 |
|
Старая привязанность
Не успели мы уйти на большое расстояние, как группа каких-то стариков оказалась рядом с нами.
У всех их были безобразные лица в плачевном состоянии. Одетые в тряпки, скелетообразные, они все держали в руках что- то вроде грязной субстанции, которую они время от времени подносили к груди, встревоженные и угнетённые. При малейшем дуновении ветра они закрывали своими телами фрагменты грязи, которые они держали на сердце, выказывая страх потерять их. Они в страхе смотрели друг на друга, словно боялись приближающейся катастрофы. Они перешёптывались между собой, недоверчивые и хитрые. Иногда они высказывали идеи бежать, но всегда держались в одном месте, между страхом и недоверием. Хриплым голосом один из них заметил:
— Нам нужно найти выход. Мы не можем оставаться здесь. Как же наши вещи? Наши дома? Богатство, которые мы открыли, несметно...
И он хвастливо показывал горсти грязи, которые текли из его крючковатых рук.
— Но... — задумчиво продолжал он, -- всё это золото, что у нас есть, остаётся на милость воров в этой ничтожной стране. Нм необходимо будет вернуться сюда. Всё, что нас окружает, напугало бы кого угодно.
Слушая этого странного персонажа, я обратил вопросительный взгляд на Кальдераро, который охотно объяснил мне:
— Это ростовщики, развоплотившиеся много лет назад. Они опустились до такой глубокой стадии привязанности к материальным преходящим благам, что становятся неспособными к равновесию в ментальной зоне достойной работы, потому что не могут достичь внутреннего алтаря высших чаяний. Тогда на Земле они не ощущали никаких средств защиты путём умеренных и благородных амбиций, и не отдавали себе отчёта в методах, которые они использовали для достижения своих эгоистических целей. Они презирали права других людей и смеялись над чужим горем. Они устраивали настоящие ловушки, чтобы улавливать в них непредусмотрительных компаньонов, с целью высосать из них деньги, обогащаясь на простодушии и слепом доверии. Они создали вокруг себя столько страданий своими бездумными действиями, что ментальная материя жертв, выбрасывая зловредные выделения мести и проклятий, навязала им эфирную кирасу в области идей; таким образом, заблудшие, они застряли в преступлениях прошлого, превратив их в соответствующие привидения жадности, мучимой миражами золота в пустыне страданий. Мы не можем предсказать, когда они пробудятся, принимая в расчёт ситуацию, в которой они находятся.
Я искренне пожалел их, на что Кальдераро ответил:
— Они стали безумцами из-за своей страсти к обладанию, заканчивая свои зловещие приключения рабами ментальных чудовищ неописуемых форм.
Я хотел было ответить, когда один из стариков повысил свой голос в этом странном хоре, воскликнув:
— Друзья, может, мы - жертвы какого-то кошмара? Иногда я начинаю предполагать, что мы ошибаемся. Сколько времени мы блуждаем вдали от наших домов? Где мы? Может, мы сошли с ума?! ...
О! Этот голос! Когда я услышал его, я ощутил, как ужасающее подозрение закралось в меня. Кто был сумасшедшим, спрашивал я себя, этот старик или я?
Я всматривался в его черты. О! Неужели это возможно? Этот несчастный Дух напоминал мне дедушку по отцовской линии, Клаудио. Он был нежно привязан ко мне с моего самого юного возраста. Обращаясь с другими с полнейшим хладнокровием, он часто ласкал меня, гладя мои детские волосы своими руками, которые покрылись морщинами от времени. Его глаза загорались, когда встречались с моими глазами, и моя мать всегда утверждала, что только в моей компании ему удавалось успокаиваться от своих нервных приступов, которые ускорили его конец. Я уже не помнил в деталях его историю; но я знал, что он сколотил солидное состояние скандальными методами, усложняя свою тернистую старость из-за чрезмерной привязанности к деньгам. Он сошёл с ума в последние дни своей физической жизни, и ему везде стали мерещиться воры и грабители. В скорби, мой отец перевёз его в наш дом, где мать помогала ему преодолевать его последние страдания.
