Главная | Обратная связь

ДРУГИЕ МИРЫ -ДРУГИЕ РЕАЛЬНОСТИ

Та область бессознательного, которую мы связываем с этими четырьмя перинатальными матрицами, представляет интерфейс между нашей индивидуальной психикой и тем, что Юнг называл коллективным бессознательным. Как мы уже увидели, переживания, связанные с матрицами, часто сочетают в себе воспоминания различных аспектов биоло­гического рождения с последовательностью событий из человеческой истории или мифологии и отождествление с различными животными. Эти элементы принадлежат к транс­персональным владениям - сфере новой картографии, про­легающей за пределами биографической и перинатальной сфер. Эта самая спорная в настоящее время область изуча­ется современными исследователями сознания.

Трансперсональные переживания поставили под сомне­ние убеждение в том, что человеческое сознание ограниче­но диапазоном наших чувств и средой, в которую мы вош­ли, появившись на свет. В то время как традиционная пси­хология утверждает, что наше ментальное функционирование и наши переживания являются прямым результатом спо­собности мозга к отбору, определению смысла, и хранению информации, собранной нашими чувствами, трансперсональ­ные исследователи выдвигают свидетельства наличия при определенных обстоятельствах доступа к фактически неис­черпаемым источникам информации о Вселенной, которые могут иметь аналоги в физическом мире, а могут и не иметь. Эту удивительную область мы будем исследовать в следу­ющем разделе книги.

ПСИХОАНАЛИЗ

БЕРЕМЕННОСТИ

С. Фанти

УТРОБНАЯ ВОЙНА¹

Оплодотворенное человеческое яйцо является результа­том цитоплазматического и ядерного слияния гамет: яйца и сперматозоида.

Ультрамикроскопическая эмбриология и молекулярная биология доказывают, что с самого начала ИДЭ находится в полном распоряжении человеческого существа, развитие ко­торого основывается на:

а) биологической нейтральности яйца и сперматозоида;

б) случайном характере их встречи;

в) их жизненно необходимой клеточной агрессивности.

Яйцо является единственной человеческой клеткой, кото­рую можно различить невооруженным глазом. Ее сферичес­кая форма и диаметр в 120 микрон делают ее похожей на точку над i. Ее объем в 10 000 раз превосходит объем спер­матозоида. Что касается ее структуры и метаболизма, то в их основе лежит по сути дела самозащита: а) две защитных обо­лочки окружают ядро: corona radiata, составленная из короны клеток, которые склеены между собой гликопротеиновым ге­лем, и прозрачной оболочки, представленной плазматической стекловидной мембраной толщиной в 20 микрон; б) ци­топлазма заключает в себе огромные питательные запасы, среди которых преобладают белки и жиры. Эти защитные меры, однако, не препятствуют тому, что яйцо умирает через двадцать четыре часа (в среднем), если остается неоплодот-воренным. Для того, чтобы клетка выжила, необходимо, что­бы установилась диплоидность, которая была присуща ей самой до ее овуляции.

Длина сперматозоида - 60 микрон. Его структура напоми­нает трехступенчатую ракету в миниатюре: а) головка, где содержатся наследственные факторы, покрыта как броней

* С. Фанти. Микропсихоаналиэ. - М. 1995.

шлемовидной мембраной (акросома) и наполнена энзима-тическим динамитом; б) промежуточная, средняя ступень и энергетический резервуар состоят из митохондриального завитка, который окружает неподвижную часть нити спер-мия; в) хвостовой отдел, состоящий из подвижной части нити, действует как хвост у головастика и служит двигате­лем.

Лишь некоторым из 300 миллионов сперматозоидов, выбрасываемых при одной эякуляции, удается достичь ме­ста оплодотворения: внешнюю треть (со стороны яичника) одной из двух фаллопиевых труб. И действительно, несмот­ря на высокую степень специализации своей клеточной энер­гии, почти все сперматозоиды погибают в пути. Подобное массовое погибание происходит по нескольким причинам:

а) привыкшие к щелочной среде семявыносящих протоков, сперматозоиды плохо переносят кислую среду влагалища;

б) даже если перед ними есть надежда трехдневного суще­ствования, их скорость, равная двум миллиметрам в мину­ту (это поразительно при таком масштабе) очень быстро ис­черпывает их силы; в) лишенные ведущего органоида, оп­ределенной траектории и собственной цели, они легко теря­ются в лабиринте слизистой оболочки влагалища; г) по­скольку женская зародышевая клетка не испускает направ­ляющего sex appeal'a, сперматозоиды могут пройти мимо, не заметив ее, и даже попасть в брюшную полость.

И только выживший несмотря ни на что и совершенно случайно оплодотворяющий сперматозоид, наконец, прони­кает сквозь яйцевую оболочку corona radiata. Благодаря энзимам, разрушающим его акросому, начинается химичес­кий forcing (форсирование), типичный для бактерий. Ферменты гиалуронидаза и трипсина растворяют защитные слои яйца и сперматозоид проникает в нее. Когда спермий приближа­ется к плазменной мембране, реакция типа антиген-антите­ло (система фертилизин-антифертилизин Ф. Лилли) пытает­ся агглютинировать его. Эта реакция не в состоянии сдер­жать напор сперматозоида и тот проникает в яйцо. Вопреки тому, что мы думали в течение очень долгого времени, спер­матозоид не довольствуется тем, что инжектирует свое ядро внутрь клетки, а проникает в него полностью.

В момент проникновения сперматозоида, по яйцу пробе­гает «электрическая дрожь» (Л. Кадмор), оно переживает физикохимический переворот, вследствие которого террито­рия половой клетки становится неприступной для других спер­матозоидов. Сжимаясь, цитоплазма освобождает место для околоклеточного водного пространства, которое играет роль (да-да!) заводи и напоминает фантастическую морскую лучи­ну, необходимую для развития человеческого организма. Иначе говоря, без морской среды нет человеческого суще­ства!

Гаплоидные наборы хромосом женской и мужской (гамет) сливаются, образуя первое диплоидное ядро. И вот здесь опять происходит нечто фантастическое: это диплоидное ядро ока­жется точно таким же во всех клетках взрослого организма.

Обладающее своим ИДЭ с анцестральными матерински­ми и отцовскими зарядами, оплодотворенное яйцо начинает передвигаться по направлению к матке за счет: а) перетони-альной жидкости, истекающей из отверстия трубы; б) мышеч­ных сокращений трубы; в) движений ворсинок мерцательного эпителия. По пути к матке яйцо начинает дробиться: в нем насчитываются 2 клетки тридцать часов спустя после опло­дотворения, 4 - еще через двадцать часов и 8 на шестидеся­том часу.

На четвертый день 16 клеток, из которых состоит теперь яйцо, образуют меленькую ягоду тутового дерева, называю­щуюся морула. Эта морула совершает переход из трубы в матку и, свободно плавая в ней, продолжает делиться.

На пятый день 150 зародышевых клеток образуют бласто-цисту (от греческого blastos = росток, зародыш и cystos = кис­та, пузырь), в котором находятся: а) зародышевый пузырек, представляющий собой клеточную массу, при последующем делении которой образуется наибольшая часть эмбриона (че­тырнадцать недель спустя он начинает называться плодом); 6) трофобласт, представляющий собой единый клеточный слой, который окружает зародышевую почку; в) бластоцель или бластокистовая полость, в процессе органического мик­ропсихоанализа которой выявляется ее определяющая роль.

Спокойствие этих первых пяти дней обманчиво. И действитель­но, во время своей «одиссеи» оплодотворенное человечес-

кое яйцо рискует погибнуть в девяти случаях из десяти. Причины ее гибели {это происходит незаметно для женщи­ны) еще плохо изучены. Однако, не вызывает сомнения одно: литические механизмы вступают в действие, когда сохране­ние особи оказывается под угрозой клеточной патологии, прежде всего, связанной с генетическими аберрациями. Эта особенность зародыша подтверждает одну очень важную мысль, появившуюся в процессе микропсихоанализа: по­пытка индивидуального уничтожения часто скрывает попыт­ку коллективного сохранения.

