Буржуазная историография
Во второй половине XIX в. сложилась буржуазная историография Белоруссии. В ее становлении влияние дворянской и клерикально-монархической историографии не прошло бесследно. Однако буржуазные историки сумели выйти из уэкогр круга ее интересов, все более замыкавшихся на религиозно-церковной тематике, и предложили свое понимание истории Белоруссии. Внимание буржуазных историков — М. Ф. Владимирского-Буданова, М. К. Любавского, Ф. И, Леонтовича, М. В. Довнар-Запольского, А. С. Грушевского, В. И. Пичеты привлекли главным образом государственно-правовое развитие и аграрная история Белоруссии, Западного края. В созданных ими фундаментальных исследованиях по истории Великого княжества Литовского, Западного края широко привлечены данные о белорусских землях. М. Ф. Владимирский-Будапов (1838—1916 гг.) — видный представитель русской историко-правовой школы второй половины XIX — начала XX в.— искал в законодательных нормах, действовавших в Великом княжестве Литовском (по его терминологии, в Литовско-Русском государстве), истоки его исторического развития. Так, ухудшение положения крестьянства, по его мнению, было вызвано тем, что нормы государственного права вытеснили обычное («исконное») право. Это право было утрачено в результате проведенной государством водочной померы, которая, по его мнению, воплотила в себе принципы и нормы немецкого права, усвоенные Польшей и затем навязанные западно-русским зем* лям ^ Ограниченность исходной позиции привела этого историка к идеалистической трактовке исторического про* цёсса. Однако следует отдать должное его утверждению о существовании этапа в развитии западно-русского крестьянства, когда сельская община и крестьянское землевладение составляли основу аграрного строя. Но трактовка общинного права как «полного, вечного и потомственного владения землями наравне с земянами и боярами» в XVI в. была явным преувеличением и справедливо опровергалась М. К. Любавским. Смену принципов собственности на землю в XVI в. Владимирский-Буданов связывает с привнесением в Великое княжество Литовское польского шляхетского права, по которому крестьяне лишались земли и закрепощались. Поддержка в этом вопросе официальной версии охранительной идеологии приближает Владимирского-Буданова больше к дворянской, чем к буржуазной историографии. Владимирский-Буданов был одним из первых историков, занявшихся историей городов. Его интересовали исторические судьбы городов Юго-Западного края, но он считал, что города Белоруссии и Литвы были основаны на общих принципах внутреннего устройства по образцу Вильно, Трок, Витебска, Бреста 51. Придерживаясь идеалистического тезиса об определяющей роли в жизни общества законов, учреждаемых правительством, Владимирский-Буданов считает, что именно распространение немецкого права принесло Польше феодализм, который затем утвердился и в Великом княжестве Литовском. В связи с этой концепцией причину упадка городов в Великом княжестве Литовском он видит в устройстве их по Магдебургскому праву 52. По его утверждению, город, имевший Магдебургское право, «совершенно выделялся из сферы действия общих государственных законов», в то время как политическая деятельность шляхты принимала общегосударственный характер53. В этом он видел истоки и причины упадка городов. Такое мнение Владимирского-Буданова односторонне и ограниченно. Ведь известно, что все три Статута Великого княжества Литовского (1529 г., 1566 г., 1588 г.) содержат статьи, дававшие городам общегосударственную гарантию и опору против произвола шляхты. Вывод о юридической изолированности городов опровергается широко применявшимся горожанами правом обращаться к королевскому (асессорскому) суду с жало-^ бой на действия местной администрации. /""ТЕГ В. Довнар-Запольский (1867—1934) придал бур-ыС. жуазной историографии Белоруссии отчетливую национальную направленность. Это выразилось, во-первых, в Немецкое право в Польше и его стремлении выяснить условия и тенденции процесса образования государства на белорусских землях и, во-вторых, в попытке проследить характерные черты западно-русской общины и ее судьбу в XVI в. Исследование первой проблемы опиралось отчасти на разработанную дворянской историографией колонизационную теорию, но ее трактовка в целом вполне согласуется с принципами государственной школы, составлявшей ведущее направление буржуазной историографии. Вторая проблема рассмотрена также на основе той же государственно-юридической концепции исторического развития. В каче^ стве объекта исторического исследования Белоруссия впервые выступила в монографии М. В. Довнар-Заполь-ского «Очерк истории Кривичской и Дреговичской земель до конца XII ст.». Исходным теоретическим положением служит автору колонизационная теория. Он прежде всего рассматривает те явления, которые, по его мнению, создали благоприятную почву для колонизации: это географический рельеф и водная система белорусских земель54. В период Киевской Руси кривичи вступили в торговые связи с соседними племенами Руси, с Новгородом, с литовскими племенами. Торговые связи и превратились в фактор колонизационного движения55. Обоснованию этого тезиса посвящена вторая глава книги — «Пути сообщения», в которой широко использованы свидетельства летописей, данные топонимики. Полоцкие кривичи, писал он, «вели тихую колонизацию в землю Литовскую» 56. Колонизацию и торговые связи автор определяет как факторы не только этнического, но и экономического развития, поскольку они способствовали основанию городов в Смоленском, Полоцком и Туровском княжествах. Такой подход к вопросу обусловил преимущественный интерес автора к летописным сведениям о городах в этих княжествах. Специфику политического развития кривичско-дрего-вичских земель историк объясняет их географическим положением—-они «лежали на окраинах, сторонились от общих дел Руси» 57. Тем самым он превратил географический фактор в социально-историческую категорию, которая определила направленность изложения второй части книги —• исторического очерка. Несмотря на то, что летописные данные, приведенные автором, весьма убедительно показывают причастность этих земель к общим .делам Руси (тесные связи Полоцка с Новгородом, строительство лодок, на которых русы плавали в Константинополь, в Смоленск, Чернигов, по--людье киевских князей в кривичских и дреговичских городах) , теория «отдельности» жизни кривичей и дреговичей играет в его книге роль исходного принципа. На ней он строит свое понимание содержания удельно-вечевого строя. Становление удельной системы Довнар-За-польский считает проявлением стремления племен к собственной государственности, которая дополняет созревшие этнические, языковые, религиозные различия. В связи с этим он ищет в летописях такие факты, которые позволяют проследить начало возникновения государственных институтов в племенной организации. Он тщательно реконструирует по летописным данным ^кня^-жеекую власть в Полоцке, его вече, их взаимоотношения, зависимость от Полоцка Минска, Витебска,' Друцка и других городов, проявлявшуюся, по его мнению, во внешней политике58. Очень обстоятельно освещает Дрвнар-Запольский борьбу Полоцка за независимость от Киева в соответствии с той задачей, которую он поставил,-^ показать вызревание в удельный период Руси • самостоятельной государственной организации у отдельных племен. Однако созданная .