Главная | Обратная связь

В ФОРМИРОВАНИИ ИДЕНТИЧНОСТИ ПЕТЕРБУРГСКИХ ЭСТОНЦЕВ

(К постановке проблемы)

Формирование идентичности представителей различных народов, живущих в Санкт-Петербурге, связана с целым кругом проблем. Как самоидентифицирует себя тот или иной человек, каким образом происходит данный процесс, от чего он зависит, какие факторы влияют на него – это лишь часть вопросов, возникающих тогда, когда мы говорим о татарах, евреях, эстонцах и т.д., живущих в Петербурге. Как сочетаются и переплетаются друг с другом культурная и этническая идентичность? Здесь хочется отметить емкость названия книги доктора исторических наук, профессора Тамары Михайловны Смирновой – «Национальность – питерские»[133]. Действительно, в Петербурге рождается некая особая общая культурная принадлежность. И в то же время в этом городе, отличающемся полиэтничностью исторически, этническая принадлежность остается определенным компонентом в формировании идентичности его жителей, порождая, например, такой этноним как «петербургский эстонец».

Какую роль в создании этого причудливого сочетания играют органы массовой информации, в частности, периодическая печать? В данном случае, нас интересует пресса на эстонском языке.

Периодическую печать на эстонском языке, выходившую в Петербурге-Петрограде-Ленинграде, можно условно разделить на три периода: 1) дореволюционный – с момента появления (1887 г.) до 1917 г., 2) советский – 1917-1937 гг., 3) «период возрождения» – с 1998 г.

Изначально с Петербургом связан выпуск эстонской газеты «Virmaline» («Северное сияние»), которая, переместившись из Таллинна, выходила здесь в 1887-1888 гг.[134], а затем стала еженедельным изданием в Нарве. Однако с переездом связь не прервалась, поскольку в издании продолжали сотрудничать представители эстонской интеллигенции Таллинна, Тарту и Петербурга. Своими целями газета ставила объективное освещение жизни, духовное просвещение, единение во имя любви к родине. Одной из центральных проблем для газеты была судьба эстонского языка в связи с русификацией в сфере образования[135].

Подъем прессы на эстонском языке происходит в годы первой русской революции. Появляются печатные органы социал-демократической партии – газеты «Edasi» («Вперед», 1905), «Tööline» («Рабочий»,1907) и «Punane Lipp» («Красный флаг», 1907-1908), а также издания «Tulevik» («Будущее», 1907)[136] и «Peterburi Sõnumed» («Петербургские известия», 1907-1908)[137]. Рождается печать сатирического характера – политический иллюстративный журнал «Tiiu Tasane» (1906) и приложение к газете «Kiir» («Луч», 1906-1907) – «Kiire Naljaosa». Единственный изданный номер этого приложения носил острую политическую направленность, и по сравнению с подобными изданиями на эстонском языке вообще был одним из самых злободневных и критичных, где, в частности, под псевдонимом –de печатал стихи и прозу Эдуард Вильде[138]. В те же годы (1906-1907) один раз в месяц выходит журнал, посвященный семье, науке и искусству «Album».

В 1908 г. стала издаваться газета «Peterburi Teataja», выходившая с разной периодичностью и сменившая несколько названий («Pealinna Teataja», «Petrogradi Teataja», «Vabadus»). В ней печатались новости, объявления эстонских обществ о проводимых мероприятиях, реклама эстонского книжного издательства «Общественная жизнь», эстонского книжного магазина и др.[139] Кроме того, к этому изданию выпускались приложения: «Seadus ja Kohus» («Закон и суд», 1909-1913), посвященное вопросам правоведения, и литературно-научное (1911, 1914). Редакция газеты находилась в доме № 5 по Офицерской улице (ул. Декабристов). На этой же улице располагались многие эстонские организации и эстонская церковь св. Иоанна[140].

В период между двумя революциями выходили специальные издания, отражающие различные стороны деятельности в Петербурге представителей эстонской общины: первый на эстонском языке иллюстрированный журнал по легкой атлетике «Jõu-Ilm» («Мир силы», 1914), церковное издание «Usk ja Elu» («Вера и жизнь»,1915-17), «Hea Karjane» («Добрый пастух», 1914-1916).

Дореволюционная печать на эстонском языке способствовала единению эстонского населения Петербургского региона. Пресса обеспечивала действие двух важнейших факторов поддержания этнической и культурной идентичности – сохранение родного языка и связи с родиной за счет сотрудничества с корреспондентами из Эстонии.

