Главная | Обратная связь

ФРАНЦУЗСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ

 

Во французском обществе выделилась группа людей, которые выступали против про­гнившего режима времен Людовика XV. Её называли «партией философов». Но не следует относиться к этой «партии философов» серьезно. В частности, Вольтер был «дитем» своего класса, он не воспринимался всерьез, и его произведения с удовольствием читали при дворе. В то время философы были скорее шутами при дворе абсолютных монархов, чем носителями общественной идеи. Наказание властей за их вольнодумство напоминало наказание слишком расшалившихся шутов, после же этого наказания они опять принимались благосклонно в среде салонной аристократии и при дворах европейских монархов. Литература была забавой, общественной силой литература стала только в XIX веке.

Основной философской доктриной был материализм. Материализм был не просто философской доктриной, он был идеологией борьбы реформаторов, которые боролись против старого режима аристократов и церковников, которые в те времена уже слились, ибо церковники большей частью принадлежали аристократии и их мало интересовала сама религия, а в основном занимались придворными интригами.

 

1. СТАНОВЛЕНИЕ ПРОСВЕЩЕНИЯ: Б. ФОНТЕНЕЛЬ (1657-1757)

Cреди мыслителей того времени одно из ведущих мест принадлежит Бернару Ле Бо­вье де Фонтенелю (1657-1757). Мать Фонтенеля – сестра Корнеля.

Работы Фонте­неля о Декарте и Ньютоне, ис­следования по математике, статьи о споре между «но­выми и древними» и др., снискали ему славу и известность. В 1691 году он был избран чле­ном Французской академии, а с 1697 г. и Академии наук. С 1699 года занял пост бессменного секретаря Академии наук. На этом посту он сыграл положитель­ную роль в развитии наук во Фран­ции. Фонтенель - автор следующих работ: «Отступле­ния по поводу древних и новых» (1688), «Сомнения по поводу физической системы ок­казиона­лизма» (1686, г. Роттердам), «Рассуждения о множественности миров» (1686, Париж). Труды Фонтенеля сыграли заметную роль в подго­товке Французского просвещения. Француз­ские просветители XVIII века с чувством глубокого уважения и признательности произносили имя Фонтенеля, как своего предшественника и совре­мен­ника. Большое внимание к творчеству Фонтенеля было в России. Его переводил Ан­тиох Ка­темир. В «Евгении Онегине» Фонтенель был назван в числе самых значитель­ных философов XVII-XVIII вв..

 

1. ФИЛОСОФСКИЕ ВЗГЛЯДЫ: ЭПИСТЕМОЛОГИЯ И ОНТОЛОГИЯ

 

«Всякая философия имеет только два основания: любознательный ум и плохие глаза. Ибо если бы зрение у нас было острее, вы отлично бы распознали, действительно ли звезды - это солнца, освещающие множество миров, или же это не так. С другой сто­роны, если бы вы были менее любознательны, вы не старались* бы это понять и ре­зультат был бы тот же. Но обычно хотят знать более того, что видят, и в этом-то и со­стоит трудность» (Фонтенель Б. Рассуждения о религии, природе и разуме. М., 1979. С.76-77)

 

Б. Фонтенель в «Фрагментах трактата о человеческом разуме», опубликованных по­смертно, утверждал, что все неизвестное мы познаем с помощью разума, но сам разум нам также неизвестен. Деятельность разума не может быть ограничена только логикой: «…с помощью логики вы не можете представить себе, ни какова природа нашего ра­зума, ни какими средствами пользуется он в своих изысканиях, ни каковы границы, по­ложенные ему богом, либо дозволенные богом объем, ни, наконец, каковы различные пути к тем целям, которые разум перед собою ставит» (Фонтенель Б. Рассуждения о ре­лигии, природе и разуме. М., 1979. С.248).

Фонтенель скептично относится к всеобщим идеям, эта идея всегда смутна, ибо её нельзя найти репрезентанта в действительности. Человек создает эти общие идеи путем упрощения и аналогии: «Мы видим много сходных между собою отдельных вещей. Ум наш, который не может ни видеть их все вместе, ни, если бы даже он их видел таким образом, все их объять, заключает, что те из этих вещей, которые он видел и которые (как он понимает) имеют ту же природу, все походят на первые, виденные им; и он тот­час же выводит всеобщее предложение» (С.249). И «… всякое всеобщее предложение – это сокращенный путь ума, который не может ни видеть, ни объять все частные вещи [одного рода] и объять их одной-единственной идеей» (С.249).

А вот у Бога, писал Фонтенель, вообще нет какой-либо универсальной идеи, она ему не нужна, он своей «безграничностью понимания» охватывает все многообразие мира, не прибегая к помощи универсальных идей. То же относится к животным, они также не имеют универсальных идей, ибо «… имеют только частные идеи, дающие представле­ния, но совсем не могут иметь идей, которые убеждают. Таким образом, их ум может объять лишь то, что он видит» (С. 250). В данном случае, писал, что две крайности, здесь сходятся: «…и бог и животные имеют идеи, дающие только представление, правда совершенно различным образом» (С.250).

У людей - «промежуточных» существ «…есть идеи, дающие представления, и идеи, которые убеждают. Таким образом, они мо­гут объять очень многое; но они не могут объять это ясно» (С.250). Идеи, которые дают представление, по Фонтенелю, это «идеи воображения», они формируются, когда ум находится в «режиме пассивного восприятия» – как зеркала. А в отношении «идей чистого разума», которые «убеж­дают», то они возникают в «режиме» активного действия нашего ума, в результате аб­страгирования. Примат он отдает первым «идеям воображения»: «Невозможно иметь идеи, которые убеждают, если им не предшествуют идеи (относящиеся к вещам того же рода), которые дают представление» (С.250).

 

Фонтенель в «Диалогах мертвых древних и новейших лиц» (1683) словами Раймонда Луллия утверждал : «Все науки имеют свою химеру, вокруг которой они движутся, но которую они не в силах поймать; однако по пути они обретут другие, весьма полезные знания. Если у химии есть ее философский камень, то у геометрии – квадратура круга, у астрономии – пустое пространство, у механики – перпетуум мобиле. Нет никакой возможности все это открыть, но очень полезно это искать» (Фонтенель Б. Рассуждение о религии, природе и разуме. М, 1979. С.50)

 

2.Онтология

 

Он был сторонником картезианской физики и не выходил за рамки механистической пара­дигмы. Его «Рассуждения о множественности миров» были не только пропагандой коперниковского мировоззрения и новой астроно­мии, но и механи­стической картезианской модели строения Вселенной.

В 2Рассуждении о множественности миров» Фонтенель словами Маркизы говорит: «…Я уважаю Вселенную больше с тех пор, как я знаю, что она напоминает часы. Пора­зи­тельно: достойный восхищения порядок природы основан на столь простом уст­рой­стве!» (С.78).

 

2. КРИТИКА ОККАЗИОНАЛИЗМА

 

«Окказионализм по своему происхождению не так древен; но это не значит, что в силу этого зна­чение его невелико. Декарт, один из самых глубоких умов, какие когда-либо существовали, бу­дучи убежден, как это* и следовало ожидать, в духовности нашей души, усмотрел, что един­ст­венным средством правильно ее постичь является допуще­ние крайнего несоответствия между протяженной и мыслящей субстанцией: несоответ­ствие это таково, что, даже если бесконечно возносить протяженную субстанцию или низводить до бесконечно низкого уровня субстанцию мыслящую, все равно никогда одна из них не совпадет с другой. Все , кто дает себе труд не­много поразмыслить над этим, вынуждены признать это допущение и бывают в ужасе от аб­сурдности общерас­пространенной системы, согласно которой животным приписывается мате­риальная мыс­лящая душа.