им конструкция выглядит весьма непрочно. Автор не раскрыл содержание по-нятия «общие дела Руси», от которых, по его мнению, отошли кривичи и дреговичи, начав собственную ^историю. Необоснованно его утверждение и о различно» степени развития культуры, различии торговых интересов. Факты подтверждают обратное. ••:.,-. Довнар-Залольский не смог увидеть истинные причины развития удельного строя — рост производительных сил, в движении которых и были заложены предпосылки формирования местных политических образований в йи> де самостоятельного удела. Он не сумел понять сложность ситуаций, состоявшей в том, что формирование княжеской власти осуществлялось в условиях общности культуры, однотипности политических, фортя. Он уловил присущее удельной эпохе местничество, обособленность, но изобразил их, следствием лишь разной степени раз* вития культуры, религии, этнических черт и различия торговых интересов. Раздробление Киевской Руси; по мнению Довнар-Запольского,— результат «стремления отдельных этнографических групп к децентрализации, к установлению у себя самостоятельного государственного устройства»59. Одной из черт удельной поры, отмечает Довнар-Запольский, было стремление князей «оседать» в своих волостях, другой чертой — опираться на местное боярство, ограждать свои владения от войн и разорений60. Довнар-Запольский характеризует удел как вполне сформировавшееся государственно обособленное общество с автономными интересами. Он выделил те явления, которые позволили построить схему становления самостоятельного государства в землях кривичей и дреговичей. Методология Довнар-Запольского порывала с принципами дворянской историографии, она рас» ширила понимание содержания исторического процесса, включила в него явления экономической и культурной жизни. Подход К истории с позиции внутренней эволюции об? щеетва привел его к догадке о том, что внес удельный строй в историю Древней" Руси. Но его объяснение этого строя лишь как сдвига в политической организации ограниченно, ибо он видел, как и все буржуазные историки, в феодализме лишь политическую организацию, вне социально-экономической основы феодального общества. Он не сумел разглядеть в становлении местных центров, в возрастании роли боярства, в вызревании феодальной структуры на местах звенья единого процесса развития феодального общества в Древней Руси, ее перехода к более развитому этапу этого общества. Рассмотренные аспекты истории Белоруссии до XII в. Д*ют основание сделать вывод о направляющем значе* ши во взглядах Довнар-Запольского государственно-правовой концепции. Среди экономических факторов, влиявших на полита? ческую жизнь Древней Руси, Довнар-Запольский выделил лишь торговлю. По его мнению, интересы торговли обусловили союз князей Киева, Смоленска, Новгорода, поскольку Днепр был общей водной артерией61, Однако этот фактор оказался в общей удельной теории Дов-нар-Запольского на втором плане. В известной мере у Довнар-Запольского проявляется присущее дворянской историографии объяснение причин событий, направленности исторического пути личными чертами, характером, наклонностями людей. Порой он придает им решающее значение. В связи с этим много внимания уделяется в его работе описанию быта, княжеских междоусобиц. Ведущим началом последующей истории Западной Руси Довнар-Запольский считал объединение Руси и Литвы. Этот союз, по его мнению, был продиктован об* стоятельствами самой Жизни. Он видит в нем «взаимную полезность, сознание общности интересов обоих государств и при всем том полнейшую равноправность»62. Это объединение автор представляет не только как влия^ ние исторических условий, но и как волю двух народов, «которые сошлись на основах взаимного уважения, равноправности»63. Столь резкая противоположность оценки автором положения западнорусских земель в пределах Киевской Руси (обособленность «от общих дел Руси») и их союза с Литовским княжеством («взаимное уважение, общность интересов») обусловлена оппози' ционным отношением Довнар-Запольского к русифика* торской политике царизма, появлением в его взглядах на историю России оттенка враждебности. Продолжая далее изложение взгляда на историче^ ское прошлое западнорусских земель, Довнар-Запольский переходит к той ситуации, которая сложилась к концу XVI в. Для этого времени, по его мнению, характерна смена прежнего равноправия Руси и Литвы лолй" тикой религиозных гонений и притеснений, что обусловлено переходом политического влияния в Великом княжестве Литовском к польским феодалам. Итогом такого поворота политики явилась борьба белорусов и /малорусов, поиск ими опоры «в единоверной и родственной Москве»64. Вместе с тем Довдар-ЗапольекиД противопоставляет политическое бесправие русского народа, «где все одинаково были холопы» при деспотической власти Московского князя, положению белорусов, кото-рые, по его мнению, даже в условиях гонений сохранили важные права и преимущества — Магдебургское право, шляхетство, полученное принявшими католицизм «многими белорусами» 6б. Суть исторической обстановки Довнар-Запольский / объясняет как противоречие " между централизацией . шляхетско-католического типа и боярско-олигархическо-го, одинаково неприемлемых для белорусского народа, который был «по своим историческим и народно-бытовым традициям в высшей степени демократичен»66. К таким историческим оценкам Довнар-Запольский пришел вследствие полного игнорирования социально-эко* комических процессов, происходивших в Белоруссии в феодальный период. Узость буржуазно-националистической методологии не позволила Довнар-Запольскому разносторонне и объективно осмыслить ход исторического развития, обусловившего воссоединение Белоруссии с Россией, и его следствие; он не скрывает отрицательной оценки положения, в котором оказалась, по его мнению, Белоруссия «после окончательного присоединения ее к России»е7. - Среди проблем феодального прошлого Белоруссии в качестве объекта исследования Довнар-Запольский выделил сельскую общину XVI в. Результатом его исследований в этой области явилась работа «Западнорусская сельская община в XVI в.». Автор исходит из положения, что «само течение жизни в Литовско-Русском государстве складывалось неблагоприятно для полного развития общинных порядков». Рассматривая первую половину XVI в. как время «постепенного закрепощения крестьянства и развития крепостного землевладения», что действовало разрушительно на общину, он все же считал—«следы общины гораздо ощутительнее, чем это предполагают»68. Для доказательства он анализирует грамоты, в которых содержались факты нарушений давних прав подвинских и поднепровских волостей конца XV — начала XVI в. В жалобах волощан на нарушение прежнего положения вещей, введение «новин» в области повинностей, сбора налогов, земельных распоряжений Довнар-Запольский видит отстаивание общинной традиции. Доказательством существования общины и ее ведущей роли в жизни крестьян автор считает свидетельства источников о вьь борах старцев, об их обязанностях, о самообложении во^ лощан на общие нужды, о совместном владении землёй» Исходя из этих данных, он пришел к выводу, что формы общинной жизни существовали не только в среде кресть-ян-данников, но и в среде тяглых, как на востоке, так и на западе Белоруссии69. '. Сопоставляя вышеуказанные жалобы, другие документы и содержащиеся в них сведения с аналогичными данными в русской общине, он привел довольно убедительные доказательства того, что община была историческим этапом в среде западнорусского крестьянства. Эта община, по его замечанию, в первой половине XVI в. уже агонизировала. На основе изучения общинного быта крестьянства Белоруссии Довнар-Заиольский предложил весьма надуманную характеристику социально-политического развития Белоруссии, России и Польши в XVI в. Объяснение причин возникновения в этом столетии крепостничества и упадка общины на востоке Белоруссии Довнар-Запольский дает с позиции государственной школы, ибо закрепощение (и вместе с тем исчезновение общины) он усматривает в пожаловании верховной властью частным лицам в собственность и в полное подчинение сел и волостей. Аргументация его построена на фактах, анализе источников, раскрывающих лщцъ вл^гшеде стороны процесса закрепощения. Объяснить природу процесса закрепощения, определить его причины он оказался не в состоянии, ограничившись чисто