УБИЙСТВО ПАТРИКА МЭЛОНИ
ПАРИ Время близилось к шести часам, и я решил посидеть в шезлонге рядом сбассейном, выпить пива и немного погреться в лучах заходящего солнца. Я отправился в бар, купил пива и через сад прошел к бассейну. Сад был замечательный: лужайки с подстриженной травой, клумбы, накоторых произрастали азалии, а вокруг всего этого стояли кокосовые пальмы.Сильный ветер раскачивал вершины пальм, и листья шипели и потрескивали,точно были объяты пламенем. Под листьями висели гроздья больших коричневыхплодов. Вокруг бассейна стояло много шезлонгов; за белыми столиками подогромными яркими зонтами сидели загорелые мужчины в плавках и женщины вкупальниках. В самом бассейне находились три или четыре девушки и околополудюжины молодых людей; они плескались и шумели, бросая друг другуогромный резиновый мяч. Я остановился, чтобы рассмотреть их получше. Девушки были англичанкамииз гостиницы. Молодых людей я не знал, но у них был американский акцент, и яподумал, что это, наверное, курсанты морского училища, сошедшие на берег самериканского учебного судна, которое утром бросило якорь в гавани. Я сел под желтым зонтом, под которым было еще четыре свободных места,налил себе пива и закурил. Очень приятно было сидеть на солнце, пить пиво и курить сигарету. Я судовольствием наблюдал за купающимися, плескавшимися в зеленой воде. Американские моряки весело проводили время с английскими девушками. Ониуже настолько с ними сблизились, что позволяли себе нырять под воду и щипатьих за ноги. И тут я увидел маленького пожилого человечка в безукоризненном беломкостюме, бодро шагавшего вдоль бассейна. Он шел быстрой подпрыгивающейпоходкой, с каждым шагом приподнимаясь на носках. На нем была большая панамабежевого цвета; двигаясь вдоль бассейна, он поглядывал на людей, сидевших вшезлонгах. Он остановился возле меня и улыбнулся, обнажив очень мелкие неровныезубы, чуточку темноватые. Я улыбнулся в ответ. - Простите, пажалста, могу я здесь сесть? - Конечно, - ответил я. - Присаживайтесь. Он присел на шезлонг, как быпроверяя его на прочность, потом откинулся и закинул ногу на ногу. Его белыекожаные башмаки были в дырочку, чтобы ногам в них было нежарко. - Отличный вечер, - сказал он. - Тут на Ямайке все вечера отличные. По тому, как он произносил слова, я не мог определить, итальянец он илииспанец, или скорее он был откуда-нибудь из Южной Америки. При ближайшемрассмотрении он оказался человеком пожилым, лет, наверное, шестидесятивосьми - семидесяти. - Да, - ответил я. - Здесь правда замечательно. - А кто, позвольте спросить, все эти люди? - Он указал на купающихся вбассейне. - Они не из нашей гостиницы. - Думаю, это американские моряки, - сказал я. - Это американцы, которыехотят стать моряками. - Разумеется, американцы. Кто еще будет так шуметь? А вы не американец,нет? - Нет, - ответил я. - Не американец. Неожиданно возле нас вырос американский моряк. Он только что вылез избассейна, и с него капала вода; рядом с ним стояла английская девушка. - Эти шезлонги заняты? - спросил он. - Нет, - ответил я. - Ничего, если мы присядем? - Присаживайтесь. - Спасибо, - сказал он. В руке у него было полотенце, и, усевшись, он развернул его и извлекпачку сигарет и зажигалку. Он предложил сигарету девушке, но та отказалась,затем предложил сигарету мне, и я взял одну. Человечек сказал: - Спасибо, нет, я, пожалуй, закурю сигару. Он достал коробочку из крокодиловой кожи и взял сигару, затем вынул изкармана складной ножик с маленькими ножничками и отрезал у нее кончик. - Прикуривайте. - Юноша протянул ему зажигалку. - Она не загорится на ветру. - Еще как загорится. Она отлично работает. Человечек вынул сигару изо рта, так и не закурив ее, склонил головунабок и взглянул на юношу. - Отлично? - медленно произнес он. - Ну конечно, никогда не подводит. Меня, во всяком случае. Человечек продолжал сидеть, склонив голову набок и глядя на юношу. - Так-так. Так вы говорите, что эта ваша замечательная зажигалканикогда вас не подводит? Вы ведь так сказали? - Ну да, - ответил юноша. - Именно так. Ему было лет девятнадцать-двадцать; его вытянутое веснушчатое лицоукрашал заостренный птичий нос. Грудь его не очень-то загорела и тоже былаусеяна веснушками и покрыта несколькими пучками бледно-рыжих волос. Ондержал зажигалку в правой руке, готовясь щелкнуть ею. - Она никогда меня не подводит, - повторил он, на сей раз с улыбкой,поскольку