Главная | Обратная связь

Белорусское летописание XV—XVIII вв.

Белорусские летописи запечатлели ряд суще­ственных явлений истории белорусского народа в усло­виях феодальной эпохи. Особенности содержания бело­русского летописания обусловлены идейной позицией авторов летописей.

Краткие летописные редакции. Ранний этап белорусского летописания представлен так называемыми краткими летописными редакциями. К ним относятся Супрасльский, Уваровский, Познанский, Никифоровский, Академический списки, «Хроника о великих князьях Ли­товских», «Летопись Авраамки». Эти летописи возникли не ранее конца XIV в. и не позднее первой половины XV в.

Идейные мотивы, содержание и методика изложения кратких редакций тесно связаны с древнерусской лето­писной традицией. Белорусский советский Литературовед В. А. Чемерицкий отметил существенное влияние тради­ции древнерусского летописания на белорусское '. Оно, естественно, было обусловлено их глубокой идейно-тео­ретической близостью. В Супрасльском кратком списке Заимствованного материала из «Повести временных лет» около половины. Так же, как в «Повести», с большой страстностью осуждены зверства орд Батыя. Отчетливо видна политическая позиция белорусского летописца при описании сражения Александра Невского со шведами в 1240 г. Автор восторгается мужеством и умом этого -князя'. Ясно видно стремление летописца поднять пре­стиж Новгорода как достойного преемника Киева. Про­слеживается идея возвышения княжеской власти. Как и автором «Повести», им руководит идея освобождения родины от иноземных поработителей. Автор «Повести» раскрывает ее, описывая борьбу с кочевниками, а бело­русский летописец — рассказывая о борьбе с татарами. С удовлетворением говорит он о поражении татар в бит­ве на реке Воже (1378 г.), описывает победу на Кули­ковском поле.

Как и в «Повести временных лет», те~кст Супрасльской краткой редакции отражает влияние настоящего на изло­жение событий прошлого. Такая методологическая по­зиция проявляется в том внимании, которое уделяется трем темам: татарскому нашествию, деятельности вели­ких князей московских, деятельности великих князей ли­товских. Первый сюжет оставался острым и для второй половины XV в., так как Крымское ханство продолжало совершать набеги на Литовское княжество и на Русское государство. Второй сюжет объясняется ведущей ролью, которую стало играть в XV в* в судьбах всей Руси Вели­кое княжество Московское. А большая роль Великого княжества Литовского в судьбах западных земель Руси определила интерес, проявленный к деятельности и родо­словной великих князей литовских.

Идейной основой Супрасльской летописи является концепция провиденциализма, безраздельно господство­вавшая в мировоззрении раннего и развитого феодаль­ного общества. Все победы, поражения, успехи и неудачи князей летописец объясняет «промыслом божьим», божь­ей волей. По мнению летописца, бог карает и тех власти­телей, которые поднимают руку на духовенство, эта идея проводится в рассказе о борьбе Сигизмунда и Свидригай-ло₄ Поражение последнего летописец объясняет тем, что он сжег в Витебске митрополита Герасима и «поможе бог великому князю Дигимонту».

Традиционна методика изложения событий. Стержнем изложения являются погодные записи. Те годы, в кото­рые не произошло никаких примечательных событий, в отличие от «Повести», в тексте Супрасльской летописи не упоминаются.

Как и в «Повести», белорусский летописец отбирает для изложения только те факты, в которых рассказано о деятельности князей, военачальников, высшего духо­венства. В этом полностью отражается взгляд на исто­рическое развитие как результат деятельности госуда­рей. Таким образом, обе летописи отражают политическую позицию и теоретические принципы летописца, обусловленные интересами господствующего класса фео­далов. В связи с этим сложились и методические приемы отбора и изложения событий, характеристика фактов, определение причин и следствий. Белорусский летописец, в отличие от автора «Повести», не видит в феодальных междоусобицах повода для критики и не упрекает фео­далов в том, что они своими распрями губят Русь. Вполне в духе феодальной идеологии выдержано описание го­родских восстаний «черни» в Смоленске.^

Вместе с тем белорусскому летописцу в XV в. стали чуждыми многие темы и сюжеты, волновавшие летопис­цев Древней Руси в XII в. Потеряли актуальность идеи единства, величия, престижа Киевской Руси, ее незави­симости от Византии, как это четко выступает в «Повес­ти»; не тревожат белорусского летописца битвы с кочев­никами-печенегами, половцами, хазарами. Новые поли­тические условия диктовали свои сюжеты и темы, став­шие для белорусского летописца более актуальными.

Особое внимание летописец уделяет событиям в Ве* ликом княжестве Московском, отношениям его князей с Ордой и соседними княжествами, подчеркивая ведущую роль Московского княжества в борьбе против татарского ига. Столь же внимателен автор к делам новгородских, владимирских князей. С середины XIV в. все больше рассказывается о действиях великих князей литовских. В этом переключении главного внимания летописца от­ражается прямая зависимость между прошлым и на­стоящим. Белорусский летописец искал в прошлом объяс­нения тех событий, которые обусловили современное ему положение на Руси и в Великом княжестве Литов­ском. Белорусский летописец с симпатией относится к литовским князьям. Он восторгается великим князем Витовтом, подробно рассказывает о почете, которым ок­ружали его соседние государи. В ряде мест летописи содержится попытка определить причины установ­ления власти великих князей. Тай, мятеж в Смолен­ске в 1401 г. он объясняет тем, «что одни хотели Витовта, а другие етчича князя Юрия», Полоцк и Витебск поко­рились в 1436 г. 'великому князю литовскому Сигизмун-ду, «не чуя себе помощи ниоткуля».

Супрасльский список существенно отличается от «По­вести временных лет» изложением церковно-религиоз-ного сюжета, В «Повести» он нередко представлен в форме пространного богословского трактата, тогда как бело­русский летописец ограничился лаконичной церковной хроникой.

В целом, судя по Супрасльскому списку, белорусское летописание по сравнению с «Повестью временных лет» является более светским, более близким к реальному дониманию фактов, более чутким к причинам и следст­виям описываемых событий. Так, делается попытка уста­новить связь между Киевской Русью, становлением Ве­ликого княжества Московского и Великого княжества «Литовского. Она образует один из исходных принципов краткой редакции летописей. Идейный замысел Су-прасльской летописи—раскрыть влияние Руси на ход всей общественной жизни, политическую организацию .Великого княжества Литовского.