Кроме того, она подтверждает, что происходящие (оба) от влечения к смерти-жизни, со-влечения разрушения и со­хранения: а) неотделимы от их происхождения: совлечение сохранения является в определенной мере разрушительным, а совлечение разрушения - сохраняющим; б) часто функ­ционируют взаимодополняющим образом благодаря взаи­мозаменяемости своих характерных обязанностей; в) обла­дают индивидуальным динамизмом, подчиняющимся кол­лективной совокупности.

Итак, на пятый день, оплодотворенная яйцеклетка чудом превратилась в бластоцисту. Начиная с этого момента, матка становится полем битвы и останется им до конца беременно­сти. Вот почему, вопреки тому, что обычно рассказывают, ут­робная среда во время беременности далека от того, чтобы быть средой ласки; матери чудом удается избежать клеточ­ного взрыва своего маточного отростка, который выходит из нее, избежав или приняв на себя психобиологические, ею на­несенные, удары.

Но давайте изучим это состояние войны во время бере­менности более подробно.

Приблизительно на седьмой день начинается процесс имплантации яйца в матку. В продолжение семидесяти двух дней, пока он длится, бластоциста отчаянно пытается «уст­роить себе гнездо» в стенке матки, дабы поместиться в нем. Это происходит потому, что в отличие от яиц пресмыкающих­ся и птиц и некоторых млекопитающих, таких, как яйцекладу­щие ехидны, утконосы, человеческое яйцо лишено большого запаса питательных веществ. Оно быстро начинает чувство­вать недостаток питательных веществ и выживает только в

том случае, если прикрепится к материнской ткани. Таким образом, на восьмой день человеческая бластоциста - это людоед.

И гораздо более существенно, чем в обычном смысле этого слова, поскольку это зародышевое людоедство предвосхища­ет на клеточном уровне символическое пожирание тотемичес-кого отца. Приведенная ниже последовательность сжато из­лагает процесс антропофагии, который осуществляется эмб­рионом в лоне своей матери: обернутые в бластоцисту клет­ки размножаются - и образуют трофобласт - в котором обра­зуются ворсинки хориона - они проникают между стенками матки - и разрушают их посредством апкалинового энзимо-лиза - остатки которого пожираются ими - и когда этот не совсем специфический способ питания оказывается не­достаточным, трофобласт начинает свою плацентную специализацию - ворсинчатые периферийные клетки теряют свои мембраны и образуют синцититрофобласт, то есть про-топлазмовый слой, усеянный ядрами - который дифферен-циирует периферийные микроворсинки (щеткообразные края) -те «ввинчиваются» в соединительную материнскую строму -так, что участок соединения с матерью превращается в кро­вавые озера - и затем, на двадцатый день эмбрион омывает­ся в материнской крови и питается ею, в то время как она пытается затянуть рану, которую он ей нанес.

В то время как некоторые эмбриологи (такие, как А. Дол-ландер и Р. Ортман) подчеркивают разрушительную функцию трофобласта, другие (такие, как Д. Стак) ее минимизируют. Микропсихоаналитики, в свою очередь, не только признают эмбрионную агрессивность, направленную на мать, но и вы­являют ее клеточную основу (такой, какой она предстает, в частности, при каннибализме эмбрионов близнецов, что мо­жет породить нормального индивидуума, призрачное проис­хождение которого часто остается непознанным) и затем за­ново определяют ее согласно нейтральной энергетике ИДЭ.

Неискоренимая смертная ненависть некоторых анализи­руемых к своим матерям представляет собой несомненно фиксацию именно тех дней. С другой стороны, как это выяв­ляется в течение долгих сеансов, взрослый человек хранит в глубине своего бессознательного воспоминание о том, как

они пожирали свою мать и уливались ее кровью. Для того, чтобы пережить эту кровавую эмбриональную эпопею, он не скупится на выдумки и пытается пожирать своих со­племенников и замещающих их фигур. И не изнутри боль­ше, а снаружи. И больше не в роли «эндопаразита», а в роли «эктопаразита» (Ференци). Вот почему менструальные выделения иногда вызывают у таких субъектов (речь может идти здесь как о женщине, так и о мужчине) самое настоя­щее извращение вкуса, такую ненасытную потребность в отношении несъедобного, что перед ней не могут устоять никакие социорелигиозные предписания и медицинские и ги­гиенические советы:

Фразы, которые часто повторяются: «... и потом!... если я хочу поцеловать ее там, где у нее месячные, я же не прошу чего-то особенного...» - « мое наслаждение достигает сво­его апогея, когда... у нее между ног... я приподнимаю свое лицо, все в крови...» - «... я люблю лизать женщин, когда у них месячные... они мне говорят, что я не один такой...» -« ... проститутки-проститутки!... моей жене никогда не понять, что я упивался бы ее менструациями... и что если бы я не делал этого время от времени, то сошел бы с ума...»

С иммунологической точки зрения эмбрион является чужеродным телом, начиная с самых первых, предпринятых им попыток имплантироваться в стенку матки. Биологические приказы его отцовских генов (скорее родственных) безоста­новочно возбуждают иммуноцитарную систему его матери, которая отвечает ударом на удар и вырабатывает антитела, прикрепляющиеся на трофобласте. Затем они благоприятству­ют лизису и, следовательно, фагоцитозу. Отсюда, для того, чтобы сдерживать антигенные атаки эмбриона, мать тоже при­бегает к своим каннибалистическим средствам. И мы попадем в ловушку, если не признаем, что первой реакцией матери в отношении своего ребенка являются попытки отторжения.

Согласно принципам иммунологии при беременности -речь идет о тех принципах, которые проэкспериментярованы в лабораториях Инсерм или группой Реклина в Бостоне-эм­брион должен был бы быть ликвидирован полностью. Если же ему удается выжить, то этим он обязан изощренности кле­точного и ядерного характера своих защитных механизмов,

говоря о которых, мы не можем не вспомнить о раке: его трофобласт выделяет иммунозадерживающую секрецию, ингибирующую выработку материнских антител и токсичное вещество, парализующее фагоцитоз. Может быть, эта эмб-рионная стратегия объясняет вспышки некоторых неопла-зий (например, неоплазию Ходжкина: рак ганглиев при бере­менности)? Во всяком случае, развитие человеческого оп­лодотворенного яйца можно отождествить с процессом раз­вития злокачественной опухоли.

Даже если определенный modus vivendi, иммунологичес­кий или нет, устанавливается, насколько кажется, между эмб­рионом и матерью, симбиоз их попыток и их со-влечений раз­рушения-сохранения является обманчивым. Взаимная терпи­мость их Оно очень непрочна,⁰ чему являются свидетельством попытки матери символически освободиться от маточного отростка, когда у нее бывает рвота. Modus vivendi матки и пло­да походит больше на ультраспециализированную таможен­ную систему, чем на мирный свободный обмен. Доказатель­ством тому - плацента, которая для плода играет роль легко-го-почки-кишечника-печени-эндокринной железы, соотнося, но не смешивая, материнскую и эмбриональную кровь. И действительно, они все время отделены друг от друга пла­центой, как перегородкой, которая достигает огромной (при таком масштабе) толщины: 2 микрона - содержащей в себе (это можно рассмотреть в электронный микроскоп): а) эндо­телий эмбриональных капилляров (длина которых более пя­тидесяти километров); б) их основную мембрану; в) состоя­щий из тонких волоконцев слой; г) вторую основу; д) синцити-отрофобластовую цитоплазму.