явно преувеличивал достоинства предмета своей гордости. - Один момент, пажалста. - Человечек вытянул руку, в которой держалсигару, и выставил ладонь, точно останавливал машину. - Один момент. - Унего был удивительно мягкий монотонный голос, и он, не отрываясь, смотрел наюношу. - А не заключить ли нам пари? - Он улыбнулся, глядя на юношу. - Непоспорить ли нам, так ли уж хорошо работает ваша зажигалка? - Давайте поспорим, - сказал юноша. - Почему бы и нет? - Вы любите спорить? - Конечно, люблю. Человечек умолк и принялся рассматривать свою сигару, и, долженсказать, мне не очень-то было по душе его поведение. Казалось, он собираетсяизвлечь какую-то для себя выгоду из всего этого, а заодно и посмеяться надюношей, и в то же время у меня было такое чувство, будто он вынашивает некийтайный замысел. Он пристально посмотрел на юношу и медленно произнес: - Я тоже люблю спорить. Почему бы нам не поспорить насчет этой штуки?По-крупному. - Ну уж нет, - сказал юноша. - По-крупному не буду. Но двадцать пятьцентов могу предложить, или даже доллар, или сколько это будет в пересчетена местные деньги, - сколько-то там шиллингов, кажется. Человечек махнул рукой. - Послушайте меня. Давайте весело проводить время. Давайте заключимпари. Потом поднимемся в мой номер, где нет ветра, и я спорю, что если выщелкнете своей зажигалкой десять раз подряд, то хотя бы раз она незагорится. - Спорим, что загорится, - сказал юноша. - Хорошо. Отлично. Так спорим, да? - Конечно, я ставлю доллар. - Нет-нет. Я поставлю кое-что побольше. Я богатый человек и к тому жеазартный. Послушайте меня. За гостиницей стоит моя машина. Очень хорошаямашина. Американская машина из вашей страны. "Кадиллак"... - Э, нет. Постойте-ка. - Юноша откинулся в шезлонге и рассмеялся. -Против машины мне нечего выставить. Это безумие. - Вовсе не безумие. Вы успешно щелкаете зажигалкой десять раз подряд, и"кадиллак" ваш. Вам бы хотелось иметь "кадиллак", да? - Конечно, "кадиллак" я бы хотел. - Улыбка не сходила с лица юноши. - Отлично. Замечательно. Мы спорим, и я ставлю "кадиллак". - А я что ставлю? Человечек аккуратно снял с так и не закуренной сигары опоясывавшую еекрасную бумажку. - Друг мой, я никогда не прошу, чтобы человек ставил что-то такое, чегоон не может себе позволить. Понимаете? - Ну и что же я должен поставить? - Я у вас попрошу что-нибудь попроще, да? - Идет. Просите что-нибудь попроще. - Что-нибудь маленькое, с чем вам не жалко расстаться, а если бы вы ипотеряли это, вы бы не очень-то огорчились. Так? - Например что? - Например, скажем, мизинец с вашей левой руки. - Что? - Улыбка слетела с лица юноши. - Да. А почему бы и нет? Выиграете - берете машину. Проиграете - я берупалец. - Не понимаю. Что это значит - берете палец? - Я его отрублю. - Ничего себе ставка! Нет, уж лучше я поставлю доллар. Человечек откинулся в своем шезлонге, развел руками и презрительнопожал плечами. - Так-так-так, - произнес он. - Этого я не понимаю. Вы говорите, чтоона отлично работает, а спорить не хотите. Тогда оставим это, да? Юноша, не шевелясь, смотрел на купающихся в бассейне. Затем оннеожиданно вспомнил, что не прикурил сигарету. Он взял ее в рот, заслонилзажигалку ладонью и щелкнул. Фитилек загорелся маленьким ровным желтымпламенем; руки он держал так, что ветер не задувал его. - Можно и мне огонька? - спросил я. - О, простите меня, я не заметил, что вы тоже не прикурили. Я протянул руку за зажигалкой, однако он поднялся и подошел ко мне сам. - Спасибо, - сказал я, и он возвратился на свое место. - Вам здесь нравится? - спросил я у него. - Очень, - ответил он. - Здесь просто замечательно. Снова наступиломолчание; я видел, что человечку удалось растормошить юношу своим нелепымпредложением. Тот был очень спокоен, но было заметно, что что-то в немвсколыхнулось. Спустя какое-то время он беспокойно заерзал, принялсяпочесывать грудь и скрести затылок и, наконец, положил обе руки на колени истал постукивать пальцами по коленным чашечкам. Скоро он начал постукивать иногой. - Давайте-ка еще раз вернемся к этому вашему предложению, - в концеконцов проговорил он. - Вы говорите, что мы идем к вам в номер, и если язажгу зажигалку десять раз подряд, то выиграю "кадиллак". Если она подведетменя хотя бы один раз, то я лишаюсь мизинца на левой руке. Так? - Разумеется. Таково условие. Но мне кажется, вы боитесь. - А что, если я проиграю? Я протягиваю вам палец, и вы его отрубаете? - О нет! Так не пойдет. К тому же вы, может быть, пожелаете убратьруку. Прежде чем мы начнем, я привяжу вашу руку к столу и буду стоять сножом, готовый отрубить вам палец в ту секунду, когда зажигалка несработает. - Какого года ваш "кадиллак"? - спросил юноша. - Простите. Я не понимаю. - Какого он года - сколько ему лет? - А! Сколько лет? Да прошлого года. Совсем новая машина. Но вы, я вижу,не спорщик, как, впрочем, и все американцы. Юноша помолчал с минуту, посмотрел на девушку, потом на меня. - Хорошо, - резко произнес он. - Я согласен. - Отлично! - Человечек тихо хлопнул в ладоши. - Прекрасно! - сказал он.