Главная | Обратная связь

В ЗАЩИТУ КАМЕРНОЙ МУЗЫКИ

Каждый новый музыкальный сезон начина­ется с того, что когорта «королей от фортепиано» привле­кает к себе массу публики, а симфонические общества, возобновляя свою деятельность, обрушивают на аудито­рию — по принципу: кто громче, общество Колонна или Падлу? — знаменитые «удары судьбы» до-минорной Пя­той. На горизонте брезжит уже первый вагнеровский фе­стиваль с последующим вагнеровско-берлиозовским. У Ламурё «Испанию в музыке» заменят «Испанией и му­зыкантами», но сама программа будет прежней.

Публика спешит наполнить залы и проявляет всюду одинаковый энтузиазм. Все, казалось бы, отлично.

Но, однако, одна область музыкального искусства не притягивает к себе с той же силой. Это — камерная му­зыка. Исключение составляют только клавирабенды по причине их спортивного характера, на который я уже указывал и благодаря которому они обращены к слуша­телям, падким на особые эмоции. Толпу же привлекают, в основном, концерты, где участвуют большие исполни­тельские коллективы. Что ж, это вполне естественно.

За почти одинаковую плату можно слушать вместо двух или трех артистов — триста. Ясно, что последние концерты посещать неизмеримо выгоднее.

Если объявляют исполнение Реквиема Берлиоза с его хорами, четырьмя оркестрами, шестнадцатью литаврами, то это тот счастливый случай, который не следует

упускать, тогда как выступление какого-нибудь трио — событие намного менее заманчивое, особенно при одина­ковой расценке на билеты. Известно, что, чем больше ис­полнителей, тем больше будет шума. А для многих шум и музыка — вещи, к сожалению, идентичные. Слушателей у нас нынче много, чему, конечно, нужно радоваться. Но, быть может, стало меньше подлинных любителей, если иметь в виду таких, достоинства которых я хвалил, когда противопоставлял их «окаменелостям». Подлинный любитель — меломан-знаток. Он обладает вку­сом, независимым от большинства, пытлив по отношению к новым необычным впечатлениям.

Я уже говорил, что отдаю себе отчет в существовании многих стимулов, побуждающих слушателей интересо­ваться листовско-шопеновскими «марафонами», происхо­дящими ежемесячно в залах Плейеля и Гаво; я еще могу понять хроническое увлечение публики бетховенскими и вагнеровскими фестивалями. Там, по крайней мере, доброкачественность музыкальной пищи гарантирована.

Но, все-таки, мне бы очень хотелось, чтобы из всей этой огромной массы слушателей выделились подлинно достойные и, образовав свою передовую группу, возгла­вили бы общий кросс и заставили своим финальным спур­том подтянуться отстающих. (Вижу, что в порыве увле­чения я заговорил языком спортивных репортажей, за что прошу меня простить.) Хочу сказать, что было бы очень отрадно видеть возрастающее число слушателей, интере­сующихся сочинениями камерного жанра, ибо в этом жанре музыка представлена в ее чистейшем виде. В нем музыкальная мысль может раскрываться во всей своей правдивой подлинности и одарять всех, глубоко любя­щих музыкальное искусство, наиболее тонкими и благо­родными эмоциями.

В двух страницах Квартета Форе, право, больше на­стоящей музыки, чем в импозантном театральном Рек­виеме Берлиоза. К сожалению, вкус к камерным произ­ведениям притупляется. Это происходит, с одной стороны, из-за развращающих влияний радиотрансляций, навод­няющих вульгарными поделками весь мир. С другой же стороны, развитию упомянутого вкуса мешают слишком многочисленные и абстрактные занятия, которыми обре­меняют нашу молодежь, не оставляя ей времени для ов­ладения игрой на инструментах.

к тому же в отношении камерного жанра критика не выполняла своих обязанностей, если у нее вообще есть некие обязанности. Камерные вечера в «Национальном обществе», в «Обществе независимых музыкантов», «Три­тоне» ⁶⁶ и других представлялись ей ужасным бедствием. Ей следовало высказывать суждения по поводу огромного потока сонат, квинтетов, вокальных циклов и т. д. Над­лежало проявлять свою проницательность, открывая среди вороха новых имен имя будущего гения. А поскольку очень трудно обновлять набор эпитетов, применяемых по отношению к чистой музыке, критика в девяти случаях из десяти старалась воздерживаться от каких-либо характе­ристик. Тем самым камерные сочинения пресса не про­пагандировала.

Правда, сами композиторы также отвечают за создав­шееся положение. За последнее сорокалетие камерная му­зыка стала крайне трудной для интерпретации. А что касается чтения с листа, то она способна полностью обес­куражить не только наиболее смелого любителя, но и пре­данного ей профессионала. Большой дефект композиции, выдающий либо недостаточную оснащенность автора, либо его неуместную самонадеянность.

А результат таков: программы в этом жанре ограни­чены столь тесным кругом сочинений и имен, какого нет даже в программах симфонических. Из классиков играют, в основном, Бетховена: десять сонат для скрипки и фор­тепиано (далеко не все, однако, характерны для его стиля) и семнадцать квартетов — великое наследие гения. Из новых французских ансамблей принято играть при­надлежащие Дебюсси, Равелю, Форе. Но д'Энди, Русселя, Маньяра и всех современных авторов не исполняют.

Молодые композиторы, поскольку они больше не на­ходят интерпретаторов для камерных произведений, не могут предлагать их издателям.

Что прикажете делать издателю с квартетом для струнных, которого никто не купит и партии которого придется одалживать инструменталистам в надежде, что последние рискнут включить квартет в репертуар? Ве­роятно, очень скоро наступит конец этой разновидности искусства, столь показательной для высокой культуры и для истинной любви к музыке.

Раздумывая над всем этим, я задавал себе вопрос: если теперь сознают необходимость дотаций для оркестровых

коллективов, чтобы они могли уделять время разучива­нию не только наиболее прославленных классических произведений, то почему бы, спрашивается, не посту­пать таким же образом по отношению к камерным ан­самблям? Ведь их тоже, вероятно, следовало бы поддер­жать, что пошло бы на пользу современной музыке. Не­ужели тот факт, что они всего-навсего «ансамбли», по­буждает отказывать им в том, что соглашаются давать оркестрам? Неужели произведение камерное не имеет тех же прав на исполнение, какие признают и за симфонией, и за балетом или оперой? Все истинные музыканты бу­дут здесь единодушны.