Толщина и структурная специфичность этой преграды та­ковы, что для того, чтобы состоялся обмен между матерью и плодом, необходимо прибегнуть к исключительно изощренным механизмам. Среди них можно выделить три основных:

а) пиноцитоз, представляющий собой вариант фагоцито­за. Он обеспечивает улавливание сложных протеинов, жиров, некоторых антител... и силой заставляет их проникнуть внутрь клетки;

б) простая диффузия, зависящая только от градиента ча­стичного давления вещества. Она имеет место: 1) в направ-

лении от матери к плоду, если речь идет о кислороде и элек­тролитах; 2) в направлении от плода к матери, если речь идет об углекислом газе и содержащих азот остатках, вклю­чая мочу;

в) облегченная диффузия, при которой вступает в действие избирательная проницательность плаценТной мембраны и ее энзиматическая деятельность, а также процессы активного переноса абсорбции и секреции. Это касается аминокислот, большей части белков и сахара, некоторых жиров, кальция, железа, витаминов...

Сложность этих механизмов показывает, насколько клеточ­ная идэическая стратегия стремится к поддержанию нормаль­ного функционирования синапса между плодом и матерью. Например,говоря об облегченной диффузии, нужно заметить, что некоторое количество белков и жиров материи сначала сводится под воздействием энзим к простым элементам, которые, активно направленные к прохождению сквозь пла-центную мембрану, вновь синтезируются в белки и жиры в плоде.

Необходимо совершить усилие (без него не обойтись при микропсихоанализе) по воображению в конкретных формах этой бесконечной работы по диффузии, не забывая о том, что она подчиняется законам клеточного биоэлектричества и, следовательно, должна удовлетворять изменениям потен­циала различных слоев плацентной мембраны.

В заключение, то, что мать и плод выживают в этом внутриутробном конфликте, похоже на чудо. С другой сторо­ны, согласно акушерской казуистике, одна беременность из пяти является «в высшей степени опасной» и может закон­читься абортом. Это так, поскольку плод является ультрачув­ствительным рецептором материнской психосоматики и ок­ружающей среды.

Технические приемы, устанавливающие это, многочислен­ны (фетоскопия, аминоскопия, пункция амниотической жид­кости, экография, электрокардиография, кардиотохография...) они содействуют развитию эмбрионологии поведения. Эмб-рионология поведения подтверждает гипотезы, выдвинутые в 1942 году Л. Зонтагом; отсюда мы узнаем, что влияние, оказываемое матерью на плод, выходит далеко за рамки пе-

редачи ему повышенного давления, диабета, токсемии, крас­нухи, токсоплазмоза, сифилиса...

Мать передает плоду свое психическое состояние (со­знательное и бессознательное), свои страхи и тревоги. Она как бы подчиняет его своим ощущениям-восприятиям и сво­им биологическим функциям. Мы знаем также, в частности, благодаря работам А. Лилса и С. Смита, что плод является очень верным экологическим барометром. Он реагирует на шум, на загрязнение, на условия освещения, температуры, атмосферного давления...

Сексуальность беременной женщины подвергает воспри­имчивость и повышенную чувствительность плода суровому испытанию. Это подтверждается не только в процессе мик­ропсихоанализа беременных женщин, но и с любым анализи­руемым в ходе изучения первоначальных признаков в рамках идэического толкования того или иного сновидения. В отли­чие от других самок млекопитающих, которых беременность освобождает от сексуального желания, беременная женщи­на часто становится очень активной в сексуальном плане по­средством: а) освобождения от страха (очень поверхностно­го, если не сказать, сознательного, поскольку это ее первое физиологическое желание) забеременеть; б) общего повыше­ния эрогенной возбуждаемости; в) специфической интенси­фикации генитального наслаждения; г) акцентирования ам­бивалентного эдипова желания вернуться в материнское лоно; д) возрождения древнейших признаков прасцены (совокупле­ния родителей) и обоих родителей в одном лице; с) ослабле­ние садико-анального табу, что позволяет, следовательно, прибегать к практике содомии. Вот почему дома свиданий, проститутки которых находятся на последних месяцах бере­менности, пользуются таким успехом, и вот почему, в более общем плане, беременная женщина оказывает на многих мужчин исключительно сильное сексуальное влияние.

Одна анализируемая: «... Это произошло дней за пят­надцать до моих родов... мой муж несколько раз брал меня... иногда я опиралась на локти и колени... иногда лежала на боку... никогда еще ощущение его пениса в моем влагали­ще не приносило мне такого наслаждения... может быть, это было по причине его необычайно сильного желания?...

или потому, что ребенок шевелился во мне?., я чувство­вала очень хорошо их обоих, их обоих одновременно...

(помолчав минуты две, продолжает):

... внезапно... он ввел свой пенис в мое анальное отвер­стие... я была парализована... я застонала... вены на вис­ках чуть не лопнули... глаза вылезли из орбит...

... я вся вспотела... но это был не пот... что-то более густое... нечто более обильное, гораздо более обильное... я была вся как в мыле... маслянистая... нет!... я была какой-то клейкой массой...

... я была не просто как бы разбита вдребезги... каждый член моего тела жил своей собственной жизнью... жил для себя... между ними, ничего... мои сочленения больше не фун­кционировали... если мне хотелось пошевелить рукой, то двигалось только плечо...

... я не знаю, что... пена, какая-то секреция вытекала у меня изо рта, из влагалища... я икала, потому что мой муж и мой ребенок сжимали меня с обеих сторон...

(помолчав минуты две, продолжает):

... и тут же мое тело как бы встало на дыбы, все тело стало жестким как одеревенело... у меня прервалось дыха­ние... мой муж испугался и перестал... у меня вышли экск­ременты... и я, собравшись в комок, в один огненный комок вверху влагалища... потеряла сознание...»

Если понимать описанный этой моей анализируемой па-раксизм наслаждения, как обострение и заразительность сек­суальности при беременности, необходимо учитывать и дру­гие факторы, кроме тех, о которых я только что упомянул. Эти факторы находятся в прямой связи с Оно. Функциониро­вание со-влечений разрушения-сохранения повышает его чув­ствительность, что, в свою очередь, толкает беременную жен­щину к нейтральной идэической энергетике и к влечению смер­ти сообразно с принципом постоянства пустоты, за которые она крепко цепляется. Женщина осуществляет это действие на основе некоторых особенностей женской почвы.

а) восстанавливая эмбриональную эквивалентность сво­их тканей (в частности, пельвия) и своих клеток; б) объединяя в одно целое свои телесные отверстия (в частности, аналь­ное и влагалище).

Состояние клеточного слияния, которое характеризует психосексуальность беременной женщины, охватывает плод, вздрагивающий при малейшем желании или половом акте, русские ученые установили, что он улыбается, морщит лоб, сжимает кулачки или сосет палец, когда женщина находится в состоянии удовлетворенного желания. Ничто не ускользает от внимания его идэической сейсмографии. Плод неизменно регистрирует любое возбуждение, мастурбацию, феллацию, влагалищный или анальный коитус материи. Случается так, что спазмы матки, обусловленные материнским оргазмом, сжимают его с такой силой, что он подает регистрируемые признаки сердечной недостаточности. Иногда это приводит к выкидышу плода. Короче говоря, материнская сексуальность ставит под опасность его жизнь. Но мать, несмотря на это, не лишает себя сексуального наслаждения. По этому поводу материал сеансов является стереотипным: ни одна женщина не лишает себя наслаждения из внимания к ребенку, которо­го она носит в своем лоне.

Находясь в плодном пузыре, плод в одинаковой мере подвергается воздействию со стороны отца, который входит в мать. Удары пениса, введенного во влагалище или аналь­ное отверстие матери, оставляют след в памяти клеток пло­да, ставя ее в зависимость от сознательных и, прежде всего, бессознательных движений пениса, воспринимаемых как на­силие со стороны отца. Таким образом, плод понимает (уже тогда!), что отец - это соперник, от которого можно было бы освободиться, что это противник, которого при случае можно было бы убрать. Извращенные в процессе эволюции следы такого неравного и давнего сражения остаются в человеке навсегда:

Фразы, которые постоянно повторяются: «... Это неясное чувство быть чьей-то жертвой...» - «... мне удалось уце­леть при каком-то таинственном покушении...» - «...как будто кто-то обидел меня, но я ничего об этом не помню...» ~ «... у меня впечатление, что кто-то когда-то нанес мне неизгладимое оскорбление...» - «... это ощущение - я чув­ствую его всем телом - того, что кто-то нанес мне смер­тельный удар...»-«...меня хотели убить, когда-то... очень-очень давно...»

