 |
|
Изучения и развития культуры Санкт-Петербурга)
Основная идея предлагаемых заметок – необходимость полноты представления в образовании и различных дискурсах культурно-исторических смыслов бытия Петербурга как места и времени жизненного мира человека. Предполагается, что осознание содержания культурных констант и смыслов исторического преображения города весьма существенно для определения своей идентичности петербуржцами, а также для обретения ими той культурной компетентности, которая уже востребована реальностями современного развития.
Существует устойчивая и порой навязчиво воспроизводимая поэтико-мистическая традиция, определяющая местоположение Петербурга как геоисторически пустое и гибельное, а появление города – как нечто противное природе и едва ли не предельный случай «умышленного творения царя-демиурга». Тема пустоты относится к пространству невского бассейна не только послепетровского, но и допетровского времени. Она вообще характерна для петербургской апокалиптики, резко актуализирующейся в кризисные периоды трехвекового существования северной столицы[350].
Конечно, тема пустоты и акт сотворения Петербурга могут осмысляться метафизически – как встреча некой временной протяженности и вечности, момент осуществления человеческой свободы и воли, когда иррациональный природный Хаос превращается в Логос культуры. Петербург относится к тем великим городам мира, которые существуют по своим законам и призваны играть особую роль в истории. Они придают качественно своеобразный характер культуре, к которой принадлежат и которую активно формируют.
В силу своей метафизической фундаментальности Петербург выражает саму сущность культуры как формы бытия на грани вечности, способную господствовать над историческим временем. Вместе с тем Петербург – символ и материальное воплощение европейских универсалий и самобытности русской культуры Нового времени. Невиданная по плотности и интенсивности концентрация национальных ресурсов, их стабильный обмен, были ориентированы на высшие достижения отечественной и мировой культуры этого времени. Город стал центром взаимодействия последовательно расширяющегося диапазона этносов, социальных групп, конфессий. Полиэтничность, поликонфессиональность, интенсивность духовной жизни, классичность многих градостроительных и художественных решений стали уникальным качеством культуры северной столицы. Беспрецедентность создания образцов петербургской культуры обеспечили их высокую эффективность. Эталоны, найденные в Петербурге в результате многостороннего взаимодействия культур, освоения высоких зарубежных достижений для решения специфических задач Российской империи, волнообразно и за короткий срок распространились, практически преобразуя все евразийское культурно-историческое пространство. Благодаря Петербургской культурной стратегии страна включилась в развитие цивилизаций Нового времени мощным творческим фактором и источником формотворчества.
В ХХ веке Петербург стал «колыбелью» глубоко авангардно-модернистской по сути идеи преобразования исторического времени по законам искомой «коммунистической вечности». Способы осуществления волюнтаристской идеи диктовались уже другой столицей – Москвой. В одной их своих речей перед рабочими советский вождь сказал: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»[351]. Национальный дух с энтузиазмом воспринял решение рывком покорить, подтянуть историю ради светлого будущего и столкнулся с репрессивной социальной технологией–форсированного научно-технического развития государства. Хорошо известна человеческая цена, которую заплатил народ за «Великий эксперимент». В мучительно напряженной «душе» Ленинграда были сосредоточены и пережиты все трагические диссонансы национального бытия, обусловленные социально-политическим модернизмом крайней формы.
В годы Великой отечественной войны он стал Городом-Жертвенником, а после войны утратил значительную часть интеллигенции и других лучших людей, сохранявших духовно-культурную энергию гуманизма и демократические идеалы, опасные для властей.
В эпоху «застоя» развитие элитарной культуры Ленинграда придавливалось, но активно осуществлялась количественная «промышленизация» города, втянувшая в него почти два миллиона человек полукрестьянского, полупролетарского происхождения, не получавшего должной общекультурной и профессиональной подготовки. Далеко не для всех Ленинград становился подлинной духовной родиной, особым культурным полем, где была возможна полнота реализации своей свободы и своего национального видения мира. Люмпенизация стала существенным феноменом городского историко-культурного процесса, в результате чего терялась былая высокая эталонность образов материальной, духовной и художественной культуры, исчезали дерзания творческого гражданского духа.
