперь глядел вперед со странным огнем в глубоко запавших глазах. – Мы в стране, где трудились некогда мои отцы. Очертания этих гор сохранены в камне и металле, в песнях и легендах – как же мне их не узнать? Не первое столетие снятся гномам эти три вершины – Бараз, Зирак и Шатур! Лишь раз в жизни довелось мне взглянуть на них, да и то издали, – но я хорошо знаю эти горы и знаю их имена, ибо под ними раскинулся Казад-дум, Гномьи Рудники, ныне именуемые Черной Бездной. По-эльфийски они зовутся Мория. Самый высокий – Баразинбар Краснорог, он же – свирепый Карадрас; за ним – два пика – Серебряный и Заоблачный, они же Кэлебдил Белый и Фануидол Серый, по-гномьи – Зирак-Зигил и Бундушатур. Дальше Туманные Горы раздваиваются. Меж двух отрогов скрыта глубокая бессолнечная долина, навеки запечатленная в нашей памяти: Азанулбизар, Долина Темных Вод, или Димрилл. Эльфы называют ее Нандуирион.

– Мы как раз туда и направляемся, – сказал Гэндальф. – Если мы поднимемся на перевал, который называется Ворота Краснорога, то с другой стороны сможем спуститься по Ступеням Димрилла в глубокую гномью долину. Там лежит Зеркалье, там бьют ледяные ключи реки Серебряной.

– Темна вода Келед-зарама, и холодны ключи Кибил-налы, – продекламировал Гимли. – Сердце у меня замирает при мысли, что я могу их скоро увидеть!

– Желаю тебе их увидеть, мой добрый гном! – молвил Гэндальф. – Но прости – задержаться там мы не сможем. Нам придется поспешить вниз по течению Серебряной, в потайные леса, а оттуда – к Великой Реке. Ну, а потом... – Волшебник замолк.

– А потом? – потребовал продолжения Мерри.

– А потом – к цели! – провозгласил Гэндальф. – Далеко мы загадывать не можем. Радуйтесь уже тому, что первая часть пути позади! Думаю, сегодня мы отдохнем не только до вечера, но и ночь прихватим. В Остролистии до сих пор целебный воздух. Большое зло должно прийти в эльфийскую землю, чтобы она забыла прежних хозяев!

– Это правда, – подтвердил Леголас. – Но здешние эльфы для нас, лесных жителей, казались чужими. Деревья и трава их не помнят... Правда, я слышу плач камней: „Из глубины они добыли нас, искусной рукой огранили нас, в дворцах своих высоко вознесли нас – и ушли навек“. Они ушли отсюда. Они ушли в Гавань много-много лет назад.

 

В этот раз Отряд укрылся в глубокой лощине, заросшей остролистом. Разожгли костер, и ужин – или завтрак – получился чуть веселее, чем предыдущие. Никто не спешил укладываться: для сна впереди была еще целая ночь, а в путь собирались тронуться не раньше вечера следующего дня. Только Арагорн молчал и казался озабоченным. Он отошел от костра, взобрался на гребень и долго стоял там в тени дерева, глядя то на юг, то на запад, словно к чему-то прислушиваясь. Наконец он повернулся, подошел к обрыву и посмотрел вниз, на своих спутников, увлеченных веселой беседой.

– Что там такое, Бродяга? – окликнул его Мерри. – Что ты ищешь? Скучаешь по восточному ветру?

– Никоим образом, – ответил тот сверху. – Но кое-чего мне и в самом деле недостает. Я бывал в Остролистии не раз, и зимой, и летом. Здесь давно никто не селится, но живности, особенно птиц, всегда было сколько угодно. А теперь все мертво, все молчит, кроме нас. На много верст вокруг царит тишина. Доносится только эхо ваших голосов, да и то какое-то необычно гулкое. Не могу понять – что произошло?

Гэндальф поднял глаза, неожиданно заинтересовавшись.