Согласно учению Фрейда мы привыкли схематически раз­делять психосексуальное развитие ребенка на оральную, анальную и фаллическую стадии. С точки зрения микропси­хоанализа, эти три стадии нужно считать вторичными и более поздними. И действительно, маточная война дает нам понять, что плод:

а) участвует в любовных утехах (и сражениях) своей мате­ри и, через нее, в любовных утехах и битвах ее партнера;

б) отвечает на любую малейшую деталь материнской лсихосексуальности клеточным эротизмом;

в) таким образом одновременно с их реактивизацией в матери, в нем наблюдаются либидные импульсы: оральные, садико-анальные, фаллические и генитальные.

Эти импульсы психосексуальности плода складываются в то, что мы называем стадией посвящения. Мне могут возра­зить, что я злоупотребляю словом «стадия», уподобляя его организации либидо плода в соответствии с определенным видом объективного отношения. Но это было бы возражение дурного тона, поскольку синхронно вибрируя с предметным заполнением со стороны матери (как это подчеркивается В. Бионом) и смешивая филогенетические представления-аффекты (как это дает понять в своей работе «Психизм пло­да» А. Расковский), плод: а) придает форму своему Оно; б) устанавливает свои первые со-влеченческие связи, начи­ная с влечения к смерти-жизни; в) организует отогенетичес-кий уровень своих иконических экранов; г) преобразует свои психобиологические сущности в сущности психические и соматические; д) ставит онтогенетические вехи своего бес­сознательного. Таким образом, стадия посвящения - это агрессивно-сексуальное ученичество, на которое мать тол­кает свой плод.

Стадия посвящения, со своими психобиологическими импульсами:

а) превращает проекцию в самый первоначальный онтогенетический механизм. Этот механизм, скопированный с псевдоподического динамизма ИДЭ, является первой фор­мой отношения с внешним миром. Она наблюдается раньше, чем идентификация, причиной существования которой явля­ется эта форма отношения. Кроме того, она регулирует ее

различные модальности на основе вытеснения. Вот то но­вое определение, которое дает микропсихоанализ (воспро­изводя, с другой стороны, некоторые выводы, сделанные в свое время П. Шильдером): можно инкорпорировать-интер-нализовать-интериоризовать-интроектировать только то, что было первоначально проектировано;

б) открывает собой новый клеточный тип отождествления с агрессором, в котором мы обнаруживаем: 1) активный и разрушительный компонент, открытый Анной Фрейд; 2) пас­сивный и сохраняющий компонент, предложенный Ференци;

в) закладывает основы проекций-идентификаций, от кото­рых будут зависеть психобиологическое развитие и функцио­нирование человеческого существа;

г) выделяет из призрачного хаоса прасцену и придает ей статус прожитого;

д) направляет классические стадии детской сексуальнос­ти, которые - и теперь мы гораздо лучше понимаем это - при­сутствуют и накладываются друг на друга еще до рождения;

е) определяет характерные особенности (включая призрач­ные и онеирические) взрослой сексуальности и их тесную связь с агрессивностью.

Процитирую здесь слова А. Гезелля: «Дородовая орга­низация закладывает основы всей последующей жизни, но она также является конечным результатом долгого процес­са развития в далеком прошлом... Новорожденный - это очень старый старик, уже прошедший большую часть свое­го развития». Отсюда и в течение почти девяти месяцев он сидел в ложе - да что я говорю! - он сидел в первом ряду... и когда ребенок появляется на свет, он уже знает все об агрессивной и сексуальной жизни.

И поэтому случается очень часто слышать из уст анализи­руемого намеки на эту стадию посвящения:

Одна анализируемая: «... открытая или закрытая дверь, это мне ничего не говорит... приоткрытая дверь приво­дит меня в состояние ужаса...

(помолчав минут пять, продолжает):

... мне часто снилось, что я играла в прятки со своими братьями и сестрами... и я пыталась спрятаться в шка-Фу— в шкафу, стоящем в спальне... моих родителей?., и

тут приходил мой отец... может быть, он пытался выг­нать меня из шкафа?., в этом шкафу... сколько раз я чуть не умерла со страха!., хотел ли он наказать меня побоя­ми?., как мне вспомнить об этом?..

{четыре недели спустя):

... шкаф в моих сновидениях... - это, вероятно, поло­вой орган моей матери?..

(помолчав минуты две, продолжает):

... когда я была в лоне моей матери... во мне запечат­лелись все ее совокупления... с моим отцом или с каким-нибудь другим мужчиной... как мне было почувствовать это?., нарушал ли он просто мое спокойствие?..

... или же этот мужчина хотел выбросить меня из лона моей матери?., были ли они заодно?., ведь ее резкие спаз­мы сжимали меня как тиски...

(помолчав минуты две, продолжает):

...от всего этого, наверно, меня ужасно трясло... од­нажды мой отец сказал мне: «когда я был молодым, я не просто брал женщин, я пробивал их насквозь...» ... кста­ти, не знаете ли вы, может очень сильный мужской поло­вой орган приоткрыть шейку матки беременной женщи­ны?., матку беременной женщины, из которой течет... беспрестанно течет...

(помолчав минуты две, продолжает):

... тогда я думаю, что мы все оттуда выходим... все!...»

И вот, вопреки этим научно обоснованным аргументам относительно внутриутробной агрессивности и несмотря на фантастические фотографии, опубликованные Л. Нильссоном в 1965 г., врачи, физиологи и психоаналитики продолжают повторять, что плод находится в материнском чреве в со­стоянии «блаженства» в течение всех девяти месяцев бере­менности. И каково же было мое удивление, когда я услы­шал о том, что М. Балинт дает следующее определение от­ношению между плодом и матерью: «гармоническое слия­ние путем взаимопроникновения». И каково же было мое разочарование, когда я увидел, что П. Гринакр все еще топ­чется на гипотезе «внутриутробной несовместимости»! Со своей стороны, микропсихоаналик устанавливает, что

а) гармонии между матерью и ее плодом не существует;

б) наоборот, для их отношений характерны попытки вза­имного разрушения;

в) несмотря на свою жестокость, в маточной войне рож­дается жизнь, благодаря тому, что влечение к смерти оказы­вает случайное влияние на созидательную идэическую от­носительность пустоты:

Психоаналитик: «... каким чудом взрослому пришлось бы так страдать от страха, если бы в чреве своей матери он уже не переживал бы его?., параноидно-шизоидный страх и депрессивный страх проявляются гораздо рань­ше, чем грудному ребенку исполняется шесть месяцев... они предшествуют страху родовой травмы... как предпо­лагал Крапф, лет тридцать назад, в своей работе о регу­лировании кислорода у плода...

(помолчав минут пять, продолжает):

... ваша «злая-добрая грудь», дорогая Мелания, восхо­дит к эмбриональной жизни!., с другой стороны, вы сами уже предчувствовали это в своей работе «Зависть и бла­годарность»...

(помолчав минуты три, продолжает):

... пребывая в матке, плод находится в постоянной опасности... и если вдруг мать заинтересуется им, то это лишь ради того, чтобы удостовериться в собствен­ном выживании... перед лицом разрушительных атак пло­да, материнские попытки самосохранения преобразуют­ся в попытки отторжения...

... здесь и кроются настоящие корни синдрома брошен­ного ребенка... обусловленного ненасытной агрессивнос­тью, связанной с внушающей страх неуверенностью са­моуничижения... что позднее выстраивается в определен­ную структуру на основе прожитого эмбрионом чувства отталкивания со стороны матери... «Невроз брошенно­го» Жермэн Ге - это всего лишь проявление a posteriori... проявление того, что уже по-настоящему пережил бро­шенный матерью плод...

... по-моему, каждый плод является брошенным из-за клеточной несовместимости... и отчаянно борется за вы­живание... и когда он станет взрослым, он снова почув­ствует себя брошенным, перипетии судьбы напомнят ему о том, что его когда-то бросили...»