В одно мгновение я вспомнил его смерть. Меня привезли из колледжа, где я проходил курс средней школы, чтобы я в последний раз увидел его холодные руки. Я никогда не мог забыть впечатляющую трупную маску лица. Его руки, сложенные на груди, казалось, ревниво охраняли какое-то невидимое сокровище, а в его остекленевших глазах, которые руки матери, полные жалости, так и не смогли закрыть, витал ужас перед неведомым, словно трагические видения осаждали его Свыше, куда его перенесли против его воли.
С течением времени я узнал, что мой дед оставил ценное финансовое наследие, разбазарили в роскошных иллюзиях... Возвращаясь к прошлому, я признавал, что меня объединяла мощная связь с этим несчастным, который всё ещё страдал от кошмара земного золота, нося с собой куски грязи, которые он нежно прижимал к своему сердцу.
Пока меня охватывали воспоминания прошлого, один несчастный вскричал:
— Кошмар? Никогда, никогда! О, Клаудио, не будь таким чувствительным!...
А! Его имя было произнесено. Подтверждение моей догадки ужаснуло меня: я захотел закричать, но не смог. Понимая, что творится у меня в душе, Кальдераро услужливо поддержал меня,заверяя:
—Я уже всё знаю, Андрэ. Я понимаю теперь значение твоего прихода в эти места: сестра Сиприана была права. Нам нельзя терять время. Старик всё может воспринимать. Он начал уже понимать, что он, должно быть, ошибался, что он, может быть, дышал атмосферой жестокого кошмара. Поможем ему. Срочно надо помочь ему со зрением, чтобы он мог видеть нас.
В угнетённом состоянии я последовал за преданным ориентером, который стал проводить флюидические пассы на впавшие глаза моего жалкого предка. Благодаря притоку сил, это существо обрело временное просветление, и он, наконец, увидел нас.
—О! - вскричал он перед своими приземлёнными друзьями. - Какой странный свет!
И, протерев глаза, он добавил, обращаясь к нам:
— Откуда вы? Вы - священники?
Он, конечно же, имел в виду белоснежные туники, которые были на нас надеты.
Я быстро подошёл к нему и спросил:
— Друг мой, вы - Клаудио М..., бывший фермер в окрестностях В...?
—Да, а вы что, знаете меня? Кто вы такие?
С облегчением он трогательно добавил:
—Я уже давно узник этой таинственной области, полной опасностей и чудовищ, но полной также золота, здесь много золота... Ваши слова придают мне мужества... О! Сжальтесь! Помогите мне выбраться отсюда... Я хочу вернуться домой...
И теперь уже стоя на коленях, протянув ко мне руки, он повторял:
-- Вернуться... увидеть вновь своих близких, вновь почувствовать себя дома!
С тяжёлым чувством я обнял его и, стараясь не шокировать его своими неуместными откровениями, объяснился:
— Клаудио М..., вы - жертва досадной ошибки. Ваш дом закрыл свои двери вместе с вашими физическими глазами, которые уже исчезли. Вы закрыли свой дух в напрасной мечте об обманчивых богатствах. Вот уже сорок лет, как смерть вытащила вашу душу из телесного дома.
Старик широко раскрыл свои встревоженные глаза. Он не сопротивлялся, он разразился конвульсивными рыданиями, которые разрывали мои самые интимные струны души.
— Я это чувствовал, — прошептал он, вызывая сочувствие. - Мои мысли словно жгли меня, не давая размышлять; но... а как же золото? Золото, которое я копил своим потом и кровью?
— Посмотрите на ваши руки сейчас, когда божественная ясность освежает ваш разум! Наследие, собранное ценой трудностей других людей, превратилось в куски грязи. Посмотрите.
