Главная | Обратная связь

ИСТОРИЯ ОКАМЕНЕЛОСТЕЙ

На симфонических концертах порядочная публика ведет себя очень благоразумно. Покорно погло­щает изрядное количество новых партитур, которыми ее угощают, чтобы оправдать дотацию⁵⁴. За это публику вознаграждают. Если детям говорят: «Съешь суп, полу­чишь сладкое», то публике внушают: «Прослушаете тер­пеливо партитуры Икса, Игрека или Зета, и тогда полу­чите вдосталь отличного Бетховена и Вагнера». Мы уже

* Имеется в виду закон об «Общественном достоянии». См. статью А. Онеггера «„Общественное достояние", или изъятие част­ной собственности» (с. 68 настоящего издания). — Примеч. ред.

избалованы такими новогодними подарками. У Падлу это все тот же добрый старый вагнеровский фестиваль, ко­торым управлял два месяца назад Сёан. Теперь он пере­шел к Клоэцу, а в следующем месяце им будет дирижиро­вать Себрон. Не менее трех-четырех раз исполнят вагне­ровские фрагменты господин Биго или господин Парэ. Однако же Бетховен доминирует. Он властвует у Ламурё и Колонна; у Падлу нам обещают его новый фестиваль. А пока мадам Поль Пьедельевр уже взялась отважно за систематичную интерпретацию всех тридцати двух сонат Бетховена для фортепиано. Это может принести большую пользу многим нашим виртуозам, которые, за исключе­нием «Авроры», «Аппассионаты» и «Лунной», сонат этого автора не знают.

Наконец и Общество Колонна, чьих концертов опаса­ются сильнее, чем других, принялось осуществлять свой «Большой цикл Бетховена». Это очень своевременно. Пре­дельно окаменевшую публику Шатлэ⁵⁵ действительно «перекормили» разными новинками, иные из которых длились по три четверти часа и следовали друг за другом: за Симфонией Франси Буске исполнили второй раз «Ад» Ива Ната и «Проклятого живописца» испанского компо­зитора Элисальде. Это было превышением всякой меры. Отсюда — «Большой цикл». Теперь-то вы довольны?

После того как я назвал нашу публику собранием «окаменелостей», я получил немало писем от лиц, кото­рые без всякого стеснения сами себя так именовали, до­вольно добродушно подписывая свои послания: «Одна окаменелость».

В целом эти письма не отличаются особой злостью, раздражением. Иные из них горьки и ироничны, но нет ни одного невежливого.

Определением «окаменелость» я воспользовался по­тому, что оно показалось мне особо подходящим для вы­ражения моих чувств. Что говорит о нем словарь? В статье «Окаменелость» читаем: «Характерные окаменелости — те, которые всегда находят в определенных пластах и ни­когда в других и которые тем самым помогают точно их распознать» (Ларусс, т. 4, с. 618).

Сказать об этом лучше невозможно. Для меня «окаме­нелостью» является тот слушатель, который раз и на­всегда решит присутствовать на фестивалях классиче­ской музыки и всегда отсутствовать на тех, где испол-

няют новые произведения. На что так громогласно жалу­ются организаторы концертов и секретари концертных обществ? «Публика не хочет слушать новые произведе­ния и приходит лишь на ранее известные ей вещи.» Это так. И это отмечают, подтверждают все. Но почему? От­вет как бы диктует мне один корреспондент:

«Что это значит, дорогой мой Мэтр? К какому выводу должны были бы прийти вы, нынешние композиторы? Сказать по правде, к следующему: если вам желательно, чтобы вами интересовались не какие-то младенцы, а ме­ломаны разных поколений, напишите для нас нечто „ге­ниальное" (подобное Пятой симфонии), „бессмертное" (подобное Шестой), создайте, наконец, нам вещи, вдох­новленные но железом, кожей, каучуком... Это будет, на мой взгляд, делом более полезным, чем завидовать расту­щему успеху великих умерших (включая Берлиоза) и на­зывать „окаменелостями" тех, кто упорно восхищается „Великими"».

Итак, все высказано очень точно. Могу добавить к этому только одно: желаю моему корреспонденту му­жественно посещать все исполнения новых сочинений, дабы не пропустить возможности открыть такого моло­дого автора, которому удастся создать нечто «гениаль­ное», «бессмертное».