- Сейчас и приступим. А вы, сэр, - обернулся он ко мне, - не могли бы выстать этим... как его... судьей? У него были бледные, почти бесцветные глаза с яркими черными зрачками. - Видите ли, - сказал я. - Мне кажется, это безумное пари. Мне все этоне очень-то нравится. - Мне тоже, - сказала девушка. Она заговорила впервые. - По-моему, этоглупо и нелепо. - Вы и вправду отрубите палец у этого юноши, если он проиграет? -спросил я. - Конечно. А выиграет, отдам ему "кадиллак". Однако пора начинать.Пойдемте ко мне в номер. - Он поднялся. - Может, вы оденетесь? - спросил он. - Нет, - ответил юноша. - Я так пойду. Потом он обратился ко мне: - Я был бы вам обязан, если бы вы согласились стать судьей. - Хорошо, - ответил я. - Я пойду с вами, но пари мне не нравится. - И ты иди с нами, - сказал он девушке. - Пойдем, посмотришь. Человечек повел нас через сад к гостинице. Теперь он был оживлен и дажевозбужден и оттого при ходьбе подпрыгивал еще выше. - Я остановился во флигеле, - сказал он. - Может, сначала хотитепосмотреть машину? Она тут рядом. Он подвел нас к подъездной аллее, и мы увидели сверкающийбледно-зеленый "кадиллак", стоявший неподалеку. - Вон она. Зеленая. Нравится? - Машина что надо, - сказал юноша. - Вот и хорошо. А теперь посмотрим, сможете ли вы выиграть ее. Мы последовали за ним во флигель и поднялись на второй этаж. Он открылдверь номера, и мы вошли в большую комнату, оказавшуюся уютной спальней сдвумя кроватями. На одной из них лежал пеньюар. - Сначала, - сказал он, - мы выпьем немного мартини. Бутылки стояли на маленьком столике в дальнем углу, так же как и всето, что могло понадобиться - шейкер, лед и стаканы. Он начал готовитьмартини, однако прежде позвонил в звонок, в дверь тотчас же постучали, ивошла цветная горничная. - Ага! - произнес он и поставил на стол бутылку джина. Потом извлек изкармана бумажник и достал из него фунт стерлингов. - Пажалста, сделайте дляменя кое-что. Он протянул горничной банкноту. - Возьмите это, - сказал он. - Мы тут собираемся поиграть в одну игру,и я хочу, чтобы вы принесли мне две... нет, три вещи. Мне нужны гвозди,молоток и нож мясника, который вы одолжите на кухне. Вы можете все этопринести, да? - Нож мясника! - Горничная широко раскрыла глаза и всплеснула руками. -Вам нужен настоящий нож мясника? - Да-да, конечно. А теперь идите, пажалста. Я уверен, что вы все этосможете достать. - Да, сэр, я попробую, сэр. Я попробую. - И она удалилась. Человечек разлил мартини по стаканам. Мы стояли и потягивали напиток -юноша с вытянутым веснушчатым лицом и острым носом, в выгоревших коричневыхплавках, англичанка, крупная светловолосая девушка в бледно-голубомкупальнике, то и дело посматривавшая поверх стакана на юношу, человечек сбесцветными глазами, в безукоризненном белом костюме, смотревший на девушкув бледно-голубом купальнике. Я не знал, что и думать. Кажется, человечек былнастроен серьезно по поводу пари. Но черт побери, а что если юноша и вправдупроиграет? Тогда нам придется везти его в больницу в "кадиллаке", которыйему не удалось выиграть. Ну и дела. Ничего себе дела, а? Все этопредставлялось мне совершенно необязательной глупостью. - Вам не кажется, что все это довольно глупо? - спросил я. - Мне кажется, что все это замечательно, - ответил юноша. Он уже осушилодин стакан мартини. - А вот мне кажется, что все это глупо и нелепо, - сказала девушка. - Ачто, если ты проиграешь? - Мне все равно. Я что-то не припомню, чтобы когда-нибудь в жизни мнеприходилось пользоваться левым мизинцем. Вот он. - Юноша взялся за палец. -Вот он, и до сих пор от него не было никакого толку. Так почему же я не могуна него поспорить? Мне кажется, что пари замечательное. Человечек улыбнулся, взял шейкер и еще раз наполнил наши