Главная | Обратная связь

История возникновения науки о глобальном мире

Человечество, видимо, должно выбрать од­но из двух: совершить самоубийство или на­учиться жить как одна семья

А.Тойиби

Обращаясь к истории возникновения глобалистики как на­уки, нам не миновать парадокса: сама идея глобального разви­тия человечества—древняя как мир (в известном смысле мир все­гда был «глобальным», а человеческая история — «всемирной»), но институционализация глобалистики в качестве самостоя­тельного научного направления произошла совсем недавно, на рубеже 60- и 70-х годов. Почему в науке с таким запозданием осуществилась институционализация направления, отражающе­го столь древнюю идею? Постараемся ответить на этот вопрос.

Идея единства человеческой судьбы и истории со всей опре­деленностью прозвучала уже в античной философии. ГЬраклит видел мир единым — закономерно воспламеняющимся и зако­номерно угасающим, последовательно развивающимся по пути вверх: земля—вода—воздух—огонь и по пути вниз: огонь—воз­дух—вода—земля. Известный древнегреческий историк Поли-бий оставил нам весьма развернутое представление о глобаль­ности исторического процесса. В своей работе «Всеобщая история» он нарисовал величественную картину глобального развития циклически сменяющих друг друга форм государствен­ного устройства: монархии—тирании—аристократии—олигар­хии—демократии—охлократии.

Античная идея циклического глобального развития во мно­гом носила трагический характер: существование человека во времени и пространстве в качестве обособленного индивида, по мнению древних философов, таило в себе драматическую вину, которая с необходимостью вела к саморазрушению. Тра­гический круг генезиса и упадка — такова первая форма идеи глобального развития¹. Но драма предполагает величие, и ан­тичные авторы особо подчеркивали величие и великолепие че­ловеческой жизни в природе и государстве.

В Новое время на смену трагическому пессимизму пришло жизнеутверждающее прогрессистское видение единой истори­ческой судьбы народов. Дидро, Даламбер, Вольтер, Кондорсе и другие просветители XVIII века писали о прогрессе человече­ства прежде всего как о прогрессе человеческого разума. Лине­арная концепция прогрессивного глобального развития утверж­дала неуклонное, без остановок и падений, восхождение человечества к высотам разума, справедливости, мира и добра². При всей наивности взглядов просветителей именно они долгое время вдохновляли и побуждали к историческому действию миллионы людей. В идеале прогресса обретали жизненный смысл многие из тех, кто утратил всякую иную веру и для кого возможный крах прогрессистских убеждений означал духов­ную катастрофу.

Однако идея прогрессивного глобального развития была сильно подорвана опытом нынешнего столетия. Научно-тех­ническая революция обернулась невиданным экологическим кризисом во всех измерениях, политические революции и ми­ровые войны — «всемирно-историческими рецидивами бес­человечности», которые казались давно пройденным этапом. Век XX ознаменовался в целом таким количеством невиданных прежде катастроф — военных, политических, экологических и моральных — что разочарование в идее прогресса стало по­всеместным. Кровавые диктатуры всех видов от фашизма до коммунизма, геноцид и массовые репрессии, атомные бом­бардировки и аварии на атомных станциях, постоянная угро­за атомного уничтожения уже в масштабах всего земного ша­ра, который теперь можно взорвать десятки раз — вот далеко не полный перечень «приобретений» прогрессивного разви­тия человечества.

Не удивительно, что лейтмотивом XX века становится не идея прогресса, а идея глобального кризиса. Как отмечает Р.Хольтон, мы становимся свидетелями забавной ситуации «нормализации кризиса». Философские науки просто одержи­мы идеей кризиса, который усматривают везде и во всем. Ес­ли прежде ситуацию кризиса в глобальном развитии рассмат­ривали как временное явление, то сегодня кризисные процессы «нормализовались». Некоторые ученые склонны рассматри­вать кризис как хронический, всеобщий и не предвидят его будущего ослабления: «исторический опыт все меньше стано­вится частью героического эпоса и все больше — частью мыль­ной оперы... Одним из наиболее поразительных симптомов

эпохи разговоров о кризисе и его нормализации является про­вал оптимистических повествований о социальных изменени­ях и исторической эволюции»³.

