Главная | Обратная связь

МЕТАФИЗИКА И МЕТАФОРИКА ПЕТЕРБУРГА ДОСТОЕВСКОГО В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ АНДЖЕЯ ВАЙДЫ

Уже более тридцати лет знаменитый польский кинорежиссер Анджей Вайда занимается изучением творчества Достоевского. Премьера спектакля «Бесы» в его постановке состоялась в краковском Старом Театре 29 апреля 1971 года. Сознание зрителей, собравшихся в это день в театре, было полностью вовлечено в таинственный и тревожный настрой спектакля, в мрачный, метафорический мир Петербурга XIX века. «Петербург – это, прежде всего, люди, – говорит Анджей Вайда. – Они создают душу города и наполняют его содержанием. Какая бы ни была архитектура, она всего лишь декорация. Истинная начинка города на Неве – человеческие страсти. Это главная философия человеческого бытия»[305].

Поэтому и неудивительно, что весь мир уже давно ассоциирует Санкт-Петербург XIX века с героями Федора Михайловича Достоевского. Они – душа города, духовное начало бытия.

«Я ставил «Бесы» для того, чтобы они стали мне ближе, – говорит Анджей Вайда. – Произведение это всегда восхищало меня, и все же я сознавал, что, ставя пьесу, я должен «обратиться» к роману, понять его героев, узнать, к чему они стремятся. По-моему и сегодня дух этого произведения столь же злободневен, как и в те времена, когда Достоевский писал его. Это – исходная точка. Если бы эта вера не жила во мне, я не смог бы ставить «Бесы», ибо такой работой нельзя заниматься исключительно для себя. Я работаю для людей, которые приходят и смотрят спектакль. Я должен верить в то, что предупрежу самые сокровенные мысли зрителей»[306].

«Бесы» Достоевского и Вайды продержались в репертуаре Старого Театра без малого пятнадцать лет, приковывая к себе внимание как зрителей, так и мировой прессы. После показа спектакля на Всемирном театральном фестивале в Лондоне знаменитый английский критик и режиссер Роберт Бруштейн писал: «Один такой вечер должен радикально изменить наши представления о том, чего мы можем ожидать от современного театра. Какой темп удерживает режиссер на протяжении всего спектакля! С момента исповеди Ставрогина вначале вплоть до его самоубийства в конце напряжение не спадает ни на миг. Не спадает и скорость сменяющих друг друга событий. В этом необыкновенном спектакле актеры создают исключительную атмосферу конденсированной реальности, как будто бы Вайда открыл сценический эквивалент крупного плана. Этот спектакль – новая веха в истории театра. Он одним махом подтверждает превосходство театра над другими видами искусства – театра как орудия активной философии и как силы немедленного чувственного воздействия»[307].

Спектакль «Бесы» по одноименному произведению Федора Михайловича Достоевского стал переломной вехой в художественном творчестве Анджея Вайды. Во-первых, это был спектакль, который окончательно подтвердил его позицию театрального режиссера и благодаря которому он с тех пор работал в двух направлениях: в театре и кино. Во-вторых, «Бесы» положили начало глубокому проникновению в метафизический и метафорический смысл Достоевского. Благодаря произведениям Федора Михайловича Санкт-Петербург на философской карте мира стал играть для Анджея Вайды особую метафизическую роль.

К тому времени, когда Вайда стал работать над постановкой «Бесов», он уже являлся известным польским кинорежиссером. За его плечами были такие прославленные фильмы как «Поколение», «Канал», «Пепел и алмаз», «Самсон», «Все на продажу», «Пейзаж после битвы». В театре до 1971 года Вайда поставил следующие пьесы: «Шляпа полная дождя» американского драматурга Майкла Гоцци, «Играем Стриндберга» Дюрренматта, «Гамлет» Шекспира. Однако до начала семидесятых годов ХХ столетия никто серьезно не говорил об особенном театральном стиле Анджея Вайды. Только пропитав свои пьесы философией Достоевского, духом Петербурга, Вайда приобрел неподражаемый театральный характер. Спектакли его стали узнаваемыми с первой реплики. Восхищаясь творчеством знаменитого русского писателя и все глубже проникая в метафизику его творчества, Вайда пришел к постановкам новых пьес: «Настасья Филипповна» (по мотивам романа «Идиот») и «Преступление и наказание».

Подобно «Бесам», «Настасья Филипповна» стала событием не только в театральной жизни Польши, но и во всем мире. Спектакль с большим успехом демонстрировался на нескольких театральных фестивалях в Западной Европе, а затем пресек Атлантический океан и оказался в Латинской Америке. Аргентина и Венесуэла, так же как и европейские зрители, очень тепло приняли этот спектакль. «Уважение вызывало и художественная форма спектакля, и повсеместно подчеркиваемое мастерство актеров, но, прежде всего, глубокая, совершенно оригинальная интерпретация произведения Достоевского, благодаря которой философское и нравственное содержание «Идиота» обрели свой сценический эквивалент», – писал в свое время известный польский критик Мацей Карпинский.