Но если душа и тело находятся в отношении такого несоответствия, каким образом движения тела вызывают мысли у души? Каким образом мысли души вызывают в свою очередь движе­ния тела? И какая может быть связь между столь глубоко различными субстанциями? Именно эта трудность заставила Декарта изобрести случайные поводы .Он нашел, что поскольку между движением и мыслью не существует никакой естест­венной связи, то не может существовать истинных причин , связывающих между собой то и другое (ибо следует усматривать необходи­мую связь между истинной причиной и ее действием); однако, считает он, может существо­вать случай, или случайный повод , связывающий одно с другим, ибо бог в случае движения тела может внушать душе мысль или же , наоборот, в случае мысли души внушать движение телу. Поскольку ме­жду движениями и мыслями не существует никакой ес­тественной связи - ведь ее никак не может быть между случайным поводом и его действием, - бог остается единственной истинной причиной и движений и мыслей и является, если можно так сказать, единст­венным посредником во всех взаимоотношениях тела и души.

Вслед за тем Декарт заметил, что невозможно понять, каким образом движение одного тела пе­ре­дается другому, причем всегда в очень точных зримых соотношениях. Он уже располагал случайными поводами, обязанными своим происхождением системе, ка­сающейся души; он по­нял, что, применяя их к телам, можно будет снять все затруд­не­ния: итак, он сделал тела про­стыми* случайными поводами для связывания между со­бой движений одних тел с движениями других, поскольку оставалось совершенно не­понятным, каков характер связи между движением одного тела и другого, испыты­ваю­щего толчок первого, и каким образом движение первого тела сообщается второму; он пожелал , чтобы бог явился здесь причиной, которая в случае столкнове­ния двух тел передавала бы что-то от движения одного из тел другому: ведь нельзя не усмотреть не­обходимой связи между божественной волей и ее действием.

Таково было развитие случайных поводов в области физики: после Декарта они заполнили ее почти целиком. Отец Мальбранш явился столь же крупным философом и теологом, сколь вели­ким философом был Декарт, и он перенес случайные поводы в тео­логию. Он утверждает, что ан­гелы явились случайными поводами поразительных тво­рений бога, согласно Ветхому завету, а в Новом завете Иисус Христос, в своем качестве человека, явился случайным поводом для распространения благодати.

Таким образом, случайные поводы, изобретенные под давлением настоятельной нужды, были не очень стойкими при своем рождении; мало-помалу обнаруживающееся их удобство привело к значительно более широкому их применению, не вызванному тре­бованиями первой необхо­димо­сти» (Фонтенель Б. «Рассуждения о религии природы и разума» М.,1979.204-206)

 

Фонтенель в статье «О поэзии вообще считал, что талант подобен инстинкту животных.

 

3. СПОР О ДРЕВНИХ И НОВЫХ

 

Известному спору он посвятил работу «Отступления по поводу древних и но­вых»(1688)

 

«Разные идеи подобны растениям или цветам, растущим совсем не одинаково хорошо в раз­личного рода климатах» (Фонтенель Б. Рассуждения о религии, природе и разуме. М., 1979. С.173)

«Века не пролагают никакой естественной грани между людьми, а климат Греции и Италии, с одной стороны, И Франции- с другой, слишком близки друг к другу, чтобы создать какое-либо различие между греками или римлянами и нами; если бы он и вы­звал какие-то различия, то их было бы легко устранить. Итак, мы все ничем не друг от друга не отличаемся - древние и новые, греки, римляне и французы» (Фонтенель Б. Рас­суждения о религии, природе и разуме. М., 1979. С.175)

«Аристотель никогда не был истинным философом, но он подавил многих тех, кто стали бы ис­тинными философами» (Фонтенель Б. Рассуждения о религии, природе и разуме. М., 1979. С.187)

 

«…животные мыслят и не являются механизмами.

Картезианцы обычно доказывают, что животные все-таки механизмы, привлекая к этому дока­зательству все, что люди делают механически, и делая из этого вывод, что животные могут так же механически делать то же самое.

Такой вывод справедлив в этом частном отношении, но не годится для заключения, что у жи­вотных все без исключения механистично.

Я рассуждаю более справедливо, опровергая это доказательство картезианцев и подходя к во­просу с противоположной стороны, о которой они не помышляют. Я го­ворю: то, что люди и животные делают одинаково, и то, что люди не делают механи­че­ски, животные так же не де­лают механически, как и люди» (Фонтенель Б. Рассуждения о религии, природе и разуме. М., 1979..271)

 

ВОЛЬТЕР Ф. М. (1694-1778)

 

Франсуа Мари Аруэ (Вольтер - литературный псевдоним). Выходец из буржуазной се­мьи, сын чиновника казначейства. Закончил колледж Людвига Великого. С детства проявил способно­сти. В результате злой сатиры на Филиппа Орлеанского и его дочь он был в 1717 году посажен в Бастилию, в которой просидел около года. В тюрьме он на­писал трагедию «Эдип». Здесь он впервые употребил свой псевдоним – Вольтер. Пред­ставление трагедии 18 ноября 1718 года имело успех, на него стали смотреть как на продолжателя дела Корнеля и Расина. После этого он выпустил еще поэтическое про­изведение - «Поэму о Лиге», которая, распространяясь в списках, стала крайне популярной. Все это создало условие для благосклонного принятия его в аристократи­ческом кругу. Но философ и плебей никогда не должен, да и не может заслужить бла­госклонность элиты, если, конечно, он настоящий философ. За колкое замечание в ад­рес одного из аристократов, он был избит палками лакеями этого аристократа. Оскорбленный он вызвал его на дуэль, но в ответ на это был арестован и после очеред­ного, но уже двухнедель­ного заключения в Бастилии был выслан из Франции. Он вы­ехал в Англию, где пробыл три года (1726-1729). Эта поездка сыграла большое значение для формирования его мировоззрения, образ жизни в Англии произвел боль­шое впечатление на Вольтера, сыграло также роль, что его там встретили с почетом как знаменитого литератора. В Англии он знакомится с учением Локка и Ньютона, став приверженцем их учений. После возращения из Англии он издает «Письма об Англии», которая была публично осуждена и сожжена.

По возвращении на родину он живет в качестве приживальщика в замке Сирей у мар­кизы дю Шатле (1706-1749), которая интересовалась наукой, переводила на французский Ньютона. Та­кой образ жизни был общепринятым для аристократок того времени. Но его «идиллическое» бытие в её поместье было прервано в связи со смертью Эмилии дю Шатле в 1749 году.

В связи с этим он принял приглашение прусского короля Фридриха II. Естественно, он приехал туда с апломбом, с таким как приехал Платон в Сицилию к сиракузскому ти­рану Дионисию Младшему. Высокое мнение о себе всегда свойственно философам. Скандал разразился довольно быстро, послужило тут причиной выступление Вольтера против президента Берлин­ской академии Мопертюи, который, «находясь в должности», умудрился выпустить абсолютно идиотскую книгу, где он делал предложения пробу­рить дыру в центр земли,… Все это крайне недопустимо для чиновника науки во все времена. Ибо чиновники от науки по своей природе глупы, а потому должны, как пра­вило, скрывать свои мысли и знания, - только так возможно сохранить к ним уважение. Но чиновники нужны, ибо творческим людям, как правило, нет времени за­ниматься административно-финансовой деятельностью. Вольтер в ответ на эту книгу написал памфлет «Диатриба доктора Акакия», где осмеял Мопертюи. Что, естественно, ударило по авторитету Берлинской академии и самому Фридриху II. Он потребовал сжечь этот памфлет, но Вольтер, человек скандальный и свободолюбивый, о потому покинул двор Фридриха II. Попытался покинуть Пруссию, но во Франкфурте был подвегнут аресту и обыску. Тем не менее, через месяц был отпущен и выдворен из Пруссии. Обладая к тому времени уже достаточными средствами, он купил небольшое поместье на границе Франции и Швейцарии, где и прожил остаток своей жизни, будоража всю Европу своими произведениями. Под конец жизни в 1778 году приехал в Париж, где был встречен с триумфом. Там он и скончался, и был тайно похоронен в Шампани. После революции в 1791 году его прах был перевезен в Париж. Здесь он и храниться по сей день в Пантеоне великих людей Франции. Его же сердце храниться в Национальной библиотеке Парижа, что глубоко символично. Сердце любого мысли­теля на­ходится в библиотеке. На урне, в которой хранится его сердце, написано: «Сердце мое здесь, а дух везде».