Другие списки кратких летописей — Уваровский, Ни-.кифоровский, Академический представляют варианты Супрасльского и отражают те же методологические и методические принципы. Списки Виленский, Погодин­ский* Дубровенский также не имеют существенных от-личин.

Пространные летописные редакции. Эти летописи, со-ставленные в XVI в. (к ним относятся: «Хроника Быхов-ца», списки Познанский (Рачинекого), Евреиновский, Румянцевский, Патриарший, Ольшевского, Археологиче­ского общества, а также «Летописец» Красинского), со­держат несколько вариантов неизвестного исторического произведения, отличающихся по форме и характеру из­ложения. Каждый из них — самостоятельное своеобраз­ное явление в средневековой белорусской историографии.

Наиболее полным вариантом является Познанский список (Рачинекого) — «Летописец Великого княжества Литовского и Жомойтского». Он отличается от Супрасль­ского как по структуре, так и по предмету изложения, оценке исторических событий. Методика изложения в нем ле погодная (такой принцип сохранен только в конце текста, при передаче событий первой половины XVI в.), а повествовательная, построенная по тематическому при­знаку, причем каждый раздел снабжен заголовком.

Список Ольшевского написан на польском языке и носит название «Великого княжества Литовского и Жмудского хроника». «Хроникой» назван и список Археологического общества. Появление этих «Хроник» объясняется намерением их авторов обосновать правомерность власти литовских князей древностью их рода, не уступающего князьям Польши и Руси ².

Текст Познанского списка целиком посвящен повест­вованию о деяниях великих князей литовских. Исходным сюжетом служит легенда о римском происхождении пер­вых 500 поселенцев Литвы, бежавших во времена Неро­на во главе с родственником императора Палемоном. Легенда, очевидно, взята из хроники «Длугоша». Глав­ное внимание уделено войнам, которые вели великие князья литовские с внешними врагами, их борьбе за власть с претендентами на великокняжеский престол', а также стремлению великих князей литовских подчинить себе земли Руси. Такой направленностью изложения, отсутствием тематической пестроты эти расширенные ре­дакции отличаются от списков краткой редакции, откуда автор этого исторического труда взял рассказы о великих князьях литовских.

Деянием каждого литовского князя отводится отдель­ный раздел с соответствующим заголовком. Иногда в эти разделы включены события, происходившие в бытность того или иного князя (например, «О Московском по-боищы»). Ряд разделов прямо заимствован из кратких редакций (тексты о князе Андрее Полоцком, Святославе Смоленском, о великом князе Витовте и др.), упоми­наются польские хроники. Однако заимствования состав­ляют небольшую часть.

- Примечательна попытка автора «Летописца» связать легенду о Палемоне с происхождением названия мест­ного населения. Согласно этой версии, один из сыновей Палемона Кернус с подвластными ему людьми явился из пределов Жемайтии в Завил ейскую область. Они осели на побережье и здесь '«игривали на трубах дубасных», что дало повод Кернусу обозначить свой край на род­ном языке (т. е. по-латински) двумя терминами: «литус» и «тубус» (от Шиз— побережье, 1иЬиз— труба). Но, за­мечает летописец, «проетые люди не вмели знать по ла-тйне и почали звати Литвою»³. Следовательно, не при­шельцы-римляне, а местные жители, «простые люди», жившие в Завилейских землях, дали название своей стране — Литва.

Автор «Летописца» по-своему объясняет причины распространения власти литовских князей на русские зем­ли — Батый уничтожил всех князей на Руси, сжег ее столицу Киев. Княживший в то время в Литве Монтвилл, узнав, что «мужыки мешкают без господара», так как «руская земля спустошона и князи руские разогнаны», направился в Друцкую землю, а сына послал к Неману, где тот построил Новгородок. Власть Витовта утверди­лась на Подолий потому, что он и его братья Кориатови-чи с согласия местных правителей защитили эту землю от татар, построили города. Этот взгляд является ве­дущим во всем повествовании о великих князьях литов­ских. Автор стремился возвысить военную славу литов­ских князей, объяснить победами над внешним врагом факт установления их власти над русскими землями.

В «Летописце» неоднократно обращается внимание на такое средство утверждения власти литовских князей на Руси, как брачные связи с представительницами ме­стных княжеских родов. Отмечаются также факты при­нятия князьями православия и «науки языка русского».

Необходимо подчеркнуть, что автор «Летописца», рассказывая о войнах с татарами, немцами, пруссами, неизменно подчеркивает единство действий «сил руских и литовских». В отличие от кратких редакций в прост­ранном варианте провиденциализм проявляется .гораздо слабее. Причины побед и поражений объясняются воен­ным талантом князей. В тексте отсутствует стремление к использованию исторического повествования в рели­гиозно-назидательных целях. В повествованиях о дея­ниях великих князей литовских преобладает бесстраст­ный, далекий от угодливости тон. Значительно меньше внимания уделяется знамениям, чудесам, нет сообщений о церковных делах. Внимание автора занимают светские дела,,причем события последнего времени. В ряде мест изложение приобретает характер политической хрони­ки:; особенно это проявляется при изложении событий первой половины XVI в.

<Э политической позиции автора «Летописца» можно судить по,его враждебному отношению к Польше. Он везде подчеркивает сопротивление великих князей ли­товских притязаниям правителей Польши на территорию Великого княжества Литовского. Ягайло, ставший поль­ским королем, обрисован как клятвопреступник и убийца.

Отмеченные исторические идеи во маогом отличны от взглядов предшествовавших авторов. Сконцентрировав внимание на повествованиях о великих князьях литов­ских, автор «Летописца» впервые создал труд по исто­рии государства, воплощением которого для него была деятельность великого князя литовского. Военные успехи этого государства он неизменно объясняет тем, что силы ему давали Литва и Русь.

Содержание «Летописца», его язык, характер изло­жения дают основание предположить, что автором его был белорус, близкий к великокняжескому двору. Пат­риот Великого княжества Литовского, он рассматривает его историю и его успехи в неразрывной связи с ролью, русского населения княжества.

Шагом вперед в развитии исторической мысли явля­лось преобладание светского взгляда на историю; это было прогрессивным явлением в условиях безраздель­ного господства религиозного мировоззрения.