стаканы. - Прежде чем мы начнем, - сказал он, - я вручу судье ключ от машины. -Он извлек из кармана ключ и протянул его мне. - Документы, - добавил он, -документы на машину и страховка находятся в автомобиле. В эту минуту вошла цветная горничная. В одной руке она держала нож,каким пользуются мясники для рубки костей, а в другой - молоток и мешочек сгвоздями. - Отлично! Вижу, вам удалось достать все. Спасибо, спасибо. А теперьможете идти. - Он подождал, пока горничная закроет за собой дверь, послечего положил инструменты на одну из кроватей и сказал: - Подготовимся, да? -И, обращаясь к юноше, прибавил: - Помогите мне, пажалста. Давайте немногопередвинем стол. Это был обыкновенный письменный прямоугольный стол, заурядный предметгостиничного интерьера, размерами фута четыре на три, с промокательной иписчей бумагой, чернилами и ручками. Они вынесли его на середину комнаты иубрали с него письменные принадлежности. - А теперь, - сказал он, - нам нужен стул. Он взял стул и поставил его возле стола. Действовал он очень живо, какчеловек, устраивающий ребятишкам представление. - А теперь гвозди. Я должен забить гвозди. Он взял гвозди и начал вбивать их в крышку стола. Мы стояли - юноша, девушка и я - со стаканами мартини в руках инаблюдали за его действиями. Сначала он забил в стол два гвоздя нарасстоянии примерно шести дюймов один от другого. Забивал он их не до конца.Затем подергал гвозди, проверяя, прочно ли они забиты. Похоже, сукин сын проделывал такие штуки и раньше, сказал я про себя.Без всяких там раздумий. Стол, гвозди, молоток, кухонный нож. Он точнознает, чего хочет и как все это обставить. - А теперь, - сказал он, - нам нужна какая-нибудь веревка. Какую-нибудь веревку он нашел. - Отлично, наконец-то мы готовы. Пажалста, садитесь за стол, вот здесь,- сказал он юноше. Юноша поставил свой стакан и сел на стул. - Теперь положите левую руку между этими двумя гвоздями. Гвозди нужныдля того, чтобы я смог привязать вашу руку. Хорошо, отлично. Теперь япопрочнее привяжу вашу руку к столу... так... Он несколько раз обмотал веревкой сначала запястье юноши, потом кисть икрепко привязал веревку к гвоздям. Он отлично справился с этой работой, и,когда закончил ее, ни у кого не могло возникнуть сомнений насчет того,сможет ли юноша вытащить свою руку. Однако пальцами шевелить он мог. - А теперь, пажалста, сожмите в кулак все пальцы, кроме мизинца. Пустьмизинец лежит на столе. Ат-лич-но! Вот мы и готовы. Правой рукой работаете сзажигалкой. Однако еще минутку, пажалста. Он подскочил к кровати и взял нож. Затем снова подошел к столу и всталоколо юноши с ножом в руках. - Все готовы? - спросил он. - Господин судья, вы должны объявить оначале. Девушка в бледно-голубом купальнике стояла за спиной юноши. Она простостояла и ничего при этом не говорила. Юноша сидел очень спокойно, держа вправой руке зажигалку и посматривая на нож. Человечек смотрел на меня. - Вы готовы? - спросил я юношу. - Готов. - А вы? - этот вопрос был обращен к человечку. - Вполне готов, - сказал он и занес нож над пальцем юноши, чтобы влюбую минуту опустить его. Юноша следил за ним, но ни разу не вздрогнул, и ни один мускул нешевельнулся на его лице. Он лишь нахмурился. - Отлично, - сказал я. - Начинайте. - Не могли бы вы считать, сколько раз я зажгу зажигалку? - попросилменя юноша. - Хорошо, - ответил я. - Это я беру на себя. Большим пальцем он поднял колпачок зажигалки и им же резко повернулколесико. Кремень дал искру, и фитилек загорелся маленьким желтым пламенем. - Раз! - громко произнес я. Он не стал задувать пламя, а опустил колпачок и выждал секунд,наверное, пять, прежде чем поднять его снова. Он очень сильно повернул колесико, и фитилек снова загорелся маленькимпламенем. - Два! Все молча наблюдали за происходящим. Юноша не спускал глаз с зажигалки.Человечек стоял с занесенным ножом и тоже смотрел на зажигалку. - Три!.. Четыре!.. Пять!.. Шесть!.. Семь!.. Это наверняка была одна из тех зажигалок, которые исправно работают.