– А что ты сам об этом думаешь? – спросил он. – Может, увидев хоббитов, да еще сразу четверых, здешние твари просто не могут прийти в себя от удивления? Обо всех нас уже не говорю – ведь тут почти никто не бывает! Или за этим, по-твоему, кроется что-нибудь еще?

– Хотелось бы думать, что нет, – покачал головой Арагорн. – Но я чувствую во всем настороженность и страх, а такого раньше за этой землей не водилось.

– Что ж, будем осторожнее, – сказал Гэндальф. – Если берешь с собой Следопыта, не вредно к нему иногда прислушиваться, особенно если этот Следопыт – Арагорн. Давайте-ка кончать громкие разговоры. Старайтесь не шуметь. И выставим на всякий случай часового.

 

Первая стража выпала Сэму. Арагорн к нему присоединился. Все остальные легли.

Постепенно стало так тихо, что неладное почувствовал и Сэм. Дыхание спящих разносилось небывало отчетливо. Если пони махал хвостом или переступал с ноги на ногу, звук получался неожиданно громким. Прохаживаясь, Сэм слышал, как хрустят его собственные суставы. Мертвая тишина установилась вокруг; чистое синее небо довершало картину. Солнце поднималось все выше. Вдруг далеко на юге голубизну нарушило темное пятнышко; оно двигалось к северу и постепенно росло, напоминая летящий по ветру дымок.

– Что это, а, Бродяга? Сдается мне, таких туч не бывает, – шепнул Сэм на ухо Арагорну.

Тот не ответил: он пристально вглядывался в небо. Но Сэм вскоре и сам понял, что это. По небу, делая широкие круги и зигзаги, с огромной скоростью летели птицы, что-то выискивая на земле. Стая неслась прямо к лагерю.

– Ложись и не двигайся! – шепнул Арагорн, толкая Сэма в тень остролиста.

От птичьей армии вдруг отделился целый полк и, резко снизившись, промчался над самым гребнем. Сэму показалось, что это вороны, только очень большие. Летели они так плотно, что по земле за ними черным пятном неслась тень, а голоса сливались в сплошное хриплое карканье.

Арагорн дождался, пока птицы разделились на две стаи и скрылись на севере и западе, а небо очистилось. Только тогда он вскочил на ноги и поспешил разбудить Гэндальфа.

– Меж горами и Хойрой летают стаи черных ворон, – сказал он ему встревоженно. – Мы видели их – здесь, над Остролистией. Но это не здешние птицы. Это кребаин. Они гнездятся где-то в Фангорне и Тусклоземье. Что им тут понадобилось – я не знаю. Может, конечно, на юге что-то случилось и они спешат покинуть место бедствия, но мне кажется – это соглядатаи. Вдобавок сегодня я видел еще и ястребов... Видимо, отдыхать нам нельзя. Воздух Остролистии перестал быть целебным. За этими краями следят.

– Но тогда и перевал не безопасен, – нахмурился Гэндальф. – Как сделать, чтобы нас не заметили? Понятия не имею... Впрочем, об этом подумаем в свое время. А пока ты прав: уходить надо, и немедленно. Вот только дождемся темноты.

– Наше счастье, что костер не дымил и успел прогореть, когда они налетели, – сказал Арагорн. – Придется его загасить окончательно. С кострами теперь покончено.

 

– Вот горе, так уж горе! – причитал Пиппин. Новости – отмена костров и новый ночной переход – свалились на него как снег на голову, он даже глаз не успел протереть. – И все из-за десятка ворон! А я-то думал – вечером горяченького дадут! Так надеялся!

– Не теряй надежды, – сказал Гэндальф. – Тебе еще предстоит много нежданных пиршеств. Разочарование постигло не только тебя! Я, например, мечтал спокойно покурить и отогреть ноги... Но на юге будет гораздо теплее. Этого у нас никто не отнимет.