ДЕТСКАЯ ВОЙНА

В течение 266 дней (согласно норме МОЗ) - иными сло­вами, с момента оплодотворения яйцеклетки и до заверше­ния беременности - происходит одно из самых удивитель­ных явлений во Вселенной:

оплодотворенное человеческое яйцо, становясь зароды­шем, а затем плодом вновь проделывает всю эволюцию от протозоа до метазоа и от беспозвоночного до позвоночного, а затем проходит все стадии развития человека.

. И вот наступает момент родов: в этой ожесточенной битве невозможно предсказать ни одного удара, ни одного захвата, ни одной передышки. Плодо-материнские попытки и со-вле-чения разрушения-сохранения действуют заодно, сопрягая свой агрессивный динамизм. Будучи далеко непредсказуе­мым, исход этого сражения является идэически алеаторным, даже если в значительной мере он зависит от: а) реакций плода перед лицом сокращений матки; б) лредлежания плода в срав­нении с материнским тазом; в) от отношения между размера­ми плода и размерами таза матери.

Как только разорвется пузырь с околоплодными водами,. достаточно одного мгновения, чтобы произошло удивитель­нейшее явление:

при рождении, как при коротком замыкании, пролетают миллионы лет, что понадобились для совершения перехода от жизни в воде к жизни на земле.

Когда новорожденный делает первый вздох, он - на ост­рие ножа: его дыхательная система, как дерево расправляет свои ветви, его легкие, до тех пор будучи склеенными, напол­няются воздухом. И тогда он издает свой знаменитый первый крик, истинное выражение влеченческой амбивалентности: а) крик жизни, празднующий свою победу над множеством опас­ностей, таящихся в матке и над преградами узкого прохода через кости;

б) крик смерти, в котором находит свое выражение ужас перед неизвестным, в виду своей полной психобиологичес­кой уязвимости.

Однако, подобная амбивалентность не подтверждает те­ории невроза Ранка, которую ученый основывает на «трав-

ме рождения» относительно «состояния наслаждения, в ко­тором плод пребывает в материнском лоне».

С точки зрения микропсихоанализа, рождение представ­ляет собой скорее освобождение, чем травму.

И действительно:

а) мать и зародыш-плод находятся на ножах с момента зачатия до момента родов. Сами того не желая? Сами того не замечая? Возможно! И все-таки, на ножах. В подобном глу­боко враждебном контексте рождение представляет собой для плода единственную возможность выжить. Таким образом, становится понятным, почему так мало успеха получили не­которые акушерские приемы, направленные на то, чтобы смяг­чить переход плода из лона матери во внешний мир, и заклю­чающиеся в откладывании перерезания пуповины на некото­рое время и в создании обстановки, воспроизводящей среду матки (полумрак, тишина, физиологическая температура, тес­ный телесный контакт с матерью...);

б) созревший плод, запаздывающий появиться на свет, ставит под угрозу свою жизнь. Если период беременности превышает на пятнадцать дней установленные сроки, то эта излишняя продолжительность приводит, по причине недоста­точности в питании посредством плаценты, к синдрому бо­лезни плода: нарушается его рост (прежде всего, рост голов­ного мозга), а также сами роды значительно усложняются;

в) к огромному удивлению экспериментаторов электро-эн-целографические исследования показали совсем недавно, что почти все плоды находятся в состоянии сна во время родо­вых схваток и самих родов;

г) несмотря на то, что плод находится в состоянии полней­шей зависимости и умирает, если его бросить на произвол судьбы, внешний, окружающий его мир не является для него совершенно незнакомым. Он уже научился узнавать его и оценивать тысячи таящихся в нем опасностей, еще будучи в утробе своей матери (в частности, в течение стадии посвя­щения), поскольку воспринимал и регистрировал проникав­шие сквозь нее внешние стимулы.

Будучи все время начеку, ставший теперь грудным мла­денцем новорожденный, меряется силами с жизнью. Дела­ет свои первые попытки жить, которые - пока - в конце кон-

цов, сводятся к его матери, поскольку он еще не осознает себя вне матери. Плод сравнивает каждую свою клетку по отдельности и все вместе одновременно с тем, что я назы­ваю материнской географией, т.е. с телом матери, которую он теперь изучает снаружи. Согласно мнению социобиоло-гов Э. Уильсона и Р. Трайверса, это сравнение обусловлено и тщательно отрегулировано генетически. Агрессивный по­тенциал матери точно указывает грудному ребенку, насколько далеко он может продвинуться вперед в ходе своих непре­станных атак и когда он должен приостановить их.

Отношения между матерью и грудным ребенком настоль­ко сложны и многообразны, что вне долгих сеансов невозмож­но составить себе о них точное мнение. По этому поводу, как и по многим другим темам, главный козырь микропсихоана­лиза заключается в изучении фотографий (диапозитивов, фильмов и других аудиовизуальных документов). В то время как Шонди, как он сам объяснял мне в 1953 году использует в своем проекционном тесте стандартные фотографии для того, чтобы установить «формулу влечений» индивидуума и огра­ничить «семейное бессознательное», я пользуюсь личными фотографиями анализируемого, а также фотографиями его родственников и друзей. Анализируемый комментирует их, рассматривая каждую деталь - одну за другой - в электри­ческую лупу и через увеличивающий проектор. Без такой тех­ники мы сможем увидеть то, что изображено на фотографии так, как если бы мы рассматривали содержимое капли воды без микроскопа! С другой стороны, анализируемый очень ско­ро сам удостоверяется в этом: изучение фотографий всей его жизни - это один из необходимейших инструментов его мик­ропсихоанализа. Он понимает, что если, как говорят китайцы, изображение «переворачивает вверх дном бессознательное» (В. Бснжамин) лучше, чем тысяча слов, то один час времени «потраченного» на изучение фотографии, может дать резуль­тат, равный тому, что достигается в течение целого сеанса. И, именно под «воздействием невысказанного, которое хочет высказаться...» между анализируемым и фотографией, с ко­торой он как бы сдирает кожу, возникает своего рода пупови­на (Р. Барт). Итак, именно изучение собственных фотографий в младенчестве открывает анализируемому глаза на истин-

ный размах войны, которую вели между собой его мать и он сам. Прежде всего, он осознает, что это была неравная и ве­роломная со стороны матери борьба. Он оказывается перед лицом «ложного присутствия» матери, которому я дал следу­ющее определение: ложное присутствие это отсутствующее отношение матери, прежде всего, бессознательное, к своему грудному ребенку.

Мать наносит своему ребенку обиды с завидным постоян­ством и изощренным коварством, исподтишка, гораздо чаще, чем это можно было бы предположить. Эти обиды - выраже­ние глубоко эгоистической или пронизанной духом соперни­чества агрессивности матери, которая:

а) возобновляет утробную войну;

б) образует структурную пару месть-возмещение, услож­ненную неврозом тревоги-чувства вины;

в) в зависимости от почвы участвует в создании предпси-хотического или психотического расстройства;

С технической точки зрения ложное присутствие матери проявляется с особой четкостью при рассмотрении фотогра­фий, изображающих кормление младенца молоком из буты­лочки:

Анализируемый: «...Я же так хорошо знал эту фотогра­фию... я так любил ее ... и вдруг - какое горестное чув­ство!., какое безутешное страдание... какая безграничная

тоска...

{рыдания, перемежающиеся бесконечно повторяющими­ся, подобными вышеприведенным, жалобами):

... Боже мой... как я надоел своей матери... как же я ей надоел... каким изнуряющим бременем был я для нее!., ка­кой тяжелой и лишней кажется эта бутылочка с молоком!., почему она отворачивается от меня?., она, наверное, смот­рит телевизор?., кажется, что она даже не замечает, что соска выскользнула у меня изо рта... какой же я несчаст­ный!,, я так безуспешно пытаюсь добраться до молока, а оно для меня недостижимо!..

(помолчав минуты две,продолжает):

... у меня мурашки бегут по спине от этого ее усталого безразличия... у меня кровь стынет в жилах от этой невыра­зимой усталости... я ясно вижу, что она хочет убить меня...