Период «перестройки» резко ускорил и расширил люмпенизацию города и обострил социальные и духовные противоречия. Апокалиптичность и инвективность завершающих последнее столетие лет стали общим местом городской публицистики и даже научных дискурсов.
Первые же годы нового века сопряглись в усилии преодолеть критическую точку дискомфортности, дезадаптации общества и обессмысливания бытия. Кризис сознания и преодоление таких состояний сознания есть форма саморазвития культуры. Новый этап жизни Петербурга связан с общенациональной масштабностью обсуждаемых проблем культуры и напряженным динамизмом еще скрытого духовного разгона.
Юбилей 300-летия Петербурга – время активного одухотворения современников, необходимый диалог с предками и передача культурной энергии потомкам. В сущности – это мистерия, способная влиять на формирование современного самосознания петербуржцев, потому что в этой мистерии предъявляются и координируются все культурно-исторические смыслы, запечатленные в феноменах Петербургского локуса. Юбилейные празднества как явные и тонкие резонаторы социокультурных процессов дали возможность почувствовать, что все исторические катаклизмы не смогли уничтожить Петербург или исказить его глубокую сущность. Он вновь набирает энергию культурного созидания и оказывается генератором новых структур исторического мышления и действия.
Весьма симптоматично, что многие иностранные ученые и политические деятели, участвующие в масштабном юбилейном форуме, организованном международным институтом П.Сорокина – Н.Кондратьева и международным обществом по сравнительному изучению цивилизаций, который недавно прошел в северной столице, единодушно отметили Санкт-Петербург как особое культурно-инновационное поле и ведущий политико-культурный фактор нового цикла цивилизационного развития России, определения ее статуса и роли в современной миросистеме. Он является не только символом великого прошлого отечественной культуры, но и существенной основой ее грядущего возрождения[352].
Ряд публицистов и социологов, изучающих характер юбилейных процессов 2003 года, отмечали, что среди образов, представляющих историко-культурные достижения Петербурга в массовых представлениях, преобладали образы XVIII-первой половины XIX веков. Такая же тенденция прослежена в ходе социологических опросов населения, связанных с изучением культурных идентификаций горожан и их ценностных предпочтений. В основном они коррелируют с культурными типами и эталонами указанных веков и в гораздо меньшей степени – с достижениями советского Ленинграда. Есть группа молодежи, связывающая свои самоопределения с современными начинаниями Петербурга[353]. Социологи предполагают, что эта тенденция указывает на замкнутость самосознания жителей на ценности прошлого, а также выявляет наличие в городе значительного компонента социальной энтропии. Такое самосознание они называют неперспективным.
На самом деле петербургская социокультурная ситуация значительно сложнее – в топохроне современного мегаполиса существует множественность образов города и его проектных ценностей. Вследствие этого социологические процедуры идентификации петербуржцев должны быть более многомерными, а результаты – убедительными.
Кроме того, ценностный вектор самосознания горожан, указывающий, прежде всего, на значимость исторических эталонов «золотого века» северной столицы может интерпретироваться иначе. Ведь Ренессанс тоже начинался с расчистки античных руин и включения в контекст живой культуры достижений периода классической древности, а не предшествующего непосредственно средневековья. Это воспринималось как возрождение таких культурных сил, которые необходимы ренессансной Личности для ее исторического творчества высшего качества.
Современное возрождение Санкт-Петербурга и развитие самосознания его жителей должны быть связаны с ориентацией на высокие эталоны культуротворчества, с обеспечением полноты преемственности культурного наследия и освоением смыслов каждой эпохи в историческом бытии города как на метафизическом, так и на конкретно-историческом уровнях.