Мыслитель Вольтер достаточно поверхностный, неоригинальный. Его заслуга состояла больше в популяризации, в преподнесении новых идей в художественно форме.

 

ДЕИЗМ

 

Как правильно подчеркивал И. Киреевский: «В Англии система Локка могла еще кое-как уживаться с верою, подле которой она вырастала; но во Франции она приняла ха­рактер разрушительный, перешла через Кондильяка в Гельвеция и распространением своим уничтожила последние остатки веры» (Киреевский И. В. Критика и эстетика. М.: Искусство. 1998. С.323)

 

КРИТИКА МЕТАФИЗИКИ

 

«Надо признаться, когда я читал непогрешимого Аристотеля, божественного Платона, Доктора утонченного и Доктора ангельского, я принял все эти эпитеты за шутливые клички. Я не увидел в философах, трактовавших вопрос о человеческой душе, ничего, кроме слепцов, преисполнен­ных безрассудства и очень болтливых; они силятся убедить, что обладают орлиным взором, других слепцов, любопытных и вздорных, ве­рящих им на слово и тотчас же начинающих воображать, будто и они кое-что усмот­рели» (Вольтер Философские сочинения. М.,1989. С.115). К ним он относит и Декарта, и Мальбранша. Единственно он относится благосклонно к Локку.

 

«Философы никогда в жизни не нанесут ущерба религии, господствующей в их отечестве. По­чему? Да потому, что они – не фанатики и пишут не для народа» (Вольтер Философские сочинения. М.,1989. С.122)

 

«Ни Монтень, ни Локк, ни Бейль, ни Спиноза, ни Гоббс, ни Шефтсбери, ни г-н Коллинз, ни Толанд и т.д. не зажгли факела раздора в своем отечестве. Большей ча­стью такими людьми оказываются теологи; сначала они питают честолюбивые чаяния главарей сект, но кончается это обычно тем, что они стремятся стать во главе партий» (Вольтер Философские сочинения. М.,1989. С.122-123)

 

«Все книги новейших философов, вместе взятые, никогда не устроят в мире такого шума, какой вызвал некогда один лишь диспут францисканцев по поводу фасона их ру­кавов и капюшона» (Вольтер Философские сочинения. М.,1989. С.115)

 

ВОЛЬТЕР И ЛОКК

 

ВОЛЬТЕР И НЬЮТОН

 

Вольтер являлся сторонником ньютоновской картины мира, которую противопоставлял декартовой. Вот, что он со своим типичным юмором писал по поводу различий между ньютоновской и картезианской картиной мира: «Француз, прибывающий в Лондон, за­мечает в философии, как и во всем прочем, сильные перемены. Он покинул заполнен­ный мир, а прибыл в пустой; в Париже вселенную считают состоящей из вихрей тон­чайшей материи – в Лондоне не усматривают ничего подобного; у нас давление Луны вызывает морские приливы, у англичан же, наоборот, море тяготеет к Луне; дело дохо­дит до того, что тогда, когда вы считаете, будто Луна должна вызвать прилив, эти гос­пода считают, наоборот, что происходит отлив.. у ваших картезианцев все соверша­ется путем импульса, абсолютно непостижимого; у г-на Ньютона действует притяже­ние, причина которого не более ясна; в Париже вы воображаете себе Землю в форме дыни, в Лондоне же она сплюснута с двух концов. Для картезианца свет разлит в воздухе, для ньютонианца он приходит за шесть с половиной минут от Солнца. Ваша химия манипулирует кислотами, щелочами и тонкой материей; у англичан же даже в химии господствует притяжение.

Самая сущность вещей здесь совершенно меняется; вы не согласитесь ни со здешним опреде­лением души, ни с понятием о материи. Декарт уверяет, что душа идентична мысли, Локк столь же убедительно доказывает ему противоположное.

Декарт также уверяет, что одна только протяженность образует материю, Ньютон до­бавляет сюда и плотность. Ужасные крайности!» (Вольтер Философские сочинения. М.,1989. С.130)

 

МОНТЕСКЬЕ Ш.Л.(1689-1755)

 

Шарль Луи Монтескье

 

Монтескье различает три формы правления: республику, монархию, деспотизм. Они основы­ваются соответственно на трех разновидностях «политического чувства»: республика опирается на добродетель, монархия – на честь, деспотия – на чувство страха.

 

Монтескье, как в свое время пифагореец Гипподам, формы государственного устрой­ства связывает с размерами государства.

 

ГЕЛЬВЕЦИЙ К.А. (1715-1771)

 

Клод Ариан Гельвеций

 

«Идея естественного, существующего по природе вещей, а не по человеческому уста­новлению была весьма популярной в XVIII в., когда верили в «естественную религию», основывались на «естественном праве», искали «естественного порядка» общественной жизни, когда Руссо про­тивоположил гражданскому состоянию свое «со­стояние природы», когда возникла целая школа экономистов, давшая своему учению название природовластия, или физиократии. Предполага­лось при этом, что естествен­ное и ра­зумное одно и то же, что одна отвлеченная деятельность разума может все раз­решить в теории и на практике, и в этом рационализме, отвергавшем все, что должно призна­ваться на веру, заключалась тем не менее вере в силы самого разума, в его творческие способности, раз он будет сообразоваться с «естественным законом» (не в смысле сло­воупотребления в современном естествознании), в бесконечный * прогресс, осуществ­ляе­мый разумом» (Кареев Н.И. Западно-европейская абсолютная монархия XVI, XVII и XVIII ве­ков. Спб., 1908 с.148-149)

 

«Своеобразие характера каждого человека есть (как замечает Паскаль) продукт его первых при­вычек» (т.2,с.181)

 

 

Крайне интересны мысли К. Гельвеция о том, что общество управляется страстями, стремлением к власти и наживе. И именно эти стремления определяют мен­тальность индивидов, формы морали, религии и политики. Человек, пораженный этими страстями, сам продуцирует иллю­зии, которые имеют во многом характер пси­хологической компенсации тех безнравственных дейст­вий и жестокости, которую он проявляет при стремлении удовлетворить патологические желания обогащения и вла­сти.

 

ГОЛЬБАХ П. (1723-1789)

 

Поль Гольбах. Его работа «Система природы»(1770) – это плод деятельности группы писате­лей, ведущую роль, среди которых играли Д. Дидро и П. Гольбах.

 

ТРАДИЦИЯ И РАЗУМ

 

Вот что он пишет: «Истина проста; заблуждение сложно, - путь его извивается в беско­нечных поворотах и изгибах. Голос природы понятен всякому, - голос лжи двусмысле­нен, загадочен и таинственен. Путь истины – ровен и прям, путь лжи – темен и извилист. Эти положения, о ко­торых необходимо помнить каждому, не могут вызвать сомнений ни одного здравомыслящего человека. К голосу разума прислушиваются все честные и правдивые сердца. Все несчастье людей – только в их невежественности; а невежественны они лишь потому, что окружающая их среда препятствует просвеще­нию; люди дурны единственно потому, что разум их еще недостаточно просвещен» (Гольбах П. Письма к Евгении. Здравый смысл. М.,1956. С.250-251)

 

ЭПИСТЕМОЛОГИЯ

 

«…человек во всех своих изысканиях должен прибегать к опыту и к физике: их советами он должен пользоваться в своей религии, в своей морали, в своем законода­тельстве, в своей политике, в науках и искусствах, в своих удовольствиях и своих стра­даниях. Природа дейст­вует по простым, единообразным, неизменным законам, ко­торые опыт позволяет нам познать; через посредство наших чувств мы связаны со всеобъем­лющей природой, с помощью наших чувств мы можем подвергнуть ее опыту и раскрыть ее тайны; но лишь только мы покидаем опыт, как мы низвергаемся в пустоту, где нас сбивает с пути наше воображение» (Гольбах П. Система природы. Соцэкгиз, 1940. С.9)