(помолчав минуты две, продолжает):

... мне чудом удалось спастись... какойужас!.. какая мер­зость!., как я ее ненавижу!..

... какое счастье, что я понял это здесь... если бы этого не произошло... еще сегодня... я не знаю, чтобы я сделал!,.».

Кроме изучение фотографий иногда свободные ассоциа­ции позволяют достичь того, что ложное присутствие прояв­ляется весьма четко. И это становится особенно очевидным в контексте материала перенесения:

Часто повторяющиеся фразы: «... Если мы проделаем только пять сеансов на следующей неделе, вы меня боль­ше не увидите!..» - «... я никогда не допущу, чтобы вы от­менили сеанс только потому, что он приходится на Новый год!..» - «... Если бы Вы отменили сеанс из-за моего пове­дения, я бы покончил с собой...» - «... с меня хватит, я не могу больше выпрашивать у вас христа-ради еще один се­анс...» - «... я вас до смерти ненавижу за то, что у другого Вашего анализируемого больше сеансов, чем у меня...».

Существует еще один агрессивный тип поведения матери со своим грудным ребенком. Это безумное присутствие, ко­торому я дал следующее определение: безумное присутствие - это в разной степени сознательное зверское отношение матери к своему грудному ребенку.

Оно особенно хорошо просматривается, даже если про­является очень кратковременно, во взгляде женщины, кор­мящей грудью своего ребенка. Далекий, остекленелый или блуждающий взгляд безумной женщины в сумасшедшем доме. Являясь нарцистической проекцией ИДЭ, он выражает звер­скую агрессивность самки по отношению к своему детенышу, которую ей с трудом удается сдерживать. Вот почему безум­ное присутствие:

а) приводит грудного младенца в непосредственное соприкосновение с пустотой;

б) увеличивает его близость с ней;

в) таким образом, вызывает в нем структурное образова­ние иконических экранов, т.е. создание системы отношений энергетической защиты от пустоты между тремя уровнями Образа (онтогенетическим, филогенетическим и₍идэическим).

Ставя грудного младенца в зависимость от вездесущей

пустоты, безумное присутствие сказывается, прежде всего, на физиологическом уровне. Конечно, безумное присутствие может предрасположить индивидуума к распаду невротичес­кого ядра и его психотизации в соответствии со своей интен­сивностью, моментом возникновения и почвой грудного мла­денца. В ходе долгих сеансов и только «сдирая кожу» со сво­их фотографий, изображающих его в момент кормления гру­дью, анализируемый открывает для себя (и без направляющих указаний микропсихоаналитика) безумное присутствие мате­ри. Это приводящее его в недоумение и часто пугающее от­крытие должно быть переработано в течение известного пе­риода времени, прежде чем анализируемый осознает, а за­тем признает пустоту:

Анализируемая: «... На этой фотографии мне нет и ме­сяца... моя мать кормит меня грудью... вся ее поза выра­жает удовольствие... гордость от того, что она кормит и ограждает от любых опасностей свое дитя... она не­жно смотрит на меня...

... однако... теперь я разглядываю эту же самую фото­графию в не очень сильную лупу... и я читаю в ее глазах какой-то странный блеск недоверия... будто она боится, что я нападу на нее... будто она боится, что я укушу ее... нет никакого сомнения - она настороже... и готова отве­тить на удар...

... возьмем более сильное увеличительное стекло... невероятно!., у нее совсем другой взгляд!., какой ужас!., у нее взгляд смертельно раненного зверя!., умирающего зве­ря!., у нее глаза уже не от мира сего... ах, вот это что!., у нее пустые глаза сумасшедшей... без любви и без ненавис­ти... потухшие глаза... до ужаса безразличные...

(помолчав минут пять, продолжает):

... в чем здесывопрос, в пустоте или в безразличии?., я больше не знаю...».

Рассматриваемая при помощи микропсихоаналитической техники иконография грудного младенца представляет собой неизмеримый научный интерес. Например, благодаря ей ста­новится возможным различить - как у матери, так и у ребенка - бессознательные признаки детоубийственной потребности, о которой говорит Д. Блок. С другой стороны, она должна по-

мочь углубить изучение многих педиатрических синдромов в специфическом контексте бессознательной агрессивности матери по отношению к своему ребенку вместо ласки и люб­ви к нему. Таким образом, некоторые расстройства, вызван­ные кормлением молоком из бутылочки (гастроэнтерит, брон­хит, менингит, астма, экзема ... мгновенная-смерть), можно объяснить только ложным присутствием матери, которое уси­ливает химическую устойчивость искусственного молока и его иммунологические недостатки или плохое усвоение жиров, железа, кальция. Кроме того, некоторые «психотические рас­стройства» грудного младенца в этом свете оказываются объективными «соматическими эквивалентами депрессии» (Р. Спиц), вызванные безумным присутствием в сочетании с осо­бенной почвой.

Ложное и безумное присутствие доказывают, что грудно­му младенцу приходится завоевывать ценой больших усилий победу за победой над своей матерью, которая по-прежнему представляет для него наибольшую опасность. Почти до трех­летнего возраста он постоянно обнаруживает и оценивает эту опасность, развивая и оттачивая тем самым свои органы чувств. Вот почему в течение этого периода времени, когда ребенок не спит, он держит все свои чувства в состоянии бое­вой готовности или, если прибегнуть к термину экспе­риментальной психологии, находится в состоянии «вниматель­ного бодрствования». Можно было бы подумать, что он не закрывает глаз безо всякой причины или же пассивно наблю­дая за игрой света и тени, а на самом деле он бдительно сле­дит за внешними проявлениями самых благих и потому са­мым коварным образом замаскированных агрессивных наме­рений своей матери.

Точно так же, даже зная, что грудной младенец обладает очень сильно развитыми аудитивными способностями, здесь мы открываем, что он обладает особенной чувствительнос­тью к звукам низкой частоты. И в этом нет ничего удивитель­ного, поскольку, находясь в утробе своей матери, он разли­чал ее голос только на низких частотах. И нет ничего удиви­тельного в том, что утробная война обусловила у него немед­ленную ассоциацию звуков низкой частоты с агрессивностью. Вот почему в ходе микропсихоанализа тональность голоса

анализируемого понижается по мере того, как углубляется обработка его невротического ядра. И как только оно ликви­дируется, голос его" вновь устанавливается на средних час­тотах.

В своей работе я все время придавал огромное значение интонациям и модуляции голоса анализируемого. В ходе дол­гих сеансов, так же, как и свободные ассоциации, они явля­ются явными признаками бессознательного. Кроме того, пред­ставляют собой ценный критерий состояния невроза и его излечения. Этот критерий является еще более ценным и бе­зошибочным, поскольку, повторяю, находится в непосред­ственной связи с утробной войной:

Психоаналитик: «... Голос человека выдает его настрое­ние, его чувства, его усталость или напряжение... все это знают... но долгие сеансы... и, прежде всего, тщатель­ное прослушивание записей незаменимы при изучении го­лоса... по голосу микропсихоаналитик может проверять свое обратное перенесение, судить о целесообразности и эффективности предпринятых мер... что же касается анализируемого, интонация его голоса совершенно точно указывает на какой глубине сейчас ведется работа... и его модуляции являются чувствительным барометром вытеснения...

(помолчав минуты три, продолжает): ... а кроме того, с некоторых пор я начинаю испыты­вать большее доверие к «ассоциациям голоса», чем к «ас­социациям идей»... как и взгляд, слова могут лгать... но только не голос... каждый голос - единственный в своем роде... и я все больше в этом убеждаюсь... голос - это сиг­нал Оно, который выражается через бессознательное».