В «Хронике Быховца» историки различают три тек­ста: один приписывают литовскому автору, другой — бе­лорусу, третий составлен на основании ряда источни*-ков⁴. Это произведение можно считать завершением почти двухвекового развития белорусско-литовской исто­риографии. Четко прослеживается связь «Хроники Бы­ховца» с Познанским списком пространной летописи («Летописец Великого княжества Литовского и Жомойт-ского»). Однако уже в начал'е «Хроники» выступает опре­деленная идейная направленность сюжетных вставок и правок, которые заметно меняют взгляд на историю Литвы, присущий «Летописцу*. Так, замена версии о бегстве Палемона от Нерона рассказом о его бегстве от жестокостей гонителя христиан предводителя гуннов Атиллы отчетливо выдвигает на первый план религиоз­ный мотив. По этой новой версии Литовское княжество было основано христианами. Связь с «Хроникой Быхов­ца» прослеживается ив дальнейшем. Так, в ней опуще­ны описания из «Летописца», в которых говорится о язы­честве литовских князей. «Хроника» пытается истолко­вать историческое прошлое литовцев в свете сближения их язычества с христианским вероучением.

Другим методологическим отличием этой хроники яв­ляется сам подход к трактовке места Руси в истории Великого княжества Литовского. Существенно меняет изложение легенды о Палемоне в «Летописце» добавле­ние в «Хронике» рассказа о походе внуков Палемона на Русь к Браславу и Полоцку и о захвате большой добычи и множества пленных. История создания Великого кня­жества Литовского трактуется как завоевание и подчи­нение Литвой Руси. Вся история Руси изложена только в связи с деятельностью великих князей литовских, хотя, как ив «Летописце», военные успехи объясняются сов­местными действиями литовских и русских войск. Вмес­те с тем, в «Хронике» отчетливее, чем в «Летописце», видно сопротивление русских князей подчинению своих земель власти литовских князей.

Заметно отличается «Хроника Быховца» от «Летопис­ца» и других пространных хроник открытым восхвале­нием могущества Великого княжества Литовского, воин­ственности литовцев, родовитости литовских князей. Основная заслуга в победе над крестоносцами при Грюн-вальде в 1410 г. приписывается литовскому войску. На-рючито подчеркивается древность и знатность литовских феодальных родов, и неродовитость польской шляхты, бездействие последней во время Грюнвальдской битвы. Стремление возвысить роль литовской знати продикто­вало и отбор материала для «Хроники». Так, в большин­стве описанных битв литовские воины проявляют образ­цы мужества, стойкости, находчивости, благодаря чему одерживают победы. Не случайно отмечено в ней и то, что ратная сила литовского войска особенно усилилась после того, как великие князья литовские приняли хри­стианскую веру. Витрвт, как ревнитель христианства, основатель многих костелов, назван «вторым апостолом божьим». Составители «Хроники» часто прибегают к портретным характеристикам великих князей; особенно выразительно описаны личности Витовта, Ягайло. Целая повесть посвящена слуцкому князю Семену Михайлови­чу, его борьбе с татарами. По методике изложения «Хро­ника» также отличается от «Летописца»: здесь нет деле­ния текста на разделы по периоду правления каждого

_аыцщого князя.

Г Местные летописи. С середины XVII —в начале XVIII в. возникают локальные летописи. Интерес к мест-ной истории отражал недовольство литовско-белорусских князей подчиненным положением Великого княжества Литовского в составе Речи Посполитой, возраставшим влиянием польских феодалов.

На востоке Белоруссии, где это влияние проявлялось в меньшей мере, летописная традиция сохранила значе­ние как средство выражения местных интересов феода­лов и городов. В связИчС этим возникли своеобразные исторические произведения, соединявшие в себе некото­рые черты летописания XV—XVI вв. и новые формы раз­вития исторического знания. Таким произведением яв­ляется так называемая Баркулабовская летопись. Лето­пись написана на белорусском языке жителем местечка Баркулабово, по всей вероятности духовным лицом, близким к владельцам местечка князьям Соломорецким, События, освещенные в летописи, относятся ко второй половине XVI — началу XVII в. Главное внимание автора сосредоточено на событиях, происшедших в Поднепровье, в различных городах и селах востока Белоруссии и в са­мом селе Баркулабове, причем в центре его внимания — семейная хроника владельцев села.

Существенно меняется характер изложения, когда автор рассказывает о развернувшейся с конца XVI в. борьбе против церковной унии. Летописец открыто вы­ступает против нее. Гонения на православных, насажде­ние католицизма, по мнению автора, вызывали' войны, опустошение, голод и мор. Уния рассматривается как страшная беда. Провиденциальная трактовка событий используется для компрометации церковной унии. Одна­ко автор избегает крайних выпадов против католической церкви и выражения симпатий борьбе народных масс против унии, в частности горожан Могилева, Полоцка, Витебска, Орши, хотя и сообщает об этих --событиях, Более того, в движении казачества, направленном про­тив гнета и произвола феодалов, он не видит с конца XVI в. широкого участия белорусского крестьянства.

К владельцу Баркулабова князю Богдану Соломо-рецкому летописец испытывает явно верноподданниче­ские чувства, называя его «славным, набожным милов-ником церкви божой».

Автор продолжает традицию летописей, сообщает све­дения о стихийных бедствиях, постигших Белоруссию в последние два десятилетия XVI и в первые годы XVII в., причем придает им в связи с введением унии значение божьего предзнаменования, выражение господнего гнева. Вследствие этого летописец не ограничивается лаконич­ным сообщением о различных бедствиях (град, морозы, засухи, эпидемии, наводнения и др.), а рисует полную трагизма картину массовой гибели людей, их страданий и мучений.

-Антиуниатская направленность содержания Баркула-бовской летописи объясняет и интерес, проявляемый ле­тописцем к событиям в Москве. Это не только свидетель­ство современника, но и выражение поддержки Русского государства. Летописец специально помещает в летописи грамоту послов великого князя Московского к королю Стефану Баторию с предложением о мире. Рассказ о Лжедмитрии построен на официальной версии москов­ского правительства.

Летопись не проникнута духом активного протеста, гневного обличения, в ней преобладает жалоба, предчув­ствие разраставшейся катастрофы как следствия «бого­противной унии».

При всем разнообразии сюжетов, сведений, внешне не связанных друг с другом, Баркулабовская летопись пред­стает как историческое сочинение, пронизанное единым замыслом: осудить церковную унию. Для аргументации этого автор описывает положение народных масс в годы стихийных бедствий. Отличающая эту летопись эмоцио­нальная приподнятость обусловлена не социальным про­тестом, а религиозной настроенностью автора.