декларативными поло; жениями. Так, более раннее развитие крепостничества в западных землях Белоруссии. он объясняет развитием торговли, тогда как на востоке в это время еще царил древний уклад, разрушенный системой земельных пожалований верховной властью крупным феодалам. Некоторые перемены в методологии и методике Довнар-Запольского прослеживаются в вышедших в начале XX в. фундаментальных трудах: «Государственное хозяйство Великого княжества Литовского при Ягеллонах» (Киев, 1901); «Очерки по организации западнорусского крестьянства в XVI в.» (Киев, 1905). В первой монографии он отмечает, что в развитии Великого княжества Литовского решающую роль сыграли «государственные начала и сословные отношения», не заимствованные извне, а представляющие собой «естественное следствие народной жизни и условий, в которых создалось государство»70. Он оспаривает мысль о заимствовании социально-политического строя из Польши, отвергая тем самым принципы дворянской историографии и юридической школы. Свое освещение исторических процессов в государственном хозяйстве Великого княжества Литовского Дов-нар-Запояьский построил на идее преемственности древ* нерусской старины: он находит ее в 'системе налогообложения, в сходстве рады при великом князе с боярскими думами, в заимствовании форм организации хозяйства, практиковавшихся в Древней Руси. Борьбу, развернувшуюся между различными группами феодалов в конце XIV —первой половине XV в., он считает явлением, вызванным не религиозными мотивами, а политическими: «Дело шло не о религии, а об удержании боярством» своей роли в государстве71. Ведущими аспектами изучения у него являются не только традиция, старина, но и новые формы, которые развились в Великом княжестве Литовском. Факторами, вызвавшими изменения в устройстве государства, Дов-нар-ЗапОльский считал постоянную опасность нападения, федеративный характер Великого княжества Литовского, развитие в нем высшего сословия и ограничение яу верховной власти, что составляло особенность этого государства, сложившуюся как «естественное следствие предшествующей народной жизни» 72. Книга «Государственное хозяйство Великого княжеь ства Литовского при Ягеллонах» не только раскрывает истоки и формы становления государственного хозяйства Великого княжества Литовского, но решает задачу определения направления развития экономической и политической жизни Западной Руси от удельного периода к новым формам. Указанный аспект рассмотрения подводил Довнар-Запольского к принципу историзма. Однако занять последовательную позицию Довнар-За-польскому помешало непонимание классовых истоков и сущности подмеченных им новых черт общественной жизни. В третьей главе книги предметом освещения является государственное имущество, т. е. земельные владения верховной власти Великого княжества Литовского. Существенные недостатки обнаруживаются в характеристике социальной структуры восточных территорий княжества, состоявших главным образом из белорусских .земель. Эту территорию Довнар-Запольский характеризует как часть земель «государственных, но не великокняжеских». Поэтому, по его мнению, вотчинная власть в эти области пришла не сразу, и «мужи волощане гораздо позднее вошли в состав крепостного населения го-сподарских вотчин» (в конце -XVI—начале XVII в.)73. Другую своеобразную черту развития восточных областей Великого княжества Литовского автор видит в «военном характере восточных старосте», в зависимости платежей и повинностей от земли (а не от личности крестьянина), которая делилась на тяглую и нетяглую, а также в том, что здесь преобладающую роль играли промыслы, и только во второй половине XVI в. хлебопашество стало крупной статьей производства 74. В этой оценке положения восточных областей доминирует формально-юридический подход и умозрительная оценка социально-экономических форм. Довнар-Запольский главной чертой в налоговой политике правительства считал «нивелировку повинностей и сборов», не учитывая, что правительственные предписания, деятельность местной администрации не только не препятствовали, но прямо способствовали усилению крепостнического угнетения. Социальные последствия хозяйственной политики правительства Великого княжества Литовского Довнар-Запольский не рассматривает. Правда, он не мог обойти Магдебургское право и проведение водочной померы. Довнар-Запольский не разделяет мнения дворянской историографии о чужеродности, искусственности Магдебургского права, он выделяет его поощрительное значение. Социальное содержание волрч-ной померы Довнар-Запольский воспринял через оценку ее влияния на старину, традицию. Поскольку она означала полный разрыв со стариной, постольку автор усматривал объяснение причины этого явления в превращении землевладельца «из собирателя даней в помещика-хозяина, экспортера хлеба»75. Однако последующие рассуждения Довнар-Запольского свидетельствуют о непонимании им классовой сущности волочной померы. Он считал, что по отношению к крестьянству это было «заботой о его благосостоянии» 76. По мнению Довнар-Запольского, под влиянием мер верховной власти меняется хозяйственный строй в направлении торгово-промышленной деятельности, приведшей к росту торгового капитала. Под влиянием реформы «старинное натуральное хозяйство постепенно заменяется более высшим и приближается к переходу на денежное» 77. Характеризуя поземельные отношения и их эволюцию, Довнар-Запольский дает следующую трактовку процесса развития: вотчинное право Древней Руси и Литвы при образовании Великого княжества Литовского привело к подчинению удельных князей Руси, что обусловило замену вотчинного права условным, ограниченным. Военные нужды вызвали поиск государством служилых людей, что создало систему земельных пожалований при условии несения военной службы. Дальнейшее развитие военно-служилых пожалований привело к утверждению наследственного условного владения78. Такое толкование процессу развития феодальной собственности продиктовано абсолютизацией роли государства. Получается, что государство создало класс феодалов, а не феодалы создали свое государство. С юридических позиций, без учета социально-экономических факторов прослеживает Довнар-Запольский становление шляхетского сословия. Отсюда и соответствующая методика — рассмотрение правовых норм па текстам жалованных грамот и законодательных актов для выяснения положения шляхты в Великом княжестве Литовском. Правовая концепция привела Довнар-За-цольского к утверждению, что в Литовско-Русском государстве с его «широкой автономией территориальных единиц»79 существовал федеративный строй. Рост влияния военно-служилого строя и отказ от удельной системы, по мнению автора, обусловлены постоянной военной опасностью. Прослеживая эволюцию экономики Великого княжества Литовского в течение XVI в., Довнар-Запольский изображает ее как переход от промыслового хозяйства к земледелию и от натурального — к денежному80, однако ничем не подкрепляет такого заключения. В целом его обширный труд, содержащий огромное количество фактов, отражает ряд явлений экономической, социальной и политической жизни Великого княжества Литовского в XVI в., но истоки и сущность этих явлений, процесс их развития остались либо невыявленными, либо ошибочно истолкованными. Несомненной заслугой автора является показ исторической преемственности явлений, связь и зависимость развития Великого княжества Литовского л XII—XVI вв. от уровня и форм социально-экономической и политической жизни. Эта исходная позиция отчетливо выступает и в следующем труде Довнар-Запольского «Очерки по организации западнорусского крестьянства в XVI в.». Как отмечает автору объектом его исследования является «западнорусская община и ее распадение»81. По его мнению, судьба общины определялась деятельностью верховной власти и местной администрации. Земельные пожалования шляхты усиливали частную