 |
|
Последнее посещение Института Гармонического развития Человека
Дали знать о себе Гартманны. Они уехали из Приорэ и жили теперь в Курбева, пригороде Парижа. Они предложили нам приехать во Францию, где моя жена могла бы изучать музыку с м-ром де Гартманном; мы приехали в июле и поселились в небольшой гостинице на Сен Клод. Мы много раз обедали с Гартманнами и вместе отправлялись в длительные прогулки по окрестностям, разговаривая о множестве вещей; но разговоры всегда возвращались к Гюрджиеву. Гартманн достиг того же уровня, что и Орейдж, и Гюрджиев сделал условия для него чрезвычайно трудными. Гюрджиев видел, что для Гартманна пришло время измениться и встать на свои собственные ноги; но сам Гартманн, после стольких лет и переживаний, столько получив от Гюрджиева, находил разрыв практически невозможным. Гюрджиев применил такое давление, что Гартманн вынужден был выбирать; это был чрезвычайно болезненный процесс, очень долго он не только не мог об этом спокойно говорить, но даже не мог называть Гюрджиева по имени.
«Видите ли, - говорил он, - кроме учения, он спас мне жизнь, когда я подхватил тиф на Кавказе».
«Кто?» - спросил я.
Он ответил: «Тот, кого мы все знаем». «Вы видите, как трудно пройти через разрыв, - продолжил он. - Теперь я должен сконцентрироваться на своей собственной музыке; и, среди прочего, я начал работать над оперой». Позже летом мы отправились на север Франции, чтобы поработать вместе с несколькими монахами над гармонизацией Григорианских песнопений.
После нашего прибытия на Сен Клод, как только появилась возможность, я отправился в Кафе де ля Пэ, чтобы увидеть Гюрджиева. Он сидел снаружи. Он больше не писал, а только рассматривал людей, пока пил кофе. После непродолжительной беседы я спросил, можно ли приехать в Приорэ. Он сказал: «Приезжайте завтра», - и я соответственно появился там на следующий же день. Как всегда, первым делом по приезду, я отправился на прогулку по окрестностям. Сады были заброшены, оранжерея разрушена, Стади Хаус пустовал - некоторые из восхитительных ковров повредили крысы и мыши. Куча камней, которую мы сделали несколько лет назад, все еще лежала вдоль дорожки через лес. Здесь все еще оставались Стьернвали и де Зальцманны, а также родственники Гюрджиева, три молодых американца и один или два немца. Мисс Гордон была единственной англичанкой. Мать и жена Гюрджиева умерли, их похоронили на церковном дворе Авона. Приорэ производило впечатление увядания, точнее, что этап его длительных и разнообразных опытов подошел к концу; тем не менее, в пустом на три четверти Шато, сделали приготовления для работы на следующий год. Несмотря на упадок и нехватку денег, планировали приехать несколько американцев. Зальцманн разрисовывал двери в Коридоре Монахов и на каждой притолоке писал «in memento mori». «Для чего это?» - спросил я. Он ответил: «Георгиваныч планирует очень большую работу на следующий год; они напоминают людям об их смертности, напоминают о реальности смерти; вы знаете, в Вельзевуле он говорит, что только постоянное осознавание и осмысление того, что однажды люди должны умереть, может разрушить и стереть то, что препятствует их внутреннему развитию».
Я отправился наверх, в Коровью Аллею, где обычно останавливался, и чтобы поговорить с кем-нибудь начал стучаться во все двери, но комнаты, когда-то полные людей, были пусты. Наконец на мой стук ответили на русском: «Можна», - и я вошел; это был Рахмильевич – необычный персонаж даже для Приорэ. Еврей по национальности, он рассказывал, что в России был одним из самых умелых юристов. Он встретил Гюрджиева в Москве и предоставил ему свою квартиру, а после революции последовал за ним во Францию. Он забросил свою юридическую практику, вне Приорэ зарабатывая на жизнь торговлей разной мелочью, переходя от двери к двери, или работая в дорожной бригаде – так некоторые индусы бросают свою профессию или дело, уходят с нищенской чашей и присоединяются к какому-нибудь храму. После непродолжительного разговора на ломаном французском – он не разговаривал по-английски – я спросил: «Скажите, что вы получили от всех этих идей за те годы, которые вы провели с Георгиванычем?» Он ответил: «До встречи с ним я никогда не знал даже того, какого я хочу супа, а теперь я действительно знаю, какого «супа» я желаю; но относительно Гептапарапаршинока и Триамазикамно, я не знаю ничего».
