Главная | Обратная связь

ГЛАВА I О СОБСТВЕННОСТИ

§ 1. Основные положения, изложенные в первой части этого трактата, в некоторых отношениях значительно отли­чаются от тех положений, к рассмотрению которых мы теперь приступаем. Законы и условия производства бо­гатства имеют характер истин, свойственный естествен­ным наукам. В них нет ничего, зависящего от воли, ни­чего такого, что можно было бы изменить. Все, что бы люди ни производили, должно быть произведено теми спо­собами и при тех условиях, какие налагаются качествами внешних предметов и свойствами, внутренне присущими физическому и умственному устройству самих людей. Нравится это людям или нет, но объем их производства будет ограничен величиной их предшествующего накопле­ния л при данной величине накопления будет пропор­ционален их энергии, мастерству, совершенству орудий и благоразумному использованию ими преимуществ сов­местного труда. Нравится это людям или нет, но удвоен­ное количество труда не зарастит на данной площади урожай в.удвоенном количестве, если в процессах возде­лывания земли не произойдет неких улучшений. Нра­вится это людям или нет, но непроизводительный расход отдельных лиц будет pro tanto (пропорционально, соответ­ственно) вести к обеднению общества, и только произво­дительный расход отдельных лиц обогатит общество. Мне­ния или желания, которые могут существовать по этим различным вопросам, не властны над природой вещей. Действительно, мы не можем предсказать, до какой сте­пени могут быть изменены способы производства или увеличена производительность труда при будущем расши­рении наших знаний о законах природы, которое предло­жит новые, неизвестные нам ныне процессы производст­ва. Но как бы ни преуспели мы в стараниях расширить пределы, налагаемые свойствами вещей, мы знаем, что

22 Заказ № 363

пределы эти непременно существуют. Мы не можем из­менить ни первичных свойств материи, ни первичных свойств ума, но можем с большим или меньшим успехом лишь применять эти свойства для того, чтобы вызвать яв­ления, в которых мы заинтересованы '.

Иначе с распределением богатства. Распределение все­цело является делом человеческого учреждения. Как только вещи появляются, люди, порознь или коллективно, могут поступать с ними как им заблагорассудится. Они могут отдать их в распоряжение кого угодно и на каких угодно условиях. Далее, в общественном состоянии, в лю­бом состоянии, кроме состояния полнейшего одиночества, всякое распоряжение какими бы то ни было вещами мо­жет иметь место только с согласия общества ² или, вернее, с согласия тех, кто располагает активной силой общества. Даже то, что человек произвел своим личным трудом, без какой-либо посторонней помощи, он не может удержать в своем распоряжении иначе, чем с дозволения общества. Не только общество, но и отдельные люди могли бы ото­брать у человека плоды его личного труда и отобрали бы, если бы общество осталось к этому равнодушным, если бы оно либо не вмешивалось en masse (в полном составе), либо не использовало и не оплачивало особых людей для того, чтобы предотвратить нарушение его владения этими вещами. Следовательно, распределение богатства зависит от законов и обычаев общества. Правила, которые опреде­ляют распределение богатства, таковы, какими их делают мнения и желания правящей части общества, и весьма различны в разные века в разных странах; и могли бы быть еще более разнообразными, если бы того пожелали люди.

Мнения и желания людей, без сомнения, не носят слу­чайный характер. Они есть следствия основных законов

¹ [Так начиная с 3-го издания (1852 г.). Первоначальный ва­риант таков: «Но как бы ни... вещей, пределы эти существуют, су­ществуют основные законы, которые созданы не нами, которые мы не можем изменить и которым мы можем лишь подчиняться.»]

² [Заключительные слова этого предложения внесены в 3-е из­дание, а слово «общее», предшествовавшее слову «согласие», было опущено. В следующем предложении обладание собственностью было поставлено в зависимость от «дозволения», а не «воли» об­щества.]

человеческой природы, соединенных с существующим уровнем знаний и опыта, существующими условиями об­щественных учреждений, интеллектуальной и нравст­венной культуры. Однако законы образования человече­ских мнений не входят в предмет нашего рассмотрения. Они составляют часть общей теории прогресса человече­ского рода, предмета изучения гораздо более обширного и сложного, нежели политическая экономия. Здесь мы дол­жны рассмотреть не причины, а следствия правил, в соот­ветствии с которыми можно распределить богатство. При­чины правил распределения по меньшей мере столь же мало зависят от воли и имеют в такой же значительной мере характер физических законов, как и законы произ-. водства. Люди способны контролировать свои собственные действия, но не последствия, которые их действия имеют для них самих или для других людей. Общество может подчинить распределение богатства любым правилам, ка­кие оно считает наилучшими; но какие практические ре­зультаты проистекут из действия этих правил — это долж­но быть открыто, подобно любым другим физическим или отвлеченным истинам, посредством наблюдения и ис­следования.

Мы переходим, таким образом, к рассмотрению различ­ных, принятых на практике или мыслимых в теории спо­собов распределения продуктов земли и труда. Среди этих способов нашего внимания требует прежде всего тот имею­щий первостепенную важность фундаментальный инсти­тут, на котором всегда, кроме некоторых исключительных и очень ограниченных случаев, покоятся экономические системы общества, хотя в своих вторичных проявлениях институт этот разнообразен и подвержен видоизменениям. Я имею в виду, разумеется, институт частной собствен­ности.

§ 2. Как институт, «частная собственность» не обязана своим происхождением каким-либо из тех соображений пользы, какие приводят в оправдание ее сохранения, когда она уже учреждена. И из истории, и из аналогичных со­стояний современных нам обществ о примитивных време­нах известно достаточно для того, чтобы показать, что суды (которые всегда предшествовали законам) перво-

22*

начально были учреждены не для определения прав, но для пресечения насилия и прекращения ссор. Имея в ви­ду главным образом эту цель, такие суды придали, что довольно естественно, силу закона праву первого захвата, рассматривая человека, который при изгнании или попыт­ке изгнать другого человека из занимаемого этим другим человеком владения первым прибег к насилию, как агрес­сора. Сохранение мира, являвшееся изначальной целью гражданского правления, было, таким образом, достигну­то подтверждением права на владение для тех, кто уже обладал чем-то, хотя бы и не плодами собственных уси­лий, тем самым им и другим людям между прочим дали гарантию в том, что в подобных случаях они будут поль­зоваться защитой.