власть в ущерб общинной организации82. Социальные следствия пожалований — закрепощение и развитие крепостного землевладения. В общине Довнар-Запольский видел лишь «крестьянскую самоуправляющуюся организацию»ю, он не признавал общины как формы землевладения. В этом проявилась ограниченность его методологической позиции. Однако при освещении конкретных вопросов темы он вынужден был прийти к более широкому пониманию существа общины, вытекающему из ее социально-экономической природы. Довнар-Запольский сформулировал на основе изучения жалоб волощан и текстов великокняжеских грамот следующие черты западнорусской общины: 1) автономия; 2) отсутствие тяглых повинностей; 3) повинностная солидарность, т. е. совместное несение повинностей; 4) однообразие (т. е. социальное равенство) всех жителей волости. Автор игнорировал документальные свидетельства о заметном разделении волощан на бедных и богатых уже в XVI в. В ходе исследования автор отходит от своего прежнего мнения, что «волостная община не представляла формы крестьянского совладения», и приходит к выводу, что волость имела право распоряжения, землями, признал принадлежность земель всей общине84. Особенно важно объяснение причин гибели общины. Однако Довнар-Запольский не нашел ответа на этот вопрос вследствие влияния на него юридической школы. Он высказал мнение, что в западной части Великого княжестве Литовского община исчезла «вследствие введения там управления на основании Уставы» ю. Таким образом, в его трактовке община пала жертвой насилия верховной власти, «крепостнических тенденций владельцев»86. Определяющая роль развития феодальной собственности во всем социально-экономическом развитии Западной Руси не стала ключевым началом исследования Дов-нар-Запольекого и была подменена юридическим .фактором—наступлением частной власти. Реформу, начатую в XVI в., автор трактует не как средство организации феодальной собственности, сту-пень в эволюции феодального поместья, а как следствие исчезновения общины. Он прямо утверждает, что распад общины «побудил правительство к мысли о реформе»87. Все освещение аграрной реформы во втором разделе книги свидетельствует о беспомощности в изучении причин, взаимосвязей явлений, процесса развития при тщательности и выразительности частных наблюдений. В подходе к исследованию реформы XVI в. автор, исходя из фактов, признал ее следствием упадок общинного строя, отобрание лучших крестьянских земель для создания фольварков, закрепощение крестьянства. Вместе с тем, используя данные о феодальной деревне на востоке Белоруссии, Довнар-Запольский подчеркнул все то, что вопреки реформе «дышит седой стариной» 88, Весь сложный процесс изменений в аграрном строе представлен автором как результат юридического акта верховной власти и осуществленной ею системы пожалований. Естественно, что автор оказался бессильным понять реакцию крестьянства на реформу: он увидел лишь борьбу «за старину, за общину», а не против феодального гнета. Творческое наследие Довнар-Запольского, несомненно, имело важное значение в преодолении узости представлений об истории Белоруссии, созданной дворянской историографией. Его работы расширили предмет исследований, включив социально-экономические и этнические проблемы: Но методология и методика их изуче-Г ния не вышли за пределы буржуазно-либерального по-С^щмания истории. М, К. Любавский (1860—1936) в своих трудах о Литовско-Русском государстве (каким он считал Великое княжество Литовское) сумел преодолеть односторонность позиции государственной школы. Об этом свидетельствует его интерес к сложившимся социальным отношениям, структуре населения государства, исторический подход к освещению положения крестьянства, формирования общественной жизни в Великом княжестве Литовском. Решительно оспаривал М. К. Любавский главное теоретическое положение государственной школы — тезис о решающей роли законодательства в изменении всей общественной жизни. По его мнению, «законодательство только утверждало и оформляло уже сложившиеся социальные отношения»89. Такой подход к своим исследовательским задачам позволил М. К. Любавско-му оспорить ряд выводов и суждений своих предшественников, более глубоко и верно раскрыть сущность и характер социально-экономического и политического развития Великого княжества Литовского, положение в нем белорусских и других земель Западной Руси. Первый труд М. К. Любавского, посвященный исследованию административно-политического устройства Великого княжества Литовского, в том числе и белорусских земель, вышел в свет в 1892 г. под названием «Областное деление и местное управление Литовско-Русского государства ко времени издания первого Литовского Статута 1529 г.». В первом очерке автор выясняет происхождение областного деления и федеративного характера государства, в остальных трех — подробно описывает органы управления и их деятельность. Кроме того, в третьем очерке рассмотрен состав населения в поветах; Всему изложению в книге придана юридическая направленность с историко-административной и демографической подтемами. Подход к изучению основного вопроса, содержащегося в первом очерке, автор расширил за счет экскурсов в область социальных отношений, отраженных в административно-политическом строе/ Их освещение легло в основу полемических построений автора. Так, он оспаривает взгляды Ярошевича и Антоновича на происхождение поземельной собственности, считает несостоятельным мнение о ведущей роли завоевания, опровергает отрицание Владимирским-Будановым роли «литовского владычества» в развитии феодального землевладения на Руси и считает, что оно имело определенное значение в утверждении и расширении последнего посредством раздачи земель за военную службу90. Он не соглашается, далее, с Владимирским-Будановым, считавшим, будто крестьяне в Литовско-Русском государстве имели в XVI в. «полное право вечного и потомственного владения землями наравне с земянами и боярами»91, доказывая ошибочность этого взгляда. Он показывает необоснованность объяснения ряда явлений как следствия «подражания польскому образцу» и выдвигает тезис о решающей роли «местного исторического процесса» 92. М. К. Любавский отходит от концепций юридической школы, утверждая, что крепостное право ^ в Литовско-Русском государстве введено не земским при-вилеем 1447 г., что «законодательство только утвержда: ло и оформляло сложившиеся социальные отношения» 93. Он доказывает фактами «личный характер прикрепления владельческих отчинных людей», отрицая утверждение В, Б. Антоновича (1834—1908 гг.) о зависимости лишь по находившейся в их пользовании земле94. Таким образом, Любавский сделал значительный шаг вперед в области методологии исследования, хотя не дошел до последовательного и цельного научного объяснения исторических процессов.. Об этом свидетельствуют допущенные им ошибки в освещении ряда вопросов. В применении к господским (великокняжеским) волостям он утверждал, что в них «прикрепление крестьян ... не имело личного характера, а только обязательствен? ный», и что крестьяне этих волостей имели право ухода95. Однако это утверждение он не подкрепляет соответствующими фактами, что свидетельствует о непоследовательности его методологии, ибо после призвания существования личной зависимости крестьян в качестве принципа социальных отношений исключить из. него обширную территорию господских волостей значило бы противоречить самому себе. Кстати, Любавский не учел тот пункт «Уставы на волоки» 1557 г., в котором провозглашена личная зависимость как основа управления великокняжескими владениями. Ограниченность методологии Любавского проявилась и в его оценке общины как исторического этапа; он считает ее лишь «следствием естественного размножения единой семьи» и рассматривает поиск общинного землевладения в Древней Руси лишь плодом «формальных понятий» 96. В методологии Любавского