Главная | Обратная связь

ПРИВИЛЕГИИ ДЛЯ ФРАНЦУЗСКОЙ МУЗЫКИ

Недавно мной была написана статья, в кото­рой я рассказывал о своем удивлении по поводу того, что дирижер французского оркестра, посланный нашей стра­ной в Соединенные Штаты, заявил там в ходе интервью,

* Каламбур, основанный на том, что по-французски фамилии Орик и Обен пишутся Auric и Aubin, т. е. начинаются с заглав­ного А.

** «„I аmcomposer myself", — he said» (англ.)—Я сам компо­зитор», — говорит он. — Примеч. автора.

*** «Словно мы но знаем этого» (англ.).

что молодые композиторы у нас отсутствуют. Мое чисто­сердечное негодование оказалось, видимо, несвоевремен­ным и неуместным, ибо, насколько мне известно, с мо­мента появления упомянутого интервью музыканты на­шей современной школы не протестовали против этой странной пропаганды. Лишь один отважился на некий намек, но лишь с целью напомнить о себе в связи с этим руководителем оркестра.

Итак, не буду более настаивать. Готов даже признать, что, несмотря на ужасающую ложь, которая содержится в подобном заявлении, оно довольно скоро будет выгля­деть внешне правдивым. О нет, не потому, что компози­торы у нас переведутся, но потому, что те, которые по­явятся, не смогут проявить себя за недостатком у них материальных средств.

На самом деле, невозможно обсуждать произведения и считать их существующими до того, как с ними смогут познакомиться те, кто должен ими заинтересоваться, про­смотреть их партитуры и исполнить. До тех пор, пока ка­кая-либо симфоническая партитура находится у автора в виде уникальной рукописи, он лишен возможности ее пропагандировать, в особенности за границей. Если ком­позитор должен сам оплачивать переписку оркестровых партий, то стоимость подобных копий почти всегда пре­восходит все его денежные запасы, ибо, следуя за общим повышением цен и всех видов платы за услуги, тариф на эти копии стал устрашающим.

Вследствие всеобщего повышения цен условия для му­зыкальных изданий во Франции сделались такими, что издателей надлежало бы превратить в каких-то чудо-ме­ценатов, чтобы увидеть их предпринимающими публика­ции произведений, которые, быть может, не окажутся первоклассными. Правда, если имя молодого автора уже известно в такой степени, что способно обеспечить некото­рый минимум сбыта его партитуры, он может все-таки надеяться, что ее напечатают, если он не станет требо­вать какого бы то ни было вознаграждения для себя. Но дебютанту, реноме которого еще не возгласили трубы славы, — ему, увы, придется примириться с тем, что его рукопись будет покоиться у него дома и покрываться пылью времени.

В нынешние дни публикация какой-нибудь симфонии в четырех частях, сходной по объему с франковской, об-

ходится издателю по меньшей мере в полмиллиона⁷⁰. Как окупить такую сумму? Быть может, отдавая ноты напро­кат концертным обществам, которые возьмутся исполнить симфонию? Неплохо! Но симфонические общества счи­тают, что, согласившись включить новое произведение в свои программы, они тем самым уже совершили очень трудное, достойное почтения усилие. Их возмущает сама мысль о расходах на аренду нот.

К тому же в библиотеке всегда есть старая, надежная симфония Бетховена. За использование ее нот ничего пла­тить не надо, репетиций она не потребует, и уж она-то несомненно привлечет в зал много преданных ей слуша­телей. Что ж, колебаться долго не приходится.

Остается отдавать ноты в аренду за границу. Но таким намерениям победоносно помешают современные порядки. Отправка нотных материалов за рубеж — дело почти не­выполнимое по сложности. Оно связано с невероятно тру­доемкой работой по заполнению анкет различного форма­та, деклараций всех сортов для всех встречающихся на пути таможен и других бесчисленных бумаг, представ­ляющих собой гордость нашей высокоорганизованной ци­вилизации. Захлебывающийся в них издатель вскоре осо­знает, что не сможет окупить расходы, связанные с вы­полнением всех этих абсурднейших формальностей. В подобных случаях — довольно частых — издатели дают совет неопытному автору отказаться от своих наивных устремлений распространять интеллектуальный блеск Франции за рубежом и от надежд вкусить там чувство удовлетворения от успеха, которого, кстати, может и не быть.

Если этих нот там не получат, то этого «кота в мешке» тотчас же легко заменят сочинениями других композито­ров, творчество которых больше поощряют. Это могут быть, к примеру, вещи Шостаковича или Бенджамина Бриттена. <...>

Ну, а новые произведения французской музыки с те­чением времени исчезнут из всеобщего репертуара, и тогда наш дирижер, отправляющийся мирно дирижиро­вать за рубежом своими старыми программами, сможет утверждать, не опасаясь возражений, что молодые компо­зиторы во Франции перевелись.