«Интегрированная во времени культурно-историческая характеристика взаимосвязанных объектов культуры (комплексов, памятников, ансамблей и т.п. на уровне локуса того или иного макротопохрона), – писал выдающийся исследователь Петербурга Г.С. Лебедев, – обеспечивает осознание и гармонизированное высвобождение смысловой нагрузки, «овладение смыслом» семантики топохронов, идентификациюиндивида в культурном пространстве, адекватную структуре культурной энергетики данного пространства»[354]. По определению этого исследователя, понятие «топохрон» уточняет содержание более широкого понятия «локус». Любой материальный объект, любой феномен культуры «правильно интерпретированный в отношении своего культурно-исторического содержания выступает как топохрон культуры, раскрывающий ее семантическое содержание (семиотику культурного пространства), растворенное в локусе», – отмечает Г.С. Лебедев[355].
Вслед за М.М. Бахтиным он полагает, что понятие «топохрон» симметрично понятию «хронотоп» в мифологии, которое определяет регламентированную модель человеческого поведения. Многоуровневое движение сознания от топохрона к хронотопу, от идентификации в локусе (на пересечении осей пространства-времени) к постижению цели смыслов развертывается по определенной и осознанной программе, суммирующейся в категории «семантический аккорд»[356].
Семантический аккорд есть своего рода особый текст, выражающий итоговые смыслы исторического наследия.
Обычно мы произвольно оперируем такими понятиями как «петровский Петербург», «пушкинский Петербург», «Петербург Достоевского», «Петербург «серебряного» века», «революционный Петроград», «блокадный Ленинград» и т.д. Эти разрозненные образы-речения, упорядоченные согласно строгим правилам в гармоничную систему семантического аккорда, могут формировать новую культурную доминанту, основу самосознания. Поскольку «семантический аккорд» способен обеспечить единовременное освоение всего диапазона культурно-исторических смыслов, стать действенным образом мысли, постольку он может явиться перспективной моделью осознанного и полноценного существования личности в культурном пространстве города.
Мои «культурологические мечтания» связаны с осознанием насущной необходимости изменения существенных ценностных ориентиров жизнестроения петербуржцев. Конечно, надо неумолимо, разумно и обстоятельно обустраивать город, его дома, дороги, дворы и площади, делать его комфортабельным для жителей. Но город, как полагали еще в античности, это не столько стены, сколько люди. Это особо возделанная духовная среда. Нужна забота о culture anima Санкт-Петербурга, о полагании новых смыслов бытия, об оптимизации массового сознания, наделении его положительными ценностями и константами. Эта забота не исчерпывается рамками повышения экономического благосостояния.
В децентрализированном фрагментарном и смешанном пространстве мегаполиса в последние десять лет культивировался анархический плюрализм. На сознание и социальное поведение человека оказывала решающее влияние вся событийно-хаотическая реальность, или, по определению А.А. Грякалова, «транспедагогика». «О транспедагогике, – подчеркивал автор, – можно говорить как о сфере непрерывного активного воздействия, но это не сфера символического обмена, а скорее зона непрерывного возникновения и распада смыслов»[357]. Транспедагогика до сих пор «правит балом» воспитания и образования. Ростки новой социокультурной солидарности горожан (и предпочтительные типы социального поведения и отношения к человеку) с большим трудом, как молодая зелень сквозь толстый асфальт или незаметные щели каменных глыб, пробивается в жизненный мир петербуржцев.
Забота о «cultura anima» города должна начинаться с таких массовых образовательных проектов и программ, каждодневных воспитательных усилий, в которых бы центр тяжести переместился с инструментальных педагогических технологий, методов, форм на ценностно-содержательные системы, на оптимизацию аксиологики жизненного мира. У нас даже «личностно-ориентированная педагогика» часто непонятно на что ориентирует личность. Знакомство же школьников, всего населения с культурой города осуществляется в основном по принципам инвентаризации, формально-исторического описания и литературно-фантастической трактовки явлений.