Говоря о мире чувств и о вызываемых ими реакциях, мне хотелось бы сделать уточнение по поводу улыбки грудного младенца в микропсихоаналитическом ключе. Поскольку, даже если прошло уже тридцать лет с тех пор, как Р. Спиц описал Улыбку как спонтанный психомоторный вид деятельности, и Десять лет прошло с тех пор, как нейрофизиологи сновиде­ния (в частности, О, Петр-Каданс) доказали, что у новорож­денного наблюдается парадоксальный сон, многие психологи продолжают утверждать, что «настоящая улыбка у ребенка

появляется только через несколько недель после рождения» (С. Тревартен) и что она выражает состояние блаженства, вызванное материнской лаской. Теперь же, и опять-таки бла­годаря изучению собственных фотографий в младенчестве, анализируемый в ходе долгих сеансов открывает для себя, что улыбка:

а) уже присутствует в момент рождения; б) но очень час­то представляет собой при сильном оптическом увеличении ужасную гримасу, такое искажение черт лица, которое не предвещает ничего доброго. Создается впечатление, что улы­бающиеся грудные младенцы поджидают удобного случая для того, чтобы отомстить матери:

Врач: «... знаменитая ангельская улыбка младенца по­является у него совсем не для того, чтобы сделать при­ятное ... мать, которая думает, что это так... а они ду­мают, что это так... могла бы с таким же успехом вооб­разить себе, что море синее ради ее прекрасных глаз...

... как пение птицы, улыбка - это сигнал тревоги... сиг­нал к мобилизации влечений разрушений-сохранения... ког­да грудной ребенок улыбается, он устанавливает тем са­мым границы своей территории ...он дает знать, что он здесь... у себя дома... что теперь придется с ним счи­таться... и делить с ним жизненное пространство под угрозой лишиться его совсем... когда мать вступает в игру с ним... и тоже улыбается... она делает это не по­тому, что хочет сделать приятное своему ребенку... а затем, чтобы заявить ему о своих преимуществах и пре­рогативах...

... и я бы не колеблясь поддержал идею о том, что... улыбку порождает естественная взаимная агрессивность, существующая между матерью и ребенком...».

Поскольку детская война ставит ребенка в отношение противоборства не только с матерью, но и с окружающим его миром, он никогда не складывает оружия. Исходя из энергетической канвы ИДЭ и под влиянием влечения смер­ти-жизни младенец оттачивает свои агрессивные и сексу­альные совлечения, находясь в постоянном контакте с ок­ружающей средой. Тогда Оно уступает часть самого себя для того, чтобы образовать Я, и отсюда Сверх-Я:

а) Я образовывается как защитная «буферная» инстан­ция и пытается приспособить Оно к внешнему миру, т.е. под­чинить его принципу действительности. Его поверхностная часть, т.е. та, что может стать сознательной, представляет собой видимый фасад индивидуума, тот фасад, который он показывает самому себе и которым поворачивается к обще­ству, чтобы завоевать его симпатию. Поскольку Оно постоян­но его пришпоривает, Я беспрестанно придумывает все но­вые и новые уловки. Когда поражают бессознательную часть Я, его ответом является тревога, которая затем метаболизи-руется, причем, на это уходит большая часть энергии;

б) Сверх-Я образует запрещенную инстанцию и пытается создать мораль. Т.к. Оно подгоняет и Сверх-Я, Сверх-Я пыта­ется избежать его ловушек и перевоспитать Я. Оно и Я под­вергаются постоянному обвинению - сознательному и, преж­де всего, бессознательному - со стороны Сверх-Я, что выли­вается в чувство вины, которое затем метаболизируется на психосоматическом уровне, причем, это тоже стоит затрат энергии.

Воинственная ультраспециализация, которую представля­ют собой эти инстанции, - не роскошь, поскольку теперь ре­бенок будет иметь дело со всей семьей в полном составе. Дело в том, что с завидным упорством, которого никто и нич­то не может изменить, его коварные враги не упускают слу­чая устроить ему западню и нанести ему жестокий удар. Их стратегия -сознательная и бессознательная, произвольная и непроизвольная - разворачивается на двух фронтах:

а) на соматическом фронте. Не задерживаясь долго на микротравмах, которых родители и родственники беспрестанно наносят ребенку с неслыханным коварством, я хотел бы лишь подчеркнуть, что: 1) каждый год 100 тысяч детей бывает за­мучено до смерти своими родителями; 2) ежегодно 10 милли­онов детей бывает изуродовано на всю жизнь по вине своих родителей:

Психиатр: «... в 1974 году в Женеве состоялся междуна­родный симпозиум по изучению увечий, нанесенных роди­телями своим детям... доклады, сделанные педиатрами, психиатрами, психологами, социологами, юристами пока­зали, что синдром избиваемого родителями ребенка отнюдь не редкость в медицинской практике... что дети, забитые насмерть своими родителями, тоже далеко на редки... что зверство родителей очень часто прорыва­ется наружу безо всякого предлога... и что причина разру­шения существует сама по себе... короче, ребенка изби­вают ради того, чтобы его избить, ребенка убивают ради того, чтобы его убить... в соответствии с неизменным стереотипом... и с неумолимым бесчувствием... (помолчав минуты две, продолжает): ... хотя и бесполезно приходить от этого в ужас... но многие проблемы до сих пор остаются неразрешенными... например, как объяснить, что 80% избиваемых родителя­ми детей нет и трех лет, что мальчиков избивают гораз­до более жестоко, чем девочек... что мать с особой жес­токостью избивает недоношенного ребенка, ребенка с врожденными физическими и умственными дефектами?.. ... как бы из злости от того, что ребенок был ею изуве­чен еще во время беременности...

...и, прежде всего, как объяснить, что эта агрессив­ность проявляется независимо от социального и культур­ного уровня?..

(помолчав минуты три, продолжает): ... и тут мне в голову приходит мысль... ядро отноше­ний между матерью и ребенком должна составлять нена­висть... питаемая чем-то вроде нейтрального асексуаль­ного садизма...».

б) на уровне психическом. И здесь тоже цифры более, чем красноречивы: 1) ежегодно 10 миллионов детей продается своими родителями; 2) 100 миллионов детей бродяжничает и побирается по миру, потому что их покинули родители. И кроме микропсихоаналитика никто не может измерить истин­ный размах умственной жестокости нормальных родителей. Судя по материалу долгих сеансов, можно придти к выво­ду о том, что нормальные родители располагают двумя сред­ствами для того, чтобы нанести незаживающие раны психиз­му ребенка: 1) doubble bind или двойная связь, состоящая из противоречивых и несовместимых требований, одновремен­но предъявляемых ребенку; 2) взаимное непонимание и враж­да между собой, что противопоставляет их ребенку. Несмот-

ря на то, что dubble bind часто принимает невинные формы совершенного садизма, прежде всего, раздоры между ро­дителями лишают ребенка устойчивого ориентира, который раскалывается надвое, и, следовательно, ребенок ищет убе­жища в душевном расстройстве; это можно рассматривать как последнюю сознательную попытку сохранить свою лич­ную цельность и семейный союз:

Анализируемая: «... Я до сих пор чувствую незаживаю­щую рану, которую мне нанесли мои родители... их посто­янные ссоры между собой... у меня до сих пор звучат в ушах: «иди туда... иди туда... убей ее... разорви ее на кус­ки, съешь ее... уничтожить ее, пусть она сдохнет... сдох­нет... чтобы я могла жить...»

(помолчав минуты две, продолжает):

... эта месть... эта месть...

(помолчав минут пять, продолжает):

... до сих пор аборт приводил меня в ужас... казался мне преступлением... мне хотелось быть женщиной-самкой... мне хотелось окотиться как кошка...

... а сегодня... если выбирать между таким преступле­нием, как аборт, и таким, как жизнь в семье, я предпочи­таю первое... и теперь мне хотелось бы закричать об этом на все четыре стороны... закричать о том, что живущие вместе члены одной семьи - преступники... и меня удивляет, что так мало молодых людей убивает собственных родителей...».