С июня 1944 года наше Национальное Радиовещание начало устраивать серии публичных концертов, посвя-

щенных исполнению французской музыки. Начинание ценное и очень своевременное после нескончаемого мно­жества циклов Бетховена и клавирабендов из пьес Шо­пена, от которых пала духом даже самая неустрашимая часть публики.

В указанной серии мы уже прослушали фестивали Берлиоза, Лало и Шабрие. На очереди — посвященные произведениям Форе, Дебюсси и Равеля. Быть может, о Русселе, Шмитте позабудут. Но не скрою, что мне было бы очень приятно видеть, если бы эта привилегия для французских музыкантов распространилась на таких со­временных авторов, как Мийо, Жак Ибер, Дельвенкур, Пуленк, Мессиан и другие.

Вместе с тем я не могу отделаться от некоторой тре­воги, так как сколько бы раз ни устраивались такие циклы, включая те, что предназначены для молодежи, они вечно не доводятся до конца. Первые программы бли­стают именами великих мастеров нашего прошлого, но стоит концертам приблизиться к современности, и они останавливаются, как по команде «смирно».

Да, положение живых композиторов — не из завид­ных! Даже и самых старых. В отношении последних не­вольно создается впечатление, что музыкальные орга­низации внушают им: «Мы не можем сейчас испол­нять ваши произведения. Но после вашей уже близкой смерти нам придется пару раз показать их. Бесполезно забегать вперед, когда и так мы сделаем для нас все нужное».

Мелочными, суетливыми карьеристами считают тех, кто, еще не достигнув 70-летнего возраста, хочет до­биться, чтобы их узнали. Признаю, что я опять завел свою любимую пластинку. Мне уже часто намекали, что своей неуклюжей настойчивостью я навожу на читателей тоску. Я, конечно, прошу у них прощения, но это все же сильней меня.

Не могу никак уразуметь, почему музыке молодых полностью отказывают в том внимании и интересе, какие проявляют к молодой литературе, молодому театру. Даже наименее известные новые художники находят все-таки любителей, которые поддерживают их и покупают их кар­тины. В киноискусстве жадно ищут новые таланты, будь то новые авторы и сценаристы, режиссеры или актеры. В спорте тех, что называют «подающими надежды», под-

бадривают, пестуют и ободряют. В одной лишь музыке их принимают как «непрошенных гостей». Все музыкаль­ные организации инстинктивно отталкивают молодого ав­тора: более резко, если он уже завоевал некоторый успех; мягче, если он успеха не имеет. У меня даже сложилось отчетливое впечатление, что охотнее откроют двери не талантливому, а бездарному. Талантливых стараются не­медленно сбыть с рук. А тех, что, к удивлению старших, уже пользуются одобрением публики, — тех беспощадно отодвинут в тень.

Все это отнюдь не парадокс. Это можно объяснить до­статочно исчерпывающе. Ежегодно одного ученика Кон­серватории отличают награждением Большой премией по музыкальной композиции (Римской премией, иначе го­воря) . Победоносный лауреат видит свой портрет в жур­налах и, в принципе, получает право поставить свою оперу на сцене одного из музыкальных театров, субси­дируемых государством. Эти субсидии — то единственное, чем поощряют данный вид искусства. За десять лет те­атр поставит, следовательно, десять новых опер; за трид­цатилетие — тридцать. Предположим (не отказываясь от невероятного), что каждое из этих новых сочинений бу­дет иметь у публики шумный успех, и поэтому их при­дется сохранять в репертуаре. Что в подобном случае произойдет с такими «фирменными угощениями» теат­ров, как «Фауст» или «Риголетто», «Кармен» или «Бат­терфляй»? Какую тесноту и беспорядок это вызвало бы! То же самое произошло бы с симфоническим репертуа­ром. Там едва хватило бы места, чтобы втиснуть еже­годно два-три циклика Бетховена. Разве можно допустить такое?!

Вот почему я всегда говорю новоиспеченным лауреа­там: приветствую Ваши конкурсные лавры; поздравляю Вас, призеров Института. Так будьте же отныне и бла­горазумными, и скромными. Пишите партитуры изредка, притом такие, которые легко забыть почти тотчас после их премьеры. Не вздумайте претендовать на проникно­вение в «святая святых» постоянного репертуара, уста­новленного раз и навсегда. На ваши попытки в этом от­ношении посмотрят очень косо и сумеют быстро показать вам непристойность вашего высокомерия. Всем ведь из­вестно, что обладать не только гением, но даже простым талантом могли лишь старые прославленные мастера, ко-

торые давно мертвы. К тому жеразве вы и сами не со­гласитесь с этим мнением, как только речь зайдет о ва­ших однокашниках?

Ну, а если вам угодно верить в собственную гениаль­ность — что ж, тем хуже для вас. Продолжайте тогда пач­кать чистые листы бумаги с тридцатью нотоносцами, но, однако, непременно помните, что все сие — приятная лично вам мономания, и для того чтобы вам ее прощали, вы из предосторожности должны быть очень снисходительны к себе подобным и проявлять возможно большую и иск­реннюю скромность.