видное место занимает юридический анализ, что предопределено самим выбором предмета исследования ^- административного устройства Великого, княжества Литовского и системы управления. Решающая роль юридического аспекта сформулирована автором в предисловии, в котором он основой феодального общества объявляет «сословные права и привилегии» 97. Исходя из этого положения, автор пришел к выводу о федеративном устройстве Литовско-Русского государства (так он называет Великое княжество Литовское), поскольку входящие в него земли имели различный сословно-юридический статус. Утверждая, что за-, паднорусские земли имели свою юридическую «осрб-ность» и автономность, автор ищет специфические черты этой «особноети» в существовании различных терминологических определений одних и тех же явлений (например, название надела в одних землях «жеребий», в других— «земля», «дворище», «селщце»), далее юн выделяет земли, где. сложилась ' государственно-правовая система — вече. Это позволило автору верно подметить некоторые различия между отдельными землями, но не дало оснований для вывода о федеративном устройстйе государства. Юридический подход не позволил Любав-скому проникнуть в исторический смысл полумер верховной власти — ликвидации одних черт старины (вече, уделы) и сохранения других. Фэкт назначения старост, воевод, а в городах—войтов, отсутствие представительства в верховном органе — раде — все это говорит, по мнению Любавского, об отсутствии у Полоцкой, Витебской, Смоленской земель автономии9§. Второй очерк дает описание должностной иерархии, земельных пожалований, перечисление территорий воеводств и поветов. Очерк содержит лишь констатацию фактов, что является свидетельством ограниченности исследовательского метода. В земельных пожалованиях автор видит лишь поиск верховной властью компромисса «с местными политическими силами» " и упускает из виду, что эти компромиссы были лишь звеном внутренней политики, направленной к централизации системы государственного управления. Другими звеньями были замена уделов наместничеством, насаждение единой администрации, управляемой сверху, устранение всего, что благоприятствовало федеративным тенденциям. Все меры верхов-ной власти, описанные в книге, Любавский не увидел во взаимосвязи, не заметил единства внутренней политики: наблюдения над отдельными явлениями не привели к исследованию процесса. Третий очерк (наиболее объемный — 477 стр. из 884) рассматривает структуру населения западнорусских земель, особенно различных групп крестьянства, а также функции местной администрации. В методике изложения основное место занял пересказ содержания документов, играющий роль аргументации. Зачастую основой оценки явления служат 2—3 примера (например, из двух фактов разрешения ухода «отчина» Любавский делает вывод, что крестьяне-отчичи не безусловно были прикреплены к своим землям 10°). На основе нескольких примеров Любавский утверждал, что в господарских волостях крестьяне-отчичи не были «непохожими»; в Под-непровье отчич стал непохожим только тогда, когда верховная власть «имела дело не с волостью в целом, а с отдельной службой» ш. Известно, однако, что и на востоке личная зависимость была неизбежным следствием возникавшей феодальной земельной собственности еще со времен Русской Правды. Недостатки методологии Любавского хорошо улавливаются в сформулированных им обобщениях к третьему очерку. Социально-экономическое развитие Западной Руси в составе Великого княжества Литовского к началу XVI в. Любавский рассматривал лишь как продолжение утвердившихся форм в прежний удельный период. Социально-экономические перемены он усмотрел лишь в создании на землях Руси господарского хозяйства. С его развитием автор связал прикрепление крестьян к земле, хотя существование этого отмечает и в удельный период. Личный характер прикрепления крестьян—'это, ло его мнению, продукт немецкого права, известный только в частных владениях. Любавский отступает от собственной позиции, когда придает государству роль решающего фактора, а иногда и первопричины явлений, сложившихся в экономической, социальной и политической жизни Западной Руси к началу XVI в. В четвертом очерке Любавский представляет функции воевод и старост как- прямое продолжение функций удельных князей, а в сеймах земель видит лишь «продолжение и видоизменение древнерусских веч»102. Таким образом, изучение истории Занадной России с позиций государственно-юридической школы породило противоречивые и ошибочные выводы. Почти два десятилетия спустя М. К. Любавский опубликовал «Очерки истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно» ^Ж, 1910), В этой работе отсутствует освещение экономической истории и культурного развития государства, что, по его словам, вызвано отсутствием «достаточно широких и глубоких- специальных исследований по этой части»103, Свой труд автор считает в значительной мере «историческим комментарием» к основным государственным законам Великого княжества Литовского '°4. Освещение истории Великого княжества Литовского Любавский ограничил характеристикой политики верховной власти и внешнеполитической обстановки. Решительнее, чем в «Областном делении», отвергает Любавский объяснение истории Литовско-Русского государства воздействием польского влияния вследствие унии. Он утверждает, что уния, «оказав поддержку самому существованию Великого княжества, как государственного союза, закрепила вместе с тем результаты его предшествующего социально-политического развития и оформила их, наложив яа них клеймо польской государственности» 105. Важную роль отводит Любавский религиозному фактору, оказавшему, по его мнению, серьезное влияние на весь ход исторического развития Литовско-Русского государства и положение в нем западнорусских земель. Решающую роль в формировании всех сторон общественной жизни Любавский отводит древнерусской старине. Значительно больше внимания он уделяет здесь сдвигам во внутренней структуре социального и политического устройства Великого княжества Литов* ского. ; «Очерки» можно считать по праву первым систематическим изложением политической истории Великого княжества Литовского на основе обобщения трудов историков государственно-правовой школы второй половины XIX т— начала XX в. Ф. И. Леонтович (1833—1911). Труды Ф. И. Леонто-вича отражают преимущественный интерес их автора к проблемам истории права. Определяющей чертой его методологии была узкоправовая трактовка социальной действительности, т. е. поиск правового смысла в различных категориях, понятиях, обозначавших те или иные явления общественной жизни. В 90-х годах вышли две его книги: «Очерки истории литовско-русского права» и «Сословный тип территориально-административного состава Литовского государства и его прошлое». ,В первой работе рассмотрев вопрос об образовании Литовско-Русского государства, в другой — дана характеристика социального облика западнорусских земель в составе Великого княжества Литовского.