Главная | Обратная связь

НЕ ОГРАНИЧИТЬ ЛИ РОСТ МУЗЫКАЛЬНОЙ ПРОДУКЦИИ?

Это в ходе разговора с Паулем Захером по поводу одной симфонии Гайдна, которую я услыхал впер­вые, мне пришел в голову такой вопрос. Мы с Захером сошлись во мнениях. Нынче больше не играют симфоний Гайдна и Моцарта, за исключением примерно трех, ибо эти авторы написали их необычайно много. Не испол­няют также и кантат Баха и по той же причине, а вовсе не потому, что здесь возникает сомнение в их качестве. Очень редко мы встречаем композиторов, музыка ко­торых исполняется в масштабах, соответствующих коли­честву написанного ими. Я знаю только пятерых: это Бетховен, Вагнер, Шопен, Равель и Бенджамин Бриттен.

Между тем мне хорошо знаком один прославленный художник, работающий очень продуктивно. Он легко пи­шет за день одну акварель. Эти его акварели, которыми так справедливо восхищаются и за которыми охотятся, хотя их много, все время повышаются в цене, причем всех радует такая плодовитость мастера. Его щедрость ни в малейшей мере не снижает репутации этого художника, а лишь способствует увеличению его славы и богат­ства. <...>

Рассказы Сименона, написанные в 1937—1938 годах, составляют пятнадцать книг. Но лично я, будучи его по­читателем, жалею, что их только пятнадцать, так как каждое из его новых произведений доставляет мне какое-

то особенное удовольствие. Вероятно, многие читатели разделяют мое мнение, ибо все эти тома сразу расхватали в книжных магазинах. Итак, чем больше возрастает про­дуктивность этого писателя, тем сильнее возрастает ин­терес к нему.

Предположим теперь, что некий композитор, обладаю­щий большим талантом (в сфере музыки не меньшим, чем таланты упомянутых мной живописца и писателя) начнет нам выдавать, подхлестываемый своим гением, — не по пятнадцать, нет — только по пять симфоний в год! О, это будет подлинной катастрофой, и она окажется тем большей, чем лучшими будут эти симфонии.

Ведь если они пролежат в столе у композитора, нас станут презирать наши потомки. Эти партитуры, следо­вательно, надлежит сыграть. Но кто их сыграет? Симфо­нические общества. Отлично!.. Но ведь у них имеются свои обычные программы, и есть еще бетховенские фе­стивали, без которых невозможно обойтись. Таким обра­зом, все остальное время поглотят симфонии невоздер­жанного автора. Для других молодых уже не найдется места. <.. .>

Можно себе представить, какую волну симпатии об­рушат на него его молодые и старые собратья.

Очевидно, далее обратятся в Организационный коми­тет концертных ассоциаций или в Союз композиторов, чтобы кто-нибудь все-таки пресек подобные невозможные злоупотребления, положил им конец. Обвиняемый, ко­нечно, будет защищаться. «Вы не смеете мешать посе­щающему меня вдохновению, даже если оно никогда не исчезает. Вы, вы сами признаете, что мои творения ге­ниальны. Я обогащаю художественную сокровищницу моей страны и всего человечества. Я усердно отдаю этому делу весь свой труд, всю свою жизнь, и т. д...»

Если Организационный комитет окажется на высоте своих полномочий, композитору ответят: «Именно Ваше усердие мы и ставим Вам в вину. Вы затопили все про­граммы Вашими произведениями. А поскольку слушате­лям они нравятся и они требуют их повторения, орке­стры, пианисты, радио и телевидение распространяют только их. Ведь в нынешнем сезоне едва-едва смогли всего лишь двадцать раз сыграть Концерт ми-бемоль ма­жор Листа и только четыре раза Девятую. А компози­ций молодых, даже наименее способных, вообще никто не

хочет слушать. Пора Вам ограничить Вашу продуктив­ность. Мы даем Вам право сочинять одну симфонию за пять лет, несколько романсов для ваших приятельниц-певиц и две-три фортепианные пьески. Вволю можете пи­сать только музыку для кинофильмов, требуемую в гран­диозных дозах и притом проходящую совершенно незаме­ченной. Ведь когда показывают фильм, буквально никто не прислушивается к музыке, что бы с ней ни проделы­вали: будь то насилие над Девятой или над „Весной свя­щенной" *. Кстати, партитуры к фильмам обеспечат Вас получше, нежели Ваши сонаты и концерты».

По отношению к некоторым композиторам уже сей­час успели принять меры: их стали назначать на разные официальные посты, предвидя, что там их так завалят бумагами, что им будет не до контактов с Музой.