На смену классическому типу рациональности с ее всеупо-рядочивающим детерминизмом, закономерностью, преклоне­нием перед Разумом с большой буквы постепенно приходит постмодернистская раскованность, радикальная гетероген­ность, непрерывная дифференциация, отрицание всякой упо­рядоченности и определенности формы. Немецкий философ М.Мюллер, говоря о рождении постмодернизма как массового интеллектуального течения, подчеркивает, что в его основе ле­жало то, что можно было бы назвать утратой смысла. Если в об­ществе исчезает «смысл», то возникают благоприятные усло­вия для появления нигилизма, анархии, уничтожения любых обязательств и обязанностей перед обществом, отрицание всех и всяческих норм. Этот мятеж, выросший из смысловой пусто­ты, имел двоякий аспект: «анархического освобождения, с одной стороны, и революционного изменения мира, несущего новые социальные обязательства,— с другой»⁴.

Прежде всего были подвергнуты критике основные объяс­няющие парадигмы и концепции, наработанные наукой за предшествующие столетия. Возникло, говоря словами француз­ского философа Ж.-Ф.Лиотара, тотальное недоверие к «метанар-ративам»⁵, обосновывающим устойчивую целостность глобаль­ного мира. Вообще идея целостности, единства была изгнана посмодернистами из научной методологии как несостоятельная. Ее место занял форсированный плюрализм. Каждый процесс, каждый предмет материального мира стал рассмотриваться не в качестве целостной самости, а как множество не сводимых друг к другу линий или изменений.

Идея научной универсальности также была признана без­надежно устаревшей, ее место заняла установка на принци­пиальное разнообразие познавательных перспектив. Исчезли высокие стандарты научного знания, высокие научные автори­теты, необходимость верификации и доказательности выдви­гаемых аргументов. Непрофессионалы были уравнены с профес­сионалами в их способности изучать и объяснять мир. Как остроумно заметил французский философ М.Фуко, постмодер­низм объявил «право на восстание» против разума. Произош­ла радикальная инверсия в научной картине мира: на первый план вышел микроуровень, микропроцессы, центробежные тенденции, локализация, фрагментация, индивидуализация.

Мир рассыпался на тысячу осколков, и постмодернистская на­ука объявила это состояние естественным.

И именно в этот решающий момент, когда идея глобального мира и единой общечеловеческой перспективы развития все­рьез была поставлена под угрозу, в науке начинается новая вол­на интереса к глобальной проблематике. Многие исследователи считают, что 1968 г. стал годом «великого перелома». Он был от­мечен прокатившейся по многим странам мира волной общест­венного беспокойства, вызванного неспособностью правительств и международных организаций предвидеть или хотя бы пытать­ся предсказать возможные последствия социальных, экономиче­ских и экологических противоречий современного развития. Стало очевидным, что создание группы независимых междуна­родных экспертов для оценки долгосрочных последствий суще­ствующих глобальных проблем могло бы оказать помощь деятель­ности официальным организациям⁶.

Именно так возник Римский клуб, который в настоящее вре­мя объединяет в своих рядах более ста ученых, бизнесменов, по­литических и общественных деятелей из 53 стран. Деятель­ность Римского клуба во многом способствовала становлению и институционализации нового междисциплинарного научно­го направления — глобалистики — науки о глобальном мире и его проблемах.

Вот уже более 30 лет эта неформальная организация прово­дит множество научных конференций и творческих дискуссий с официальными лицами, учеными и представителями общест­венности, пытаясь привлечь внимание к решению проблем вы­живания нашей планеты в условиях кризиса. В докладах Рим­ского клуба были выдвинуты и разработаны многие категории глобалистики, ее основные направления исследований: «преде-лы роста», «первая глобальная революция», «глобальные пробле­мы», «глобальное сознание». На основе глобалистики сегодня разрабатываются стратегии совместной деятельности госу­дарств в самых разных направлениях — экономическом, поли­тическом, культурном, экологическом.