Мой дед посмотрел на грязную массу, которую он сжимал в своих руках, и в ужасе закричал. Потом, в слезах, спросил:
—Это моё наказание? Моя ошибка в отношении Немении требовала наказания...
Рыдания сдавливали мне горло, и я спросил:
— А кто это?
— Это моя сестра, которую я лишил всех прав.
Невольно трогая душу своими словами, он продолжал:
— Вы - посланцы Божьи, послушайте мою исповедь. В момент смерти мой отец доверил мне сестру, которая была его незаконной дочерью. Моя мать, святая и преданная, растила её с той же бесконечной нежностью, которую она приберегала и для меня. Но когда я остался один, я выгнал её из нашего дома. Я воспользовался тем, что она не кровная моя родственница, и присвоил себе деньги, которые мои родители оставили ей. Бедная малышка умоляла меня и страдала; но я оставил её на произвол судьбы, ревниво охраняя солидную финансовую базу, которую смог обрести. Я был богат, я умножил свои капиталы, я всегда выигрывал...
И, глядя на свои корявые руки, он горько продолжал:
-- А теперь?!...
Я хотел утешить его, открыв ему своё сердце, взволнованный до слёз, но Кальдераро сделал повелительный жест в мою сторону, требуя молчания.
Мой бедный предок продолжал, открывая во мне новые области чувств:
—Где будут жить мои родители? Меня очень волнует их будущее. Куда ушли деньги, которые я копил с таким трудом, забывая о своей собственной душе? Где будет жить и дышать моя сестра, которую я лишил всех средств? Почему на Земле мне не говорили, что жизнь продолжается и после смерти? Действительно ли я «мёртв» для всего мира, или обезумел и ослеп? А, несчастный я, несчастный! Кто придёт мне на помощь?
Вытянув иссохшие руки, он умолял:
— Сжальтесь надо мной! Уже много лет, как моих родителей забрала могила, а мои дети, конечно же, забыли меня... Я брошен всеми, у меня никого нет. Помогите мне, посланники Вечности! Не оставляйте старика, преданного своими амбициями и намерениями! Теперь, когда я исповедуюсь, мне становится страшно, очень страшно...
Задержав на мне свой взгляд, затуманенный плотной вуалью слёз, он говорил:
— Мои близкие забыли о моей преданности. Нет никого на свете, кто вспомнил бы обо мне и протянул бы мне свои руки, которые защитили бы меня, если бы знал, где я нахожусь...
Выражение нежности вдруг проявилось на его лице, искажённом болью, и он пояснил:
— Мой внук, Андрэ Луис, был светом моих глаз. Очень часто его привязанность успокаивала мой измученный разум. Много раз, дома, я выражал своё желание, чтобы он посвятил себя Медицине. На эти цели я оставил ему наследство. Я хотел, чтобы он вершил добро, которое я, невежественный человек, не сумел совершить. Угрызения совести по поводу изгнанной мной сестры, очень часто охватывали меня. Но я утешался мыслью, что мой внук, так или иначе, потратит деньги, которые я сэкономил, на воспитание, нужное для всеобщего блага... Он станет благодетелем для бедных и больных, он распространит щедрые посевы там, где моё бесполезное существование оставило лишь камни и шипы опрометчивости. Мой внук будет уважаем всеми, он будет добр, любим...
Вытирая обильные слёзы, он просил умоляющим голосом:
—Кто знает, Божьи посланники, может вы смогли бы донести до моего внука ужасную весть о боли, которая пожирает
меня? Я не заслуживаю освобождения из тюрьмы, где я стал безумцем, но для меня было бы утешением, если бы Андрэ знал о моих страданиях!