Рассматривая институт собственности как вопрос со­циальной философии, мы должны опустить из рассмотре-> ния действительное происхождение этого института у лю­бого из ныне существующих европейских народов. Пред­ставим некое сообщество, не обремененное каким-либо предшествующим владением, — группу колонистов, впер­вые занимающих необитаемую страну, не принесших е собой ничего, кроме того, что принадлежит им сообща, и имеющих полную возможность установить такие учреж­дения и такое государственное устройство, какие они соч­тут наиболее целесообразными; требуется, следовательно,, решить, будут ли они вести производительную деятель­ность на основе принципа частной собственности или же­на основе какой-то системы общей собственности и кол­лективной организации.

Если они принимают частную собственность, то сле­дует предположить, что ее установление не сопровождает­ся какими-либо первоначальными неравенствами и не­справедливостями, препятствующими благотворному функ­ционированию этого принципа в старых обществах. Следует предположить, что каждый достигший зрелости человек, мужчина или женщина, получит гарантии сво­бодного пользования и распоряжения своими физически­ми и умственными способностями и что орудия производ­ства, земля и инструменты будут справедливо поделены между ними таким образом, чтобы все могли начать на равных — в том, что касается внешних обстоятельств, — условиях. Можно также представить, что при таком пер­воначальном разделе возможны компенсации за неопра-

ведливости природы и восстановлено равновесие посред­ством предоставления менее крепким в физическом отношении членам общины преимуществ в распределе­нии, достаточных для того, чтобы поставить их в равное с прочими положение. Но в раздел, произведенный однаж­ды, вновь вмешиваться уже не будут; индивидуумы будут предоставлены своим собственным усилиям и обычным шансам для выгодного использования того, чем их наде­лили при первоначальном разделе. Напротив, если бы частная собственность была исключена, то должен быть принят план, предусматривающий совместное владение землей и всеми орудиями производства как общим иму­ществом данного сообщества и ведение производства на общую пользу. Управление трудом общества было бы возложено на должностное лицо или на нескольких долж­ностных лиц, которые, как можно предполагать, избраны обладающими правом голоса членами сообщества и кото­рым, надо полагать, члены сообщества добровольно подчи­няются. Раздел продукта стал бы подобным же образом общественным актом. Принципом распределения мог бы быть принцип либо полного равенства, либо распределения пропорционально потребностям или заслугам индиви­дуумов, т. е. любой принцип, соответствующий преоб­ладающим в обществе идеям справедливости или полити­ческим идеям.

В некоторой степени примерами таких ассоциаций являются монашеские ордена, общины моравских братьев, последователи Раппа и др., и из надежд³, которые они питают на избавление от нужды и несправедливостей, свойственных состоянию значительного неравенства бо­гатств, вновь и вновь, во все периоды активных размыш­лений о первых, основополагающих принципах общества, возникают и обретают популярность планы более широкого применения этой же идеи. В век, подобный нынешнему [1848 г.], когда общее переосмысление всех первых прин­ципов представляется неизбежным и когда, страдающие слои общества участвуют в дискуссии в большей степени, чем в какой-либо из более ранних периодов истории, не­возможно, чтобы такого рода идеи не стали распростра-

³ [Так начиная с 3-го издания (1852 г.). В первоначальном ва­рианте — «вызывающей доверие меры».]

34 1

яяться все более широко ⁴. Недавние революции в Европе породили огромное количество подобных мнений, и не­обычайно большое внимание было обращено на различ­ные формы, принимаемые этими идеями; внимание это едва ли уменьшится, напротив, будет все более и более возрастать.

Противников принципа частной собственности можно разделить на две категории: тех, чьи планы предпола­гают абсолютное равенство в распределении материальных средств жизни и наслаждений, и тех, кто допускает нера­венство, но неравенство, основанное на некотором дейст­вительном или воображаемом принципе справедливости или общей целесообразности и не зависящее, подобно столь многим из существующих социальных неравенств, только от случая. Во главе первой группы следует поста­вить Оуэна и его последователей, как людей, которые, при­надлежа к нынешнему поколению, выступили раньше .всех. В более недавнее время как апостолы сходных док-

⁴ [Здесь в первоначальном тексте шел следующий отрывок: '«Наиболее распространенными формами этой доктрины являются оуэнизм, или социализм, в нашей стране и коммунизм — на конти­ненте. Эти учения предполагают демократическое управление про­изводством и ресурсами общества и равный раздел продуктов. Более подробно разработанная и утонченная форма этого же пла­на, получившая временную известность под названием «сенсимо­низм», предполагала административную власть монархии или ари­стократии, но не по происхождению, а по способности, вознаграж­дением каждого члена сообщества являлось жалованье, пропор­циональное важности услуг, предположительно оказываемых 'каждым из членов сообществу в целом».

Во 2-м издании (1849 г.) этот отрывок был заменен сущест­вующей ныне ссылкой на «недавние революции в Европе» и сле­дующим абзацем, подразделяющим «противников принципа инди­видуальной собственности» на два класса. Однако современный вариант придаточного предложения, начинающегося словами «вни­мание это», появляется с 3-го издания (1852 г.). Во 2-м издании текст был таков: «Внимание это едва ли уменьшится; нападки на институт собственности являются при нынешнем состоянии че­ловеческого интеллекта естественным выражением недовольства всех тех классов, на которых так или иначе тяжким бременем лежит нынешнее общественное устройство; и можно с уверен­ностью предсказать, что, пока невозможно будет сдержать прогресс •человеческого мышления, такие размышления никогда не прекра­тятся — пока законы собственности не будут освобождены от •какого бы то ни было содержащегося в них элемента несправед­ливости и пока все хорошо обоснованное во мнениях и разумное •в целях противников этого института не будет введено в струк-trypy общества».]