– Знаем мы это „теплее“, – проворчал Сэм на ухо Фродо. – Вот что дальше нам жарко придется – это точно. Кстати, не пора ли нам уже увидеть эту Огненную Гору? И где конец дороги? Вы меня понимаете? Я думал про этот самый Краснорог, или как его там, что это уже она и есть, но Гимли сказал, что он называется как-то иначе, не Огненная Гора. Ну и язык у гномов! Челюсть можно свернуть!

Простодушному Сэму карты не говорили ничего, а расстояния в этих чужих землях казались ему такими огромными, что он совершенно запутался.

Отряд оставался в укрытии до захода солнца. Черные птицы не раз еще пролетали над лощиной, но стоило диску солнца налиться багрянцем, как они скрылись за южным горизонтом и больше не появлялись. В сумерках Отряд выступил. Повернув на юго-восток, Девятеро Пеших направились к подножию Карадраса, вершина которого еще отсвечивала тускло-красным в свете исчезнувшего солнца. Небо теряло синеву, одна за другой загорались белые звезды.

Под предводительством Арагорна путники выбрались на вполне сносную дорогу. Фродо догадывался, что здесь в древности пролегал широкий, искусно вымощенный тракт, ведший когда-то на перевал. Луна, теперь уже совсем полная, выплыла из-за гор, бросая на дорогу бледный свет; от камней протянулись черные тени. Многие из этих камней побывали, казалось, в руках мастера-каменотеса, но теперь они были как попало разбросаны по голой, бесплодной земле, разбитые и потерявшие прежний облик.

Был зябкий, студеный час перед рассветом, и луна уже садилась, когда Фродо, взглянув на небо, вдруг увидел – или, скорее, почувствовал, – что звезды над головой на мгновение исчезли – хотя, правда, тут же замерцали вновь. У хоббита по коже пробежал озноб.

– Ты видел что-нибудь? – шепнул он Гэндальфу, шедшему впереди.

– Нет, ничего не видел, но что-то, кажется, почувствовал, – отозвался тот. – Впрочем, может, это было просто облачко.

– Что-то быстро оно летело, это облачко, – пробормотал Арагорн. – И к тому же против ветра.

 

В ту ночь ничего больше не произошло. Утро встало еще более ослепительное, чем вчера, но воздух был холоден; ветер вернулся и дул, как прежде, на восток. Минули еще две ночи пути; дорога неуклонно шла вверх, огибая холмы, и Отряд продвигался медленно. И все же горы постепенно росли. На третье утро прямо перед путниками встал Карадрас – могучий, посеребренный снегом, с гладкими отвесными стенами, тускло-красными, словно запекшаяся кровь.

Небо хмурилось; солнце пропало. Ветер задул с северо-востока. Гэндальф принюхался к ветру и огляделся.

– За нами идет зима, – сказал он негромко Арагорну. – На северных вершинах сегодня еще больше снега, чем вчера: посмотри туда – у них уже и плечи побелели. Сегодня мы начнем подниматься к Воротам. Тропа узкая, нас могут заметить, и нам придется несладко. Но самый грозный враг – погода. Что ты теперь скажешь о выбранном тобой пути, Арагорн?

Фродо услышал эти слова и понял, что Гэндальф с Арагорном продолжают какой-то спор, начатый явно не сегодня. Он напряг слух, чтобы разобрать ответ Арагорна.

– Наш путь с самого начала ничего хорошего не обещал, – отозвался тот. – Чем дальше, тем больше будет у нас на пути опасностей, в том числе непредсказуемых. Тебе ли этого не знать, Гэндальф? Но мы должны идти вперед, должны перебраться через горы, и нет смысла оттягивать. А на юг, до самой Роханской Щели, перевалов больше не будет. Кроме того, после твоего рассказа о Сарумане я этой дороге больше не доверяю. Как знать, кому сегодня служат Повелители Лошадей?

– И впрямь – как знать? – отозвался Гэндальф. – Но есть еще один путь, не через перевал: тайный, темный путь. Мы с тобой о нем уже вспоминали.

– Вспоминали, но пока больше не будем. Подожди! И прошу тебя: ничего не говори остальным, пока мы сами не убедимся, что другой дороги нет.