В последние годы заметно активизировался интерес педагогической общественности города и всего Петербургского региона к изучению своей истории и культуры. Однако внимательный анализ образовательно-воспитательных практик выявляет существенные недостатки в содержании, логике, пафосе учебных программ, литературы, занятий. Исторически пережитый культурный процесс с его устойчивыми ценностями, культурная энергетика города с ее «семантическим аккордом» остаются за пределами изучения проблемы «Культуры Санкт-Петербурга». Вследствие этого молодое поколение лишается той культурной доминанты, которая является основой самосознания личности (хотя сегодня хорошо известна символичность базовой структуры сознания).
Таким образом, даже в пропедевтическом варианте, отсутствует метафизически ориентированный уровень освоения культурного наследия Петербурга. Это во-первых.
Во-вторых, есть существенные провалы в освоении содержания конкретно-исторических культурных систем Петербуржья или Петербургии. У отечественной истории, в том числе и истории Петербургии давно отрезана древность. Историки и филологи легковесно наше средневековье называют древностью, будто ее-то и вовсе не было. Обычно утверждается, что до Петербурга здешние территории были пустынными и сюда «почти не ступала нога человека», а если и упоминается какой-нибудь «финн» или «славянин», то представляется он как некое примитивное и звероватое существо, будто с неба упавшее на свою землю где-то в конце VIII века.
Да и на картинках учебников и книг для домашнего чтения это существо изображается в виде сгорбленной фигуры в долгополой рубахе, ковыряющей землю грубой деревянной палкой, непохожей даже на соху. Еще оно собирает грибы, развешивает борти и заостренной хворостинкой бьет рыбу в реке. Именно такое представление получает молодой человек о предках, обитавших здесь даже в средневековье, а уж о каких-нибудь древних богах и героях, подобных Аполлону, Артемиде, их матери Лето, а тем более – Гераклу или Гере, о достижениях древних народов Бореального мира, он не ведает. Такие крупные памятники словесности, как «Веды» с их полярными сюжетами, или сохранившаяся здесь местная мифопоэтика никогда не присутствуют в содержании образования. В этом проявляется манкуртизм создателей учебных изданий, изымающих целые пласты из культурно-исторической памяти народов Северо-Запада России.
Между тем глубинные пласты топонимики Петербургии пестрят (как показала современная лингвистика, в том числе и санскритология) гидронимами периода древнейшего индоевропейского единства (Дана, Кубена, Лала, Лада, Гангозеро, Камозеро, Рокса, Сара и многое другое)[358]. Художественные ремесла нашего региона – формы, орнаментация, технология изготовления, функции, семантика изделий традиционной культуры – уходят своими вполне зримыми корнями в тот же период единства. Здесь сохранилась древнейшая индоевропейская система названия деревьев и не менее сложное, чем египетское или античное мифологическое наследие. Есть и другие памятники древнего культуротворчества, например, комплекс неолитических стоянок у Сестрорецка или же Лахтинский комплекс раннего металла в Приморском районе Петербурга.
В учебниках по истории и культуре не найдешь даже краткого упоминания о многообразном культурном наследии средневековья, связанном с сакральной географией – с капищами, культом священных деревьев и рощ в Приневье (например, на Крестовском и Каменном островах, на Рижской дороге и в других местах). Допетровское культурное пространство пронизано сеткой сакральных ориентиров и насыщено архаическими традициями. Некоторые из них вошли в субстрат метафизики Петербурга. Например, это элементы основного индоевропейского мифа об Акте Творения (поединок Громовержца с противником-Змеем, Велесом на высокой горе) или культ камня у славян, скандинавов, финно-угров (каменные сейды, некрополи, лабиринты, поклонные камни, камни тингов и т.д.), или же мифология самого Севера.
Все это сконцентрировалось в метафизическом пространстве Петербурга, отразилось во многих его образах (например, в мифе о закладке северной столицы, в «Медном всаднике» на «Гром-Камне», в «Поклонной горе» и во многом другом).
К этому следует добавить, что весьма слабо представлен пласт культуры региона, связанный с новгородско-московским временем (XIV-XVI вв.) и с эпохой «шведского великодержавия» (например, культура городов Нотебурга и Ниен, многочисленных усадеб знати и более 400 поселений разных народов Приневья – русских, немцев, финнов, шведов и других).