Осенью 1917 г. выпуск существующих эстонских петроградских газет был прекращен, но вместо них уже в ноябре того же года была предпринята попытка создать интегрирующий печатный орган эстонских обществ, военных и поселенцев – газету «Eesti» («Эстония»), которая закрылась в марте 1918 г. Недолго просуществовала в новых общественно-политических условиях газета «Eesti teated kodumaalt» («Эстонские вести с родины»), четырежды сменившая свое название из-за преследования властей, а также издания «Eesti Päevaleht Peterburis» («Эстонская ежедневная газета в Петербурге») и «Vaba Eesti» («Свободная Эстония)[141].

С революционным переворотом 1917 года усилилось значение печати как средства массовой информации, агитации и пропаганды. Советские власти предприняли меры, ограничивающие влияние нелояльной печати и создают приоритетные условия для работы партийной прессы. Таким образом, для эстонских, также как и для печатных изданий на других языках, начался новый этап. В ноябре 1917 г. вновь выходит эстонская газета «Edasi» («Вперед»), ставшая первенцем и, в то же время, долгожителем советской коммунистической печати на языках национальных меньшинств[142]. Второй коммунистической газетой стало издание «Tööline» («Рабочий», 1918).

Основную идеологическую нагрузку несли на себе теоретический журнал «Klassivõistlus» («Классовая борьба») (1919-1936), газета «Partei Elu» («Партийная жизнь») (1920-1921), первый эстонский комсомольский журнал «Noored Kommunaarid» («Юные коммунары») (1920-1922), исторический журнал «Proletaarne Revolutsioon Eestis» («Пролетарская революция в Эстонии») (1926-1933).

Был создан ряд изданий, призванных помочь формированию новой советской культуры: «Eesti Kool» («Эстонская школа») (1918-1919), «Töörahva Kultuur» («Культура трудящихся») (1919), «Uus Loomistöö» («Новое творчество») (1920-1921), «Kadugu Kirjaoskamatus» («Долой безграмотность», 1925-1927), политическое, литературное и научное издание для молодежи «Säde» («Искра») (1924-1929), первый советский литературно-художественный журнал «Oras» («Всходы», 1923-1927), журнал для женщин «Naistööline ja talunaisterahvas» («Работница и крестьянка», 1927-1936). В начале 1930-х готов выходило сразу три журнала для детей и молодежи – «Oktoobrilapsed tööl» («Октябрята на работе», 1932), «Alati valmis» («Всегда готов», 1931-1933) и «Noored Kollektivistid» («Юные коллективисты», 1932).

Основным газетным изданием на эстонском языке все же оставалась газета «Edasi» («Вперед»), просуществовавшая вплоть до 1937 года. Кроме того, у «Edasi» выпускалось несколько приложений: сатирическое – «Vemmal» («Дубина», 1919 или 1923?), тематические – «Kirjandus ja Teadus» («Литература и наука», 1922), «Teadus ja Tehnika» («Наука и техника», 1927), «Põllumees» («Земледелец», 1924-1929) и «Kollektiviseerimise väerinnal» («На фронте коллективизации», 1930). Литературное, научное и техническое приложение «Leegid» («Пламя»), выходившее с 1927 г., переросло в 1932 г. в самостоятельный литературный журнал, также как и «Teadus ja Tehnika» («Наука и техника», 1930) вместо приложения со схожим названием.

В декабре 1937 г. одновременно с газетой «Edasi» по решению заседания бюро Ленинградского обкома ВКП(б) прекратили свое существование последний журнал на эстонском языке «Kommunismi teel» («На пути к коммунизму», 1936-1937) и газетные полосы на эстонском языке, выходившие в 20-30-е годы в районных газетах Ленинградской области (Гдовском, Кингисеппском, Стругокрасненском, Волосовском, Лядском)[143]. Необходимо все же отметить, что печать на эстонском и финском языках все же просуществовала дольше всех изданий на других языках в Петрограде-Ленинграде.

Несмотря на значительные отрицательные стороны эстонской советской прессы Петрограда-Ленинграда, такие как сильнейшая идеологизированность и вторичность печатаемых переводных текстов, можно сказать, что пресса на родном языке способствовала сохранению этнической и культурной идентичности, в некоторой степени ослабляла процесс ассимиляции, обеспечивала поддержание связи между эстонцами, проживающими в городе и области. Дифференцированность печатных изданий, в частности, наличие периодической печати для детей и молодежи, выпуск просветительских изданий давали возможность сохранять новому поколению родной язык и этническую идентичность уже в рамках советской культуры.