Кремень давал большую искру, да и фитилек был нужной длины. Я следил за тем,как большой палец опускает колпачок. Затем пауза. Потом большой палец сноваподнимает колпачок. Всю работу делал только большой палец. Я затаил дыхание,готовясь произнести цифру "восемь". Большой палец повернул колесико. Кременьдал искру. Появилось маленькое пламя. - Восемь! - воскликнул я, и в ту же секунду раскрылась дверь. Мы все обернулись и увидели в дверях женщину, маленькую черноволосуюженщину, довольно пожилую; постояв пару секунд, она бросилась к маленькомучеловечку, крича: - Карлос! Карлос! Она схватила его за руку, вырвала у него нож, бросила на кровать, потомухватилась за лацканы белого пиджака и принялась изо всех сил трясти, громкопри этом выкрикивая какие-то слова на языке, похожем на испанский. Онатрясла его так сильно, что он сделался похожим на мелькающую спицу быстровращающегося колеса. Потом она немного угомонилась, и человечек опять стал самим собой. Онапотащила его через всю комнату и швырнула на кровать. Он сел на край кроватии принялся мигать и вертеть головой, точно проверяя, на месте ли она. - Простите меня, - сказала женщина. - Мне так жаль, что это все-такислучилось. По-английски она говорила почти безупречно. - Это просто ужасно, - продолжала она. - Но я и сама во всем виновата.Стоит мне оставить его на десять минут, чтобы вымыть голову, как он опять засвое. Она, казалось, была очень огорчена и глубоко сожалела о том, чтопроизошло. Юноша тем временем отвязывал свою руку от стола. Мы с девушкой молчали. - Он просто опасен, - сказала женщина. - Там, где мы живем, он ужеотнял сорок семь пальцев у разных людей и проиграл одиннадцать машин. Ему вконце концов пригрозили, что отправят его куда-нибудь. Поэтому я и привезлаего сюда. - Мы лишь немного поспорили, - пробормотал человечек с кровати. - Он, наверное, поставил машину? - спросила женщина. - Да, - ответил юноша. - "Кадиллак". - У него нет машины. Это мой автомобиль. А это уже совсем никуда негодится, - сказала она. - Он заключает пари, а поставить ему нечего. Мнестыдно за него и жаль, что это случилось. Вероятно, она была очень доброй женщиной. - Что ж, - сказал я, - тогда возьмите ключ от вашей машины. Я положил его на стол. - Мы лишь немного поспорили, - бормотал человечек. - Ему не на что спорить, - сказала женщина. - У него вообще ничего нет.Ничего. По правде, когда-то, давно, я сама у него все выиграла. У меня ушлона это какое-то время, много времени, и мне пришлось изрядно потрудиться, нов конце концов я выиграла все. Она взглянула на юношу и улыбнулась, и улыбка вышла печальной. Потомподошла к столу и протянула руку, чтобы взять ключи. У меня до сих пор стоит перед глазами эта рука - на ней было всего двапальца, один из них большой.СОЛДАТ Ночь была такая темная, что ему не составило труда представить себе,что значит быть слепым; царил полный мрак, даже очертания деревьев непросматривались на фоне неба. Со стороны изгороди, из темноты до него донеслось легкое шуршание,где-то в поле захрапела лошадь и негромко ударила копытом, переступивногами; и еще он услышал, как в небе, высоко над его головой, пролетелаптица. - Джок, - громко сказал он, - пора домой. И, повернувшись, начал подниматься по дорожке. Собака потянула его засобой, указывая путь в темноте. Уже, наверное, полночь, подумал он. А это значит, что скоро наступитзавтра. Завтра хуже, чем сегодня. Хуже, чем завтрашний день, вообще ничегонет, потому что он превратится в день сегодняшний, а сегодня - это сейчас. Сегодня был не очень-то хороший день, да тут еще этот осколок. Ну ладно, хватит, сказал он самому себе. Сколько можно думать об этом?Надо ли возвращаться к этому снова и снова? Подумай для разнообразия очем-нибудь другом. Выбросишь из головы мрачную мысль, на ее место тотчасприходит другая. Возвратись лучше мысленно в прошлое. Вспомни о далекомбеззаботном времени. Летние дни на берегу моря, мокрый песок, красныеведерки, сети для ловли креветок, скользкие камни, покрытые морскимиводорослями, маленькие чистые заводи, морская ветреница, улитки, мидии; иливот еще - серая полупрозрачная креветка, застывшая в зеленой воде. Но как же все-таки он не почувствовал, что осколок врезался ему вступню? Впрочем, это не важно. Помнишь, как ты собирал каури {вид моллюсков} вовремя прилива, а потом нес их домой, притом каждая казалась драгоценнымкамнем - такими совершенными они были на ощупь, будто кто-то их выточил; амаленькие оранжевые гребешки, жемчужные устричные раковины, крошечныеосколки изумрудного стекла, живой рак-отшельник, съедобный моллюск, спиннойхребет ската; однажды - никогда этого не забыть - ему попаласьотполированная морскими волнами, иссохшая человеческая челюсть с зубами,казавшимися такими прекрасными среди раковин и гальки. Мама, мама, посмотри,что