Баркулабовская летопись с точки зренияПметодоло-гии и методики является уникальным произведением. Антауниатская концепция придает.ей идейную направ­ленность и структурную целостность, определяет свое­образную форму построения аргументации. Летописная форма приобрела здесь неизвестную ранее функцию средства создания единого по замыслу труда, в котором унию осуждают прошлое и настоящее, высшие сверхъес­тественные силы и сама жизнь.

- Совершенно в иной манере написана «Хроника Ви­тебска» — так называемая летопись Панцырного и Авер-ки. Ее цель — регистрация фактов, событий. В ней как бы возрождаются самые слабые, устаревшие черты лето-нисания. Крайне ограничен круг явлений в истории горо­да, привлекший внимание летописца; описываются толь­ко те события, которые указывают на роль Витебска в деяниях королей. Главное в них — войны, поэтому в ле­тописи фиксируется все, чем участвовал Витебск в бес­конечных войнах,— поставки продовольствия, постой войску участие горожан в сражениях и пр. Отмечены слу­чаи пожаров, эпидемии.

Другое летописное произведение — «Хроника Моги­лева» составлялась его жителями в течение XVI—XIX вв. Здесь сообщения о правах и привилегиях, данных городу королевскими грамотами, о событиях в городе, разби­равшихся королевским судом, и собственные свидетель-\ства авторов хроники. Последние охватывают события конца XVIII — начала XIX в.

Традиционным является включение многочисленных сообщений о необычных явлениях природы, знамениях, чудесах, причем иногда они перерастают в более прост­ранные повествования, чем в других летописях. К раз­ного рода чудесам авторы относятся если не с полным доверием, то и без явного скептицизма. ' Религиозное мироощущение пронизывает содержание «Хроники», однако само произведение имеет сугубо жиз­ненную направленность. В центре внимания — дела и заботы горожан в связи с внешними событиями. Авторы не выражают своего отношения к событиям, а ограничи­ваются Лишь описанием, констатацией фактов (в такой манере описано восстание 1610 г.). Крайне редко они Обращаются к выяснению причин событий. *• Почти 2/3 текста посвящено описаниям событий 90-х годов XVII в., причем главная тема —поборы с населе­ния, учиненные войсками, проходившими через город и квартировавшими в нем. Мало интересуются авторы со­циальной и хозяйственной жизнью города. Подробно описаны лишь пожары, главным образом церквей.

⁴ При ценности отдельных свидетельств «Хроника Мо­гилева» как историческое произведение конца XVI—^на­чала XIX вв.— архаическое явление. Метод ее построе­ния примитивен: в хронологическом порядке расположе­ны сообщения о событиях, легендарные рассказы, доку-1 ментальные свидетельства и личные наблюдения. При­чинная связь между ними отсутствует.

2. Дворянские и клерикальные историки

Начало изучению истории белорусских земель йа рубеже XVIII—XIX вв. положили лучшие представи­тели русской науки — В. Н. Татищев (1686—1750 гг.), Ми В, Ломоносов (1711—1765 гг.), И. Н. Болтин (1735— 1792 гг.). У М. В. Ломоносова мы находим краткое упоминание о Белой и Черной Руси. В своих замечаниях на работу Г. Ф. Миллера «Происхождение имени и народа российского» М. В. Ломоносов отстаивал автохтонность в качестве исходного теоретического принципа понима­ния истории Руси. Он считал, что земли, населенные «белороссийцами, где ныне Новгородок, воеводства Мин­ское, Мстиславское, Витебск и Полоцк...», являются орга­нической частью Руси ⁵.

В. Н. Татищев⁶ выделяет из территории Древней Ру­си Белую Русь. Под ней он понимал земли с центрами Ростовом, Переяславом, Суздалем, Стародубом. Освещая историю Полоцкого княжества, Татищев различал три периода. Первый —• существование местного княжения. Второй—то время, когда полочане, «согдасясь с новго­родцы, демократию (вече) ввели»; третий — когда По­лоцк и его уделы «под власть литовскую отдаться при­нуждены» ⁷. В этих определениях Татищев угадал смену черт общественной жизни, что для его времени составля­ло шаг вперед в формировании принципа историзма.

Ближе к истории Белоруссии феодальной эпохи стоит произведение Н. Н. Бантыш-Каменского (1757— 1814 гг.) —«Историческое известие о возникшей в Поль­ше унии». Он видит в церковной унии выражение свет­ских интересов папства, средство государственной поли­тики и результат компромиссной позиции верхов право­славной церкви, вызвавшие в средних и низших слоях общества открытое сопротивление ⁸„ Такое понимание этого явления формировала прагматическая точка зре­ния автора, т. е. соединение в причинно-следственный ряд субъективных действий и целей.

Восстание 1830—1831 гг. дало повод дворянским и клерикальным историкам поставить вопрос об историче­ских судьбах Западной Руси. В 1848 г. вышла в свет не­большая работа «Взгляд на историю Западной Руси». Неизвестный автор ограничился несколькими утвержде­ниями о главных чертах истории этого края. Исходным фактом характеристики Великого княжества Литовского он считает преобладание русского православного населе­ния, на основании чего считает правомерным называть

это государство Белоруссией ⁹. Содержание историческо­го прошлого Западной Руси автор свел к истории право­славной церкви и религии. Целью всего изложения яв­ляется стремление подчеркнуть отрицательную роль ка­толической церкви и Польши в исторических судьбах западных земель Руси.