- Исходным моментом для объяснения успехов Литвы в подчинении земель Западной Руси Леонтович считал татарское нашествие. Сведение сложного процесса к одной причине сужало понимание всех сторон исторического этапа в развитии взаимоотношений Литвы и Западной Руси. Леонтович выдвигает тезис о добровольном объединении Руси с Литвой ради избавления от гнета Орды, Этот тезис он без труда обосновал рядом свидетельств из древнерусских летописей 106. Однако он пренебрег достаточно многочисленными свидетельствами летописей о борьбе западнорусских земель с вторжениями литовских князей, об их завоевательных походах в пределы Западной 'Руси. Односторонность узкоправовой позиции привела Ле-онтовича к весьма искусственному определению сословной структуры ЛитовскогРусского государства. Он различает, с одной стороны, «крестьянские территории», с другой — районы «с основным шляхетским характером»; юс Леонтович Ф. И. Сословный тип территориально-административного состава Литовского государства и его прошлое. Спб., 1895, с. 90—93. К первым он отнес волости, ключи, тиунства, ко вторым — поветы и воеводства. Узкоправовая позиция особенно отчетливо видна в его мнении, что содержание общественной жизни государства формируют юридические институты. Вследствие этого он совершенно не понял экономической структуры Литовско-Русского грсударства и усмотрел в панских дворах — владениях, имениях, вотчинах, экономиях — не типичные для феодального строя экономические формы, а насаждение польского образца и свидетельство «разложения государства» 108. Леонтович отрицает существование иерархии в среде феодального класса Литовско-Русского государства, приписывая ему принцип «полного равноправия без всякого взаимного подчинения как и вне зависимости от какой бы то ни было высшей власти» 109. Наиболее полно методология и методика, присущая Леонтовичу, выступает в труде «Крестьянский Двор в Литовско-Русском государстве» (Спб., 1897). Формально-юридический подход в этой книге привел к тому, что все освещение темы автор свел к разрозненным описаниям, констатациям. Он .стремится возможно подробнее раскрыть "смысл и значение таких терминов и понятий, как «дым», «двор», «дворище», «служба», «тягло», «земля», «поле», «рожь», «пашня», «слуги», «данники»^ «от-чичи», «еябры:», «потужник», «вольные», «похожие» и др'. Объяснения основаны на примерах, взятых из источников. Нельзя отказать автору в умении увидеть и определить многосложность значений одного и того же термина (например, «дворище», его соотношения с понятием «дым»), щ> вместо исследования сложного явления автор создал терминологическое пособие. Леонтович сумел объяснить ряд понятий, необходимых для изучения процесса развития феодального поместья, крестьянского хозяйства в Великом княжестве Литовском. Однако он допустил целый ряд искусственных аналогий, искажающих подлинный смысл явлений. Так, он считает, что дворище— «цельное, обособленное хозяйство или владение одной или нескольких крестьянских семей, живших вместе в одном дворе»,— аналогично панскому двору — фольварку. Такой вывод он делает на основании наличия одних и тех же видов угодий (пашные, бортные, огородные), хозяйственных построек Иллюстративный метод занимает ведущее место при изложении вопроса. Такой метод помещал автору шире и разнообразнее рассмотреть структуру крестьянских поселений ХУ-^ХУН вв. и привел к однобокому освещению вопроса. Построенная им схема преобладания хуторского типа крестьянских поселений в Западной Руси свидетельствует об односторонности избранного им метода. Подробно исследует Леонтович значение групп сельского населения, которые отражают проникновение в семью крестьянина «лиц> не связанных ни родством, ни свойством»,— «сябра», «потужника», «товарища», «соседа» и других, и ищет их место в хозяйстве ш. Однако автор не попытался выяснить, что означает изучаемое явление в эволюции крестьянского хозяйства, в развитии социальных отношений. В свой иллюстративный метод изложения Леонтович включает социальный аспект лишь Для того, чтобы установить влияние вотчинного права помещика на судьбу «сябрйнного совладения и кооперации» крестьянского труда. Вотчинное право оттесняет к устраняет их по мере развития крепостной зависимости. В итоге этих рассуждений, основанных не на фактах, а на предвзятой идее, Леонтович пришел к выводу, что «средние века — одна из лучших страниц в истории кооперативных форм народного труда: кооперация была, обычным явлением во всех слоях средневекового общества от высших до низших» 112. К таким формам он относит духовно-рыцарские ордена (?1), студенческие корпорации, ремесленные цехи. Метод формальной аналогии привел автора к искусственному отождествлению совер^ щенно различных форм социальной структуры, возникших на основе специфических условий феодальной эпохи. Описывая положение крестьян Великого княжества Литовского в XV—XVI вв., Ф. И. Леонтович характеризовал главным образом правовое положение различных категорий сельского населения. Он высказал сомнение в правильности мнения большинства предшествовавших историков о единовременном закрепощении крестьян и" пришел к выводу, что этот процес был длительный и по* степенный. «Нельзя указать момента,— писал он,— с которого собственно начинается несвободное состояние крестьян; переход к нему совершился незаметно. Крестьяне мало-помалу опутывались сетью зависимых отношений, которые вытекали из разнообразных источников и дали начало не менее разнообразным разрядам крестьянства». Пытаясь найти причинно-следственную зависимость для объяснения исторических судеб крестьянства Западной Руси, Леонтович искусственно формирует эти связи» Так, он утверждает, что свободное крестьянское землевладение было устранено посредством насаждения заимствованной из Польши немецкой системы волочного хозяйства из. Вместе с тем он признает, что задолго до во-лочной померы крестьянское землевладение в Западной Руси исчезло 114. Юридический аспект изложения приводит в ряде случаев к противоречиям в трактовках автора. Так, подробно, с большим числом фактов описав источники закрепощения крестьянства, он здесь же утверждает о прочности юридических гарантий для вольных «похожих людей», не доказав этого фактическими данными ш. При анализе крестьянских повинностей автор дает их подробную классификацию^ но из его поля зрения полностью выпали экономические факторы, определявшие не юридические, а фактические нормы повинностей, и в особенности тенденцию их развития П6. Отдельную, часть своей работы Леонтович посвятил характеристике сельских ремесленников. Он на основании различных источников правильно отметил существование различных ремесленных профессий среди сельских жителей западнорусских волостей. Несмотря на описательный характер этого очерка, в нем много ценного. Автор систематизировал множество свидетельств о большом числе ремесленников в селах. Однако объяснение этого явления неверно: он пришел к выводу, что явление это исконное, обусловленное извечной натуральностью крестьянского хозяйства; кроме этого, ряд занятий порожден нуждами господского двора (огородники,;пастухи, свинарки, конюхи, бобровники, писари и др.), К ремесленным профессиям автором отнесены многие чисто сельскохозяйственные виды деятельности. Ф. В. Клименко работой «Западнорусские цехи XVI— XVIII вв.» внес в буржуазную историографию о Белоруссии важную проблему: ремесленное производство и его организация в городах XVI—XVIII вв. Вопрос о происхождении западнорусских цехов Клименко решает, учитывая определяющую роль происходивших в эти три столетия изменений «социально-экономических-условий быта и деятельности ремесленников», а не в результате внешних влияний ш. Это была новая для того времени позиция, порывавшая с методологией государственно-правовой школы, рассматривавшей цехи как форму цер-ковно-религиозного союза (И. Флеров, М. Кояловвч, И. Беляев). Однако Клименко предложил весьма поверхностное определение цехов, считая их «самоуправляющимися ассоциациями ремесленников-мастеров, преследующими хозяйственно-технические задачи»118. Действительное назначение цехов было значительно шире и многообразнее, Клименко не учитывает их специфических конкретно-исторических функций, обусловленных феодальным способом производства. В характеристике цехов автор ограничился подробным пересказом цеховых уставов и не сделал необходимых обобщений, весьма ограничен причинно-следственный анализ. В работе Клименко есть ряд ценных наблюдений о правовом положении учеников, подмастерьев, мастеров и их взаимоотношениях, о борьбе цехов с нецеховымй ремесленниками, о правовом положении цехов в городе и др. Однако автор ограничился констатацией правовых норм в цеховых уставах XVI—XVIII вв. и не дал анализа социально-экономического развития городов, и прежде всего внутреннего рынка как главнейшего условия развития ремесленного производства. Ф. В. Клименко не решил основного вопроса своего исследования — причин возникновения и развития цехов в городах Белоруссии. Он часто механически переносил черты организации цехов XVIII в. на предшествовавший период, нормы цехов города Вильно распространял на цехи всех городов западнорусских земель. В. К.. Стукалич первым сделал попытку изложить историю белорусских городов в работе «Белоруссия к Литва. Очерки из истории городов Белоруссии» (Витебск, 1894). Он проанализировал значение Магдебург-ского права в жизни городов Белоруссии для развития ремесла и торговли в них, попытался определить его влияние на политическое положение горожан. Вместе с тем автор проследил влияние роста шляхетских привилегий на развитие города, объяснил упадок некоторы* гор9дов увеличением в них феодальных юридик. Он отметил, что вопреки жалованным грамотам на Магде-бургское право и несмотря на попытки государственной власти защитить города от проникновения в них магнатов и шляхты, церковные и светские феодалы продолжа.