А! Знаки, которые подавал помощник Кальдераро, больше не могли сдерживать меня. Моя грудь взорвалась безудержным плачем. Я сейчас находился не перед высшим собранием, чьи излучения энергии могли бы сдержать меня, а перед лицом грустных воспоминаний своих земных страстей. Я вспоминал, как дедушка гладил мои волосы; я вспоминал, как мой отец всегда ссылались на желание своего отца в отношении моей академической подготовки... Я думал о долгих годах, которые потратил этот несчастный здесь, привязанный к мысли о финансовом богатстве; я понимал масштаб своего долга перед ним в том, что касалось диплома врача, который я не смог достойно пронести через свою жизнь... Я умоляюще смотрел на Кальдераро, прося простить меня...
Помощник улыбнулся и всё понял.
Кто смог бы полностью утратить ребёнка, который спит в тебе самом, если даже сам Христос, Высший Ведущий Земли, однажды открыл свои объятия в колыбели столовой?
Мысленно возвращаясь к сценам далёкого детства, я снова почувствовал себя маленьким мальчиком; одним прыжком я преодолел пространство, разделявшее нас, и пал на колени у ног моего несчастного благодетеля, который в этот момент, дрожащий и изумлённый, смотрел на меня. Я покрыл его руки поцелуями и, подняв на него глаза, полные слёз, спросил:
— Дедушка Клаудио, неужели ты не узнаёшь меня?
Невозможно было бы описать произошедшее.
В один миг я забыл всё то, чему меня учили; я забыл о положении этих мест, которые вызывали любопытство и страх. Мой дух дышал искренней признательностью и чистой любовью; и пока несчастные сущности, застывшие в ростовщи-
честве, кричали в возмущении на одних и едко смеялись над другими, неспособные понять смысл этой импровизированной сцены, под защитой Кальдераро, который также потихоньку утирал слёзы перед лицом потрясения, охватившего меня, я подхватил на руки своего дедушку, обезумев от радости, словно бесценный груз, такой лёгкий и милый моему сердцу.
Новое сближение
Когда Сиприана вернулась в сопровождении других друзей, она нашла меня в слезах. Выслушав странный рассказ моего наполовину просветлённого деда, она сделала любезный жест и благожелательно произнесла:
— Я знала, Андрэ, что ты бы не пришёл сюда без причины.
За несколько коротких минут я описал ей все факты, предоставив также информацию о своём прошлом.
Директриса спокойно поразмышляла над моей прогулкой через прошлое и сказала:
— У нас мало времени; а так как больному невозможно сопровождать нас, его уже сейчас надо поместить здесь же в хоспис.
Несмотря на радость, которую он испытал, узнав меня, дед всё же не обладал разумным равновесием духа; он произносил отрывочные фразы, в которых имя Исмения повторялось многократно.
— Мы не можем забывать, что наш брат Клаудио нуждается в уходе и внимании, — подчеркнула уважаемая директриса. - Невозможно предусмотреть, когда он будет в состоянии дышать более возвышенной атмосферой.
Говоря это, щедрая и нежная, она выслушивала наполовину сумасшедшего старика, по-матерински осматривая его.
Прошло несколько секунд, и она сказала:
— Андрэ, для того, чтобы улучшение состояния нашего увечного проходило более быстро и эффективно, ему надо бы вернуться в опыт физической жизни.
— А в этом случае, — скромно спросил я, — заслуживаем ли мы вашей помощи, сестра моя?
— Почему бы вам не заслуживать её? Когда речь идёт о перевоплощении для простой исправительной работы, без более обширной защиты коллективных интересов, наша личная помощь может быть решающей и немедленной. В этих учреждениях у нас есть многочисленные благодетели, которые и занимаются перевоплощениями в больших количествах в обновительных кругах. Посмотрим, как можно изучить будущую ситуацию этого брата.
С чувством любви она стала задавать больному вопросы.