трин обрели известность Луи Блан и Кабэ (хотя первый из них отстаивает равенство распределения только как пере­ход к еще более высоким нормам справедливости, требую­щим, чтобы все работали по способностям и получали по потребностям). Эта экономическая система называется оригинальным словом «коммунизм» — словом континен­тального происхождения, лишь в последнее время появив­шимся у нас. Слово «социализм», которое возникло среди английских коммунистов и принято ими как название, характеризующее их собственную доктрину, теперь [в1849 г.] употребляется на континенте в более широком смысле, как термин, необязательно предполагающий ком­мунизм или полное уничтожение частной собственности, но применяемый по отношению к любой системе, требую­щей, чтобы земля и орудия производства были собствен­ностью не отдельных лиц, а сообществ или ассоциаций, или же правительства. Среди таких систем двумя предъ­являющими наибольшие интеллектуальные притязания являются те системы, которые названы сенсимонизмом и фурьеризмом — по именам их подлинных или считающих­ся таковыми создателей. Сенсимонизм как система более не существует, но в течение нескольких лет пропаганди-рования в обществе он посеял семена почти всех социа­листических течений, с тех пор столь широко распрост­ранившихся во Франции; фурьеризм все еще [1865 г.] процветает, имея многочисленных талантливых и испол­ненных рвения последователей.

§ 3⁵. Каковы бы ни были достоинства или недостатки этих разнообразных планов, но справедливости ради нель­зя сказать, чтобы они были практически неосуществимы. Ни один рассудительный человек не может усомниться в

⁵ [По причине, изложенной в предисловии к 3-му изданию, весь этот раздел был переписан в 3-м издании (1852 г.) с привлече­нием некоторых отрывков из 2-го издания. Был внесен публикуе­мый ныне первый абзац § 4, а следующий абзац модифицирован в результате исключения утверждения о том, что содержащиеся в § 3 доводы, хотя и «неприменимые к сенсимонизму», являются, по его мнению, «убедительными против коммунизма». Первона­чальный текст § 3 см. в Приложении К. «Ранние и последующие взгляды Милля на социализм».]

том, что сельская обшина. состоящая из нескольких тысяч жителей, возделывающих на основе принципа общего вла­дения такую площадь земли, какая ныне кормит это чис­ло людей, и производящая объединенным трудом при помощи самых совершенных процессов необходимые ее членам промышленные изделия, сможет производить ко­личество продуктов, достаточное для того, чтобы содер­жать своих членов в комфорте, и изыщет средства полу­чить, а если в том возникнет необходимость, то и выну­дить у каждого трудоспособного члена ассоциации требующееся для достижения этой цели количество труда.

Воар_£2К£Ние^_об:ычно выдвигаемое против системы об­щинной собственности и равного распределения продук­та и состоящее в том, что каждый постоянно будет ста­раться увильнуть от доложенной ему по справедливости доли труда, безусловно, указывает на действительное за­труднение. Но те, кто настойчиво повторяет подобное воз­ражение, забывают о том, до какой огромной 'степени это же затруднение существует и при системе, на основе ко-тордай ныне ведется девять десятых всего совершаемого в обществе труда. Это возражение предполагает, что доб­росовестный и успешный труд можно получить только от людей, которые сами, лично пользуются плодами своих усилий. Но как мала таская часть всего совершаемого в Англии труда, от минимально до максимально оплачивае­мого, которую* выполняют лица, работающие ради собст­венной выгоды. От жнеца-ирландца или чернорабочего до члена Верховного суда или министра почти весь труд, •совершаемый в обществе, вознаграждается поденной платой или жалованьем определенного размера. Фаб­ричный рабочий имеет меньшую личную заинтересован­ность в своем труде, нежели член коммунистической ассоциации, поскольку в отличие от члена коммунистиче­ской ассоциации он не работает на благо товарищества, членом которого является сам. Несомненно, скажут, что хотя сами рабочие в большинстве случаев не имеют лич­ной заинтересованности в своем труде, но за ними наблю­дают, их контролируют, направляют их труд и выполняют умственную часть работы лица, имеющие личную заинте­ресованность. Однако и это не является всеобщим прави­лом. На всех общественных и на многих крупнейших и наиболее успешных частных предприятиях не только вы-

полнение отдельных производственных процессов, во так­же контроль и наблюдение вверены получающим жало­ванье должностным лицам. И хотя польза «хозяйского-глаза» — если хозяин бдителен и способен — вошла в по­говорку, следует помнить, что на социалистической ферме или фабрике каждый рабочий находился бы под наблюде­нием не одного хозяина, а всего сообщества. Д_Е£айнем; сщгзяе_^р_ямого нежелания выполнять надлежащую долю труда сообщество 'могло бы прибегнуть к тем же самым-средствам, к каким ныне прибегает" общество для при­нуждения людей соблюдать необходимые условия общест­венных отношений,. Увольнение, единственное ныне суще­ствующее средство, бесполезно, если любой другой рабо­чий, которого могут нанять, трудится не лучше своего; предшественника; право увольнять позволяет работодате». лю получать от своих рабочих лишь обычное количество труда, но этот обычный труд может быть в той или иной мере неэффективным. Даже тот рабочий, который ли­шается работы из-за собственной лености или небрежно­сти, не подвергается, в самом неблагоприятном для него» случае, ничему более суровому, чем соблюдение дисципли­ны работного дома, и если желание избежать этого являет­ся достаточным побуждением при одной системе, то оно* будет таковым и при другой. Я вполне сознаю силу воз­буждения, придаваемого труду тогда, когда выгоды, от до­полнительных усилий полностью или в значительной мере' принадлежат рабочему. Но при нынешней системе про*-мышленности это возбуждение в огромном; большинстве случаев не существует. Если бы коммунистический трудя и оказался менее энергичным, нежели труд крестьянина-собственника или ремесленника, работающего на собствен­ную пользу, он был бы, вероятно, энергичнее, чем труд на­емного рабочего, вовсе не имеющего личной заинтересован­ности в деле. При современном состоянии общества неб­режность, проявляемая необразованными классами наем­ных рабочих к выполнению возложенных по условиям най­ма на них обязанностей, представляет собой самый вопию­щий факт. Признанным условием коммунистического пла­на является всеобщее образование, а при этом условии¹ члены ассоциации, несомненно, будут выполнять свои обязанности столь же прилежно, как выполняет свои обя­занности большинство получающих жалованье служащих из средних и высших классов, о которых, не думают, что-