-ли «осаживать» в городах своих подданных, которые уклонялись от выполнения городских повинностей и, занимаясь ремеслом и торговлей, выступали конкурентами городских ремесленников и торговцев. Рост частновладельческой земельной собственности в городах с подвластным феодалам населением приводил, по мнению автора, к ослаблению городов, разорению городского населения, к экономическому и политическому упадку городов Белоруссии. Хотя вопросы экономической жизни городов (торговля, ремесленное производство) не нашли достаточно полного отражения в работе,В. К. Стукалича, тем не менее следует отметить, чтр он первый в дореволюционной историографии дал правильную оценку, причин возникновения в городах Белоруссии цехов.. Л. С. Грушевский(1877 —г. с. неизв.)* Монография А. С. Грушевского «Города Великого княжества Литовского в XIV—XVI вв. Их старина и борьба за старину» была закончена в 1914 г., но опубликована лишь в 1918 г. По исходным позициям, методике работа эта отражает преобладавшие в буржуазной историографии черты. Методология Грушевского близка к методологии Владимирского-Буданова. Он считает вечевую старину, единство города с волостью незыблемой основой существования и развития городов. Автор стремится доказать, что горожане всячески отстаивали вечевую старину, выбрав для этого из текстов жалованных грамот великого князя по жалобам горожан только определенные места, в которых говорится о старине, а не о поборах, введенных наместниками. Грушевский не замечает, что в текстах грамот немало доказательства попирания старины именно великокняжеской властью. По мнению автора, старину отстаивали как горожане, так и верховная власть. Однако факты заставили автора признать, что «в старых и богатых центрах прежний строй постепенно разлагался в XV—XVI вв., несмотря на все сожаления и жалобы современников» ш. Бессильной оказалась и верховная власть, желавшая сохранения старины: «Условия жизни Великого княжества были сильнее и заставляли вводить новое в области финансовой, военной, административной» 12°. Приведенные автором факты городской жизни заставляют его признать рост городов как центров ремесла и торговли и разрыв их извечных связей с земледельческим миром волости 121. Грушевский констатирует необходимость введения в городах самоуправления для ограждения города от злоупотреблений122. Эти , нг другие выводы перечеркивали его концепцию о роли старины в истории городов Белоруссии. В. И. Пичета (1878—1947 гг.). Важнейшим трудом, созданным В. И. Пичетой в предреволюционные годы, явилась двухтомная монография «Аграрная реформа Сигизмунда-Августа в Литовско-Русском, государстве» (М., 1917), Методологической основой поисков автора являлась государственно-правовая концепция исторического процесса. Монография посвящена изучению проблем социальна-экономического развития Белоруссии и Литвы в XVI в. Изменения в экономике, положении шляхты, горожан, крестьян, по мнению автора, происходили в результате принятых верховной властью решений, выданных ею привилегий. Действия правительства Пи-чета рассматривает как акт, продиктованный тем или иным состоянием общества, внешней обстановкой, т. е. объективной ситуацией. Политическая необходимость, точнее нужды внешней политики,— вот та основа, на которой построена вся внутренняя политика правительства в области экономи- ки. Но в этой ,сфере интересы правительства сталкиваются с интересами горожан и особенно шляхты. Из по* нимания В. И, Пичетой городской проблемы полностью выпал социальный аспект, но даже и в узком толковании экономических «забот» правительства В. И. Пичета подошел различно к определению существа прогород-ской и прошляхетской позиций верховной власти. В первой он видел только экономическую цель — рост поступ* лений в казну вследствие активизации .городской тор-,говли, во второй же и социальную направленность -— превращение шляхты в собственника и влиятельную силу государственного масштаба ш. Следовательно, в традиционную позицию государственной школы В. И. Пичета внес важный принцип причинной обусловленности действий государства, что серьезно ослабляло ограниченность этого направления, считавшего действия правительства началом всех начал, самопричиной всех изменений общественной жизни. Так, в рамках государственно-правовой школы В. И. Пичета сформировал нетрадиционную для нее методологическую позицию, в которой государство— это фактор, действующий по велению обстоятельств и условий, сложившихся в общественной жизни, а не по произволу. Нельзя не отметить, что В. И. Пичета, вполне разде* ляя исходный тезис о решающей роли государства в развитии общества в качестве главной, направляющей силы этого развития, вместе с тем существенно отличался от адептов государственной школы своим определе-лием побудительных мотивов деятельности государства. Тем самым В. И„ Пичета внес в методологические критерии государственной школы принцип соотношения субъективного и объективного, позволявший трактовать деятельность государства не как произвол правителя, а как своего рода «осознанную необходимость». Правда, этот принцип у В. И. Пичеты применяется только при изучении финансовых вопросов. Он не видел, например, в чем заключалась причина, которая вынудила верховную власть дать ряд привилегий шляхте, которые резко сужали возможность расширения доходов казны. Присущее буржуазной историографии тяготение к подробным пересказам текстов документов, «нагнетание» фактов, событий дает себя знать и в книге В. И. Пичеты, но в них он ищет тенденцию развития. Подробно излагая документы, он применяет сопоставление текстов, что позволило ему обнаружить поворот во внутренней политике верховной власти в интересах увеличения доходов казны. Никто из буржуазных историков, в том числе и учитель В. И. Пичеты М. К. Любавский, не достиг такого понимания сущности хозяйственной политики верховной власти. Метод сравнительного изучения источников позволил проследить эволюцию господского хозяйства в великокняжеских владениях. В. И. Пичета не стал эпигоном государственной школы, труды ортодоксальных сторонников которой, отличаясь изобилием фактов, были бедны выводами. Таким образом, Пичета сделал важный шаг вперед в совершенствовании методики освещения проблемы^ развития аграрных отношений. Во второй части книги Пичета показал отношение к водочной реформе различных слоев общества, ее особенности на востоке Белоруссии, ход осуществления в великокняжеских владениях. Наиболее примечательной чертой этой части является обстоятельность, с которой описаны нормативы реформы и претворение их в" жизнь. Но Пичета этим не ограничивается. Он выясняет сдвиги в ведении господского хозяйства — переход к трехполью» уничтожение чересполосицы, регулярное удобрение полей, изменение повинностей 124. - В третьей части книги Пичета выясняет реакцию шляхты, мещанства, крестьянства и церкви на реформу. -Постановка этой задачи в таком объеме была для того времени не только новым в историографии подходом к проблеме, она обогащала методологические начала всего исследования автора. Настораживало, однако, уже пер> вое утверждение, будто «аграрная реформа была встречена привилегированными слоями населения крайне .