– Но если мы не примем решения, как идти дальше? – возразил Гэндальф.

– Будем думать и взвешивать. Пока остальные спят, время еще есть, – ответил Арагорн.

 

Ранним вечером, пока семеро остальных участников похода заканчивали завтрак, Гэндальф с Арагорном отошли в сторону и остановились, глядя на Карадрас. Скалы потемнели и насупились; вершина скрылась в сером облаке. Фродо наблюдал за Гэндальфом и Арагорном, пытаясь понять, кто из них кого убедил. Когда они вернулись и Гэндальф объявил, что решено вступить в борьбу с непогодой и перевалом, у Фродо отлегло от сердца. Он не знал, что это за тайный, темный путь, о котором говорил Гэндальф, но Арагорн избегал даже упоминать о нем, и Фродо был рад, что идти туда пока не надо.

– Многое говорит за то, что перевал под наблюдением, – сказал Гэндальф спутникам. – Кроме того, мне не по душе погода. Нас может догнать снег. Идти мы должны быстро, но раньше, чем через две ночи, до перевала нам не добраться. Сегодня стемнеет рано. Как только все будут готовы – сразу выходим.

– Если мне позволят, я добавлю пару слов от себя, – сказал Боромир. – Я родился в тени Белых Гор и кое-что знаю о том, как взбираться на перевалы. Наверху нас ждет сильнейший холод, если не мороз, а пока мы не спустимся на ту сторону, согреться будет негде. Как бы нам не перегнуть палку и не замерзнуть до смерти! Послушайте мое предложение. Вокруг еще попадаются деревья и кусты. Пусть каждый из нас наберет по вязанке хвороста – кто сколько унесет!

– А Билл возьмет самую большую, правда, дружок? – И Сэм потрепал скотинку по морде. Пони посмотрел на него скорбно.

– Отлично, – одобрил Гэндальф. – Но костер будем жечь, только если окажемся перед выбором – огонь или смерть.

 

Отряд двинулся дальше – сначала быстро, потом все медленнее: дорога становилась круче, петляла, а часто и вовсе пропадала под нагромождениями камней. Ночь выдалась – хоть глаз выколи. Небо обложили плотные тучи. Меж скал свистал ветер. К полуночи путники одолели около четверти подъема. Дорога, превратившаяся в узкую тропу, жалась к отвесным скалам, за которыми угадывалась во тьме мрачная громада Карадраса; справа зияла черная пропасть.

С трудом вскарабкавшись на очередную кручу, путники ненадолго остановились. Вдруг Фродо почувствовал на лице легкое прикосновение. Он поднял руку и увидел у себя на рукаве тускло-белые хлопья.

Отряд двинулся дальше, но вскоре снег повалил так, что Фродо едва различал темные сутулые спины Гэндальфа и Арагорна, шедших всего в нескольких шагах перед ним.

– Не по нраву мне вся эта затея, – ворчал за спиной запыхавшийся Сэм. – Снег хорош утром, особенно когда смотришь на снежинки в окно, из постели. Эх, эти бы тучи – да в Хоббитон! Вот наши бы порадовались!

В Заселье сильные снегопады были редкостью, если не считать возвышенностей Северного Предела; но если снег все же выпадал, это становилось настоящим событием, а кстати, и поводом для веселья. Из теперешних хоббитов никто уже (кроме Бильбо) не помнил Лютой Зимы 1311 года, когда в Заселье через замерзший Брендивин вторглись белые волки.

Гэндальф остановился. Снег целыми сугробами лежал у него на плечах и капюшоне и по щиколотку закрывал сапоги.

– Этого я и боялся, – сказал он. – Что скажешь, Арагорн?

– Скажу, что я тоже этого боялся, но меньше, чем других напастей. В горах бывают снегопады, хотя тут, на юге, такие сильные – редкость, разве что ближе к вершинам. Но нам до вершины еще далеко, и тропы здесь обычно открыты всю зиму.