с/

•они обязательно нарушают оказанное им доверие потому, что, до тех пор пока не уволены, они получают то же са­мое жалованье, как бы небрежно ни выполняли они 'Свои обязанности. Несомненно, говоря вообще, вознаграж­дение посредством определенного, фиксированного жало­ванья не порождает максимального рвения ни у какого класса служащих, и это самое большее, что можно на разумных основаниях высказать против коммунистиче­ского труда.

Однако то, что даже это несовершенство будет непре­менно существовать, никоим образом не является столь несомненным, как полагают люди, не слишком привыкшие выходить в мыслях за пределы знакомого им порядка вещей. Люди способны проникаться общественным духом в гораздо большей степени, чем принято считать возмож­ным в нынешний век. _История свидетельствует об успехе, с которым можно приучить большие группы людей счи­тать общественный интерес своим личным интересом. И нет почвы, которая бы более благоприятствовала разви­тию подобного чувства, чем коммунистическая ассоциа­ция, поскольку все устремления, вся физическая и умст­венная деятельность, которые ныне используются в погоне -за частными личными выгодами, потребуют иной сферы (приложения и, естественно, найдут ее в заботах об общей пользе ассоциации. При коммунизме приверженность гражданина сообществу была бы обусловлена той же са­мой причиной, которой столь часто объясняют преданность католического священника или монаха интересам его ор­дена. И независимо от стремления служить на благо об­щества каждый член ассоциации был бы подвержен воз­действию самого универсального и одного вз сильнейших личных мотивов — влиянию общественного, мнения. Ни-'Кто, по-видимому, не станет отрицать силу, с которой этот мотив удерживает людей от поступков и оплошностей, по­ложительно порицаемых обществом; но опыт всех случаев,

j. 1 •*--.; -•

в которых люди публично соревнуются друг с другом,

пусть даже в пустяках или в том, из чего общество не извлечет никакой пользы, свидетельствует также о силе духа соревнования, побуждающего к самым энергичным усилиям ради одобрения и восхищения со стороны других людей. Социалисты вовсе не отвергают той конкуренции, которая состоит в состязании, кто сможет сделать боль­ше для общей пользы. Следовательно, насколько ком-

мунизм уменьшит энергичность труда и уменьшит ли ов энергичность труда в конечном счете вообще — этот во­прос должен считаться в настоящее время [1852 г.] еще-нерешенным.

Другое возражение против коммунизма, сходно с воз­ражением, которое так часто и настойчиво выдвигают против законов о вспомоществовании бедным. Утвержда­ют, что если каждому члену сообщества будут обеспечены: средства к существованию — как ему самому, так и лю­бому числу его детей — на том единственном условии, что он желает трудиться, то ограничение, налагаемое на раз­множение людей благоразумием, перестало бы действо­вать и население стало бы возрастать такими темпами,. которые бы низвели сообщество через последовательные-стадии усиливающейся нужды к фактическому вымира­нию от голода. Действительно, для этого опасения были бы весьма серьезные основания, если бы коммунизм He-обеспечивал никаких мотивов к ограничению, равносиль­ных тем, которые он упразднил. Но коммунизм — это как раз такой порядок вещей, при котором можно ожидать, что общественное мнение самым энергичным образом вы­ступит против эгоистической невоздержанности такого рода. Всякое увеличение численности населения, умень­шающее комфорт или увеличивающее труд массы, вызы­вало бы тогда прямое и очевидное неудобство для каж­дого отдельного члена ассоциации (чего не происходит сейчас), неудобство, которое при коммунизме нельзя при­писать ни алчности работодателей, ни несправедливым-привилегиям богатых. В таких изменившихся обстоятель­ствах общественное мнение непременно стало бы пори­цать эту или любую иную вредную невоздержанность,, наносящую ущерб сообществу, и если порицания будет недостаточно, то общественное мнение пресечет невоздер­жанность теми или иными наказаниями. Коммунистиче­ский план, отнюдь не будучи особенно уязвимым для воз­ражения, основанного на опасности перенаселения, напро­тив, имеет то преимущество, что в особой степени способ­ствует предупреждению этого зла.

Более реальная трудность заключается в справедливом распределении труда среди членов общины. Существует много видов труда. И каким мерилом следует их соиз­мерять? Кто будет судить о том, какой объем занятия прядением хлопка, или распределением товаров из магази-

одних и предоставив преимущества другим, они умышлен­но благоприятствовали неравенству и не позволяли всем начать соревнование на равных условиях. То, что все дей­ствительно начнут на совершенно равных условиях, про­тиворечит закону частной (Собственности; но если 'бы та­кие же старания, какие приложены к усугублению нера­венства возможностей,проистекающею из естественного действия принципа частной собственности, были обраще­ны на смягчение этого неравенства всеми способами, не подрывающими сам этот принцип; если бы законодательст­во имело тенденцию 'благоприятствовать диффузии, а не концентрации богатства — стимулировать разделение боль­ших масс богатства, а не стремиться предотвратить это дробление, — тогда бы обнаружилось, что принцип част­ной собственности не имеет необходимой связи с теми материальными и социальными бедствиями, которые почти все социалистические авторы считают неотъемлемыми его последствиями.

Любая апология частной собственности содержит предположение о там, что частная собственность означает гарантию, предоставляемую людям на 'обладание плода­ми их собственного труда и бережливости. То, что. одним людям гарантируется обладание плодами труда п береж­ливости других людей, полученными от этих других лю-~даи без каких-либо заслуг или усилий со стороны первых, является не сущностью данного института, но всего лишь его побочным последствием, которое, развившись до из­вестной степени, не способствует целям, узаконивающим собственность, а вступает с ними в противоречие.