ВЗРОСЛАЯ ВОЙНА

У человеческого существа не так много возможностей для того, чтобы катаболизировать скрытую ненависть (а понимать ее нужно без каких-либо назидательных намерений), которая накопилась в нем в течение утробной и детской войн. При причине Сверх-Я, стремящегося контролировать невероятные ухищрения, на которые идет Оно, человек вряд ли может вы­местить ее на своих родителях или родственниках. Таким об­разом, сначала он пытается обратить месть против себя са­мого, что вызывает в нем почти полную гамму переживаний (к тому же он очень активно действует в этом смысле, при-

чем, никто не сомневается в этом ни на йоту) или кончит жизнь самоубийством.

Все больше и больше подростков и во все более и более раннем возрасте выбирают самоубийство как освобождение, поскольку они не способны разрешить психосоматически аг­рессивную фиксацию своей утробно-детской сексуальнос­ти. Без каких-либо различий - расовых или половых, вопре­ки некоторым статистическим данным - самоубийство все чаще становится основной причиной смерти у молодых лю­дей. Вот два примера самоубийства подростков, которые я взял из своего дневника:

Париж. Единственная встреча с шестнадцатилетним Д., которая состоялась по просьбе родителей. Его тело было найдено некоторое время спустя в Сене:

«... Есть ли что-нибудь более омерзительное, чем жизнь?., думать, что мы живем, когда разговариваем с кем-нибудь или когда кто-нибудь разговаривает с нами... думать, что мы живем, когда едим или пьем... когда сме­емся или плачем... как долго еще придется разыгрывать этот фарс перед другими?... как долго еще придется вы­носить жизнь ради других?., неужели то, чем мы живем, -это жизнь?

... слушать, подчиняться, следовать за кем-нибудь по' какому-то пути?., заниматься своим делом?., каким де­лом?... думать, формулировать... быть правым или не­правым... какая разница?., и все что-то говорят... может быть, гораздо больше правды в том, чтобы ничего не говорить... зарабатывать себе на жизнь..., как, зачем?.. (помолчав секунд тридцать, продолжает): ... мой отец зовет меня... вы слышите его?., вы слы­шите этот голос?., я ненавижу свое имя... страшно не­навижу... что мешает моему отцу сдохнуть?., он делает то, что может... и делает совсем не то... ... моя мать - это совсем другое дело... (помолчав минуты две, продолжает): ... мне ничего не интересно... когда я сижу на уроках, у меня встает... я зеваю... у меня опять встает... я очень устаю...

... я вас не буду смущать, если я буду ласкать себя?., мне не нравится слово «онанировать»... ласкать себя здесь... так, как я это делал сотни раз, когда бывал один... если же я буду заниматься этим перед вами, я одержу верх над самим собой...

... и смогу преодолеть то, что меня всегда сковывало... я смогу, наконец, сделать подарок... себе, вам...

(помолчав минуты две, продолжает):

...когда гомосексуализм настоящий, у него больше нет названия...».

Токио. Я только что вошел к С. Она молча протягивает мне руку. Я никогда не забуду ее огромных черных глаз. Очень худая. Молча пристально смотрит на меня как на вещь. На ковре разбросаны книги. Я заметил потом, что она хорошо знала их. Селин, Достоевский... Мы провели вместе час. Она неподвижна. Ее блестящие глаза не отрываясь следят за мной. Я собираюсь уходить, когда она решительным жестом кладет мне на руку свою длинную и холодную руку: «Я долж­на увидеть вас еще раз.» Ей шестнадцать лет. Она приходит ко мне, и мы идем в театр Но или в бистро «У Вийона». В этом французском бистро в центре Токио мы слушаем Мо­царта, Баха, Дебюсси целый вечер. Она продолжает смотреть на меня, не говоря ни слова. Однажды она протягивает мне записку:

«Я бываю с вами, потому что люблю бывать с вами. Не беспокойтесь так. Воля здесь ни при чем. Я уже разработала план своей смерти. Я рассматриваю в свое удовольствие свою собственную гибель. И в этом нет ничего удивительного».

Она положила мне руку на запястье: «Вы не могли бы ли­шить меня девственности прежде чем, я умру?» Глядя на по­чти вонзившиеся мне в кожу ногти и на покрасневшую от моей крови руку, она спокойно добавила: «Не смогли бы вы это сделать ударом ноги мне между ног? Одним ударом ноги раз­нести мне живот... разбить его вдребезги, чтобы оттуда посы­палось все его содержимое?..».

... Однажды она не пришла на свидание... У нее на посте-пи, в изголовье, нашли «Чуму»... Я сказал об этом Камю, и тот ответил мне: «Что же делать, когда происходят такие тра­гические случаи?»

Что же делать, если еще вдобавок мы знаем с научной точностью, что наибольшая часть этих юных самоубийц пред­ставляет собой единственных подростков, которые не лгут? И, действительно, не остается ничего иного сделать, как при­знать, что самоубийство ничего не меняет. Ни для самоубий­цы, ни для кого-либо вообще. Т.к. с сугуба идэической точки зрения, признав, что удавшаяся попытка по существу ничем не отличается от неудавшейся, самоубийство - это нейтраль­ная попытка. Я выразил бы это так: а) самоубийство - это удавшаяся попытка уничтожить страх смерти вплоть до ее отношения со страхом пустоты; самоубийство - это неудав­шаяся попытка уничтожить Образ вплоть до его идэического уровня.

Самоубийство по большей мере может вызвать на мгно­вение процесс обратного движения (в смысле возврата к пус­тоте и исключительно в сравнении с построением психобио­логических сущностей) психики и соматики. Это чрезвычайно относительный процесс, поскольку он автоматически заменя­ется созидательной функцией пустоты, которая по воле слу­чая делает конкретными колебательные интерференции ИДЭ, начиная с минеральных и растительных, животных и челове­ческих потенциальных возможностей. Итак, что же может быть более бесполезным, с идэической точки зрения, чем са­моубийство?! В ходе микропсихоанализа^постоянно повторя­емая людьми в угнетенном состоянии духа фраза: «Нет ниче­го, ради чего стоило бы жить!» превращается в иную: нет ни­чего, ради чего стоило бы покончить с собой!

Взрослый человек обычно сводит счеты со своей утроб-но-детской жизнью, прибегая к приему, который гораздо боль­ше подражает псевдоподическому динамизму ИДЭ, чем са­моубийство, а именно, к проекции. Он бессознательно выби­рает замещающих родительскую инстанцию лиц, используя их как козлов отпущения. Затем этот скрытый бунт уступает место потребности в отмщении, и используя инкогнито, пред­ложенном ей проекцией, месть разражается со всей безгра­ничной и неукротимой яростью, характерной для ИДЭ. Таким образом, превратившись в исполнителя своей собственной идэической непримиримости, человек убивает по одной-един-ственной причине: только потому, что он должен убивать.

Убивать - это неизбежный закон ИДЭ, психобиологичес­кая необходимость. Представляет ли собой эта нейтральная агрессивность нечто присущее человеческой природе или она характерна для всего живого рода? Самые последние ис­следования доказывают, что любое намерение убить у жи­вотных (включая и излишние, кажущиеся необоснованными убийства) связаны с выживанием индивидуума или особи. Таким образом, вместе с Э. Фроммом, различающим «злую агрессивность» человека и его «страсть к уничтожению» и простую животную агрессивность, направленную на выжи­вание, я предлагаю сделать следующий вывод: за исклю­чением человека ни одно животное не убивает ради убий­ства как такового.

Врач: «... Количество животных... подобных ему или нет... которых человек истребил и продолжает истреб­лять... переходит все воображаемые границы... конечно, мы давно знаем, что бесчисленное количество животных су­ществует только для того, чтобы их пожрали другие жи­вотные... которых в свою очередь пожрут третьи... одна­ко, настало время признать, что ни одно животное не уби­вает так много, как человек...

... повторять, что эта жестокость необходима для выживания... и что без нее человек бы погиб уже на одной из ранних стадий человеческой эволюции - типичная ложь...

(помолчав минуты две, продолжает):

... правда заключается в том, что наш ИДЭ, ИДЭ homo sapiens'a испытывает тоску по пустоте... роль царя при­роды, которую играет человек, лишь маскирует слепое желание уничтожения..

©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.