Взволнованный, мой предок рассказал, что его отец, когда женился, привёл в дом девушку взрывной молодости, девушку, которую его мать приняла с нежностью. Позже эта сестра станет для него внимательной сиделкой, превратившись в кредитора его заслуженной благодарности. Но, в слепой страсти обладать как можно большим количеством денег, он лишил её всех благ, которые принадлежали ей, по случаю смерти родителей, которые, став жертвами злокачественной лихорадки, покинули мир накануне его свадьбы. Ограбленная, после долгих слёз и напрасных просьб, Исмения была вынуждена найти прибежище в доме одной богатой семьи, где ей предложили, как милостыню, место служанки с ничтожным жалованьем. Изложив своё максимальное отклонение от правильного пути, он принялся рассказывать о недостойных идеалах, которые питали его в области жадности, заставляя трепетать наши сердца.
Выказывая привычку к подобным проблемам, Сиприана объяснила мне:
— Мы уже знаем два основных пункта для его будущего труда: необходимость нового сближения с Исменией, которую мы не знаем, где найти, воплотилась ли она или нет, и императив чрезвычайной бедности, выходящей из интенсивного труда, чтобы он пересмотрел свои собственные чаяния.
Узнав возможный адрес потомков когда-то униженной сестры, Сиприана попросила двоих наших компаньонов быстро всё разузнать на Земле, чтобы мы могли сориентироваться насчёт направлений в этой неожиданной работе.
Посланникам понадобилось всего девяносто минут на всё это. Они принесли добрые вести, которые утешили меня.
Они определили семью, на которую несчастный старик ссылался в своих горьких воспоминаниях, и принесли сенсационную информацию. Друзья из нашей сферы объяснили, что Исмения перевоплотилась и переживает сейчас отроческую фазу своих физических сил. Она получила тело в том же домашнем окружении, где она работала после того, как мой дед изгнал её из нашего дома.
Сиприана растроганно выслушала всё это, и, заинтересовавшись нами, предложила, чтобы мы организовали основу её будущего опыта, не ожидая симпатий девушки.
В этот момент мы уже находились в стенах организации помощи, которая, с блестящей предрасположенностью служить нам, приняла предложение нашей директрисы в пользу увечного.
Окружив моего бывшего кредитора всевозможным вниманием, уважаемая благодетельница, обращаясь ко мне, сказала:
— Наш друг не сможет в течение двух лет покидать этот дом братской помощи. Он всё ещё слишком привязан к атмосфере этих мест. Мы будем регулярно навещать его, помогая ему, пока он не сможет снова дышать воздухом Земли. Надо отметить, что его разуму не так легко будет освободиться от плотной вуали непонимания, и в этом состоянии, его возвращение к плотской школе будет не таким успешным, как предыдущее.
Я высоко ценил эти размышления, следя за течением мер, которые принимались в отношении моего деда.
Сиприана взволнованно взглянула на безумную сущность и благожелательно продолжила:
— Теперь, Андрэ, заканчивая наш недельный труд, мы постараемся привести сюда Исмению для подготовительной работы к новому сближению. Находясь теперь в расцвете своей земной молодости, она, я думаю, поможет нам в нужный момент, принимая больного в своём собственном доме. Но прежде всего нам необходима её симпатия в отношении нашей программы обновления.
— Если только Немения согласится, если примет всё это... — неуверенно добавил я.
— Мы займёмся остальным, — пообещала моя собеседница. - Возвращение Клаудио в физическую сферу будет носить очень личные черты, без отражения какого-либо значения для коллективного разума, и это причина, по которой мы сможем предоставить почти всё.
Передоверив больного благодетельным компаньонам, которые наблюдали за домом христианской любви, где мы находились, мы взяли курс на Рио-де-Жанейро, где должны были встретить Исмению в её скромном доме в местечке Бангу.
Далеко за полночь мы с почтением вошли в скромное жилище.
Сестра моего деда была теперь шестой дочерью женщины, в своём физическом существовании известной как внучка старой Исмении, чья личность, для земной семьи, затерялась во времени, и которая в наших глазах была ни кем иным, как молодой девушкой, вернувшейся к труду по самосовершенствованию в физической борьбе.