я нашел! Смотри, мама, смотри! Однако вернемся к осколку. Она была явно недовольна. - Что это значит - не заметил? - с презрением спросила она тогда. - Да, не заметил, и все. - Не хочешь ли ты сказать, что, если я воткну тебе в ногу булавку, ты иэтого не почувствуешь? - Этого я не говорил. И тут она неожиданно воткнула в его лодыжку булавку, с помощью которойвынимала осколок, а он в это время смотрел в другую сторону и ничего нечувствовал, пока она не закричала в ужасе. Опустив глаза, он увидел, чтобулавка наполовину вошла в щиколотку. - Вынь ее, - сказал он. - Как бы не началось заражение крови. - Неужели ты ничего не чувствуешь? - Да вынь же ее! - Неужели не больно? - Больно ужасно. Вынь ее. - С тобой что-то происходит! - Я же сказал - больно ужасно. Ты что, не слышишь? Зачем они вели себя так со мной? Когда я был возле моря, мне дали деревянную лопатку, чтобы я копался вприбрежном песке. Я вырывал ямки размером с чашку, и их заливало водой, апотом и море не смогло добраться до них. Год назад врач сказал мне: - Закройте глаза. А теперь скажите, я двигаю вашим большим пальцем ногивверх или вниз? - Вверх, - отвечал я. - А теперь? - Вниз. Нет, вверх. Пожалуй, вверх. Странно, с чего это нейрохирургу вздумалось вдруг забавляться спальцами чужих ног. - Я правильно ответил, доктор? - Вы очень хорошо справились. Но это было год назад. Год назад он чувствовал себя довольно хорошо.Того, что происходит с ним сейчас, прежде никогда не было. Да взять хотя быкран в ванной. Почему это сегодня утром кран в ванной оказался с другой стороны? Эточто-то новенькое. В общем-то, это не так уж и важно, но любопытно все-таки знать, как жеэто произошло. Вы можете подумать, что это она его переставила, взяла гаечный итрубный ключи, пробралась ночью в ванную и переставила. Вы действительно так думаете? Что ж, если хотите знать, так и было. Онатак себя ведет в последнее время, что вполне могла пойти и на такое. Странная женщина, трудно с ней. Причем обратите внимание, раньше онатакой не была, но теперь-то какие могут быть сомнения в том, что онастранная, а трудно с ней так, что и не сказать. Особенно ночью. Да-да, ночью. Хуже ночи вообще ничего нет. Почему ночью, лежа в постели, он теряет способность осязать? Однажды онопрокинул лампу, она проснулась и от неожиданности села в кровати, тогда онпопытался нащупать в темноте лампу, лежавшую на полу. - Что ты там делаешь? - Я уронил лампу. Извини. - О боже! - сказала она. - Вчера он уронил стакан с водой. Да что стобой происходит? Как-то врач провел перышком по тыльной стороне его руки, но он и этогоне заметил. Однако когда тот царапнул его руку булавкой, он что-топочувствовал. - Закройте глаза. Нет-нет, вы не должны подглядывать. Крепко закройте.А теперь скажите - горячо или холодно? - Горячо. - А так? - Холодно. - А так? - Холодно. То есть горячо. Ведь горячо, правда? - Верно, - сказал врач. - Вы очень хорошо справились. Но это было год назад. А почему это в последнее время, когда он пытается нащупать в темнотевыключатели на стенах, они всякий раз перемещаются на несколько дюймов всторону от хорошо знакомых ему мест? Да не думай ты об этом, сказал он самому себе. Лучше об этом вообще недумать. Однако, раз уж мы об этом заговорили, почему это стены гостинойчуть-чуть меняют цвет каждый день? Зеленые, потом голубовато-зеленые и голубые, а иногда... иногда онимедленно плывут и меняют цвет на глазах, словно смотришь на них поверхтлеющих углей жаровни. Вопросы сыпались равномерно, один за другим, точно листы бумаги изтипографского станка. А чье это лицо промелькнуло в окне за ужином? Чьи это были глаза? - Ты что-то увидел? - Да так, ничего, - ответил он. - Но лучше нам задернуть занавески, тысогласна? - Роберт, ты что-то увидел? - Ничего. - А почему ты так смотришь в окно? - Лучше нам все-таки задернуть занавески, тебе так не кажется? -ответил он тогда. Он шел мимо того места, где паслась лошадь, и снова услышал ее: храп,мягкие удары копытами, хруст пережевываемой травы - казалось, это человек схрустом жует сельдерей. - Привет, лошадка! - крикнул он в темноту. - Лошадка, привет! Неожиданно он почуял, как за спиной у него раздались шаги, будто кто-томедленно настигал его большими шагами. Он остановился. Остановился и тот,другой. Он обернулся, вглядываясь в тьму. - Добрый вечер, - сказал он. - Это опять ты? Он услышал, как в тишине ветер шевелит листья