враждебно», что даже с их стороны «другого'отношения к реформе не могло и быть» 125. Но из споров шляхты с верховной властью, о которых так подробно рассказывается, в книге, вовсе не следует,' будто шляхта не: при> няла принципы организации барщинно-крепостнического хозяйства.,Она оспаривала вызванное в ходе проведения реформы некоторое изъятие у нее земель, а не реформу как таковую. Не отделив эти две стороны вопроса, Пи-чета лишний раз дал повод убедиться в ограниченности формально-юридического подхода к .: изучаемым явлег ниям. Социальную основу жалоб волостного населения Пи» чета воспринимает лишь как некую возможность, поскольку боярству (оно составляет главный объект рассмотрения' в разделе «Аграрная реформа и волостное население») реформа грозила переводом в тяглое со-* стояние 12§. Крестьянству же отведены в этом важнейшем разделе лишь четыре (из 67-ми) страницы, чтобы сообщить свое мнение, будто в жалобах крестьян «исключительно преобладали хозяйственные интересы» 127. Классовая феодально-крепостническая сущность аграр: ной реформы не стала предметов изучения для В. И. Пи-, четы"— сказалось влияние -теоретических позиций государственной школы. Заключительная часть книги посвящена характеристике деятельности правительства и его администраций на местах по осуществлению реформы. Здесь В. И. Пи-чета отдает дань формально-юридическому истолкованию роли государственного аппарата в изучаемом явлений. Он даже забыл о своих наблюдениях многих нарушений верховной и местной властями старины и утверждал, будто правительство «отстаивало крестьянскую старину». Проблема же исторического места волочной померы в хозяйственной эволюции, .социальных сдвигах в Белоруссии и всем Великом княжестве Литовском оста-* лась нерешенной. Главным препятствием были теорети* ческие представления государственной школы об историческом процессе, сводившие освещение истории к описанию фактов, узости обобщений в пределах формально-юридического истолкования побудительных начал обще* ственной 1ЖИЗНИ. В годы создания рассмотренного труда В. И. Пичета в целом оставался на позициях буржуазной историографии. Много внимания буржуазные историки уделяли изучению культурной жизни Белоруссии XVI—XVIII вв. Хотя их работы написаны с идеалистических позиций, в них собран обширный фактический материал, характеризующий самобытность белорусской культуры и борьбу белорусского народа против полонизаторской политики магнатов и шляхты. Большинство вышедших до революции работ по истории культуры Белоруссии,— сравнительно небольшие исследования; многие из них посвящены описанию архитектурных памятников феодального периода — древних витебских и полоцких храмов, гродненских соборов, старинных замков в Мире (статьи Л, Сапунова, А, Павлинова, И. Красовицкого, В. Тряз-нова, И. Иодковского, А. Сементовского). В ряде работ прослежена борьба против церковной унии. П. Н. Жукович, К. Еленевский, А. С. Осинский, А. Маркевич, Н. М. Костомаров осветили в своих работах жизнь и деятельность известного белорусского просветителя Мелетия Смотрицкого. Во многих книгах исследуются организация и деятельность церковных братств: Ф.Жудро «История Мо-гилевского богоявденского братства» (Могилев, 1890); С. С, Кедров «Древнерусские братства» (1901); М. О. Коялович «Чтения^ о церковных западнорусских братствах» (М., 1892); М. .Крамаренко «Западнорусские церковные братства, их происхождение и значение» (Киев, 1913); А. Л. Папков «Братства. Очерк истории западнорусских православных братств» (Спб., 1900); Н. Скаба-ланович «Западно-европейские гильдии и западно-русские братства» (1875); И. И. Флеров «О православных церковных братствах, противоборствовавших унии в юго-западной России в XVI, XVII и XVIII столетиях» (Спб., 1857). Наиболее значительной из опубликованных работ является книга К. Б. Харламповича «Западнорусские православные школы XVI и начала XVII в.» (Казань, 1898). В ней характеризуются церковные братства, орга-.низация ими школ с преподаванием на белорусском языке, основание типографий и издательского дела, печатание полемических произведений, направленных против окатоличивания и унии. В большом исследовании П. В. Владимирова «Доктор Франциск Скорина, его переводы, печатные издания и язык» (Спб., 1888) впервые глубоко освещена жизнь, книгоиздательская и переводческая деятельность выдающегося представителя белорусской культуры конца XV — первой половины XVI в., основателя белорусского книгопечатания Франциска Скорины, На основании тщательного исследования изданий библейских книг, осуществленных Скориной в Праге и Вильно, Владимиров привел сохранившиеся факты из жизни Скорины, обстоятельно проанализировал перевод им библейских книг, придя к выводу о том, что Скорина пользовался как латинскими, так и русскими и чешскими перевода^ ми, провел обстоятельный языковедческий анализ тек* стов перевода, установив, что язык Скорины близок к разговорному языку белорусских -земель конца XV—начала XVI в. ^ До сих пор не потеряли своего значения работы по истории культуры Белоруссии академика .Е.'Ф. Карско» го: «К истории звуков и форм белорусскои™|№Чи» (Вар* "ТШГва, 1893), «О языке так называемых литовских летописей» (Варшава, 1894), «Материалы для изучения белорусских говоров», вып. 1—6 (Спб., 1897—1910) и фун-• даментальное исследование «Белорусы. Язык белорусского народа» (М., 1955—1956, тт. 1—3; Варшава, М.— П., 1903—1922). _ЕА_Ф. Карский является основателем белорусского языкй;Ш"ан1Ш и филологии. В его трудах собрано много оригинального материала не только по языку белорусского народа, но и по истории быта, фольклорные материалы, сведения по истории литературы и т. п. Таким образом, русские, украинские,, белорусские дворянские и буржуазные историки собрали и систематизировали значительный фактический материал по различным вопросам истории Белоруссии. Дворянские и буржуазные историки не осветили историю Белоруссии в главном, существенном аспекте— ее социально-экономическое развитие, историю народа, трудящихся масс. Исследуя вопрос о крестьянской общине, о категориях и группах крестьянского населения, о крестьянских повинностях, они ограничивались освещением законодательных норм, правового положения крестьянства, не вникали в причины закрепощения, усиления феодального угнетения. Крестьянская борьба, народные восстания оценивались ими как разбойничьи нападения, бунты, приносившие ущерб м разорение. Буржуазные историки второй половины XIX и начала XX в. не ограничились представлениями дворянско* клерикальной историографии о социальной роли и функ^ днях исторического звания. Это обусловило сдйиги, ко» •горые, как отмечено выше, 'буржуазная историография совершила'в изучении Белоруссии эпохи феодализма. Буржуазная историография заметно расширяет предмет исследования, обращаясь к аграрной истории, в частности к истории сельской общины. В целом буржуазная историография сделала опреде* ленный шаг вперед в сравнении с дворянско-клерикаль-иой. Он проявился в более широком понимании объекта и предмета исследования, в преодолении повышенного внимания к конфессиональным вопросам и деяниям правителей, в более широкой источнйковой базе. Вместе с тем буржуазная историография оказалась в плену неокантианского определения истории как ки, способной лишь описывать события.
Глава II ©2015 arhivinfo.ru Все права принадлежат авторам размещенных материалов.
|