Я предложил Гюрджиеву поработать в заброшенном саду, он купил кое-какой садовый инвентарь и семена в «скобяной лавочке» в Фонтенбло и назначил меня старшим над пятью молодыми людьми. Пока я находился рядом, они напряженно работали, но когда я по необходимости отправлялся в Париж, они прекращали работу – просто рассаживались, кто где, и начинали дискутировать о «высоких идеях».
Гюрджиев предложил мне привезти семью и остаться на лето, и ничто не доставило бы мне большего удовольствия, но обучение жены у де Гартманна было столь полезным, что мы пошли на компромисс, и я проводил половину времени в Фонтенбло, а половину времени в Сен Клод.
Гюрджиев находился в затруднении. Он описывал их, а также их причину в Третьей серии. Пока он прилагал усилия для начала масштабной работы в следующем году, его все время осаждали трудности – чтобы спасти Приорэ требовались средства, кредиторы требовали денег.
Он брал меня и еще одну русскую женщину в поездки на машине, чаще всего в Париж. В то время он одевался в обычный коричневый шерстяной костюм и матерчатую шапку. Когда мы останавливались в кафе, вместо шуток и разговоров он просто сидел в тишине, или отвечал одно или два слова. Мы, эта женщина и я, могли чувствовать его состояние внутреннего страдания. Как и у нас, у него были «хорошие» и «плохие» дни, периоды удачи и неудачи; как любой человек он нес свою часть ноши мирового страдания; чем более масштабный человек, - тем больше ноша, чем человек сильнее, тем сильнее страдания.
В Приорэ из Парижа нередко приезжали несколько русских; он часто бушевал и кричал на них. Они спросили меня, почему он так делает, и я ответил: «Почему вы не спросите его самого?» Но даже когда он кричал на приезжих, я чувствовал, что внутри он оставался абсолютно спокойным. Он пытался заставить их увидеть что-то; и я, в каком бы настроении ни находился, всегда становился более вдохновленным, более осознанным, более живым.
Он спросил меня, задело ли англичан то, что он написал о них в Вельзевуле, и я ответил: «Он либо соглашаются, либо просто игнорируют это. Англичане более терпимы к критике и новым идеям, чем европейцы. Орейдж говорил, что англичане самые лучшие и наиболее интеллигентные люди на планете. Я согласен с ним, но это тяжелый упрек остальному человечеству».
«У англичан есть внутреннее чванство, - сказал Гюрджиев. - Мне жаль англичан. У них лучшее в мире масло и мясо, но они экспортируют их и живут на маргарине и замороженной австралийской баранине. Англичане – овцы, русские – коровы, американцы – ослы».
Он сказал мне, что нуждается в деньгах, и что из Парижа приезжает человек, который может дать еще одну закладную за Приорэ. Финансист приехал на обед, во время него в основном и происходили переговоры. После обеда Гюрджиев взял его, меня и Стьернваля на возвышенность за оранжереей; расстелив персидские ковры и принеся подушки, мы сидели под теплым ярким солнцем, попивая кофе, пока Гюрджиев говорил о ценности и возможностях Приорэ. После мы прогулялись по округе, и чем больше мы гуляли, тем бледнее становилось лицо финансиста; наконец он покинул нас, обещая написать после того, как он проконсультируется со своими партнерами. Но когда я провожал его до ворот, он бормотал: «Невозможно, не может быть!» В результате Институт Гармонического Развития Человека в Фонтенбло-Авоне был продан следующей весной, а все его имущество распродано с аукциона; большой чемодан, полный великолепной музыки Гюрджиева в рукописях, которую написал и отредактировал де Гартманн, одна из женщин спасла в последнюю минуту.