в изгороди. - Ты опять идешь за мной? - спросил он. Затем повернулся и продолжил путь вслед за собакой, а тот человек пошелза ним, ступая теперь совсем неслышно, будто на цыпочках. Он остановился и еще раз обернулся. - Я не вижу тебя, - сказал он, - сейчас так темно. Я тебя знаю? Снова тишина, и прохладный летний ветерок дует ему в лицо, и собакатянет за поводок, торопясь домой. - Ладно, - громко сказал он. - Не хочешь - не отвечай. Но помни - язнаю, что ты идешь за мной. Кто-то решил разыграть его. Где-то далеко в ночи, на западе, очень высоко в небе, он услышал слабыйгул летящего самолета. Он снова остановился, прислушиваясь. - Далеко, - сказал он. - Сюда не долетит. Но почему, когда самолет пролетает над его домом, все у него внутриобрывается, и он умолкает, замирает на месте и, будто парализованный, ждет,когда засвистит-закричит бомба. Да вот хотя бы сегодня вечером. - Чего это ты вдруг пригнулся? - спросила она. - Пригнулся? - Да. Ты чего испугался? - Пригнулся? - повторил он. - Не знаю, с чего ты это взяла. - Ладно уж, не прикидывайся, - сказала она, сурово глядя на него своимиголубовато-белыми глазами, слегка прищурившись, как это бывало всегда, когдаона выказывала ему презрение. Ему нравилось, как она прищуривается - векиопускаются, и глаза будто прячутся. Она так делала всякий раз, когдапрезрение переполняло ее. Вчера, лежа рано утром в кровати - далеко в поле как раз только началсяартиллерийский обстрел, - он вытянул левую руку и коснулся ее тела, ищаутешения. - Что это ты делаешь? - Ничего, дорогая. - Ты меня разбудил. - Извини. Ему было бы легче, если бы она позволяла ему по утрам, когда он слышит,как грохочут пушки, придвигаться к ней поближе. Скоро он будет дома. За последним изгибом дорожки он увидел розовыйсвет, пробивающийся сквозь занавески окна гостиной; он поспешил к воротам,вошел в них и поднялся по тропинке к двери. Собака все тянула его за собой. Он стоял на крыльце, нащупывая в темноте дверную ручку. Когда он выходил, она была справа. Он отчетливо помнил, что она была справой стороны, когда он полчаса назад закрывал дверь и выходил из дома. Не может же быть, чтобы она и ее переставила? Вздумала опять разыгратьего? Взяла ящик с инструментами и быстро переставила ее на внутреннююсторону, пока он гулял с собакой, так, что ли? Он провел рукой по левой стороне двери, и в ту самую минуту, когда егопальцы коснулись ручки, что-то в нем разорвалось и с волной ярости и страхавырвалось наружу. Он открыл дверь, быстро закрыл ее за собой и крикнул:"Эдна, ты здесь?" Так как ответа не последовало, то он снова крикнул, и на этот раз онаего услышала. - Что тебе опять нужно? Ты меня разбудил. - Спустись-ка на минутку. Я хочу поговорить с тобой. - Умоляю тебя, - ответила она, - успокойся и поднимайся наверх. - Иди сюда! - закричал он. - Сейчас же иди сюда! - Черта с два. Сам иди сюда. Он помедлил, откинул голову, всматриваясь в темноту второго этажа, кудавела лестница. Он видел, как перила поворачивали налево и там, где былаплощадка, скрывались во мраке. И если пройти по площадке, то попадешь прямов спальню, а там тоже царит мрак. - Эдна! - кричал он. - Эдна! - Иди к черту! Он начал медленно подниматься по ступеням, ступая неслышно и легкокасаясь руками перил, - вверх и налево, куда поворачивали перила, во мрак.На самом верху он хотел переступить еще через одну ступеньку, которой небыло, однако он помнил об этом, и лишний шаг делать не стал. Он сновапомедлил, прислушиваясь, и хотя и не был уверен в этом, но ему показалось,что далеко в поле опять начали стрелять из пушек, в основном из тяжелыхорудий, семидесятипятимиллиметровых, при поддержке, наверное, парыминометов. Теперь - через площадку и в открытую дверь, которую легко найти втемноте, потому что он отлично знал, где она, а дальше - по ковру, толстому,мягкому, бледно-серому, хотя он ни видеть его не мог, ни чувствовать подногами. Дойдя до середины комнаты, он подождал, прислушиваясь к звукам. Онаснова погрузилась в сон и дышала довольно громко, со свистом выдыхая воздухмежду зубами. Окно было открыто, и занавеска слегка колыхалась, возлекровати тикал будильник. Теперь, когда его глаза привыкали к темноте, он уже мог различить крайкровати, белое одеяло, подоткнутое под матрас, очертания ног под одеялом; итут, будто почувствовав его присутствие в комнате, женщина пошевелилась. Онуслышал, как она повернулась один