ДляТгого чтобы судить о конечном 'предназначении инсти­тута собственности, мы должны предположить исправле­ние всего, что является причиной функционирования этого института образом, противоположным указанному спра­ведливому (принципу пропорциональности между возна­граждением и трудом, принципу, на котором, как пола­гают во всех выдерживающих критику оправданиях частной собственности, и основан этот институт. Следует также предположить наличие двух условий, без которых и при коммунизме, и отри любых иных законах или учреж­дениях положение масс 'Непременно будет жалким и бед­ственным. Одним из этих условий является всеобщее об­разование, другим — надлежащее ограничение численно­сти членов сообщества. При наличии этих двух условий

даже при нынешних общественных учреждениях не было бы нищеты; и если предположить существование этих условий, то вопрос о (социализме не будет, как обычно за­являют социалисты, вопросом о единственном спасении от подавляющих ныне человечество бедствий, а всего лишь вопросом о сравнительных преимуществах этих систем, а это должно решить будущее. Мы слишком мало знаем о том, что могут совершить как индивидуальная деятель­ность, так ;и социализм в своих лучших формах, для того чтобы решить, какая из этих двух систем станет оконча­тельной формой человеческого общества.

Если отважиться на догадку, то решение, вероятно, будет зависеть главным образам от одного соображения, а именно: какая из двух систем совместима с наибольшим объемом свободы и самобытности, непринужденности лю­дей. После обеспечения средствами к существованию наи­более сильной из личных потребностей людей является свобода; и (в отличие от физических потребностей, кото­рые по мере развития цивилизации становятся все уме­реннее и все более поддаются контролю) сила этой по­требности не уменьшается, а возрастает по мере развития умственных и нравственных способностей. Идеалом и общественного устройства, и практической морали было бы обеспечение для всех людей полной независимости и свободы действий, без каких-либо ограничений, кроме запрета на (Причинение вреда другим людям; и образова­ние, которое учило бы людей, или общественные учрежде­ния, которые требовали бы от них, чтобы они обменивали контроль над своими действиями на какой бы то ни было комфорт и изобилие или отрекались от свободы ради ра­венства, лишали бы людей одного из самых возвышенных качеств человеческой природы. Остается выяснить, на­сколько сохранение этого качества совместимо с комму­нистической организацией общества. Несомненно, что это возражение против социалистических планов, как и дру­гие подобные возражения, крайне преувеличено. Нет необ­ходимости требовать от членов ассоциации, чтобы они жили в большей, нежели сейчас, общности, как нет необ­ходимости и в контроле за тем, как каждый из них рас­порядится своей индивидуальной долей цродукта и досу­гом, который, вероятно, будет продолжительным, если ассоциация ограничится производством действительно стоящих труда вещей. Нет необходимости и приковывать

людей к тому или иному занятию или определенному месту. Налагаемые коммунизмом ограничения были бы свободой по 'Сравнению с нынешним положением боль­шинства людей. Основная масса рабочих в Англии и боль­шинстве других стран имеет столь же малую возможность выбирать занятие и столь же малую свободу передвиже­ния, находится практически в такой же зависимости от установленных правил и воли других людей, что мень­шей свободой она могла бы пользоваться разве что при абсолютном рабстве; и это не говоря уже о совершенном семейном подчинении мужчинам женской половины че­ловечества, той половины, которой оуэнизм и большая часть других форм социализма (и это делает им великую честь) дает права, [во всех отношениях равные с правами до сих пор господствующего пола. Но о достоинствах ком­мунизма следует судить не в сравнении с нынешним дур­ным (Состоянием общества; недостаточно и того, что ком­мунизм обещает большую личную и умственную свободу, чем та, которой ныне пользуются люди, не имеющие в до­статочном количестве ни той, ни другой свободы, для того чтобы считаться свободными. Вопрос в том, будет ли су­ществовать какое-либо прибежище для индивидуальности характера, не станет ли общественное мнение тираниче­ским ярмом, не превратит ли все общество в унылое еди­нообразие мыслей, чувств и поступков абсолютная зави­симость каждого от всех и иадзор всех за каждым. Эта однообразность уже составляет один из вопиющих поро­ков существующего общества несмотря на то, что в совре­менном обществе наблюдается гораздо большее разнообра­зие в воспитании и устремлениях и гораздо меньшая зависимость индивидуума от масс, чем то будет при ком­мунизме. Ни одно общество, в котором оригинальность является предметом порицания, нельзя (Считать здоровым. Совместима ли коммунистическая доктрина с этим разно­образным развитием человеческой природы, этими много­образными несходствами, этим разнообразием вкусов и талантов, разнообразием точек зрения, со всеми этими раз­личиями, которые не только составляют значительную часть того, что делает человеческую жизнь интересной, но, стимулируя деятельность умов столкновениями и пре­доставляя каждому неисчислимое множество мыслей, до которых он не дошел бы сам, являются главной дви­жущей силой интеллектуального и нравственного про-

гресса, — вот вопрос, все еще требующий исследова­ния.