Всё здесь дышало достойной бедностью и обворожительной простотой.
Подойдя ближе, Сиприана положила руку на лоб спящей молодой девушки, как бы приглашая её к нам. И действительно, несколько мгновений спустя, она пришла к нам и, заметив, что наша ориенторша, с нимбом интенсивного света, покрывает её благословениями, преклонила колени, освободившись во сне от материи, восклицая сквозь слёзы восторга:
— Матерь Небесная, кто я такая, чтобы принимать милость вашего посещения? Я всего лишь недостойная служанка...
Она закрыла лицо руками, чувствуя, возможно, некоторое ослепление от возвышенного света, и с большим трудом сдерживала потрясение, пылавшее в её груди; но наша благородная благодетельница подошла к ней, возложила свои нежные руки на густую чёрную шевелюру и сочувственно сказала:
—Дочь моя, я просто твоя подруга, твоя сестра в вечности. .. Послушай меня! Что ты намерена делать в своей жизни?
И так как молодая девушка подняла к ней глаза, полные слёз, благородная посланница добавила:
— Нам нужна твоя помощь, и мы хотим принести тебе пользу. Чем мы можем тебе быть полезны?
Прошли несколько тяжких мгновений ожидания.
— Говори! - ласково сказала Сиприана. - Рассказывай без боязни...
Голосом, прерываемым эмоциями, она заговорила с наивностью и простотой молодости:
— Мать моя, если мне дано попросить вас о чём-либо, то я прошу вашей помощи для Никанора. Мы вот уже четыре года, как помолвлены, но мы бедны. Я работаю швеёй, с очень малой зарплатой, и не могу помогать ему ухаживать за нашим домом, и Никанор работает каменщиком... Мы мечтали о своём доме, маленьком и скромном, под защитой Божественного Провидения. Могли бы мы рассчитывать на Божье согласие?
Сиприана по-матерински нежно посмотрела на неё и сказала:
— Почему бы вам не рассчитывать? Твои желания справедливы и священны. У Никанора будет наша поддержка, и у твоих надежд - наше живое участие. Но и мы ожидаем кое-чего с твоей стороны...
— А! Чем же я могу служить вам, я, ничтожная служанка?
Директриса прекратила дальнейший разговор, лишь попросив её:
— Пойдём с нами!
Затем, к моему глубокому изумлению, Сиприана покрыла её лицо тонкой вуалью из вещества, похожего на газ, чтобы ей пока что не было дано видеть впечатляющие пейзажи, которые мы должны были пересекать.
Поддерживаемая всеми нами, молодая девушка уже через несколько мгновений оказалась, любопытная и взволнованная, перед моим дедом, и тот, увидев её, разразился восклицаниями, в которых сквозила тревога:
— Исмения! Исмения! Сестра моя, прости меня!...
Гладя её руки, мучимый тревогой, он разглядывал её
скромное лицо:
—О! это она, с той же грустью, как в тот день, когда я выгнал её! ... — настаивал он, охваченным очевидным изумлением. - Но что она сделала, чтобы сегодня быть ещё более красивой и молодой?
И так как посетительница, сконфуженная, хранила молчание, он в удручении сказал:
— Скажи, скажи, что ты простила меня, что ты забыла то зло, которое я причинил тебе!
В этот момент неожиданной встречи вмешалась Сиприа- на, обратившись к Немении с вопросом:
—Ты не знала, что у твоей прабабушки был брат?...
Девушка не дала закончить, в свою очередь задав вопрос:
— ... который выгнал её из дома?
—Да.
—Моя мать вспоминала об этом далёком прошлом, — меланхолично добавила она.
— Ты не узнаёшь его? - любезно спросила благодетельница. - Ты не помнишь его?
В это мгновение вмешался старик, пробуждая её память:
—Немения, Немения! Я Клаудио, твой несчастный брат.