 

КРИТИКА ТЕОЛОГИИ

 

«Злыми и несчастными делают людей невежество и рабство. Только наука, разум и свобода мо­гут содействовать исправлению и счастью людей» (Гольбах П. письма к Ев­гении. Здравый смысл. М., 1956 с.248-249)

«Люди – это мнимобольные, безумие которых заботливо поддерживается корыстными шарлатанами, стремящимися найти сбыт своим снадобьям» (Гольбах П. Письма к Ев­гении. Здравый смысл. М.,1956 с.257)

 

ТЕОРИЯ МАТЕРИИ

 

ЧЕЛОВЕК

 

ТЕОРИЯ ОБЩЕСТВА

 

«Подобно живым организмам общества переживают кризисы, моменты безумия, кон­вульсии, революции, изменения форм своей жизни; они рождаются, растут, умирают, переходят от здоровья к болезни, а от болезни – к здоровью, наконец, как и все существа человеческого рода, они имеют детство, юность, зрелый возраст, дрях­лость и смерть..» (Гольбах П. Избранные про­изведения в 2-х т.. Т.2 М., 1963. С.383-384)

 

ЛИТЕРАТУРА:

1. Гольбах п. Система природы. Соцэкгиз, 1940.

2. Гольбах П. Письма к Евгении. Здравый смысл. М.,1956.

3. Гельвеций К.А. Сочинения: в 2 т. М.,1974

4. Пименова Л.А. Дворянство накануне Великой Фр. Революции. М. 1986.

5.

 

ФРАНЦУЗСКАЯ НАУКА

МОПЕРТЮИ П.Л.

 

Кроме того, он развивал теорию равновесия материков, по которой их площадь в Се­верном и Южном полушарии должна быть одинаковой. Это и послужило причиной предположения, что существует еще Южный материк. Это стало основой направления правительствами Англии и Франции для направления экспедиций в 1764-1771 гг. не­скольких морских экспедиций. Обнаружить этот материк не удалось во время двух кру­госветных путешествий Дж. Куку, который в результате неудачных попыток так и не удалось обнаружить Антарктиду, хотя он и находился один раз буквально в 75 милях от побережья Антарктиды.

 

ЛАМЕТРИ Ж.-О. (1709-1751)

 

Книга Н. Винера «Кибернетика» (1948) имела характерный подзаголовок – «Управле­ние и связь в животном и машине». Эта аналогия не нова, такое мнение и аналогия воз­никла не только благодаря Декарту, а еще раньше в довольно известной в своей время книге испанского врача Перейры в XVI веке

 

1. МОЗГОВОЙ ЭКРАН

 

2. ЖИВОТНОЕ И ЧЕЛОВЕК

 

3. ЛАМЕТРИ КАК МЕДИК

 

ДАЛАМБЕР Ж. (1717-1783)

 

«Холодный свет аналитического Разума Просвещения нашел свое «технологическое воплоще­ние» в рассекающей, обезглавливающей машине, сконструированной врачом Ж.Гильотеном» (Огурцов А.П. Философия науки эпохи просвещения. М.,1993. С.211).

 

ЛИТЕРАТУРА:

1. Старосельская-Никитина О. Очерки по истории науки и техники периода Французской буржуазной революции 1789-1794. М.—Л. 1946.

2.

 

КОНДИЛЬЯК Э.Б.(1715-1780)

 

Философия Этьена Бонно де Кондильяка является наиболее значительной системой фи­лософ­ских взглядов, выраженной систематично и со знанием дела, что отличает его резко от других французских просветителей. Если другие французские философы Про­свещения были по преимуществу публицистами или политиками, Э. Кондильяк является фило­софом по пре­имуществу

Он обладал большим авторитетом в среде просветителей, хотя держался от них несколько в стороне, подчеркивая свою приверженность прежде всего науке, тогда как другие просветители были больше политиками и публицистами, чем философами - учеными. Пользовался благо­склонностью властей. Был воспитателем внука Людовика XV – инфанта дона Фердинанда. Ав­тор серии серьезных философских работ: «Опыт происхождения человеческих знаний» (1746), «Трактат о системах» (1749), «Трактат об ощущениях» (1754), «Трактат о животных» (1755), «Язык исчислений» (1798, по­смертно) Кроме этого, он автор мо­нументального шестандцати­томного труда «Курс за­нятий по обучению принца Пармского», который представляет из себя свод сведений по всему «полю» знаний того времени. В 1767 году был избран во Французскую акаде­мию. Настоящий фанатик науки – вся его жизнь это уе­диненная жизнь истинного уче­ного. К сожалению, его философии не повезло. Дело в том, что после революции 1789 года труды Кондильяка положены в основу образования во Франции, что вполне по­нятно. Но, в период Реставрации, именно вытеснение Кондильяка из системы французского образования стало ос­новной задачей философов этого периода, которую они осуществили (не без активного содействия В. Кузена прежде всего) довольно ус­пешно. После же того, как система «спиритуа­лизма» была оттеснена позитивизмом во второй половине XIX века, о Кондильяке как-то забыли. Хотя специалистам по истории философии ясно, что он в своих произведениях во мно­гом является основате­лем именно позитивизма. Более того, его ин­терес к логике, к теории языка, принципи­аль­ный номинализм роднят его даже более не с позитивизмом Конта и Спенсера, даже не с эмпириокритицизмом Маха и Авенариуса, а именно с неопозитивизмом первой половины XX века и с современной философией языка.

 

КРИТИКА МЕТАФИЗИКИ

 

ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ

 

Кондильяк придерживается принципиального феноменализма, мир нам дан в ощуще­нии, но ре­ального мира и его сущности мы знать не можем: «Так как наши ощущения – это единственные идеи, которые мы имеем о чувственных предметах, мы видим в предметах лишь то, что представляют нам ощущения; сверх этого мы ничего не замечаем и, следовательно, ничего не можем знать» (Т.3. С.204).

 

Чувства

 

Кондильяк испытал влияние окказионализма, он применяет окказиональные причины при рас­смотрении психофизической проблемы. По его мнению, тело отлично от души и может быть лишь поводом возникновения знаний. Вот что он пишет: «Поскольку душа отлична от тела, тело может быть лишь окказиональной причиной того, что, по-видимому, порождается в ней. Отсюда следует сделать вывод, что наши органы чувств суть лишь окказионально источник наших знаний. Но то, для возникновения чего ка­кая-то вещь служит поводом, может возникать и без нее, так как следствие зависит от своей окказиональной причины лишь при оп­ределенном предпо­ложении» (Т.1. С.76).

 

Суть же того, что мы считаем исходным источником знания чувства – это следствие фундамен­тального грехопадения человека. До грехопадения душа властвовала над чув­ствами, и знала все без обращения к чувствам. Поэтому, когда он говорит, что все про­исходит из чувства – это от­носится к грешной душе, душе в состоянии «грехопаде­ния». Вот в этом состоянии «грехопадения» нет ничего яснее, по мнению Кондильяка, чем чувства. В связи с этим он не разделяет точку зрения картезианцев и мальбранши­стов, которые считают, что чувства есть только источник заблуждений.

 

Критика врожденных идей.