§ 4. До сих пор я ограничивался в своих замечаниях коммунистической доктриной, образующей крайний пре­дел социализма; доктриной, согласно которой не только орудия производства, земля и капитал составляют общую собственность сообщества, но и раздел продукта, и распре­деление труда между членами сообщества осуществляет­ся, насколько это вообще возможно, поровну. Те справед­ливые или несправедливые возражения, которые выдви­гают против -социализма, в основном относятся к этой его форме. Другие разновидности социализма отличаются от коммунизма главным образом тем, что не полагаются единственно на то, что Луи Блан назвал чувствам чести труда, но в большей или меньшей степени сохраняют по­буждения к труду, проистекающие из личной денежной заинтересованности. Таким образом, теории, проповедую­щие принцип вознаграждения, пропорционального труду, уже являются модификациями коммунистической теории в строгом ее смысле. Попытки практического осущест­вления социализма, предпринятые во Франции ассоциа­циями рабочих, трудившимися на собственный счет ⁷, по большей части начинались распределением вознагражде­ния поровну, без учета количества выполненного отдель­ным членом ассоциации труда; но почти во всех случаях от этого порядка вскоре отказывались и обращались к по­штучной системе вознаграждения. Исходный принцип апеллирует к более высоким стандартам справедливости и приемлем при гораздо более высоком уровне развития человеческой нравственности. В действительности уста­новление пропорциональной зависимости между возна­граждением и выполненной работой справедливо лишь тогда, когда разница в количестве выполненной работы есть дело выбора самого человека; в тех случаях, когда эта разница зависит от природного неравенства сил или способностей, такой принцип вознаграждения сам по себе несправедлив: он дает уже имеющему, предназначает большую часть тем, кто уже облагодетельствовал приро-

⁷ [Слова «которые ныне» — т. е. в 1852 г. — «весьма многочис­ленны и в некоторых случаях весьма успешны» были опущены в 4-м издании (1857 г.).]

23 Заказ № 363

дои. Впрочем, этот принцип вознаграждения весьма целе­сообразен как (Компромисс с тем эгоистическим типом характера, который сформирован современным уровнем нравственности и воспитан существующими общественны­ми учреждениями; и до тех дар шока воспитание не будет всецело перестроено, этот принцип, скорее всего, окажется в практическом отношении более успешным, нежели по­пытки реализовать более высокий идеал.

Возражения, обычно выдвигаемые против коммунизма, совершенно неприменимы к двум тщательно разработан­ным формам некоммунистического социализма, известным под названиями «сенсимонизм» и «фурьеризм»; и хотя эти две системы открыты для других, именно к ним относя­щихся возражений, их можно по справедливости причис­лить к самым замечательным произведениям прошлого и настоящего в силу огромной интеллектуальной мощи, ко­торая во многих отношениях отличает их, и в силу ши­рокого и философского рассмотрения, которого удостоены в них некоторые фундаментальные проблемы обществен­ной жизни и нравственности.

Сенсимонистская доктрина предполагает неравный, и именно неравный, раздел продукта; она предлагает, что­бы люди занимались различными делами, каждый соот­ветственно своим склонностям или способностям, а не вюе бы одинаковыми; функции каждого определялись бы, как чипы в полку, {решением управляющего органа власти, а вознаграждением было бы жалованье, соразмерное, по мнению этого органа, важности выполняемой функции и заслугам выполняющего ее лица. Правящая коллегия может 'быть учреждена различными способами, не проти­воречащими сущности системы. Она может быть назна­чена по результатам народного голосования. По замыслу творцов этой доктрины, правителями должны были стать отличающиеся одаренностью и добродетелью люди, полу­чившие добровольное согласие остальных на приход « власти благодаря своему умственному превосходству⁸.

⁸ [В 3-м издания (1852 г.) было опущено следующее предло­жение: «Общество, устроенное таким образом, имело бы столь же разнообразный облик, как и сейчас, было бы еще более преиспол­нено интереса и побуждений, давало бы еще большее количество стимулов умственной деятельности и породило бы—чего следует опасаться—еще больше соперничества и вражды, чем существует ныне».]

Вполне вероятно, что при определенных состояниях обще­ства этот план мог бы выгодно действовать. Действитель­но, история показывает пример успешного эксперимента подобного рода; этот пример — деятельность иезуитов в Парагвае — уже был упомянут мною. Цивилизованные и образованные люди, объединенные системой общности имущества, подчинили своему умственному господству племена дикарей, принадлежащие к той части человече­ского рода, которая питала большее отвращение к последо­вательному труду ради достижения отдаленных целей, чем какая-либо другая достоверно известная нам раса. Индей­цы почтительно подчинились абсолютной власти этих лю­дей, заставивших их научиться искусствам цивилизован­ной жизни и заниматься трудом на пользу сообщества, вы­полнять работы, делать которые >для самих себя индейцев не смогли побудить никакие стимулы. Эта общественная система просуществовала недолго и была преждевременно разрушена дипломатическими соглашениями и иноземной силой. Вероятно, что своим практическим осуществлением эта система вообще обязана огромному разрыву в знаниях и интеллектуальном развитии, который отделял немного­численных правителей от всей массы управляемых, при отсутствии между ними каких-либо промежуточных по уровню социального или умственного развития групп. При любых других обстоятельствах этот эксперимент, скорее всего, потерпел бы полный крах. Данная система предпо­лагает абсолютный деспотизм руководителей ассоциации; деспотизм, который едва ли намного бы смягчился, если бы носители деспотизма (вопреки мнению создателей систе­мы) время от времени сменялись в соответствии с резуль­татами народного голосования. Но предполагать, что один или несколько человек, выбранных тем или иным образом, смогут при помощи какого бы то ни было подчиненного им 'аппарата определять работу каждого соответственно его способностям, а вознаграждение каждого — 'соответст­венно его заслугам, быть фактически лицами, осущест­вляющими дистрибутивную 'справедливость по отношению к каждому члену сообщества; или предполагать, что любое применение ими своей власти вызовет общее удовлетво­рение и повиновение без какого-либо подкрепления этой власти силой, это — предположение, которое вряд ли тре­бует обоснованного опровержения, ибо оно слишком хи­мерично. Люди могут подчиняться установленному прави-

23*

лу, вроде правила равенства, или случайности, или внеш­ней необходимости, но чтобы горстка людей взвешивала каждого на своих весах и давала бы одному больше, а дру­гому меньше, руководствуясь при этом своей прихотью" и своим разумением, — такого люди не потерпят ни от кого, кроме лиц, которых считают существами сверхчело­веческой природы, опирающимися на сверхъестественное могущество.