Девушка не знала, как истолковать эти призывы, но директриса, закрыв её лобные доли своими руками и окутывая её мощными магнетическими излучениями, нежно настояла, освежая память в самых важных периспритных центрах:
— Просмотри вновь своё прошлое, друг мой, чтобы мы могли лучше служить Божественному Творению.
Удивлённый, я отметил, как что-то необычное произошло в разуме молодой девушки, потому что её глаза, до сих пор нежные и спокойные, стали тревожно расширяться. Она попыталась отступить перед умоляющим выражением моего деда, но энергия Сиприаны удержала её, уводя её от распространения на неё начальных импульсов страха и возмущения.
— Теперь, да! Я вспоминаю... — простонала она, ошеломлённая.
И тогда наша инструкторша убрала свои руки от её лба и, указывая на увечного, спросила трогательным тоном:
— И тебе не жаль его?
В тяжёлом молчании прошли несколько секунд; но любовь, всегда божественная у женщин с возвышенными чаяниями, победила в растроганном взоре Исмении, которая полностью преобразившись, бросилась в объятия больного, восклицая:
— Значит, это ты, Клаудио? Что с тобой случилось?
Мой предок долго рассказывал о своих трудностях, выкладывая перед ней свои ошибки прошлого, и затем, довольный и просветлённый, он поделился с ней частью того утешения, которое давало ему это новое сближение.
Она долго прижимала его к своей груди, давая ему почувствовать свою огромную нежность, преданность и безграничное понимание.
Когда они, казалось, полностью примирились, Сиприана подошла к ней и сказала:
—Друг мой, нам хотелось бы получить от тебя обещание помочь нашему брату Клаудио в его ближайшем будущем. Если Божественный закон разрешит тебе брак, сможешь ли ты сотрудничать с нами в его пользу, приняв его в свои руки, полные материнского отречения?
Уважительная, доказывающая существование сокровища простого и скромного существования на Земле, посетительница воскликнула:
— Если Небо пошлёт мне счастье способствовать, в чём бы то ни было, благу для Клаудио, то это будет благом и для меня; если однажды я испытаю супружеское счастье, то он будет первым и горячо любимым моим ребёнком. Я знаю заранее, что Никанор обрадуется моему обязательству.
Счастливая, глядя на несчастного узника теней, она пообещала:
— Он разделит нашу бедную и достойную жизнь, он познает радости хлеба, сына пота и Божественной Защиты, и забудет в нашей компании об иллюзиях, которые так долго разлучали нас...
Проявляя очаровательную простоту сердца, она в восторге стала планировать:
— Он будет счастливым каменщиком, как Никанор! Он благословит достойную борьбу, которую мы сейчас благословляем!...
Видя, как она, взволнованная, плачет, Сиприана взяла её на руки, также тронутая в глубине души, с влажными от слёз глазами, успокаивая её:
—Будь счастлива, дорогая дочь моя, ты, которая понимает вместе с нами небесное назначение благородной женщины, всегда предрасположенной к возвышенному материнству.
Прошли ещё несколько минут в благом понимании, и когда Солнце стало освещать горизонт своими алмазными тонами, мы уже снова были в скромной комнатке Исмении, помогая ей вернуться в своё физиологическое тело и забыть об опыте, который она пережила рядом с нами, в сфере Духа.
Она проснулась в своём плотном теле, чувствуя неведомый восторг. Её разум словно освежился счастливыми мыслями. У неё было чёткое впечатление, что она возвращается из чудесного паломничества, о котором не сможет помнить в деталях. Не ведая, каким образом, она в этот момент хранила абсолютную уверенность, что выйдет замуж, и что Бог приберегает для неё счастливое будущее.
Кто мог бы описать нашу признательность и восхищение в этот час? Мои спутники благословили её, и покидая её, в свою очередь, с душевным волнением, я запечатлел на её маленькой руке молчаливый поцелуй глубокой дружбы и несказанной благодарности.