 

Образование общих идей

 

Классификация предметов идет, по Кондильяку, не согласно природе вещей, «а по на­шему спо­собу постигать» (т.3 с.203). Это разделение, тем не менее необходимо, дабы упорядочить наши представления, придать им систематичность. По Кондильяку наши идеи образуют систему со­образно тому, каковы наши потребности, т.е. по прагматиче­скому принципу: «Потребность, ко­торая освещает нам путь, постепенно дает нам спо­собность распознавать (le discrement), позволяющую нам видеть различия там, где со­всем недавно мы их не замечали; и если мы рас­ширяем и совершенствуем эту систему, то лишь потому, что мы продолжаем так, как природа заставила нас начать» (т.3 с.202). Общие названия, которые выступают принципами классифи­кации, не являются названиями какой-либо вещи – не существует «дома вообще», «дерева во­обще». «об­щие названия, собственно, не являются названиями какой-нибудь сущест­вующей вещи; они выражают только намерения ума, когда мы рассматриваем вещи в отношениях сходства или различия» (Т.3. С.203)

 

Но эта абстрагирующая способность ума, как правильно подчеркивает Кондильяк, не­совер­шенна: «В природе все отчетливо; но наш ум слишком ограничен, чтобы отчет­ливо видеть ее в подробностях. Тщетно мы анализируем: всегда остаются вещи, кото­рых мы не можем подверг­нуть анализу и которые по этой причине представляются не­ясно. Искусство классифицировать, столь необходимое для того, чтобы составлять точ­ные идеи, освещает только основные пункты; промежутки остаются в тени, и в этих промежутках смешиваются срединные классы» (Т.3. С.204)

 

По мнению Кондильяка: «Точные идеи, получаемые путем анализа, не всегда являются полными идеями; они даже не могут быть полными, когда мы имеем дело с чувствен­ными предметами» (Т.3. С.205)

 

«Вещи привлекают наше внимание той стороной, которая в них больше соответствует нашему характеру, нашим страстям и нашему состоянию. Именно благодаря этому со­ответствию вещи воздействуют на нас с большей силой, а мы более ясно осознаем их воздействия. Вот почему, когда начинают меняться наш характер, наши страсти, наше состояние, мы видим предметы по-другому и выносим о них совершенно противопо­ложные суждения» (Т.1. С.88)

 

Традиция (привычка) и разум

 

«Рассмотрите нации с самого их возникновения вплоть до их распада, и вы увидите, что предрассудки множатся вместе с беспорядками; вы будете удивлены тем, как мало света вы найдете даже в те эпохи, которые называются просвещенными» (Т.3. С.231)

 

Во многом причиной наших заблуждений является привычка употреблять слова, смысл которых не определен

Единственным способом он, как истинный философ Просвещения, находит в способно­сти мыслить.

 

ТЕОРИЯ ЯЗЫКА

 

Теория языка Кондильяка вызывает интерес не только своей разработанностью и нали­чию ин­тересных мыслей, но и тем, что она, по сути, полностью совпадает с теорией языка неопозитиви­стов XX века. Она, на мой взгляд, более подробно освещена и раз­вита, чем концеп­ция неопозитивистов.

 

«Первоначальные выражения языка действия даны природой, так как представляют со­бой следствие нашей организации. Когда даны первоначальные выражения, аналогия создает другие, расширяет этот язык, и постепенно он становится способным пердстав­лять все наши идеи, какого бы рода они не были» (т.3 с272)

 

«Языки имеют слишком много слов, и это главным образом недостаток современных языков, которые, вместо того чтобы формироваться раздельно единственно путем ана­логии, сначала заимствовали выражения из различных языков, на которых больше не говорят, а затем заимствовали выражения друг у друга. Ведь слова не имеют аналогии в языке, для которого они чужие; и так как тогда нелегко дать им различные значения, мы используем все языки и грабим повсюду, как варвары. Наши языки, кажется, пред­ставляют собой лишь то, что остается после разгромов и опустошений; они похожи на наши империи. Все плохо, что плохо началось.

Самым совершенным языком был бы тот, который, не имея ничего заимствованного, был бы обязан аналогии всеми выражениями, вводившимися в употребление; и я ду­маю, что этот язык при помощи наименьшего числа слов выражал бы наибольшее число идей» (т.3 с.289)

 

«Язык был бы гораздо более совершенным, если бы народ, который его создавал, раз­вивал ис­кусства и науки, ничего не заимствуя у какого-либо другого народа, так как аналогия в этом языке ясно показала бы развитие знаний и не было бы нужды искать их историю в другом месте. Это был бы действительно научный язык, и он был бы единственно научным. Но когда языки представляют собой нагромождение многих иностранных языков, в них смешивается все. Аналогия больше не может вскрыть в раз­личных значениях слов происхождение и формирование знаний; мы уже не умеем вно­сить точность в наши речи, мы об этом и не помышляем. Мы ставим вопросы как при­дется и так же на них отвечаем; мы постоянно злоупотребляем словами, и нет такого вздорного мнения, которое не нашло бы приверженцев» (т.3 с.242). Наиболь­шую вину в том, что язык так засорен, Кондильяк сваливает на философов: «Именно философы довели дело до такого беспорядка. Они говорили тем хуже, чем больше стремились к тому, чтобы говорить обо всем. Они настолько хуже говорили, что, когда им слу­чалось думать, как думают все люди, каждому из них все же хотелось показать, будто он обла­дает способом мыслить, присущим только ему одному. Хитроумные, странные, мечтатель­ные, непонятные, они часто, казалось, боялись быть недостаточно неясными и притворялись, будто прикрывают завесой свои действительные или мнимые знания. Поэтому язык философии в течение многих веков был всего лишь жар­гоном» (т.3 с.243)

 

«Недостатки языков заметны главным образом в словах, значение которых не опреде­лено, или в словах, не имеющих смысла» (т.3 с.248)

 

ЧЕЛОВЕК И ЖИВОТНЫЕ

 

Кондильяк не принимает точки зрения о том, что животные являются автоматами, со­вершенно правильно считая, что взгляд на это весьма устарел. Он считает, соглаша­ясь, как он сам говорит, с общераспростаренным мнением, что животные способны иметь некоторые познания. Против, как говорит «непризнанный отец позитивизма», только философы – «т.е. люди, которые обыкновенно предпочитают выдуманную ими нелепость общепризнанной истине» (т.2 с.436-437). Но, Кондильяк, им это «прощает», «ибо если бы они высказали меньше нелепостей, то среди них было бы меньше знаменитых писателей» (там же, с.437).

Животное «учится, но без всякого намерения учиться; оно не ставит себе цели приоб­рести зна­ния, чтобы создать из них систему; оно целиком поглощено удовольствиями, к которым стремится, и сраданиями, которых избегает; им руководит лишь один этот интерес; оно движется вперед, не зная конечного пункта своего движения» (т.2 с.439)

Основная причина того, что у животных не наблюдается умственного прогресса со­стоит, по мнению Кондильяка, в том что они лишены возможности интенсивно обмениваться идеями, потому с каждым поколением идет простое воспроизводство од­ного и того же опыта. У животных, говоря современной терминологией, отсутствует механизм традиции. Это мнение Кондильяка совершенно правильно. Но он идет дальше в глубине своих наблюдений, предвос­хищая идеи своего соотечественника Г. Тарда. Он подмечает то, что люди чрезвычайно способны к подражанию, что у животных проявлено не так сильно. Далее он говорит, и говорит совершенно пра­вильно, о значении языка в человеческой культуре.

 

Инстинкт и разум.

 

Кондильяк говорит, что в каждом человеке существует как бы два Я. Это Я, которое действует по привычке; и Я, которое действует сознательно. «Первое осязает, видит, оно управляет всеми животными способностями. Его задача- руководить телом, охра­нять его от всяких случайно­стей и постоянно заботиться о его сохранении.