⁹ Из всех форм социализма наиболее искусно и с наи­большей предусмотрительностью .против всех возражений построено учение, известное под названием «фурьеризм». Эта система не предусматривает уничтожения частной собственности или хотя бы права наследования; напро­тив, она открыто признает в качестве элемента в распре­делении продукта как труд, так и капитал. Она предла­гает, чтобы промышленные операции вели ассоциации, каждая состоящая .примерно из двух тысяч членов, объ­единивших свой пруд в районе площадью около квадрат­ной лиги и работающих под руководством выбранных ими самими начальников. При распределении в первую очередь выделяется определенный минимум, обеспечи­вающий средства ik существованию каждому члену сооб­щества, независимо от его трудоспособности. Оставшаяся часть продукта распределяется по известным, заранее оп­ределенным пропорциям между тремя элементами — Тру­дом, Капиталом и Талантом. Капитал сообщества может принадлежать, неравными долями, разным членам, кото­рые в этом случае получают пропорциональные размерам их вкладов дивиденды — так же, как в любой другой ак­ционерной компавййТ" Ираво каждого на долю продукта, причитающуюся таланту, оценивают степенью или рангом данного индивидуума в тех нескольких группах рабочих, к которым принадлежит этот мужчина или эта женщина; эти степени всегда присуждаются решением товарищей по работе. Получив вознаграждение, никто не обязан расхо­довать или использовать его сообща с другими; у всех, кто предпочитает жить обособленным хозяйством, будут отдельные menages (домашнее хозяйство), и никакие иные формы общежития не предусматриваются — кро­ме условия, по которому все члены ассоциации должны

⁹ [Изложение фурьеристской доктрины в этом и трех следую­щих абзацах внесено во 2-е издание (1849 г.).]

жить в одном огромном доме, ради экономии труда и средств (не только в строительстве, но во всех аспектах домашнего быта) и для того, чтобы вся купля — продажа сообщества осуществлялась одним агентом, с целью свести до возможного минимума ту громадную долю продук­та которую ныне уносят прибыли людей, занятых рас­пределением.

В отличие от коммунизма эта система, по крайней ме­ре в теории, не уничтожает ни одного из тех побуждений к труду, какие действуют при нынешнем состоянии об­щества. Напротив, если данная организация будет функ­ционировать в соответствии с намерениями ее создателей, то она даже усилит эти побуждения, поскольку при ней каждый будет иметь гораздо большую уверенность в том, что лично пожнет плоды своего возросшего мастерства или своей возросшей физической или умственной энергии, чем при нынешнем общественном устройстве имеют все, кроме находящихся в самом выгодном положении или тех, кто пользуется особой благосклонностью случая. Кро­ме этих побуждений к труду, фурьеристы имеют еще одно, новое. Они полагают, что решили великую и основную задачу — как сделать труд привлекательным. Они выдви­гают весьма сильные аргументы в пользу того, что эта задача практически разрешима; в частности, один из их доводов разделяют и последователи Оуэна, а именно тот, что едва ли найдется какой-либо труд, пусть даже самый тяжелый и выполняемый людьми ради хлеба насущного, интенсивность которого превосходила бы интенсивность того труда, какому с готовностью и даже охотно преда­ются удовольствия ради люди, уже обеспеченные средст­вами к существованию. Это действительно весьма знаме­нательный факт, причем такой, из которого человек, изу­чающий социальную философию, может сделать важные выводы. Но довод, основанный на этом факте, легко мож­но развить слишком далеко. Бели занятия, сопряженные с неудобствами и крайним утомлением, многие охотно выполняют как развлечения, то как можно не заметить того, что эти занятия являются развлечениями именно потому, что их выполняют по доброй воле и могут их бро­сить, когда пожелают? Свобода покинуть известное со­стояние зачастую составляет всю разницу между мучи­тельностью и приятностью этого состояния. Многие из людей, проживающих в одном и том же городе, на одной

и той же улмще или в одном и том же .доме с января по декабрь без всякого желания сменить место жительства, сочли бы это абсолютно нетерпимым тюремным заключе­нием, если бы были прикованы к тому же самому месту распоряжением властей.

По мнению фурьеристов, едва ли какой-либо род полез­ного труда по сути своей и неизбежно неприятен — если только он не считается позорным, не чрезмерен и не ли­шен стимула симпатии и (стимула к соревнованию. Фурье­ристы утверждают, что никому не придется .подвергаться чрезмерному труду в обществе, где не будет праздных классов и где труд не будет растрачиваться на бесполез­ные вещи, на которые ныне тратится такое огромное ко­личество труда; в обществе, которое в полной мере восполь­зуется могуществом объединения как для повышения эффективности производства, так и для сокращения расхо­дов. Фурьеристы считают, что другие условия, необходи­мые для придания труду привлекательности, будут най­дены в выполнении всего труда общественными группами, причем каждый может принадлежать одновременно к ка­кому угодно числу групп, определяя свою принадлеж­ность собственным выбором, а положение каждого в лю­бой группе будет определяться мерой услуг, какую чело­век оказывается способным принести по выраженной в результате голосования оценке его товарищей. Исходя ,из различия вкусов и талантов, фурьеристы приходят к вы­воду о том, что каждый член сообщества будет состоять в нескольких группах, занятых выполнением разного рода работ, и физических, и умственных, и сможет достичь вы­сокого положения в одной «или нескольких таких группах, так что практическим результатом этого будет равенство или нечто более близкое к равенству, чем может пока­заться на первый взгляд, и оно будет порождено не стес­нением, но, напротив, максимально возможным развитием разнообразных природных дарований, присущих [каждому человеку.

