Главная | Обратная связь

Лиловый колокольчик – душа моя – бьется, болит, дрожит.

«Я» боль от бессили Я водяна Я, кап ля, кап Я, кап Я, кап Я; это – Весна. Сливаются капли бессилия, унося меня к океану.

Стиль поведения временной личности (в отличие от временной) словно спасительное послание братьям по разуму на другую планету. Обратный же, собственно – сигнал SOS.

Люди вступают в состояние Чело вечности с момента пробуждения осознавания. Пассивное же сознание не сопротивляется режиму Зверя и упаковывает его разнообразные прихоти в псевдочеловеческие формы (униформу). Первое, что совершает активное сознание – различает «правильность» антропоморфного зверя от правды Человека.

С момента возникновения способности абстрагироваться от конкретного, возникли две человечности. Одна – на месте разрыва непрерывности природного влечения ставит абстрактные эквиваленты жизни, с помощью которых пытается управлять жизнью – объективные законы, деньги, права формируя империю «сверхзверя». Другая – пребывает в точке разрыва как в точке расщепления времени в процессе абстрагирования как в процессе странной жизни, и не нуждается в абстрактной логике соподчинения элементов разорванного мира, ибо живет благодатью святого духа.

Когда абстрактные представления перестают властвовать над историей, ее бытие единократное и неповторимое становится невыносимо легким как пух, как пыль на дороге. Корабль чело увечной истории разбивается о рифы и начинается новая история парой ролей параллелью Пятницы с конкретностью жизненного содержания (квинтэссенция) и со бытием с Робинзоном, в котором как в фигуре отвлечения раскрывается абстрагирование как вполне конкретный процесс.

Робинзон – переразвитие абсолютной конкретной силы Пятницы. Он выходит за пределы инфантильной и наивной жизни Пятницы, олицетворяя полноту жизненного смысла, как островного. И вот, рано или поздно приходит корабль – иноземец запредельного смыслу значения.

Абстрактное представление, отделившись от естества жизни, оформляется как механизм табуирования на путях жизни. Рано или поздно человек оказывается в тупике, перед стеной, которая, однако, имеет виртуальную зрительную затягивающую перспективу – компьютер, перед которым он завороженно цепенеет, кастрируя естественное влечение пола.

Суперсовременный компьютер нуждается в программировании извне. Он лишен глубинного самородного самоощущения – интенции.

Роковой удар судьбе – внезапный безжалостный удар в живот – удар, разбуженной нетерпимости, требующий тотчас, сразу, вдруг, решительно выявить, провозгласить нечто пусть даже это будут грезы наяву.

Как взятая на мушку птица, над миром пролетаешь. И не знаешь…

В тот момент, когда ум понимает всю правую Действительность, становясь пассивным, активное сознание тотчас сознает действительную Действительность слева (эль). А Ре альность – (реакция на эль) справа.

Чуткий рассеянный взгляд нечаянно – от чаянно встретивший взгляд другой и – затрепетала в чаянии – зазвучала плоть единственным знаком – званием бого явления со дрожательного. Ищу бога во взгляде Другого.

Угасает пепельное небо дряхлеющего мира. Пурпурные облачные клочья заката меркнут в Реке, погруженной в дремоту у кромки горизонта – струясь мерцающим, дрожащим светом влажным. От пепла времен поседела изумрудная зелень деревьев. Фонари озаряют жалкие лица толпы, пораженные смертным греховным недугом, мужчин и их чадородных подруг хилых. Их глаза молчаливы и быстро тускнеют, вскрикнув на миг. Где-то в далекой воде угасает солнце. Солнце безнадежной мольбы одиноких сердец. И вот, явное зрелище, таимое до срока во внутренних пространствах мысли, и где художники, способные проявить, запечатлеть хотя бы его жалкую тень? Я показываю живую женщину былинных времен – неукротимое, своенравное безумие в танце ее. Экстаз золотого тела среди изумрудной листвы. Рыжие волосы вьются, ликуют и плещутся. Рядом с лицом с кровавой наготою губ и синевой бездонных глаз, вздыбленные к небу высокие груди, откликающиеся, ликующие золотой плоти, наполненные молоком вечности, стражи галактик нездешних, упруго упрямы и остро клювы. Гладкие ноги желанны, омытые солью первозданного моря. Тело обнажено и никаких одежд. Ее имя –Солнце. И мужья убегают от своих жалких, больных и запуганных подруг, чтобы взглянуть на небожительницу, сияющую в окоеме души – благородное создание – реликвия перво бытных времен. И поэты воспрянут, загораясь–взрываясь взором, и летят к лампаде тела ее, одержимые ритмом другим, забывая, теряя эпоху, пережившую красоту. Упругие груди вздыблены вознесены. Живот тугой у солнцеликой девы. И первозданны ягодицы золотой телицы. И влажный приоткрытый алый рот. Призывные глаза и трепетная плоть. В изгибах ног ее таится бегство. И мой язык по направленью взгляда, разглядев, стремится осязать в таинственной, густой и темной чаще, меж бедер алый перламутр – ненасытимое зиянье – рану, изгиб причудливого рта. Я опьянен в озерах глаз твоих, пронзен, желанным наслаждением сражен.