Таким образом, поликультурность Санкт-Петербурга зиждется и на предшествующем Новому времени опыте многовекового взаимодействия народов региона (и это не столько истории войн, сколько летопись мира). Содержание этого взаимодействия должно стать достоянием культурной памяти современного поколения молодежи и помогать преодолевать историческую инерцию солидарности конфронтационного типа («наши» или «не наши» предки, «наше» или «не наше» наследие и т.п.).
В-третьих, в образовании хуже всего обстоит дело с постижением социокультурной реальности современного мегаполиса, к изучению которой мы должны быть предельно внимательны. Необходим культурологический мониторинг о состоянии петербургского общества. Нам следует понять, какой социокультурный тип личности и какой тип городского общества с соответствующими параметрами социальной солидарности всех его групп, слоев и индивидуальной идентичности нужно обеспечивать системе образования и воспитания. Педагогические усилия должны быть направлены на созидание, воспроизводство такой личности, которая более или менее модальна для этого типа. Школы и вузы уже востребовали учебные программы, лекционные курсы, практикумы, специальную литературу, интерпретирующие актуальные явления городской культуры.
Осмысление, интерпретация социокультурных состояний и кризисов, обсуждение складывающихся тенденций и позитивных векторов культуры в массовой учебной и внеучебной аудиториях поможет обеспечивать молодому поколению освоение социальных норм, ценностно-смысловых аспектов жизнестроения, а также выстраивать тот уровень культурной компетентности, который бы соответствовал высоким историческим эталонам культуры, семантической сущности Великого города.
В-четвертых, Петербург богат отдельными, как спонтанно возникающими, так и планируемыми специальными «культурными мероприятиями». Однако до сих пор мегаполис не имеет фундаментальной программы своего культурного развития. В общественном мнении и в сознании властей до сих пор бытует архаическое представление о культуре как конкретной, частной, отдельной области человеческой жизни и деятельности – некоей сфере «культпросвета», а также работы художественных и развлекательных организаций. Управление этой сферой поручается отдельному департаменту (комитету) культуры в правительстве города.
На самом же деле в науке давно утвердилось понимание культуры города как целостного способа бытия его жителей в единстве всех смыслов, средств и результатов их деятельности. Культура воплощена в материальных объектах (дамба, порт, дворцовые ансамбли, дороги, заводы, жилища, парки, транспорт, торговля и т.д.), в формах духовной деятельности (наука, образование, мир ценностей, стереотипы, поведение, тексты и т.д.), а также в многообразных явлениях художественного творчества. В свете этого научного понимания культуры фундаментальная программа возрождения и развития культуры Петербурга – есть программа развития целостного способа жизни горожан. Это не исключает возможности создания программ развития отдельных компонентов системы городской культуры.
Управление развитием культуры мегаполиса должно осуществляться не отдельным комитетом или министерством, а всем правительством Петербурга.
В-пятых. Одной из существенных научно-практических предпосылок построения и реализации системных программ развития культуры Петербурга является глубокая культурологизация образования. Речь идет о введении необходимых и достаточных элементов систематизированного культурологического знания во все сегменты как общего, так и специального образования, а также подготовке специалистов-культурологов, сориентированных на решение соответствующих образовательных задач. Кроме того, речь идет и о культурологической подготовке (и переподготовке) административных властей всех уровней управления городом, объяснении целей культурной политики, связанной преимущественно с систематизацией и регулированием процессов социализации и инкультурации людей.
Приоритетные цели культурной политики могут быть определены как многоплановое развитие системы ценностных ориентаций отдельной личности и городского общества, построение современной аксиологики бытия людей, творчески соотносящей исторический опыт и то культурное наследие, в котором он выражен, с задачами социокультурной модернизации северной столицы России.
КОРОТКО ОБ АВТОРАХ
Hans Christian Öster (Швеция)
Associate professor Department of theology and religious studies Linköping univercity, Swedern
Per-Gunnar İgelström (Швеция)
Lecturer platenskolan, Motala, Swedern