Добиться такого эффекта удалось не путем простого изложения фабулы романа, а при помощи кропотливой и въедливой работы над вычленением философского и антропологического смысла данного произведения. Метафизика людских характеров и жизненных обстоятельств теснейшим образом переплелись в спектакле с метафорикой Санкт-Петербурга. Город и люди в данной философской гиперболе стали одним целым.

В восьмидесятые годы Анджей Вайда посетил город Киото и встретился в театре Кабуки со знаменитым японским актером Тамасабуро Бандо. Как известно, в японском театре Кабуки все мужские и женские роли исполняют представители сильного пола. Вайда сразу понял, что ему надо и предложил японскому актеру сыграть в его новом фильме одновременно две роли: Настасью Филипповну и князя Мышкина. Фантастическое превращение мужчины в женщину смогло бы происходить в присутствии зрителей и с еще большей силой выявить таинственную психологическую связь между Мышкиным и Настасьей.

Так в 1994 году родился совместный японо-польский проект «Настасья Филипповна». Огромную роль в создании фильма сыграла и жена Анджея Вайды художница Кристина Захватович. Она создала уникальные костюмы, с помощью которых князь Мышкин на глазах у Рогожина превращается в Настасью Филипповну. «Трансформация образа шла изнутри, производя неповторимый эффект возникновения двойника – эффект, которого ни одному европейскому актеру достичь было бы не под силу», – напишет в последствие Анджей Вайда[308]. Благодаря японскому актеру Тамасабуро Бандо великий польский режиссер смог осуществить свою мечту и представить метафизическое перевоплощение душ: с помощью актерской игры душа князя Мышкина перевоплощается в Настасью Филипповну и наоборот. Стоит лишь только актеру надеть или снять серьги.

Сущность своего отношения к русскому писателю Ф.М. Достоевскому Анджей Вайда изложил в 1984 году в интервью, данному западногерманскому телевидению в связи с премьерой спектакля «Преступление и наказание».

«Я искренне ненавижу этого автора, – сказал Вайда. – Ненавижу, и в то же время восхищаюсь им. Как писатель Достоевский открыл в «Бесах» нечто такое, что сегодня особенно ужасает нас и смахивает на заговор против всего человечества, сколачиваемый с неумолимой точностью. Станислав Мацкевич в своей книге «Достоевский» пишет, что это – эффект различия между словами Христа: «Дай, помоги ближнему своему», – и социалистическим лозунгом: «Возьми у того, кто богаче тебя, – он должен дать». Несмотря на то, что Достоевский ничего не писал специально для театра, его творчество – фантастический материал для театральных режиссеров и актеров. Достоевский сочиняет своих героев как бы по принципу коллажа: он берет черты разных знакомых ему людей и соединяет их воедино. Поэтому герои Достоевского необычайно пластичны. Благодаря внутреннему контрасту, благодаря всем этим противоречиям, Достоевский достигает того, что удалось лишь немногим авторам, писавшим специально для театра. В то же время я ненавижу Достоевского за его национализм, за его ничем не оправданную убежденность в том, что Россия должна сказать миру какое-то «новое Слово», что русский Бог должен воцариться во всем мире, что православие имеет какие-то большие права, чем другие религии. Все это, вместе с его презрением и ненавистью к полякам, – впрочем, не только к полякам, но и к немцам, и к французам – эта националистическая ограниченность – все это, конечно, меня в Достоевском отталкивает. Из-за этого практически каждая новая инсценировка Достоевского дается мне с трудом. Но, быть может, именно поэтому зрители настолько живо воспринимают эти инсценировки… Достоевский ненавидел поляков потому, что познакомился с ними на каторге, во время ссылки в Сибирь. Насколько он хотел видеть в своих страданиях, которые в конце концов сделали его великим писателем, некий перст Божий, насколько он хотел борьбы со страданием, исполненным смысла, настолько поляки никогда не хотели придавать этому страданию какой-либо религиозной ценности. Поляки были сосланы на каторгу, потому что они были врагами царя, патриотами своего отечества. Их точка зрения бала чисто политической. Именно это и является глубоким источником ненависти русского писателя к полякам. Я отношусь к Достоевскому двояко: отдаю должное, что в его таланте Богово, и отвергаю то, что в его таланте кесарево. Главная заслуга Достоевского состоит в том, что он сделал свои романы как бы иллюстрациями к избранным фрагментам Евангелие – книги христиан, книги Запада. Я думаю, это главная причина, по которой Достоевского читают и хорошо понимают в Европе»[309].

Постановка Анджеем Вайдой трех шедевров по произведениям Ф.М. Достоевского явилось важным достижением европейского театра второй половины ХХ столетия. В театральных постановках польского режиссера мы сталкиваемся с невероятно интересным примером взаимопроникновения содержания и структуры философского произведения с его сценическим эквивалентом. Все спектакли Анджея Вайды стали важным материалом в понимании литературных и философских произведений на театральной сцене. Спектакли по романам Достоевского «Преступление и наказание», «Бесы», «Настасья Филипповна» завораживают не только своим глубоким психологизмом, они интересны еще и тем, что герои этих произведений живут в Санкт-Петербурге, обнажая тем самым метафизический и метафорический смысл города на философской карте мира.

С.К. НАСОНОВА

(Санкт-Петербург)