раз, потом другой. Ее дыхания он больше неразличал, зато было слышно, как она шевелится, а один раз скрипнули пружины,точно кто-то прокричал в темноте. - Это ты, Роберт? Он не сделал ни одного движения, не издал ни единого звука. - Роберт, это ты здесь? Голос был какой-то странный и очень ему не понравился. - Роберт! Теперь она совсем проснулась. - Где ты? Где он раньше слышал этот голос? Он звучал резко, неприятно, точно двевысокие ноты столкнулись в диссонансе. И потом - она не выговаривала "р",называя его по имени. Кто же это был, тот, кто когда-то называл его Обетом? - Обет, - снова сказала она. - Что ты здесь делаешь? Может, санитарка из госпиталя, высокая такая, белокурая? Нет, это былоеще раньше. Такой ужасный голос он должен помнить. Дайте-ка немножкоподумать, и он вспомнит, как ее зовут. И тут он услышал, как щелкнул выключатель лампы, стоявшей возлекровати, и свет залил сидевшую в постели женщину в розовом пеньюаре. На лицеее было выражение удивления, глаза широко раскрыты. Щеки и подбородок,намазанные кремом, блестели. - Убери-ка эту штуку, - произнесла она, - пока не порезался. - Где Эдна? Он сурово смотрел на нее. Сидевшая в постели женщина внимательноследила за ним. Он стоял в ногах кровати, огромный, широкоплечий мужчина,стоял недвижимо, вытянувшись, пятки вместе, почти как по стойке "смирно", нанем был темно-коричневый шерстяной мешковатый костюм. - Слышишь? - строго сказала она. - Убери эту штуку. - Где Эдна? - Что с тобой происходит, Обет? - Со мной ничего не происходит. Просто я тебя спрашиваю, где моя жена? Женщина попыталась спустить ноги с кровати. - Что ж, - произнесла она наконец изменившимся голосом, - если тыдействительно хочешь это знать, Эдна ушла. Она ушла, пока тебя не было. - Куда она пошла? - Этого она не сказала. - А ты кто? - Ее подруга. - Не кричи на меня, - сказал он. - Зачем поднимать столько шума? - Просто я хочу, чтобы ты знал, что я не Эдна. Он с минуту обдумывал услышанное, потом спросил: - Откуда ты знаешь, как меня зовут? - Эдна мне сказала. Он снова помолчал, внимательно глядя на нее, несколько озадаченный, ногораздо более спокойный, притом во взгляде его даже появилась некотораявеселость. В наступившей тишине никто из них не решался сделать какое-либодвижение. Женщина была очень напряжена; она сидела, согнув руки и упираясьими в матрас. - Видишь ли, я люблю Эдну. Она тебе говорила когда-нибудь, что я люблюее? Женщина не отвечала. - Думаю, что она сука. Но самое смешное, что я все равно ее люблю. Женщина не смотрела ему в лицо, она следила за его правой рукой. - Эта Эдна - просто сука. Теперь наступила продолжительная тишина; он стоял неподвижно,вытянувшись в струнку, она сидела на кровати не шевелясь. Неожиданно сталотак тихо, что они услышали сквозь открытое окно, как журчит вода вмельничном лотке на соседней ферме. Потом он произнес, медленно, спокойно, как бы ни к кому не обращаясь: - По правде, мне не кажется, что я ей еще нравлюсь. Женщина подвинулась ближе к краю кровати. - Убери-ка этот нож, - сказала она, - пока не порезался. - Прошу тебя, не кричи. Ты что, не можешь нормально разговаривать? Неожиданно он склонился над ней, внимательно вглядываясь в ее лицо, иподнял брови. - Странно, - сказал он. - Очень странно. Он придвинулся к ней на один шаг, при этом колени его касались краякровати. - Вроде ты немного похожа на Эдну. - Эдна ушла. Я тебе уже это сказала. Он продолжал пристально смотреть на нее, и женщина сидела не шевелясь,вдавив кисти рук в матрас. - Да, - повторил он. - Странно. - Я же сказала тебе - Эдна ушла. Я ее подруга. Меня зовут Мэри. - У моей жены, - сказал он, - маленькая смешная родинка за левым ухом.У тебя ведь такой нет? - Конечно, нет. - Поверни-ка голову, дай взглянуть. - Я уже сказала тебе - родинки у меня нет. - Все равно я хочу в этом убедиться. Он медленно обошел вокруг кровати. - Сиди на месте, - сказал он. - Прошу тебя, не двигайся. Он медленно приближался к ней, не спуская с нее глаз, и в уголках егорта появилась улыбка. Женщина подождала, пока он не приблизился совсем близко, и тогда резко,так резко, что он даже не успел увернуться, с силой ударила его по лицу. Икогда он сел на кровать и начал плакать, она взяла у него из рук нож ибыстро вышла из комнаты. Спустившись по лестнице вниз, она направилась вгостиную, туда, где стоял телефон.©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.
|