Одним из первых дворянских историков России XIX в., обратившим более пристальное внимание на исто­рию Белоруссии, был Н. Г. Устрялов(1805—1870 гг.). В работах «Исследование вопроса, какое место в русской истории должно занимать княжество Литовское» (1839)' и «Русская история» (1837—1841) он привел ряд важ­ных исторических фактов из истории белорусских земель XVI—XVIII вв. Однако он освещал эти факты (Люблин­ская и Брестская унии, восстание казачества, русско-польская война и др.) с целью оправдания официальной политики царского правительства в Белоруссии. Устря­лов выступал против тех, кто «смотрит на Литву и соеди­нившиеся с нею области как на польские провинции», и, опираясь на исторические факты, заявлял, что эти зем­ли исконно русские. В середине XIX в. история Белоруссии получила не­которое освещение в обзорных трудах и курсах лекций русских историков К- Н. Бестужева-Рюмина, С. М. Со­ловьева, В. О. Ключевского и Н. И. Костомарова. Бело­русские земли они рассматривали как одну из составных частей Российской империи, поэтому о Белоруссии пи­сали лишь в разделах, освещавших внешнюю политику России, главным образом войны России с Польшей, В 1855г. была издана книга М. О. БезКорниловича (1796—1862 гг.) «Исторические сведения о примечатель­ных местах Белоруссии». Однако автор свел свой труд к подбору летописных свидетельств, сообщений о князь­ях, уделах, войнах, религиозных событиях, которые фор­мируют представление о Белоруссии как неотъемлемой,
органической части Российской империи. Узкое понима­ние предмета и задачи изучения помешали этим авторам исследовать подлинную историю Белоруссии, всю специ­фику исторического процесса в феодальную эпоху.Попытку более широкого и направленного изучения истории Белоруссии содержит книга О. В. Турчиновича «Обозрение истории Белоруссии с древнейших времен»(Спб., 1857). Он поставил две цели — охарактеризовать Белоруссию как страну и ее историю как самобытные объекты изучения. Свой труд автор считал первым систе­матическим изложением истории Белоруссии¹⁰. В со­гласии с принципом дворянской историографии: в деяниях государя заключена история народа, он свел всю историю к описанию политических событий. Социальную и эконо­мическую стороны развития общества О. В. Турчинович полностью игнорирует. Заметно меньше своих предшест­венников он уделяет внимания религиозно-церковной проблеме. В соответствии с другим принципом дворян-екой историографии он резко отрицательно относится к народным движениям, не признает роли "народных масс в истории. История Белоруссии излагается путем компи­ляции сведений из летописей, сочинений польских исто­риков Нарбута, Лелевеля, русских — Татищева, Карам­зина, Соловьева, Устрялова.

В истории Белоруссии Турчинович различал два пе­риода. Первый, с начала XV и до конца XVII в., включал собственно историю Белоруссии, которая была тесно связана с историей Литвы, Польши и России. Второй период начинался с конца XVII в., история Белоруссии с этого времени, по его мнению, была «лишена всякой самобытности и исчерпывалась историей Польши и Рос­сии» ^и.

Показать самобытность развития Белоруссии Турчи­нович не сумел: период XV—XVII вв. не содержит в его книге никаких данных, ее раскрывающих. Весь этот пе­риод заполнен в книге подробностями о правлении вели' ких князей литовских, о войнах, которые они вели. Рас­сказав о подчинении западно-русских земель литовским князьям, автор пришел к парадоксальному, ничем не обоснованному выводу: «Мало-помалу Западная Русь образовала новое самостоятельное государство — княже­ство Литовское» ¹². Политику великих литовских князей автор представляет как «деяние в интересах всеобщего блага». Особенно восторженно оценивается деятельность Гедимина, Сигизмунда-Августа, Стефана Батория.

Всю историю Белоруссии Турчинович сводит к военным событиям и религиозной борьбе, как это делали историки и до него. Но он опускает известные свидетель­ства о католической агрессии, акциях Ватикана и в пре­следовании православной церкви видит следствие дея­тельности не столько католиков, сколько униатов ¹

К объяснению причин и характера освободительной борьбы украинского и белорусского народов Турчинович подошел с открыто клерикальных позиций. Ее антифео­дальный характер остался вне внимания автора. В то же время выпячиваются принесенные народной войной разо­рения. При таком подборе фактов народно-освободитель­ное движение украинского и белорусского народов теряет свой подлинный характер и представляется как ряд обыч­ных военных эпизодов, описанных весьма подробно. В этом также четко видна позиция дворянского историка, отрицавшего социальные причины развернувшейся в середине XVII в. народной борьбы.

Отрицательное отношение Турчиновича к политиче­ским действиям народных масс проявляется при описа­нии им восстания жителей Полоцка в 1387 г. против Якайлы, ставшего польским королем. Сама идея народ­ной власти вызывает у Турчиновича резкое осуждение;

_;с плохо скрытой неприязнью говорит он о Полоцке, став-днем республикой, вольным городом. Вечевой строй едедал город беззащитным, что позволило князю Минганло завоевать в 1190 г. эту древнюю столицу Кривской зем­ли. Еще дальше в осуждении народных восстаний идет Турчинович при описании восстания витебских горожан против диких преследований изувера Иосафата Кунце-вича в 1623 г. Он характеризует это восстание как «ярость толпы, исступление черни, своеволие и бунт». Жестокую расправу над восставшими он вполне одоб­ряет, отметив, что «наказание последовало достойное» ^м.В «тбге он пришел к выводу, что Белоруссия в многове-vновом, прошлом своей истории не имела, а была лишь ареной междоусобий, завоеваний, «перепутьем могучих пощерников».

: ,В ряде мест Турчинович подвергает сомнению досто­верность отдельных фактов, заимствованных из поль­ских хроник или летописей, однако не опровергает при-водимые ими легенды о «божьих знамениях». Иногда он приводит несколько свидетельств об одном и том же со­бытии, но всегда берет верх явная тенденциозность, идеа­лизация действий великих князей литовских.

Крупным произведением, претендовавшим на обобща­ющее изложение истории Западного края, явилась рабо­та М. О. Кояловича (1828—1891 гг.) «Лекции по истории Западной России», опубликованная в 1864 г. Автор во­сторженно приветствовал реформу 1861 г., которую он с монархических позиций оценил как «великое слово — воля народная», резко осудил восстание 1863 г. как одно из проявлений враждебной всему русскому «польской силы» ¹⁵.

Коялович обстоятельно сформулировал свое пред­ставление об общих закономерностях, структуре и кате­гориях, которые играют роль методологических принци­пов в его изложении истории Западной России.

В одной из лекций он провозгласил, что «в истории .все имеет свою причину, свой смысл» ¹⁶, однако в собст­венной работе не раз оказывался очень далеким от рас* крытая истинных причинных связей.

К Западной России Коялович относит Украину, Бе­лоруссию и Литву, которые, по его мнению, представ­ляют собой единое целое; в чем суть этого единства, в каких явлениях оно прослеживается, автор не раскры­вает, но решительно подчеркивает роль своего взгляда как исходной точки зрения.

Определяющим фактором исторического развития Западной России он считает столкновение «двух глав­ных сил — русской и польской», причиной чему было стремление Польши «воссоздать свое господство и мо­гущество на чужой русской земле».