Второе я, предоставив первому все эти заботы, занимается другими вещами. Оно забо­титься о приращении нашего счастья. Его достижения умножают его желания, его ошибки возрождают их с большей силой; препятствия служат для него только непре­рывно новые импульсы, занятие формирует его характер» (т.2 с.451)

 

МАЛЬБРАНШ И КОНДИЛЬЯК

К философии Мальбранша он относится довольно критически, но при этом отмечает, что Мальбранш – это один из величайших умов XVII столетия. Более того, он считает, что Локк не обладал той степенью проницательности, литературным талантом и мето­дичностью мышления, которой обладал Мальбранш: «Никто не может сравниться с ним, когда он схватывает истину. С какой проницательностью он анализирует ошибки чувств, воображения, ума и сердца! Ка­кими красками рисует он различные ха­рактеры лиц, впавших в заблуждения при разыскании истины! Когда же он сам обманывается, это так пленительно, что он кажется ясным даже то­гда, когда его невозможно понять» (Кондильяк Э. б. Сочинения в трех томах. Т. 2 М.: Мысль, 1982. С.63)

К окказиона­лизму Кондильяк не прибегает, но он применяет окказионалные причины при рас­смотрении психофизической проблемы. По его мнению, тело совершенно от­лично от души и мо­жет быть лишь поводом возникновения знаний. Вот что он пишет: «Поскольку душа отлична от тела, тело может быть лишь окказиональной причиной того, что, по-видимому, порождается в ней. Отсюда следует сделать вывод, что наши органы чувств суть лишь окказионально ис­точник наших знаний. Но то, для возникно­вения чего какая-то вещь служит поводом, может возникать и без нее, так как следствие зависит от своей окказиональной причины лишь при оп­ределенном предпо­ложении» (т.1 с.76)

Суть же того, что он считал источником знания чувства – это следствие фундаменталь­ного гре­хо­падения человека. До грехопадения душа властвовала над чувствами, и знала все без обращения к чувствам. Поэтому, когда он говорит, что все происходит из чув­ства – это относится к грешной душе, душе в состоянии «грехопадения». Но, с точки зрения своей «грешной» души, он нападает на сторонников «врожденности» идей, к которым относится Мальбранш и его последователи. Он считает, что «ясность и отчет­ливость» разного рода ис­ходных идей не является критерием того, что они «фундамен­тально» организуют сознание. Бо­лее того, утверждая, что существуют «врожденные» идеи, картезианцы и мальбранисты никак не могут определиться по по­воду того, что означает сама «идея».

ОРГАНИЦИЗМ.

ДИДРО Д. (1713-1784)

 

Уже в 1754 году Дидро в своей работе «мысли к истолкованию природы» заявил, что приоритет математики в сфере науки уже не является неоспоримым.

Он являлся главным редактором знаменитой «Энциклопедии», которая издавалась с 1751 года. Энциклопедия эта не единственная, она просто превосходила другие по количеству и качеству статей. В те времена была издана «Циклопедия» Чеймбера, «Универсальный лексикон» Цедлера и др. Эта «Энциклопедия» (или как её называли современники «Вавилонская башня») содержала великое множество статей, часто авторов различных идейных направлений, хотя благодаря Дидро, она имела общее идейное ядро, заданное Даламбером, Вольтером, Кондорсе, Гольбахом, Гельвецием.

 

РОБИНЕ Ж. Б. (1735-1820)

 

Жан-Батист- Ренэ Робине родился в бедной дворянской семье. Закончил иезуитский колледж. В начале 1760 г. эмигрировал в Голландию. Там он пишет первый том «О природе» (1761). Эта работа вызвала определенный интерес, Робине выпускает второй том (1769). В 1769 году он возвращается во Францию. Накануне революции он секретарь министра Людовика XVII Амело. К революции он относился сочувственно, принимал участие.

«Все есть либо причина, либо следствие. Скажем лучше: есть только одна вещь, слу­жащая причиной, все остальное есть следствие. В причине я различаю три вещи: волю, которая принимает решение, разум, который познает, энергию (puissanee), которая дей­ствует» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.12)

 

«Один разум, без воли и энергии, свелся бы к пустому знанию. Предположите, что с вашей рукой соединен разум, который видит внутреннее устройство её, который знает механизм мускулов и двигательных волокон; это недостаточно, чтобы заставить руку действовать. Для этого нужна еще воля, которая побуждает её сгибаться или вытягиваться, а затем энергия, способная притти на помощь этому решению» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.123-14)

 

Робине утверждает принцип развития и говорит об «истинном состоянии» природы ка­кого – либо явления как цели, к которой оно движется и растет.. Это он относит и к обществу:

«Искусства и науки, законы и различные формы управления, война и торговля, - сло­вом, все есть продукт развития. Семена всего были заключены в природе, они распустились каждое в свое время. Возможно, что природа скрывает еще в своем лоне другие, более медленно развивающиеся, зачатки, плоды которых соберут грядущие по­коления» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.21)

 

«из всех преимуществ человека разум и воля – самые ценные и самые пагубные» (Ро­бине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.22)

 

«Наклон оси мира и эллиптичность планетных орбит является одним из главных источ­ников физического добра и зла» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.27) Т.е. смена времен года, тепла и холода.

 

«История человеческого духа представляет непрерывную смену веков просвещения и веков невежества. Одни подготовляют другие, ибо дух нуждается в отдыхе, а за его от­дыхом следует пробуждение. Возрождение наук и их упадок, с моей точки зрения, не более странны, чем бодровствование и сон животного. В века невежества дух, как мне кажется, спит. Его слабые движения – это всего рода минуты прерванного сна, когда тело поворачивается и делает машинальные движения. Поэтому в такие эпохи существуют лишь многословные и темные комментаторы, извращающие творения ве­ликих авторов предыдущего периода: точно так и ночные сновидения представляют лишь смутные, искаженные и совершенно бесформенные образы впечатлений вчерашнего дня» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.64)

 

«… это странное соединение истины и заблуждения является необходимостью в при­роде, .. заблуждение столь же необходимо для человеческого духа, как и истина» (Ро­бине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.64-65)

«Живя в атмосфере этих предрассудков, они достигают того душевного спокойствия, которое доставляется очевидностью, и в том же духе они воспитывают своих детей. Все это честные люди, но они лгут всю свою жизнь» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.67)

Робине считал, что в мире добро и зло находятся в равновесии. Положительные качества всегда компенсируются отрицательными, и чем больше положительного, тем больше отрицательного.

«Зрелище вселенной показало нам повсюду зло рядом с добром, страдание вместе с удовольствием, истину возле лжи, добродетель и порок смешанными настолько, что их нельзя отличить друг от друга. Зло изобилует там, где изобилует добро; его меньше там, где уменьшается его антагонист. Если где-нибудь добро превосходит зло, то в дру­гом месте последнее преобладает над первым, а в целом они равны между собой. Гар­мония мира получается в результате этого поразительного контраста, а представление о его красоте складывается из обоих представлений о добре и зле. Неизменность этого равенства заставила нас предположить, что оно необходимо. И действительно, мы убе­дились, что зло, так сказать, вытекает из добра в силу естественных границ его сущности, которая не может быть бесконечной» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.85)

 

«Я склонен считать небесные светила телами, обладающими своей особой жизнью и способными производить подобные себе тела. Звезды порождают звезды, звезды рас­тут, звезды умирают..» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.127)

У Робине и планеты рождают свои спутники, да и наша планета обладала незначитель­ной массой, а затем из нее выросли и земля и воздух, вода и огонь. У него вся неживая природа живлена и представляет органические тела. К примеру, минералы у него сово­купляются как гермафродиты.: «..я предполагаю, что у ископаемых имеет место сме­шение семени либо гермафродитным способом, либо путем сотрудничества обеих осо­бей – мужской и женской.