Ну, а не завидовать великим мертвым, признаюсь, зна­чительно труднее, поскольку я всю жизнь на них равня­юсь и с большим волнением (прошу поверить мне) див­люсь великолепию их гениев (к Берлиозу, правда, отно­шусь не столь восторженно).

В другом письме мне было сказано: «Осел, с которого дерут три шкуры, предпочитает „Фауст-симфонию"⁵⁶ „Чистилищу" господина Икс и полагает, что тем хуже для „Чистилища"».

О, да! Тем хуже для «Чистилища». Но поздравляю этого осла с тем, что он «мнимая окаменелость», по­скольку все же слушал эту вещь. Важно то, что он там был, каким бы ни было затем его суждение. Более того, слушателя, открыто проявляющего свое отношение, сле­дует предпочитать другим, так как только этим созда­ется жизнь музыки, а не простым отключением от ис­полняемого и пресловутым слушанием вполуха.

Мне часто возражают следующим образом: «Я не при­надлежу к „окаменелостям", так как люблю Дебюсси,

Рихарда Штрауса и Равеля, а то, что я предпочитаю их Дюшноку или Тастешозу⁵⁷, нельзя считать за доказа­тельство „окаменения"». Отлично, но припомните, пожа­луйста, что Дебюсси, Штраус и Равель еще немного лет тому назад являлись для «окаменевших» тем же пугалом, что и Дюшнок или Тастешоз сегодня.

Я отнюдь не собираюсь упрекать тех слушателей, ко­торые, отправившись по доброй воле познакомиться с но­вым произведением, не испытают никакого удовольствия. Часто это и естественно, и, более того, оправданно, коль скоро само произведение оказывается слабым, скучным (я знаю, что такие случаи нередки). Слушатель, ко­торого я осуждаю, — это тот, который, просмотрев вос­кресные программы, скажет своей жене: «У Ламурё опять будут играть один из новомодных трюков, и мы с тобой не пойдем. А вот в следующее воскресенье там наверняка покажут фестиваль Б. У Ламурё это их фир­менное блюдо, и, без сомнения, нас обслужат хорошо. Вот туда мы и пойдем».

«Останки существ могут стать типичными „окаменелостями", позволяющими подтвердить своим присутствием синхронность отложения неодинаковых пород» (А де Лаппаран) ⁵⁸.

По-моему, это логически подходит для заключения статьи.

«ПРИРОДА В МУЗЫКЕ»

Названия такого обобщающего рода перио­дически всплывают в программах Общества концертов Ламурё и, так сказать, являются его «специальностью». Довольно тщательно и утонченно отбирают произведения, которые можно исполнять под общим заголовком, чтобы придать концертам прочное единство как признак хорошо продуманных программ. Из них «Природу в музыке» уже неоднократно повторяли. Почти всегда здесь фигуриро­вала вначале «Пасторальная симфония». За нею следо­вали «Шелест леса» и «В степях Средней Азии» ⁵⁹. Но нынче потрудились, видимо, немало. Не считая неизмен­ной «Пасторальной», нам покажут «Прелюдию к „После­полуденному отдыху Фавна"» (надеюсь, Фавн выкажет свою природу), «Фонтаны Рима» Респиги и даже сюиту

«Летний день» (но не н горах ⁶⁰) Жанны Леле, принад­лежащей к числу композиторов еще живых.

Итак, это, конечно, обновление весьма смелое, и я предчувствую, что от «Природы в музыке» можно ожи­дать и впредь немало любопытнейших сюрпризов.

На концертах Ламурё нас периодически приобщают и к прославлению «Героизма в музыке», в связи с чем ис­полняют «Героическую симфонию», какой-либо бравур­ный концерт и «Героический марш» Сен-Санса. Что ка­сается «Фантастики в музыке», то ее показывают па при­мере... — да, вы верно угадали, — на примере «Фантасти­ческой симфонии».

Такие извержения интеллектуальной виртуозности в какой-то мере могут заражать. Поэтому следует про­стить тех, кто почувствует неодолимое желание принять посильное участие в подобных изобретениях. Как отнес­лись бы вы к программе «Инвалиды в музыке», в кото­рую вошли бы увертюры к «Немой из Портичи», дуэт из «Двух слепцов», ария из «Глухого» и фрагмент из «Про­каженной»? ⁶¹ Или, например, к такой, менее печальной: «Летающая живность в музыке». В ней, ради усиления оригинальности, можно было бы пренебречь «Лебедем» Сен-Санса, «Летучей мышью», «Балладой жирных индю­ков» ⁶² ради «Каирского гуся» Моцарта, «Туонельского лебедя» Сибелиуса, «Уток-мандаринок» Луи Бейдта, «Со­роки-воровки» Россини. К тому же можно было бы подновлять столь интересный подбор за счет включения увертюры к «Двум голубям» Мессаже или увертюры к «Голубке» Гуно. Наконец, программу можно бы по­полнить музыкой из «Соловья» или «Жар-птицы» Стра­винского!