Глабной задачей своего курса лекций Коялович счи­тал раскрытие истоков «польского триумфа» как опре­деляющей черты прошлой истории Западной России. Он стремился проследить влияние Польши, приведшее к то­му, что в Западной России сложилось «разделение меж­ду народом и верхним польским слоем, разделение на­циональное, религиозное, разделение преданий, начал жизни» ¹⁷. Коялович формулирует свое понимание закономерности истории Западной России следующим обра-*зом: это есть «история демократизма, ищущего своей древней, родной аристократии,., ищущего древних род­ных порядков жизни, то есть тоже русских и православ-;,«ых» ¹⁸. Коялович этим заявлением исказил и попытался скомпрометировать идею демократизма как нечто чуж­дое народу.

Однако на деле Коялович не осуществил своего на-^меревия поставить в дентр внимания освещение истории народа; об этом свидетельствует предложенная им схема периодизации истории Западной России, в которой он различает пять этапов, отражающих те или иные черты государственно-политической унии Западной России с Литвой и Польшей. Роль народных масс в истории им полностью игнорируется, хотя слово «народ» часто упо­требляется в его лекциях. Как истинный представитель I монархически настроенных историков, он осуждает ве-. чевой строй в Полоцке, видя в нем «род правления, ко-^торый меньше всего может принести пользы», который ^н был причиной овладения городом князем Мингайло. Ведущую роль в историческом развитии Коялович отво­дит деятельности князей и королей. К решающим факто-р&м он относит православную религию и церковь, кото­рые провозглашает «великим цивилизующим нача­лом» ¹⁹.

В методологии Кояловича заметное место занимает теория иноземного влияния. Он различает два влияния: первое — русскре, приведшее к сближению литовцев и •белорусов,—положительное явление, которое привело к «усвоению литовцами русского склада жизни», вытеснив­шего «чисто литовские особенности»²⁰, второе оказыва­ли западные соседи, в первую очередь «латино-герман-окий мир», от которого поляки заимствовали «пристра­стие к роскоши», отрицательно сказавшееся на социаль-Ж^экономическом положении страны.

На Западную Россию иноземное влияние шло со сто­роны Польши, а не Западной Европы, автор считает этот фактор всеохватывающим в историческом развитии [^'-Западной России. До Кревской унии (1385 г.), по его мнению, «общественный быт Литовского княжества сложился по началам русской жизни» ²¹. Последующее раз­витие унитарного, процесса углубило разделение между Литвой и Русью, что породило впоследствии бессилие Литвы отстоять перед Польщен свою независимость.

-Люблинская уния привела не только к потере нацио­нального^ развития, но и породила не известные ранее в Западной России социальные процессы. По мнению Коя­ловича, до унии здесь не было крепостных, а сельское население составляли свободные земледельцы. По мере ополячивания аристократия, в руках которой находилось большинство городов, все больше «превращала в хлопов» мещан ²².

Антипольская позиция Кояловича привела его к иска­жению истории; уже в его время существовало немало публикаций документов, из которых было ясно, что кре­постничество было известно в Западной России задолго до Люблинской унии. Это искажение прошлого — пря­мое следствие монархически-славянофильской природы его методологии.

Причиной подъема народной борьбы в середине XVII в., по'утверждению Кояловича, явилось усиление религиозного преследования. Церковная уния, как он считал, породила обстановку, в которой история Запад­ной России получила «по преимуществу народное на­правление», ибо вследствие ополячивания высшего со­словия защита православия; «перешла в руки народа», ряды которого составили казачество и мещанство. Го­рожане, по словам Кояловича, представляли собой мно­гочисленное сословие, которое всецело «отдалось защи­те своей веры»²³.

Защита православия и антипольский характер всего движения середины XVII в.—- вот основной тезис Кояло­вича, приведший к искаженной характеристике событий 1648—1667 гг., .поскольку в ней игнорируется антифео­дальная направленность борьбы, а решающая роль в этой борьбе отводится не народным массам, .а личностям, стоявшим во главе борющихся сил.

^Методологические основы концепции Кояловича сделали изложение истории Западной России искусст­венным, противоречивым. Подмена внутренних аричин развития внешним влиянием превратила историю За-?дадной России в количественное накопление черт об-щественной жизни по «польскому образцу» при ослаб­лении местных традиций. Процесс исторического разви­тия подменила смена одних форм другими, привнесен­ными извне

Таким образом, Западная Россия представлена Кояуювичем жертвой польской экспансии, осуществленной в угоду католической церкви. В связи с этим им отобран исторический материал, в котором преобладают факты и события из области религиозных отношений, политических целей, военных захватов. Как в методологии, так и в методике Кояловича проявились типичные черты огра­ниченности, субъективно-идеалистической, откровенно •клерикальной направленности дворянской историогра^ фии.

Поскольку Белоруссия рассматривается в «Лекциях» органическая часть Западной России, автор уделил лишь несколько вскользь брошенных замечаний. Почти одновременно с «Лекциями» Кояловича была ^публикована книга П. Щебальского «Рассказы о За-рйадной Руси» (М., 1864). В ней еще более примитивно Западного края представлена как история ре-Ушгиозных гонений и сопротивления им народа. Как и ч, Щебальский пытался придать наступлению |$атоличества и униатства социальную окраску. Он пред-ргавнл его как фактор, породивший, якобы, усиление 'князьями и дворянами гнета крестьян в отместку за со­хранение ими верности православию. Вся история Бело­руссии, сведена к судьбам православной церкви и рели-|гирзной борьбе.

,-< _;Р «4С67 г. в Вильно вышла книга профессора Я. Д. (1810— 1873 т) «Очерк игтории Г.еяеро-Запад-России». Как отмечалось в предисловии, целВю книг'и (Шло «способствовать развитию у уча-рщхся верных понятий об .исконном господстве право-Цдавия и русской народности в здешней стране». С ра-^ ротой Кояловича ее роднит определяющая все изложе-концепция, рассматривающая историю северо-за-Шдных земель до Кревской унии (1386г.) как борьбу рфотив «напора латинства и неметчины» ²⁴.

Определяющее значение в освещении истории северо­западных земель Руси придается автором колонизаци­онной теории — версии об образовании Новгородом сво­ей колонии — Полоцка. Это событие положило, по его утверждению, начало колонизации славянством всей тер­ритории между Припятью и Балтийским морем, вер­ховьем Днепра и устьем Немана ²⁵. В дальнейшем про­изошло слияние колонистов-новгородцев с литвинами. Только набеги и грабежи ятвягов принудили колонистов применить против них оружие ²⁶.