Эстонцам Ленинграда, лишившимся собственных печатных органов, в послевоенное время стала доступна подписка на печатные издания, выходившие в Эстонии. Лишь в 1998 г. эстонская пресса в Петербурге стала восстанавливаться. В апреле и мае-июне появилось два номера практически полностью русскоязычной газеты «Eestileht» («Эстонская газета»), правда, после двух выпусков издание прекратило существование. В сентябре 1999 г. была воссоздана газета «Peterburi Teataja» («Петербургский вестник»), спустя девяносто один год после выхода первого номера издания с таким названием. Газета является совместным органом Санкт-Петербургского общества эстонской культуры, прихода эстонской церкви св. Иоанна и Фонда церкви св. Иоанна, издается раз в квартал тиражом 700 экземпляров. Читателями являются, прежде всего, члены Санкт-Петербургского общества эстонской культуры и церковного прихода св. Иоанна. Газета также рассылается по центральным библиотекам Эстонии, используется на курсах эстонского языка в Санкт-Петербургском обществе эстонской культуры и на кафедре финно-угорской филологии в Санкт-Петербургском государственном университете. Большая часть материалов газеты «Peterburi Teataja» («Петербургский вестник») печатается на эстонском языке. Для значительной части носителей эстонского языка в Петербурге она является единственным доступным эстоноязычным периодическим изданием.

В 1911 году газета «Peterburi Teataja» писала, что «Зарубежная Эстония исчезнет для родины, если между ними не установить крепкой связи, которая объединила бы их друг с другом»[144]. Эти слова еще в большей степени актуальны для наших дней: государственные границы, недостаток информации об Эстонии, утрата эстонского языка, особенно молодым поколением – факторы, способствующие разрыву с родиной предков, изменению этнической идентичности.

Газета является попыткой воссоединения петербургских эстонцев, возможностью рассказать и познакомить жителей Эстонии со своей жизнью и историей. В то же время петербургский читатель черпает информацию о происходящем в Эстонии. Насколько очевидно данная газета или другие печатные органы оказывают воздействие на формирование этнической идентичности петербургских эстонцев только предстоит выявить, используя, в частности, анкетные опросы и интервью.

 

 

А.Ю. ЧУКУРОВ

(Санкт-Петербург)

РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ СОВРЕМЕННОЙ

СКАНДИНАВСКОЙ КУЛЬТУРЫ В ПОЛИКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА

 

Культурные связи Санкт-Петербурга и Скандинавии имеют богатую и непростую историю, корнями уходящую во времена основания города. Диалог наших культур изначально носил многоаспектный характер. Скандинавские страны были представлены с XVIII в. шведскими лютеранскими общинами, состоявшими первоначально как из шведских солдат и офицеров, так и из жителей Ингерманландии. Так же с XVIII в. культура Скандинавии представала перед петербуржцами в публикациях Санкт-Петербургской Академии наук; в архитектурных памятниках Ф.И. Лидваля; в деятельности Л. Ланга, Ф.А. Фиельструпа, а позднее – в сказочных повестях А. Линдгрен, Т. Янссон, М. Грипе, Т. Хаугена, в переводах ряда других художественных произведений, в художественных выставках.

Как и какими именами сегодня представлена Скандинавия в поликультурном пространстве Санкт-Петербурга?

Культура Скандинавских стран во второй половине ХХ в. пережила серьезные потрясения. Произошедший в Швеции в сороковые годы ХХ века культурный сдвиг, вызванный «комплексом нейтралитета, определил культурную динамику этой скандинавской страны на протяжении второй половины ХХ в., что не могло не отразится на культурной судьбе всей Скандинавии. После 1945 г. молодых людей в Швеции накрыла черная волна отчаяния, сознания бессмысленности прожитых лет, мрака и бездуховности. Душевную муку этого поколения лучше других выразил его лидер – писатель Стиг Дагерман как в своих произведениях, так и сюжетом собственной жизни – самоубийство Дагермана явилось началом целой эпидемии суицидов, косившей шведскую молодежь до самой середины 60-х гг. В кинематографе настроения бщества отразил самый известный нашей аудитории скандинавский режиссер И. Бергман. Центральной темой его творчества становится тема одиночества человека среди людей. Отчуждение, некоммуникабельность человека, взаимонепонимание – основной «отрицательный герой», главный мотив творчества И. Бергмана. Он исследует отчужденность в различных жизненных сферах, сквозь разные преломления – от личного, интимного, узкосемейного: «Как в зеркале« (1960), «Молчание» (1963), «Страсть» (1969) – до обобщенно-исторического, сталкивая героев один на один с веком «вывихнувшим сустав« («Седьмая печать» 1956), фатальным вторжением социального насилия («Стыд» 1968).