Другие все уразумели сами, и как только их произве­дения стали несколько известными, решили замолчать из осторожности. Это — наиболее мудрые, и их примеру надлежало бы последовать.

МОЛОДЫМ МУЗЫКАНТАМ

Я получаю очень много писем и, к сожалению, не могу на все ответить. Тем не менее среди них есть такая категория, по отношению к которой я все-таки хо­тел бы это сделать. В нее входят письма неофитов, спра­шивающих у меня совета. Эти письма и по содержанию и по форме очень схожи, поэтому мне кажется возмож­ным дать на них один общий ответ, рассчитанный на многих.

Вот суть того, что пишут мне в подобных письмах: «Мне семнадцать лет, и я люблю лишь музыку. Хочу стать композитором. Бах и Сати — вот мои боги. Я не учился никогда ни гармонии, ни контрапункту. Пишу, естественно, только ультрамодернистскую музыку. Роди­тели решили, что я должен стать торговцем бакалеи. Вы,

* Надо видеть, с каким равнодушием зрители фильма Дис­нея относятся к звучаниям «Весны священной» ⁷¹, тогда как на концертах она все еще слывет «атомной» музыкой. — Примеч. автора.

любящий и защищающий нас, молодых, посоветуйте, что же мне делать?»

Подобные призывы, сознаюсь, трогают меня, и я в них ясно различаю, на какой ответ они рассчитаны. Но, даже рискуя прослыть ужасным эгоистом, подозрительным за­вистником, боящимся малейшей тени конкуренции, я по­читаю своим долгом сказать правду.

Ваши родители, мои юные друзья, правы, когда же­лают, чтобы вы стали продавцами бакалеи или посвятили себя каким-либо другим профессиям, в такой же мере уважаемым, как и доходным. Ваши современники всегда будут нуждаться в ком-то, кто продавал бы им лапшу пли мыло. Но им нисколько не нужны музыкальные новинки. В почтенном обществе мудрых эрудированных людей, вы, занимаясь музыкой, произведете впечатление взбалмош­ных мальчишек, осмеливающихся подавать свой голос. Что за дерзостное самомнение вклиниваться туда, где зву­чит музыкальная речь Моцарта или Бетховена, под пред­логом, что и у вас есть нечто такое, о чем следует ска­зать! Сие нисколько не интересует дирижеров. У них уже давно без вас имеется так много партитур для ис­полнения. <...>

Положение молодого композитора мучительно и уни­зительно: он тот, кто изготавливает пищу, которую никто не хочет потреблять.

Пожалуй, нужно больше удивляться не тому, что со­чинения молодых не исполняют, а тому, что все же иногда их включают в программы концертов.

Вывод: молодой человек, желающий стать композито­ром, должен выбрать для себя коммерческое дело, кото­рое предлагают ему родители. Если призвание к музыке у него в крови, то занятия ради твердо обеспеченного заработка не помешают ему сочинять. Труд композито­ра — не ремесло и не карьера. Стремление писать му­зыку — это интеллектуальный вывих, род своеобразной мономании, с которой сами вы должны так управляться, чтобы вам ее прощали. Главное условие, чтобы до­биться снисходительного отношения — не домогаться ис­полнения ваших сочинений и говорить о них как можно меньше.

Написав все втихомолку, пройдя сквозь тягостные муки непрерывных поисков, направленных на совершен­ствование, вы можете надеяться, что из законченных

вами пяти, десяти или двадцати работ удается, при счастливых обстоятельствах, добиться исполнения одной. Не исключена возможность, что она будет иметь некото­рый успех. Но в этот момент не вздумайте считать себя заправским композитором. Вы станете им лишь в тот день, когда путем различных тяжких мытарств добьетесь права получить вознаграждение за написанное вами со­чинение. Иные музыканты умирают, так и не дождав­шись этого, либо получают такой мизер, что об этом лучше не упоминать. Можете не сомневаться, что при жизни Шуберта его никто не почитал «великим компози­тором».

Нет, я вовсе не хочу в ответ на ваши возражения, которые предвижу, отделаться иронией или шуткой. Глу­боко верю в вашу искренность, если вы скажете мне так: «Что значит жизнь, полная лишений и самоотвержен­ности, если нас оценят по достоинству потомки». Ну что ж, от души желаю вам мужества. Оно очень понадо­бится даже и в тех случаях, если бакалейная торговля или различные бюрократические «должности» дадут вам средства, чтобы в свободные часы жить и творить для че­ловеческого рода.