Далее Робине утверждает о наличии нравственного инстинкта, в связи с этим, чем меньше человек рассуждает, тем более он нравственен: «…самый добродетельный че­ловек, это – человек, менее всего рассуждающий» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.143)

«… самый тяжелый удар, который был нанесен нравственности, заключается в подчинении её операциям разума» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.145)

 

«Сущность души не заключается в мысли» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.495)

 

«Упругость воздуха, растворяющая и разъедающая способность воды, способность расширения, которой наделена земля, жар огня и его способность расплавлять самые твердые тела доказывают достаточным образом, что эти вещества представляют орга­нические тела. Было бы странно, было бы нелепо, чтобы существа, признаваемые са­мыми энергичными и сильными во вселенной, представляли инертную, неорганиче­скую, лишенную жизни и какой бы то ни было силы материю» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.482)

 

Он писал о животности металлов и кристаллов: «…камни, металлы и всякого рода ис­копаемые – это органические тела, состоящие из твердых и жидких элементов и наде­ленные троякой способностью питаться, расти и размножаться в силу внутреннего жизненного начала, подобно другим животным, находящимся выше их в универсаль­ной иерархии существ» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.461)

 

Признак животности: «Питание, рост и размножение – вот единственные свойства, присущие всем существам, называемом вообще животными, вот что характеризует жи­вотное» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.420)

 

Бог не мудрое существо: «Бог не ставит себе целей, бог не действует ради целей. Тео­рия конечных причин является ошибочной теорией, обнаруживающей невежество по отношению ко всему тому, что присуще богу; их тщеславие в стремлениях объяснить то, что * они не знают, по аналогии с тем, что происходит в них, между тем как нельзя проводить никаких сравнений между творцом и тварью» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.319-320)

 

«…разум можно определить как способность мыслить в зависимости от организации мозга» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.253)

 

«Мысль есть модификация человека» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.251)

«Мысль не есть продукт только духа, а модификация духа через органическое посредство соответствующего ему тела» (Робине Ж.Б. О природе. Огиз. 1936. С.251)

 

ДЕШАН

 

ЛИТЕРАТУРА:

1. Робине Ж.Б. О природе. Огиз., 1936. (082902)

2. Д*Аламбер Очерк происхождения развития наук// Родоначальники позитивизма Спб.,1910 Вып.1

 

ФИЗИОКРАТЫ

 

Laisser faire, laisser aller – попустительство, вседозволенность. Это понятие физиокра­тов, которые считал, что свободная конкуренция благотворно влияет на экономику. Ав­торство этого выражения принадлежит французском экономисту XVII века – Ш. Гурне.

 

ЛИТЕРАТУРА:

 

ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИТЕРАТУРА И ИСКУССТВО XVIII ВЕКА

РАМО Ж.Ф. (1683-1764)

 

Жан-Филипп Рамо – выдающийся французский композитор и теоретик музыки.

 

РУССО Ж.-Ж.(1712-1778)

 

Жан-Жак Руссо, швейцарец по происхождению, но его деятельность связана именно с Францией. Его биография известна нам по его «Исповеди». В ранней юности он был учеником гравера, потом лакеем в аристократических домах. Большую роль сыграла встреча с госпожой де Варанс, в поместьи которой он жил в качестве приемыша, воз­можно и любовника, хотя различие в возрасте. Здесь он самоучкой приобрел познания в разных областях. Потом он отправился в Париж, где познакомился с известными фи­лософами того времени. Не имея средств к существованию, он занял должность секретаря французского посольства в Венеции.

 

В конце 50-х годов у него происходит разрыв с «энциклопедистами», особо болезнен разрыв его с Дидро. Более того он далее подвергается преследованиям: его роман «Эмиль» был предан анафеме церковью и осужден парижским парламентом в 1762 году на сожжение, роман «Новая Элоиза» подвергается насмешкам со сто­роны аристократии, власти издают распоряжение об его аресте. Он оказывается абсолютно одиноким – с одной стороны его третируют философы-просветители, с дру­гой, - цер­ковь.

В начале 1766 года Руссо гостил у Д. Юма. В этот период у него нарушилась психика: ему мерещились заговоры, он считал, что вокруг него одни лишь враги. В мае этого же года он снова во Франции, где его приютил Мирабо, а затем герцог Конти, в замке кот­рого он скрывался. В 1767-1770 годах Руссо бродяжничает. А июне 1770 г. он поселяется в Париже на улице Плятриер (она сейчас носит название улица Жан-Жак Руссо).

Руссо автор работ: «Рассуждение о науках и искусствах» (1750), «Рассуждения о про­исхождении неравенства среди людей» (1754), «Общественный договор» (1762), «Эмиль или О воспитании» (1762), «Опыт о происхождении языков» (1861, не опубликован при жизни). Автор романа «Новая Элоиза» (1761), «Прогулки одинокого мечтателя» (1777-1778).

 

Огромным влиянием обладал Руссо в Германии, Кант, засевши за Руссо, даже пропустил свою ежедневную прогулку.

 

Гейне называл Руссо «Гамлетом Франции».

 

Руссо резко отличается от «партии философов». Он вообще индивидуален и независим, он одинокий мыслитель, ценящий больше всего свою свободу. К современному ему обществу, его нравам и порядкам относился достаточно критически. Вот что он писал в начале своей «Исповеди»: «Я один. Я знаю свое сердце и знаю людей. Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете. Если я не лучше других, то по крайней мере не такой, как они» (Руссо Ж.-Ж. Из­бранные произведения в трех томах. Т.3. М 1961. С.10).

Стиль мысли Руссо во многом родственен стилю Ф. Ницше, но он отличается выгодно от Ф. Ницше тем, что Ницше аристократичен, а Руссо демократичен в своих мыслях.

 

ТЕОРИЯ МЕНТАЛИТЕТА

 

1. ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ПРОГУЛКИ

 

Для Ж. Ж. Руссо философствование – это всегда философствование в режиме прогулки: либо прогулки как воспоминания о своей жизни в его «Исповеди», либо в режиме «Прогулки одинокого мечтателя» по природному и культурному Ландшафту. Он в своем «Эмиле» дал наметки феноменологии прогулки. Там он отмечал: «Для того, чтобы приобрести познания, недостаточно изъездить весь свет, надо уметь путе­шествовать. Чтобы вести наблюдения, недостаточно иметь глаза и внимательно всматриваться в тот предмет, с которым хочешь познакомиться. Многие приобретают во время путешест­вий даже меньше познаний, нежели из книг; дело в том, что им неиз­вестно искусство мышления; при чтении их умом руководит хотя бы автор, а путешествуя, они сами ни­чего не умеют увидеть» (Руссо Ж.-Ж. Избранные произведе­ния в 3х томах. Т.1. м. 1961. С.674).

Далее, согласно Ж.-Ж. Руссо, в зависимости от целей, меняется и видение путешест­венника: «Цель, ради коей предпринято путешествие, определяет и характер по­знаний, приобретаемых во время такового. Когда целью является создание филосфо­ской сис­темы, то путешественник видит всякий раз лишь то, что ему желательно уви­деть, когда же целью является нажива, то коммерческие расчеты все­цело поглощают внимание пу­тешественника» (Руссо Ж.-Ж. Избранные произведения в 3-х томах. Т.1 М. 1961. С.676).

Важна и нравственная настроенность субъекта-перипатетика, ибо «…лишь очень не­многим можно рекомендовать путешествия; они принесут пользу только людям стой­ким и верным себе, кои могут внимать ложным учениям, не поддаваясь соблазну, и ви­деть дурные примеры, не заражаясь пороками. Путешествия содействуют развитию наших природных наклонностей и приводят к тому, что человек окончательно становится на путь добра или на путь зла» (Руссо Ж.-Ж. Избранные произведения в 3-х томах. Т.1. М. 1961. С.678). Руссо сетовал, что для многих путешествия приводят к ис­порченности и порочности, но только те, кто обладает изначально хорошими нравственными задатками и одарен, возвращается из путешествия еще более добродетельным и мудрым.

 

«Деревья, кустарники, травы – украшение и одежда земли. Нет ничего печальней, как вид местности голой и лишенной растительности, не открывающей взгляду ничего, кроме камней, ила и песков. Но оживленная природой и одетая в брачные одежды, среди водных источников и пенья птиц, земля* являет человеку в гармоничном сочетании трех своих царств зрелище, полное жизни, занимательности и обаянья, - единственное на свете, которое никогда не утомляет ни глаз, ни сердца» (Руссо Ж.-Ж. Из­бранные произведения в трех томах. Т.3. М. 1961. С.630-631).