В своем творчестве Бергман выступает против тотального разобщения людей, столь характерного для современного общества. Но одинокая личность бессильна бороться с отчужденностью. Своими фильмами Бергман подводит к мысли о том, что человек может найти опору только в другом человеке, таким образом разорвав круг одиночества. Эта тема особенно ярко проявилась в фильме «Сцены из супружеской жизни» (1973), хорошо известном нашей публике. Прошедшие в последние годы в Санкт-Петербурге недели шведского и финского кинематографа говорят о том, что темы, поднятые И. Бергманом, до сих пор остаются актуальными не только для Швеции, но и для других стран Скандинавского полуострова.

Во второй половине ХХ века, особенно с 70-х гг., в художественной жизни скандинавских стран не приходится говорить о каких-либо преобладающих направлениях. Кризис в экономике привел к вытеснению женщин из производственной и общественной сфер, обнаружив неравноправие полов. Это привело к росту феминистского движения и формированию новой системы образов в художественной культуре. Тема одиночества и тема женщины в современном обществе представлены на театральных подмостках нашего города спектаклем Эвы Бергман «Дочери Бергмана» (2003).

Тема одиночества человека в большом городе оказалась близка Санкт-Петербургу, что отразилось в подборе художественной литературы, переводы которой широко представлены на книжных прилавках нашего города. Для главных героинь произведений скандинавской художественной литературы второй половины ХХ в. характерно переживание глубокого внутреннего кризиса в силу обостряющегося культурного конфликта между человеком и обществом, ущербности общественной морали («Женщина и яйца» Греты Стенбек Йенсен, «Свободный день для фру Ларсен» Марты Кристенсен), также в силу «войны полов» («Избави нас от любви» Сузанны Бреггер, «Заткнись и будь красивой» Виты Андерсен).

Новаторство на сцене особенно ярко проявилось в последние годы, прежде всего, в танцевальном искусстве. Под влиянием американского постомодернизма датский хореограф Тим Раштон пытается вывить главные качества современного танца, в котором соединяется движение, музыка, текст и сложный образный ряд. В его постановке «Shadowland», премьера которой состоялась в Копенгагене в 2001 г., а в Санкт-Петербурге была показана в 2003г., сцена заполняется четкими видеообразами слов и предложений, мелькающими по всему полу, а зритель оказывается захвачен потоком американских текстов. В Санкт-Петербурге представлено также творчество норвежских хореографов и танцовщиков Лин Тормоен, Максима Ианарелли, Жасмин Хугоннет и Йо Стромгрена, работающих в хореографическом стилеTok Pisin. Они используют движение, влияющее само на себя, пренебрегая академическим анализом представляемого материала, заставляя зрителя погружаться во внутреннюю рефлексию.

Скандинавская литература последних десятилетий ХХ века и сегодняшнего дня – это литература постмодерна, который диктует свои правила, т.е. смешение жанров, цитатность, иронию, усложнение композиции (знаменитые «Фрекен Смилла и ее восприятие снега« Петера Хега, «Килрой Килрой» Иба Микаэля и др.), отсюда мифологизм и символизм современной скандинавской литературы. Современный герой – это человек слабый и испуганный, задавленный внешними обстоятельствами, переживающий глубокий душевный кризис и тщетно пытающийся найти из него выход.

Один из самых ярких примеров – это роман Хенрики Рингбум «Одержимость Мартины Дагер» (1998). Героиня повествования – Мартина Дагер – талантливая молодая девушка, влюбленная в свою профессию, занимает большой пост в Центральном банке Финляндии, прогнозирует изменения на валютном рынке. Одиночество, неудачные любовные истории, колоссальное напряжение на работе приводят ее к бессоннице. Восприимчивая и замкнутая, Мартина к концу повествования теряет рассудок. Восприятие реальности Мартиной Дагер кажется странным – она воспринимает окружающее физиологично, кожей. Символичен последний аккорд погружения в безумие, когда она, стоя на Оперном мосту, сбрасывает в воду свои вещи. «Теперь все переменилось. Я щупаю запястье левой руки. Его стягивает ремешок часов. Я расстегиваю ремешок и, не глядя на циферблат, бросаю часы в реку. Вслед за ними бросаю ключи от квартиры и машины. Связки ключей одна за другой падают в воду с громким всплеском. Я опустошаю бумажник и разбрасываю по воде кредитки, банковские карточки, визитки…. Под конец я бросаю в воду сумку…»[145]. Это своеобразный разрыв с действительностью, с обыденной реальностью, от которой Мартина бежит в собственное безумие, и, одновременно, к свободе от обязательств, от каждодневного напряжения, от собственной неустроенности.

