 |
|
Оловянные солдатики
1967 г.
Время остановилось… когда раздался хлесткий, как выстрел, удар указки об стол и класс был поднят на ноги грозным рыком: «Встать!» Задребезжали стекла. Несколько учеников выронили ручки. Одна из них, брызнув чернилами, воткнулась в пол и закачалась из стороны в сторону. Маргарита Петровна вышвырнула Кольку Попова из класса, прокричав вслед:
– Без родителей не возвращайся! А мы тебя тут, стоя, всем классом подождем!
Чуть погодя в мертвой тишине заскрипело перышко: Маргарита Петровна начала проверять тетради. Веник стоял, вперив взгляд в плакат, висевший над доской. Надпись гласила: «Помни всегда, открывая тетрадь, что Ленин учился только на пять!» Ноги одеревенели, спину кололи тысячи иголок. Глаза остекленели. В мозгу – пустота. На плакате Веник знал каждую буквочку, каждую помарочку: вот тут он чуть подпачкан, а вот тут оторван; с одной стороны буквы выцвели, с другой – нет; на этом месте в прошлый раз сидел паучок, а сегодня зеленая жирная муха.
Колька так и не явился. Маргарита Петровна, захлопнув последнюю тетрадь, прошипела в класс:
– С этим Поповым мы по-другому разберемся! Напишем письмо его родителям на завод. Пусть все узнают, какой у них растет сыночек! А теперь продолжим урок арифметики, который вы мне сорвали самым наглым образом… – она глянула на будильник, стоящий на столе, – ровно час назад. И не забывайте: сегодня еще – классный час. Будем решать, кого первыми принимать в пионеры.
Класс зашушукался.
– Но! Но! – цыкнула Маргарита Петровна. – Успокоились! Открыли тетради и решаем примеры, написанные на доске.
Но Веник уже ничего не слышал. «Кто больше всех в классе подтягивается на турнике? Конечно, я! – колотилось в его мозгу. – Кто готов сражаться с врагами Советской власти до последней капли крови? Опять я! Все я… я…» И он представил, как старшая пионерская вожатая Оля повязывает ему галстук на виду у всей школы… У нее такие белые руки, особенно выше локтей…
– А тебе что, Вениаминов, особое приглашение требуется? – обрушилось откуда-то сверху.
Веник вздрогнул, сжался…
– Встань, когда с тобой учительница разговаривает! Хочешь, чтобы из-за тебя весь класс еще постоял?!
Все тридцать пять сердец разом перестали стучать…
– Я это… того… – забормотал Веник.
– Что это… того… – передразнила его Маргарита Петровна. – За свои поступки надо уметь отвечать! Еще, наверное, пионером хочешь стать?
– Я буду решать… Я все успею…
– Посмотрим, посмотрим!
От напряжения Веника бросило в жар. Мозг оцепенел. Прозвенел звонок. Маргарита Петровна демонстративно влепила ему на полстраницы жирную двойку.
Классный час начался со слов Маргариты Петровны:
– Предлагаю в первую очередь принять в пионеры тех ребят, которые учатся на отлично и не нарушают дисциплину. Пионеры – это старшие товарищи октябрят. Они дают Торжественное обещание, в котором есть такие слова: «…Торжественно обещаю и клянусь горячо любить свою Родину! Жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия Советского Союза!»
И она огласила список. Вениаминова в нем не было. Веник стоял как парализованный. «Как?! Как?! – беспрестанно шептал он. – Они принимают этого жирнягу Вадика? Да он же слабак! Очкарик! Он же на посту в первую ночь заснет! Или эта отличница Тамарка? Она же винтовку от земли поднять не сможет! Они же все на первом допросе предадут! Плохо, что сейчас войны нет! Сбежал бы на фронт, совершил бы подвиг и погиб как герой! Тогда бы все пожалели, что не приняли меня первым…»
И Веник представил, как он лежит в гробу. Выстроилась вся школа. Реют красные знамена. И старшая пионерская вожатая Оля торжественно произносит: «Прости нас, дорогой Веник, – первейший из пионеров! Ты – самый достойнейший из всех!» Затем играет духовой оркестр. Солдаты дают залп салюта. Море венков. Все рыдают. И вот его портрет вывешивают в аллее героев-пионеров. А рядом – Павлик Морозов, Валя Котик, Володя Дубинин, Лиза Чайкина… И все они как живая дружная семья! Его именем называют пионерские отряды, дружины… Ему ставят памятник…
Опять продолжение проявления…
Г.