Несмотря на то, что я получил весьма мало прямого обучения у Гюрджиева этим летом, как обычно, я научился очень многому; находиться рядом с ним - всегда очень жизненный опыт, человек учится без того, чтобы его учили – просто находясь рядом с ним, вспоминая себя и наблюдая за собой. На меня вновь сильно воздействовало то, что если вы начинаете определенную линию действия, вы должны упорно продолжать, добиваться, и извлекать все, что сможете из нее даже тогда, когда она кажется бесполезной. Но если события слишком сильны, или если исчерпано ее использование в качестве возможности для приложения усилий, нужно немедленно от нее освободиться. Это усилие, сознательный труд; он может помочь росту сущности и росту сознательности, волы и индивидуальности.
Несмотря на то, что обстоятельства складывались против Гюрджиева, и его внешняя жизнь, казалось, движется по нисходящей октаве, его внутренняя жизнь двигалась по восходящей; поскольку он использовал любые обстоятельства и события для роста своего бытия и, соответственно, понимания.
Однажды осматривая дом, я совал нос во все углы, и, проходя через кабинет, открыл комод и нашел несколько листов бумаги с переведенными в 1889 году забытыми высказываниями Иисуса.
«Тот, кто увидит меня и достигнет моего царства, должен добиваться меня через боль и [сознательное] страдание».
«Помни о Сознательной Вере и Сознательной Надежде, через которые рождается Сознательная Любовь к Господу и ближнему, что дает жизнь вечную».
Когда Иисуса спросили, когда придет его царствие, он ответил: «Когда двое будут как один, внутреннее как внешнее, и мужчина с женщиной больше ни мужчина, ни женщина».
«Сохраняйте то, что уже имеете – и прибудет вам».
«Я пришел, чтобы прекратить жертвоприношения и если вы не прекратите приносить жертвы, гнев не перестанет настигать вас».
«Если вы не сделаете низшего высшим, а высшее низшим, правое левым а левое правым, первое последним и последнее первым, не войдете вы в Царствие Небесное».
Перед отъездом в конце лета я отправился на прогулку по округе, сохраняя все в памяти – сады, лес, где я нашел то, что для меня стало источником живой воды, Стади Хаус, сараи, Шато. Я чувствовал, что это мой последний визит в Институт Гармонического Развития Человека, мое последнее впечатление от Гюрджиевского Приорэ, и я сделал одно очень полезное наблюдение самого себя. Гюрджиев сказал однажды: «Вы отождествляетесь с местом, Орейдж отождествляется с людьми». Прежде, подобный случай вызвал бы страдания от мыслей о «последнем разе»; эмоции захлестывали бы меня, как это уже было в Харпендене двадцать лет назад, когда я покидал родину, чтобы отправиться на Тасманию и говорил «прощай» моему старому дому. Теперь я обнаружил, что прогуливаюсь вокруг почти полностью беспристрастный, даже когда думал о том, что через несколько месяцев это место, где я получил столько жизненного опыта и встретил столь многих людей, с которыми был связан более сильно, чем со своей семьей, исчезнет, так же как и все связанное с ним.
Бесполезно быть привязанным, отождествленным с домами, землей и вещами, принадлежащими планетарному телу, которые, несмотря на то, что необходимы, недолговечны.
Институт как организация подошел к концу, но результаты работы, которую проделали ученики над собой, остались. То же самое касается всего, что мы делаем, наших прошлых поступков. Прошлое мертво, однако мы должны платить за каждое несознательное злодеяние; мы также можем аккумулировать заслуги, приобретенные с помощью сознательных действий.
Каждое событие того лета, проведенного с Гюрджиевым и Гартманнами, отпечаталось моей памяти, хотя некоторые его результаты проявились только спустя годы.
Все это происходило незадолго до того, как из четырех человек, которые всегда были с Гюрджиевым во время моего пребывания в Приорэ – Стьернвалья, Орейджа, Зальцманна и Гартманна, остался только де Гартманн; но он никогда больше не виделся с Гюрджиевым. Зальцманн умер, Стьернваль также умер примерно в это время. Умерли мать и брат Гюрджиева. Не было больше Приорэ, группа в Америке была разрознена, моя маленькая группа в Лондоне осталась единственной маленькой искоркой. Работа Гюрджиева, казалось, подошла к концу. Тем не менее, он продолжал, но уже не в Приорэ, а в Кафе де ля Пэ и в его квартире в Париже – символически, на планете Марс. «Высший смысл знака Марса – чье происхождение тянется гораздо дальше алхимии как таковой, - это граница Мира Горнего, борьба между позитивными и негативными силами».