Отчужденность общества и человека подчеркивают «странные герои» вроде Катарины Эбер, героини романа Микаэлы Сундстрем «Вокруг нас небеса те вовеки вздымаются» (1999). Катарина испытывает трудности в общении с людьми. Общение тяготит ее, и она с большим трудом может облечь мысли в слова. Окружающий мир она воспринимает через собственные ощущения. Главный ее талант – особое видение мира. Именно этот талант и позволил ей стать профессиональным фотографом и даже обрести известность. Ее метущаяся душа на протяжении всего романа продолжает поиски собственного места в жизни. У этих героинь – Мартины и Катарины – есть общая черта – особое ощущение и восприятие природы. Оказавшись случайно в лесу на поляне, Мартина Дагер испытывает растерянность и страх, но потом она постоянно возвращается на это место, желание оказаться там становится непреодолимым, и Мартина срывается с важного совещания и бежит в лес. Непреодолимую тягу к природе, лесу, испытывает и Катарина Эбер: «Моя отчужденность не носит всеобъемлющего характера. Существуют ситуации, к которым я чувствую свою полную сопричастность. Во влажном мху, когда крадется крупная дичь, и мне лишь в подзорную трубу удается отчетливо рассмотреть морду медведя…Именно там, во влажных объятиях благоухающего леса, с прижатым к отверстию глазом, – там я действительно существую»[146].

Продолжение этой темы мы находим и в рассказах шведской писательницы Ингер Эдельфельдт, сборник рассказов которой «Удивительный хамелеон» появился в Санкт-Петербурге совсем недавно. За этот сборник И. Эдельфельдт была удостоена персональной премии Ивара Лу-Юхансона, литературной премии газеты «Гетерборгс-постен» и премии Карла Венберга.

Конфликт общества и человека, человека и культуры приводит к разрушению личности на художественном полотне или вытеснению человека вообще. Художественные выставки демонстрируют новое отношение к модели, вернее, полную возможность обойтись без нее, равно как и без непосредственного контакта с тем, что принято называть сюжетом или темой. Искусство все более обретает эпатажный характер. Одни художники как бы «разрушали» форму, но так чтобы составляющие ее фрагменты создавали ощущение целостности. Другие избирали для себя цвет как главную ипостась.

В Санкт-Петербурге ежегодно проходят международные выставки современной живописи «Диалоги», на которых представлены, в том числе, и работы скандинавских художников. Это инсталляции с обращениями к природе Анн Петерсон; странные, с ускользающими образами картины Ани Юхари Харью; работы Ани Курикки и Кирсти Эдит Ленто – субъективистские, обращенные к внутреннему миру, при этом достаточно эмоциональные. Как признается сама К.Э. Ленто, ее увлекает мистика жизни и загадки природы, которые невозможно полностью понять. Постепенно одной из доминирующих особенностей скандинавской живописи становится декоративизм. Характерно, что самым популярным жанром в живописи остается пейзаж, где прекрасная природа Скандинавии как бы противостоит несовершенному миру искусственной человеческой среды. Обращение современных скандинавов к природе отразилось в ряде художественных и фотовыставок, прошедших за последние годы в Санкт-Петербурге. Одна из последних выставок (сентябрь 2003 г.) «Поэзия воды» – совместная выставка России, Эстонии и Финляндии в Михайловском замке – лишний раз подтверждает, что страны Балтии без водной стихии не представимы. На выставке были представлены не только фотографии (Яакко Хейккиль), но и живописные работы (Кристиины Ууситало, Яан Тоомик), также и скульптура (Анни Лааско).

Таким образом, духовный кризис скандинавского общества, страх одиночества, конфликт между человеком и культурой, человеком и обществом, и, вместе с тем, интерес к внутреннему миру личности, внимание к непреходящим ценностям, художественный поиск и новаторство в искусстве – все это вместе составляет сложный портрет современной скандинавской культуры, представленной в Санкт-Петербурге кино- и театральными фестивалями, выставками, переводной литературой. Достижения современного скандинавского театра, танца, кинематографа, художественной литературы, проблемы и искания, которые передают все эти виды художественного творчества, представляют для нас безусловный интерес.

 

 

Е.А. ОКЛАДНИКОВА

(Санкт-Петербург)