Ну и слава Богу, ну и пусть радуется, а что же, в конце концов, все ж таки не должно было, но проявилось?Ошибочка вышла, господа-товарищи, – нормально упакованные с обусловленными душами, у которых все нормально, как у других нормальных, а у тех нормальных, как у этих нормальных. Не верна ваша версиюшка типа: бросил пить, курить, жрать и – по бабам, сознательно изголодался: мясом, рыбом, яйкой не питался, на вегетарианство поддался: пить перестал, книжек умных начитался, возомнил из себя – у меня-де особое предназначение, – и вот тебе тихое помешательство на почве смыслобогоискательства. Всем этим Веник не занимался уже год до означенного проявления,хотя и здоровье, и финансы вполне позволяли. Значит, это проявленное было что-то другое. Хотя и то, что он пить перестал и просто понял однажды, что в этом бухалове нет абсолютно никакого смысла, тоже заслуживает внимания, чтобы об этом отдельно рассказать – хотя это и не было тем, что проявилось.
Как Веник бросил пить…
Г.
Пили и закусывали, как все нормальные люди, с Нового года до Рождества Христова. Этакий всенародный затяжной провал в «непонятно что?!». «Но вот последнюю пол-литру покупать уже никак не надо было!» – думал Веник. Но подначила его, наведя наваждение, зловредно-мерзопаскостная чета Эго-Сатана и Шиза-Шпана. «Хорошо-то оно хорошо, – пропела она. – Но какой во всем этом смысл? И зачем вообще дана человеку мысль? Надо и в алкоголе до дна расширения чувственного восприятия мира погрузиться, для чаво-нибудь потом и пригодится! Но для того чтобы эта мысль была правильно понята, надо…» – «Но я…» – «Поздняк метаться, дружок! Давай-ка, готовь для блевотины многотонный горшок!»
Очнулся Веник среди ночи от чего-то буквально разрывающего его изнутри: желудок превратился в контейнер, и в него под прессом вдавили огромную кучу вонючих помоев. При этом помои кипели, но крышка была плотно привинчена, и пар, устремляясь в мозг по неизвестно каким каналам, заживо варил каждую его клеточку. Они набухали и терлись о черепную коробку. И только боль… одна тупая боль без конца и без края. Веник взвыл, судорожно схватился за голову, старясь сдернуть крышку, – бесполезно! Еще и еще… Наконец, что-то щелкнуло. Он бросился в туалет, обнял унитаз – и кислотно-щелочной фонтан заклокотал наружу, причем добрая половина пошла носом. Немного отпустило. Когда очнулся вновь, вареные клетки мозга уже поджаривались на сковородке. «Неужели в аду? Навечно… А-а, плевать! Какая разница?! Но как? Как, избавиться от этой всепроникающей бесконечной боли? Вообще уничтожить бы как-то этот мозг?! Но выход есть! Надо блевануть! Надо блевануть! После этого всегда легче становится». Веник запустил руку в горло и начал рвать что-то между гландами и голосовыми связками: откуда-то изнутри потек медленными пульсирующими волнами горький жидкий кисель. «Молочная река, кисельные берега, спрячьте меня…» Соображения хватило только на то, чтобы прихватить с собой тазик.
Очнулся от тысячи хвойных иголок, впившихся в мозг. «За что? И сколько это будет еще продолжаться?! М-мм… Ой-й-й! – На мгновение промелькнул пакетик с двумя мандаринками и зефиром. – Когда?! А может, и никогда! Забыл… Что забыл? И как? Как только можно пить эту дрянь!!!» А иголки пошли глубже и глубже… Контейнер куда-то исчез, и теперь вместо него торчала ржавая труба с заслонкой. «Чтобы не умереть от боли, надо блевануть, а чтобы блевануть, надо открыть эту проклятую заслонку. Но как? Надо сорвать ее напором!» Вода хлынула внутрь, потом назад, на мгновенье охладив горло и гланды. Язык вообще куда-то исчез. И не было никакой разницы – течет вода туда или обратно. Очнулся от того, что мозг начал сжиматься в точку. И боль, боль, боль… «А ведь точно в аду, навечно?! А там, на земле, разве не ад?! Но когда же?! Когда уйдет эта тупая боль?!» Очнулся от невыносимого жжения. Жгло все! Дополз до кухни. Заварил зеленый чай. Таким он еще никогда не был! Но только допил, с неба опять свалился кипящий контейнер и паром по мозгу! «Нет! Это все, все, все…» Сердце набатом – в каждой клетке! Веника вывернуло. И зеленый чай смешался в тазу с кровью и желтым киселем. «Ничего себе картиночка! Голем! Встреча вспышки с антивспышкой». И кто-то всадил ему в копчик огромную иглу. Мозг кипел, желудок бушевал, тело свело судорогой… «Все, капздец! Кара небесная! Наказание! Но за что?! Наказание болью… Наказ кого? Кому – телу, разуму, душе?.. А куда все