Даже из столь краткого очерка должно стать очевид­ным, что эта система не нарушает ни одного из тех общих законов, которые влияют на человеческие действия, даже при нынешнем несовершенном состоянии нравственного и умственного воспитания ¹⁰, и что было бы чрезвычайно

¹⁰ [Остальная часть этого абзаца приобрела свой настоящий вид с 3-го издания (1852 г.). Во 2-м издании (1849 г.) после слова

опрометчивым заявлять, что она не может иметь успеха или неспособна реализовать значительную часть надежд,

«влияют» шел следующий текст: «Все люди будут иметь надежду извлекать личную выгоду из каждой лично ими достигнутой сте­пени усердия, воздержанности и таланта. Препятствия к успеху заключаются не в принципах, на которых основана эта система, но в трудно поддающейся контролю и управлению сущности ее механизма. Прежде чем большие группы людей удастся подгото­вить к совместной жизни в таких тесных союзах и тем более преж­де, чем они обретут способность улаживать, посредством мирного урег5^глирования между собой, взаимные претензии со стороны каждого класса или рода работников и талантов, а также каждого отдельного члена каждого класса, следует предположить огромное улучшение человеческого характера. Если представить, что каж­дый человек, который получит право голоса в этом урегулирова­нии, является заинтересованным лицом во всех смыслах этого понятия, что каждый человек будет призван принять участие в определении, посредством голосования, относительных размеров вознаграждения и относительной оценки самого себя в сравнении с другими работниками и своей собственной профессиональной или интеллектуальной группы в сравнении со всеми прочими группами, то станет ясно, что степень бескорыстия и свободы от тщеславия и раздражительности, которая потребовалась бы от каждого члена подобного сообщества, такова, какую ныне можно найти лишь у элиты человечества; если же эти качества не полу­чат необходимого развития, то либо урегулирования не достигнут вовсе, либо, если урегулирования достигнут большинством голо­сов, оно породит зависть и разочарования, разрушающие ту внут­реннюю гармонию, от которой, как открыто признают, зависит функционирование всей системы. Таковы действительные труд­ности этой системы, не означающие, однако, невозможности ее практического осуществления, и фурьеристы, единственные из со­циалистов, весьма ясно понимающие подлинные условия пробле­мы, за решение которой они взялись, не лишены путей и спосо­бов борьбы с этими трудностями. С каждым успехом в деле обра­зования и воспитания их система становится все более практи­чески осуществимой, а самые попытки добиться торжества этой системы воспитывали бы в тех, кто принимает участие в таких попытках, многие из необходимых для ее функционирования доб­родетелей. Но пока мы рассматривали пример единичной фурье-ристской общины. Если же мы вспомним, что эти сообщества сами по свое являются составляющими некоего организованного целого (в противном случае соперничающие сообщества будут вовлечены в столь же жесткую конкуренцию, в какую сейчас вовлечены не­зависимые торговцы и промышленники) л что для полного успеха рурьеристского плана требуется никак не меньше, чем организа-я всей промышленности страны и даже всего мира из одного (ентра, то мы можем, не пытаясь поставить пределы дальнейше-У развитию присущих человеческой природе способностей, утвер-кдать, что политэконом еще довольно долго будет заниматься вным образом условиями существования и прогресса, харак-рными для общества, основанного на частной собственности и [чнои конкуренции, и, что, каким бы несовершенным образом

возлагаемых на лее ее приверженцами. Относительно этой, как и относительно других разновидностей социализма, остается желать, чтобы они получили возможность прой­ти испытания на практике, возможность, которой они справедливо требуют. Все они могут быть испытаны в умеренном масштабе без всякого личного или материаль­ного риска для кого бы то ни было, кроме участвующих в эксперименте. Олыт должен решить, насколько и как скоро сможет какая-либо одна из возможных систем общ­ности собственности (или несколько таких систем) заме­нить собой «организацию промышленности», основанную на частной собственности на землю и капитал. Пока же мы можем, не пытаясь поставить пределы дальнейшему развитию присущих человеческой природе способностей, утверждать, что политэконом еще довольно долго будет заниматься главным образом условиями существования и прогресса, характерными для общества, основанного на частной собственности и на личной конкуренции, и что главной целью стремлений при нынешнем состоянии че­ловеческого развития является не ниспровержение систе­мы частной собственности, но ее улучшение и предостав-

эти два принципа ни вознаграждали усилия и заслуги, они долж­ны послужить основой главных улучшений в экономическом поло­жении человечества, на которые можно надеяться в настоящее время».

Затем начинался новый параграф: «И обнаружится, что эти улучшения будут гораздо значительнее, чем готовы допустить приверженцы различных социалистических систем. Каковы бы ни были достоинства или недостатки их собственных теорий, до сих пор они демонстрируют крайне поверхностное знакомство с эко­номическими законами существующей общественной системы, в результате чего обычно считают неизбежными последствиями конкуренции бедствия, которые никоим образом не являются обя­зательными ее спутниками. Именно под воздействием этой оши­бочной интерпретации существующих фактов многие социалисты, исповедующие возвышенные принципы и цели, рассматривают си­стему конкуренции как систему, коренным образом несовмести­мую с экономическим благосостоянием масс».

Далее следовал текст, начинающийся со слов: «Принцип част­ной собственности еще никогда не был подвергнут справедливо­му испытанию» н т. д., публикуемый выше, на с. 349 этой книги, и остальная часть этого абзаца.

Глава заканчивалась следующим абзацем, первое предложение-которого сохранилось в последующих изданиях (см. с. 350 этой книги): «Мы слишком мало знаем о том, что могут совершить как индивидуальная деятельность, так и социализм в своих лучк

ление полного права каждому члену общества участво­вать в приносимых ею выгодах ^п.

ших формах для того, чтобы решить, какая из этих двух систем станет окончательной формой человеческого общества. По край­ней мере на современной стадии развития человека следует (я полагаю) стремиться не к ниспровержению системы частной соб­ственности, но к ее улучшению и к участию каждого члена обще­ства в приносимых ею выгодах. Отнюдь не взирая на различные категории социалистов даже с оттенком неуважения, я с почте­нием отношусь к намерениям почти всех, кто известен как социа­лист, достижениям и талантам некоторых из них и рассматриваю их, вместе взятых, как одия из самых ценных ныне существую­щих элементов человеческого совершенствования благодаря и тому импульсу, который они дают переосмыслению и обсужде­нию всех важнейших вопросов, ж тем идеям, из которых самые передовые сторонники существующего общественного строя все еще могут многому научиться».]

¹¹ [См. Приложение К. «Ранние и последующие взгляды Милля на социализм» и Приложение L. «Последующая история социа­лизма».