Последующая история излагается в виде пересказа летописных данных, причем автор подчеркивает, что эпоха колонизации имела следствием то, что «смена по­лоцких князей литовскими ничего существенного не ме­няла — князья, по происхождению литвины, по значе­нию своему были русскими князьями»²⁷. По его мне­нию, до Кревской унии «все общественное устройство, порядки и законы были русские»²⁸. Следует отметить, что автор не дает сколько-нибудь четкого определения того, в чем суть этого устройства, в чем его «русские» черты.

И. Д. Беляев так подбирает и представляет факты, чтобы представить историю Северо-Западного края как извечную борьбу против «заклятого врага — латинства, окатоличивания, ополячивания, немецкого преоблада­ния, погубившего столько славянских наций»²⁹. В таком плане представлены деятельность и войны Миндовга, Тройдена, Витеня, Гедимина, Ольгерда — как политика, имеющая целью защиту Восточной Европы от латинства и германизации³?. Кревская уния оценивается автором как исторический рубеж, положивший начало дливше­гося почти пять веков окатоличивания и ополячивания³¹.

Через 5 лет после издания «Очерков» вышла в свет новая работа И. Д. Беляева «История Полоцка, или Се­веро-Западной Руси, от древнейших времен до Люблин­ской унии» (М., 1872). Структура книги раскрывает ав­торскую трактовку подхода к исследованию истории

Западной России. Она состоит из четырех разделов, каждый из которых называется «Рассказ». Первый из них — «Страна», ьторой — «Люди», третий — «Церковь», четвертый — «Власть». Следует отметить, что истории церкви и власти отведена большая часть книги (около 280 стр. из 450). Эти вопросы составляют главные объ­екты внимания автора, свидетельствуя о типичной для дворянско-клерикальной историографии позиции. Как и Крялович, Беляев придает церкви и власти значение факторов, не обусловленных определенной социальной средой.

В основе первого рассказа лежит изложенная Беляе­вым еще в ранее вышедшем «Очерке» колонизационная теория. Здесь же она дополнена попыткой создать этни­ческую модель Полоцкой земли. Произвольно истолко­вывая летописные сведения, он представляет всю тер­риторию между Припятью и Западной Двиной, Днепром и Неманом, Литву, земли соседних прибалтийских пле­мен объединенными в процессе колонизации в одно По­лоцкое государство, в котором произошло будто бы «слияние, сделавшее всю литовскую землю на юг от Ви-лии русскою и полоцкою» ³².

Второй рассказ «Люди» освещает этнический и соци* альный состав населения края. Этническая сторона пре­обладает в очерках, о ятвягах, литовцах, дреговичах. Со­циальная сторона выступает при характеристике групп населения Полоцка и уездов. Очерки полностью основа­ны на концепции теории колонизации. Так, в книге го­ворится о неизбежности гибели ятвягов, так как они от­стаивали «свою дедовскую жизнь лесных обитателей» и оказывали сопротивление развивавшемуся у соседей «новому строю жизни, могучей цивилизации»³³. Очерк о литовцах построен в виде рассказа об их сближении в процессе колонизации с полочанами, приведшем к тому, что «литовцы и русские,— по утверждению Беляева,—' являются как бы одним народом»³⁴. Хотя это, конечно, явное преувеличение,- но автор верно подметил сходство некоторых народных обычаев на Руси и в Литве, общ­ность терминов, черт, быта, сходство поверий, понятий и

т. д. Однако автор отходит от реальных исторических процессов, заявляя, что княжеская власть у литовцев зародилась «в подражание полочанам» и даже воинст­венность их тоже развивалась по этой же причине³⁵.

Беляев ищет в социальных группах населения По­лоцка, на существование которых указывают докумен­тальные свидетельства, аналогии с новгородскими. До­кументы XIV-—XV вв. не только дают материал, оправ­дывающий такой подход, но и содержат данные о соци­альном облике населения Полоцка, не укладывающиеся в схему, по которой Беляев излагает историю Белорус* сии. Тогда автор извлекает из документов только нужные ему данные. Например,,говоря о боярах как правящей верхушке в Полоцке (как и в Новгороде), он ссылается только на те документы,: которые подтверждают его точку зрения. Однако в других документах содержится указание на потерю боярами Полоцка былых позиций, усиление роли купечества. В таких случаях Беляев объ­являет это расхождение следствием «польских нововве­дений» ³⁶ либо игнорирует такие факты. Поиск аналогий в жизни Полоцка и Новгорода позволил Беляеву пока­зать сходство черт быта, социально-экономической жиз­ни феодальной Руси и Белоруссии, и это, несомненно, важно.

Концепция Беляева о «зловредном», «разлагающем» влиянии Польши мешала ему видеть реальные причины и характер исторических процессов. Это особенно ясно выступает в характеристике купечества и крестьянства. Автор настаивает на полном тождестве положения и ро­ли купечества в Полоцке и Новгороде. Магдебургское право, внесшее отличия, автор считает отрицательным явлением, которое «оборвало связь между купцами и боярами» и «крайне стесняло свободу промыслов»³⁷. Такая оценка Магдебургского права искажает его дей­ствительное значение в истории города.

По утверждению Беляева, превращение свободных земледельцев в угнетенных, «черных людей» -— одно из следствий ополячивания полоцкого боярства³⁸. В уездах «черные люди» были свободными, сохранявшими право

перехода, хотя и несли повинности. Усиление крепостни­ческой зависимости в первой половине XVI в. (уже без иноземного вмешательства) осталось вне поля зрения автора.

Третий рассказ также пропитан идеей отрицатель­ного воздействия иноземного влияния. Восторженное описание в рассказе тесных взаимоотношений князей и епископов, политического авторитета последних являет­ся приемом, направленным на осуждение преследования православной церкви, окатоличивания князей.

Последний рассказ раскрывает черты сложившейся государственной организации, верховной власти. Автор пытается проследить эволюцию власти от веча в Полоц­ке до всевластия в нем феодальной верхушки. Беляев обращает внимание на княжеские междоусобицы, ста­новление великокняжеского единодержавия, усиление роли великокняжеской рады, складывание иерархии должностей государственного аппарата. Опираясь на ле­тописные данные, о» реалистично характеризует основ­ные черты политической истории Северо-Западной Руси и тем самым дает определенный материал для: критики теории колонизации, которая требует признания Полоц­ка колонией Новгорода³⁹. Аналогии социальной жизни Полоцка и Новгорода (организация купечества, «черных людей») пронизывают все изложение истории Полоцкой земли *>.