По-моему, эта тема — богатейшая!

Следовало бы также обратиться и к такой, как «Бижу­терия и драгоценности в музыке», подобрав для нее ряд фрагментов из «Золота Рейна», «Серебряного колоколь­чика», «Бразильской жемчужины», «Королевы Топаз»⁶³ и т. д., и т. п... А еще можно предложить «Свободные профессии в музыке». Для этой темы пригодились бы «Поэт и крестьянин», «Собирательница колосьев» Фе­ликса Фурдрэна, «Тайные судьи», «Багдадский калиф»!⁶⁴ Не стоит продолжать — тем подобного рода слишком много, но одна мне кажется особо подходящей для кон­цертов Ламурё. Это — «Призывы в музыке»: к поли-

тике — увертюра к «Риенци» (Риенци — последний три­бун), к металлургии — «Ковка меча» («Зигфрид»), к фи­нансам — увертюра к «Нюрнбергским мейстерзингерам», к навигаторству — увертюра к «Летучему голландцу». Для слушателей, которые подвержены морской болезни и предпочитают плавание по рекам, эту увертюру можно заменить «Путешествием по Рейну Зигфрида» или, на ху­дой конец, вступлением к «Лоэнгрину» — благо все это принадлежит тому же Вагнеру.

Другим удачным принципом, открытым Обществом концертов Ламурё, является объединение пьес по нацио­нальному принципу. Таков концерт «Испания в музыке». На нем мы слушаем «Испанское каприччио» Римского-Корсакова, «Испанскую симфонию» Лало, «Испанскую рапсодию» Равеля и «Эспанью» Шабрие. Но я, однако, не могу ответить себе на вопрос, по каким причинам это Общество не распространяет свою благодетельную манию преподношений на другие страны. К примеру, на Ита­лию, Японию. А ведь это было бы легко, если вспомнить «Пинии Рима» Респиги, «Венецианский карнавал», «Итальянские впечатления»; вступление к «Мадам Бат­терфляй», арию из «Мадам Хризантем» ⁶⁵, «Хаи-Кай» Делажа, «Хагоромо» Миго, «Первый снег в старой Японии» Энгельбрехта.

Вероятно, что-нибудь можно было бы подготовить и для «Франции в музыке» или, выражаясь проще, для «Му­зыки во Франции».

Общество этих концертов применяет также модную теперь манеру объединять в одной программе авторов, чьи фамилии начинаются с одной заглавной буквы. На­пример: «Бах, Бетховен, Брамс». Такой прием считают весьма тонким. Я, однако, упрекнул бы концертную ас­социацию Ламурё за слишком, по-моему, осторожное про­движение вперед по этому пути. За десять лет еще не вышли за пределы буквы В. Я уже больше не надеюсь, что когда-нибудь услышу фестиваль, посвященный Векерлену, Вагнеру, Вальдтейфелю. <...>

А если бы, подгоняемые жаждой открытий, наши Об­щества пришли к букве Д с Дюраном (Огюстом), Дюпо­ном (вероятно, Габриэлем, а не Пьером) и Дюбуа (Тео­дором), то тогда, очевидно, все бы заметили, что перед ними бенефис двух первых букв. А на афишах это вы­глядело бы особенно эффектно и кокетливо. <...>

При удобном случае, можно было бы снова вернуться к Б и, прибегнув к именам Базена, Беллини, Бизе, Боккерини и Букстехуде, обобщенно озаглавить программу таким игривым и забавнейшим из всех названием, как «Ба, Бе, Би, Бо, Бу в музыке»!

Я полагаю, члены Комитета концертов Ламурё не оби­дятся на меня за вторжение в сферу их высоких эстети­ческих соображений, точно так же, как и я не сочту себя задетым в своем чувстве самолюбия, ежели они не при­мут с равной благосклонностью все предложенные мной проекты. Ведь где, как не среди артистов, допустима воль­ность шуток!