они потерялись? Ничего и никого нет. Только один гудящий, сверлимый, кромсаемый кем-то мозг…» Пот полился холодными ручьями, и тело мгновенно превратилось в глыбу льда. Очнулся от бешеного перестука молотов: один вколачивал железный штырь в сердце, другой – в позвоночник. Но зато не кипел мозг, и исчезло «блевануть!» Это был уже кое-что. Но тут позвоночник так шибануло, что Веник свалился на пол. «Неужели опять геморрой?!» Десять лет не было, как операцию сделали. На карачках дополз до ванны и погрузился в горячую пучину. Зашла жена и стала поливать холодной водой на голову. Веник притих: для него больше на свете ничего не существовало, только ощущение отсутствия боли, хотя бы мгновение…
И вдруг, как гром, – сверху кипящий контейнер! Веник чуть не чокнулся. Блеванул прямо в ванну. Опираясь на жену, дотащился до дивана и провалился в какую-то яму. Проснулся от того, что желудок уже не просил, а просто требовал: «Хочу бульона!» Бульон раскаленным свинцом обжигал рот, горло… Веник обливался потом, но ел: понимал, иначе не оклемаешься. Тело начало оживать. Желудок и мозг отделились друг от друга, и каждый зажил своей жизнью. От бульона началась изжога. Но эта была уже другая изжога – такая родная и близкая! Попробовал проглотить пельмешку: резкая невыносимая боль пронзила горло. Все оживало. Откуда было еще ждать беды! Еще не сдавливало тисками поджелудочную, не сводило буром пуп, не было запоров-поносов… Все еще было впереди!
«А может, алкоголики и иже с ними… прочие зависимые – это богом избранные люди? Люди, которые хотят до предела познать материальные наслаждения? И понять… Что понять? Может, им дан шанс познать что-то потустороннее уже в этой жизни? А чтобы понять что-то, надо понять, что все остальное не то! И поэтому Бог доводит их до крайней черты. Не может этого быть! Не может…» В мозгу застучало так, что чуть не полопались вены, и яркой вспышкой, как атомная бомба: кипящий контейнер, тазик с желто-вишневой блевотиной, разорванное до крови горло, игла в копчике, вулкан в желудке… Веника прошибло: еще одна такая ночь? Нет!
Боль исчезла так же внезапно, как и появилась. «И вообще, когда я начал пить? В десятом классе, в Одессе, продул тогда соревнования по борьбе, и друг тоже продул. Купили по бутылочке коньяка, были тогда такие маленькие бутылочки по сто грамм… Сигареты «Родопи»… И напились вдрызг! Рвало прямо в зале. Включили свет. Потом сидели и блевали прямо на газоне в луже. И зачем я тогда начал пить? А, да! Был убежден, что настоящий мужчина должен уметь много пить и при этом не пьянеть. И откуда это взялось? Потом пятнадцать лет пил, чтобы расширить чувственное восприятие мира… Потом – для необыкновенного наслаждения… Потом – просто с устатку, потом – потому что алкоголь уже вошел в обменный процесс, и без него никак… Потом… Короче, оправданий всегда можно найти море, потому как под написание романа можно и цистерну спирта вылакать. И что? Вот дошел! И нет там, оказывается, ни хрена! А может, и вообще ни хрена ничего нет?! Так, может, лучше это, чем вообще ничего? Но как так ничего! Что-то есть выше меня, выше алкоголя?.. Что? Бог! Но кто он такой? Мальчик, девочка, он, она, оно?.. Мы, вы, они?.. Кто? Из чего твой Господь, к которому ты меня призываешь? Из железа? Из меди? Из серебра? Из золота? Просто какая-то высшая сила? Но что-то действительно там есть. И нам определено какое-то место и предназначение… Но какое? Но уж точно никак ни в том, чтобы пить. Ведь это так просто! Вот ведь, блин, а-а-а… И чего бы не понять этого сразу!Мой отец удавился после месячной пьянки, а какой был монтажник, но забыла страна! И запил младший брат, он решил: жизнь – подлянка! А какой был мальчишка – золотая душа! Я и сам в Новый год чуть не гикнул по пьянке… Все хотел вместе с водкой улететь в мир иной. А она мне тревожные ясные дали заслонила глухой непроглядной стеной. Ты зачем пьешь, Россия? И зачем с тобой я? Отпусти меня с богом в голубые края. Я на палке-лошадке ускачу с ветерком, и бутылку с тобою мы уже не допьем.Нет там в этой водке абсолютно ничего. Ничего!!!»
Вот и рассказал я вам о том, как мой друг Веник бросил пить. Великое это дело бросить пить! Но пора все-таки и о проявленном сказать…Да кто это там опять не дает говорить и лезет со своими виршами?! Ты что ли, Веник? Да погоди ты! Куда ты опять лезешь! Я же и так о тебе рассказываю! Вот ведь блин! Все равно влез и выдал следующее…