В рассуждениях об общих факторах исторического развития Беляев в ряде случаев исходит из идеи истори­ческого прогресса: новое всегда побеждает старое, от­жившее. Этим принципом он объясняет неотвратимость гибели ятвягов, причину падения веча в~ Полоцке и за­мену его властью великого князя⁴¹. Однако выбор исто­рических явлений, в которых автор ищет решающую роль этого принципа, свидетельствует о непонимании им сущности и роли нового-в историческом развитии.

В 1890 г. вышла в свет книга «Белоруссия и Литва. Исторические судьбы Северо-Западного края».- Как от­мечено на титульном листе, его авторами были два про­фессора Киевской духовной академии Н. И. Петров и И. И. Малышевский, книга издана при Министерстве

внутренних дел «с высочайшего соизволения» и являлась частью серии, очерков по истории севере- и юго-западных окраин империи. Эта серия была призвана служить про­водником монархическо-клерикальных охранительных идеи в

Основное содержание истории Белоруссии и Литвы укладывается в следующую схему: преобладание Руси над Литвой до XII в.; утверждение господства Литвы и создание Литовско-Русского государства; заключение унии с Польшей и усиление политического ее влияния, распространение католицизма; наконец, присоединение к России. История сведена, таким образом, к двум аспек­там — государственно-политическому и церковно-конфес-сиональному. При освещении первого авторы опирались на апологетику самодержавия, изображенного ими как форма народовластия. Обоснованием второго служит те­зис о том, что «связующей силой Русского государства должна быть православная церковь» ⁴².

Сведение истории народа к деятельности государей, отрицание закономерности, роли причинности в истори­ческом процессе привело к тому, что авторы вполне серь­езно приписывают Ягайло решающую роль в повороте Великого княжества Литовского от «обрусения» во вре­мя правления Ольгерда «в совершенно противополож-рую сторону» ⁴³.

Причины княжеских междоусобиц авторы ищут в борьбе сторонников католической и православной рели­гий. Вследствие этого авторы оказались не в состоянии объяснить причины успеха унитарного процесса, понять, почему поднявший восстание Михаил .Глинский «встре­тил в Северо-Западной Руси или враждебное отношение или равнодушие» ⁴⁴. «Главными и естественными защит­никами православия и русской народности в Литве» в книге объявляются православные вельможи и дворяне. Дальнейшие же события объясняются «совращением этих защитников в католичество» ⁴⁵.

Искаженно трактуется характер казацкого восста­ния середины XVII в.: утверждается, что оно явилось

следствием призыва самого короля, предложившего .ка­закам «постоять за себя» ⁴⁶.

Книга пронизана стремлением подменить социальную направленность событий религиозной. Так, Кричевское восстание 40-х годов XVIII в. объясняется как один из эпизодов борьбы за православие⁴⁷.

В книге проводится традиционная для дворянской историографии идея о Польше как виновнице всех зол в истории Северо-Западного края. Внутренние социальные причины при этом замалчиваются. В рамках монархиче­ски-клерикальных идей история Белоруссии преврати­лась в бессвязный, тенденциозный набор фактов и суж­дений, исказивших ее реальное развитие.

Наиболее выразительно отрицательные черты мето­дологии и методики дворянско-клерикальной историо­графии воплотились в книгах П. Д. Брянцева «История Литовского государства с древнейших времен» (Вильно, 1889) и «Очерк Древней Литвы и Западной России» (Вильно, 1891). Вторая книга по существу представляет собой краткое изложение первой. Брянцев сводит слож­ный процесс исторического развития к политической ис­тории, в свою очередь представленной в виде располо­женных в хронологическом порядке биографий великих князей и королей. В центре внимания автора стоит отно­шение правителей к православной религии и церкви, к Польше и католицизму. Одним из побудительных моти­вов их деятельности он считает личные симпатии и ан­типатии.

Отчетливо выступает стремление показать положи­тельное, благотворное влияние на судьбы Западного края всего православного и русского и отрицательное, пагуб­ное — всего католического и, польского. Второму воздей­ствию автор приписывает роль причины глубоких соци­альных сдвигов: крестьянство потеряло свободу, право на земли, свои старинные учреждения из-за влияния польского права, польских порядков, утверждению кото­рых способствовала государственная власть и католиче­ская церковь ⁴⁸. В связи с такой трактовкой причин со­циальных перемен народное движение освещается как выражение массового антикатолического, антипольского протеста, борьбы за православие. Крестьянские выступ­ления характеризуются как акты грабежа поместий польской шляхты и католической церкви.

Рассказывая о реформации в Западной Европе, Брян-цев излагает причины ее возникновения как выражение протеста против пороков католической церкви и папст­ва ⁴⁹. Но от объяснения причины реформации в Западной России он уклонился. Такая позиция является результа­том тенденциозности и примитивизма теоретических взглядов автора на историю общества.

Рассмотренные работы не исчерпывают все.й дворян­ской и особенно клерикальной историографии б Белорус­сии (и вообще Западной Руси). В начале XX в. в связи с ростом революционного движения появились многочис­ленные «труды», наполненные самыми антинаучными из­мышлениями с целью направить читателя по пути борь­бы «за веру и народность*.

При всем разнообразии отдельных категорий в мето­дологии, решении различных задач, а также приемов и средств изложения, дворянские и клерикальные истори­ки, писавшие об истории западно-русских земель, в главном, решающем были едины. Это единство заключа­лось прежде всего в освещении истории как деятельно­сти правителей, в сведении всего исторического процес­са к двум аспектам — государственно-политическому и церковно-религиозному.

При очевидной ошибочности и научной несостоятель­ности исходных теоретических позиций и взглядов дво­рянских историков на далекое прошлое белорусского на­рода; в отдельных трудах содержится ряд суждений и оценок, имевших положительное значение для дальней­шего развития историографии Белоруссии. Так, дворян­ская историография положила начало рассмотрению ис­тории Белоруссии в качестве самостоятельного предмета изучения, создала первые обзоры, содержащие ее систе­матическое изложение. Дворянские историки поставили задачу выяснения причин перемен, происходивших в жизни белорусского народа в феодальную эпоху. Сохра­няет свое значение примененный некоторыми дворянски­ми историками метод изучения истории Белоруссии в связи с историей Руси, Литвы и Польши.