 

Природа и мысль

 

«Злоупотребление чтением убивает науку. Человеку представляется, что он усвоил все им прочитанное, и он уже не считает нужным что-либо изучать. Чрезмерное пристрастие к чтению создает лишь самонадеянных невежд» (Руссо Ж.-Ж. Из­бранные произведения в трех томах. Т.1. М. 1961. С.672).

 

Ландшафтность мысли

 

2. КРИТИКА КУЛЬТУРЫ

 

Критика культуры была дана в «Рассуждении о науках и искусствах», которая получила премию Дижонской академии в 1750 году, предложившей тему: Способство­вало ли возрождение наук и искусств улучшению нравов?

Руссо в этом трактате доказывал, что развитие наук и искусства приводит к упадку нравственности, в потере патриотических качеств на­рода, к потере интереса к продуктивному труду. Здесь он обращается к апологетике «дикаря», как человека, ли­шенного развращающего влияния культуры, а потому сохра­нившего нравственность, любовь к своему народу и любовь к труду.

В своей концепции прогресса Руссо, как он сам говорит об этом, является учеником пе­рипатетика Дикеарха из Мессаны, который утверждал, что переходу к людей в пас­тушеское и далее земледельческое состоянии предшествовал «золотой Век», век Кро­носа, когда люди были счастливы, вели простой образ жизни, довольствовались только необходимым.

Эта концепция Руссо была подвергнута критике Вольтера, что привело к «споры Воль­тера и Руссо». Вольтер скептично относился к трактатам Руссо, к его призыву обратиться к природе. Спор Вольтера с Руссо состоял в том, что Вольтер апеллировал к разуму, а Руссо к чувству. Вольтер был сторонником просвещенной монархии, а Руссо возлагал надежду на республиканское устройство.

 

Это типично для просветителей. Вольтер и Дидро изображали дикарей – «мудрецами», а впоследствии немецкий философ Гердер придерживался мнения, что первобытные люди были еще и прекрасными поэтами. Но все эти просветители не отрицали облагораживающее влияние культуры (цивилизации) на человека. Руссо же придержи­вался противоположного мнения. По Руссо вообще размышляющий и образованный человек – это «испорченное животное»: «Наши души развращались, по мере того как совершенствовались науки и искусства» (Руссо Ж.-Ж. Избранные произведения в трех томах. Т.1. М. 1961. С.47). К этому он берет пример греческого и римского общества в античности, нравы которых под воздействием образованности и утонченности развратились, и это привело к их упадку.

По Руссо науки и искусства служат лишь для обоснования деспотизма существующего порядка: «Как и тело, дух имеет свои потребности. Телесные потребности являются ос­новой общества; а духовные его украшают. В то время как правительство и законы ох­раняют общественную безопасность и благосостояние сограждан, науки, литера­тура и ис­кусства – менее деспотичные, но, быть может, более могущественные, - обвивают гирляндами цве­тов оковывающие людей железные цепи, заглушают в них естественное чувство свободы, для которой они, казалось бы, рождены; заставляют их любить свое рабство и создают так называемые цивилизованные наро­ды» (Руссо Ж.-Ж. Избранные произведения в трех томах. Т.1. М. 1961. С.44-45).

Он далее писал в примечании к вышесказанному: «Государи всегда с удовольствием взирают на распространение среди своих подданных склонности к доставляющим лишь приятное развлечение искусствам и к некоторым излишествам – если только это не влечет за собою вывоза денег за границу, ибо, помимо того что таким путем они воспи­тывают в подданных душевную мелочность, столь удобную для рабства, они очень хо­рошо знают, что всякая новая потребность в то же время является для народа лишним звеном сковывающей его цепи: Александр, желая удержать ихтиофагов в зависимости, принудил их отказаться от рыбной ловли и питаться тою же пищею, что и другие на­роды. Американские дикари, не знающие одежды и промышляющие одной лишь охо­той, непобедимы: в самом деле, какое иго можно наложить на людей, у которых нет никаких потребностей?» (Руссо Ж.-Ж. Избранные произведения в трех томах. Т.1. М. 1961. С.45).

 

«Пока умножаются жизненные удобства, совершенствуются искусства и распространя­ется рос­кошь, истинное мужество хиреет, воинские доблести исчезают; и все это дело наук и всех искусств, что развиваются в тиши кабинетов» (Руссо Ж.-Ж. Об обществен­ном договоре. М., 1998 с.42)

 

«Разве язычество, подверженное заблуждениям человеческого разума, оставило потомству что-либо, что можно было бы сравнить с постыдными памятниками, которое ему уготовило книгопечатание, в царстве Евангелия» (Руссо Ж.-Ж. Об обществен­ном договоре. М., 1998 . с.47)

 

Вот что он провозглашает: «Народы! Знайте раз навсегда, что природа хотела оберечь вас от наук, подобно тому как мать вырывает из рук своего ребенка опасное оружие. Все скрываемые ею от вас тайны являются злом, от которого она вас охраняет, и труд­ность изучения составляет одно из немалых ее благодеяний. Люди испорчены, но они были бы еще хуже, если бы имели несчастье рождаться учеными» (Руссо Ж.-Ж. Избранные произведения в трех томах. Т.1. М. 1961. С.52).

 

«Астрономия имеет своим источником суеверие; красноречие – честолюбие; геометрия – корыстолюбие; физика – праздное любопытство; все науки, и даже мораль – человеческую гордыню. Следовательно, наши науки и искусства обязаны своим проис­хождением нашим порокам; мы не так сомневались бы в преимуществах наук и искусств, если бы они были порождены нашими добродетелями» (Руссо Ж.-Ж. Избранные произведения в трех томах. Т.1. М. 1961. С.53).

 

В этом он берет в качестве предшественника Сократа, который подверг уничтожающей критике софистов. Хотя, здесь он несколько отличается от Сократа, ибо Сократ не счи­тал, что мудрость развращает нравы, скорее, наоборот. Но, весь вопрос состоит в том, что понимать под мудростью. Сократова мудрость, противопоставленная софистиче­скому знанию, как нельзя соответствует ходу мыслей Ж.-Ж. Руссо. Тем не менее, можно отметить, что все-таки Ж.-Ж. Руссо боле радикален, чем Сократ.

 

«Сколько подводных камней, сколько ложных путей в научных исследованиях! Истина достигается ценою множества заблуждений, и опасность этих заблуждений во сто крат превышает пользу от этих истин. Невыгода очевидна: проявления лжи – бесконечно разнообразны, тогда как истина - одна. Да к тому же, - кто ее искренне ищет? И даже при самых лучших намерениях, по каким признакам ее можно безошибочно узнать?» (Руссо Ж.-Ж. Избранные произведения в трех томах. Т.1. М. 1961. С.53-54).

 

«До того времени, как искусство придало лоск нашим манерам и научило наши страсти говорить жеманным языком, наши нравы были грубы, но естественны, и по раз поведение можно было с первого взгляда определить различие характера. Человеческая культура, в сущности, была не лучше, чем ныне, но люди черпали уверенность в легко­сти взаимного понимания, и это преимущество, ценности которого мы уже не чувствуем, остерегало их от многих пороков» (Руссо Ж.Ж. Избранные произведения в трех томах. Т.1. М. 1961. С.460).

 

«По мере того как умножаются жизненные удобства, совершенствуются искусства и распространяется роскошь, истинное мужество теряет силу, военные доблести исчезают, и все это является плодами наук и искусств, вышедших из тиши кабинетов» (Руссо Ж.Ж. Избранные произведения в трех томах. Т.1. М. 1961. С.57).

 

По мнению Руссо занятие ослабляет «воинственный дух», приводя этому примеры Рима и Италии времен Медичи. Но занятие науками еще и вредно для нравственности: «Бессмысленное воспитание, с юных лет украшая ум, извращает суждения» (Руссо Ж.Ж. Избранные произведения в трех томах. Т.1. М. 1961. С.59).

 

«Ваши дети, не зная родного языка, будут говорить на других языках, которые нигде не употребляются; они будут