Спустя три десятилетия первопричины глобальных проблем остаются теми же, что и в 1968 г., однако приоритеты, требую­щие особого внимания, изменяются. Вступив на тернистую тропу «первой глобальной революции»⁷, человечество столкну­лось с беспрецедентными сложностями становления взаимо­зависимого мира — социальными, экономическими, научно-техническими, культурными и нравственными. Противоречия

мировой экономики и политики, вопиющее неравенство и вспышки насилия, крайняя степень нищеты в сочетании с пышной роскошью, неизменная угроза международного тер­роризма, рост наркомании и преступности, все возрастающее загрязнение окружающей среды — вот далеко не полный пере­чень признаков глобальной "революционной ситуации", вызыва­ющей серьезное беспокойство мировой общественности.

Если переход человечества от охоты и собирательства к осед­лому земледелию занял несколько десятков тысяч лет, то промы­шленная революция продолжается лишь несколько столетий, на­учно-техническая — несколько десятилетий. Какими будут темпы и перспективы глобальной революции? — вот вопрос, который сегодня выдвигается на первый план современными учеными.

Невиданный прежде рост скоростей в разных измерениях сталкивает цивилизации и континенты, приводит к неожидан­ным взаимодействиям разных человеческих сообществ, часто заряженных столь противоположной энергетикой, что при вза­имных контактах вспыхивают искры, грозящие вселенским по­жаром. Осознать эту опасность необычайно важно. Достижения техники каждый день сокращают материальные дистанции, но другие измерения — культурные и моральные—техническим достижениям неподвластны. Возможен ли политический кон­сенсус в глобальном диалоге культур? Вот еще один актуаль­ный вопрос, который пытается решить политическая глобали­стика на рубеже XXI века.

«Истина по эту сторону Пиренеев, заблуждение — по дру­гую» ,— сказал когда-то Монтень, а вслед за ним Паскаль. Совре­менные компаративные исследования подтвердили, что культур­ные ценности одной цивилизации не могут претендовать на универсальность. Даже наиболее распространенные этические нормы, наиболее очевидные политические и социальные струк­туры все-таки не являются всеобщими. Проблемы, актуальные во Франции и Скандинавии, шокируют арабский мир и не мо­гут быть значительными в Японии. Культурные барьеры явля­ются поводом для серьезных размышлений над глобальными проблемами и способствуют смене парадигм в современной гло­балистике.

Опыт развития Японии, Южной Кореи, Китая, Гонконга и других стран Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) свиде­тельствует о том, что формы западной социально-политичес­кой организации не являются в глобальном масштабе единст-

венно возможным следствием замены традиционализма и аг­рарной системы хозяйства новыми промышленными техно­логиями. Напротив, западный индивидуализм, введение свет­ского образования, признание особой роли средних классов, развитие либерализма, защита прав человека и множество других особенностей, которые неотделимы от стран северо-за­падной Европы и США, следует рассматривать как одну из воз­можных альтернатив перехода к постиндустриальному обще­ству, но не обязательно как более совершенную или более нравственную.

Компаративные исследования способствовали широкому признанию альтернативных моделей модернизации и позво­лили политологам избавиться от нормативных представлений этноцентризма в глобалистике. Не обошлось и без радикаль­ных концепций. Ж.Зинглер предложил начинать глобальные исследования с незападных политических систем, чтобы за­тем вернуться к западным, но уже вооружившись новыми пред­ставлениями. Д.Сартори, критикуя Ж.Зинглера, справедливо подчеркнул, что нельзя преодолеть одну форму этноцентризма, одновременно впадая в другую⁸.

Все формы культурной организации следует признать равно­правными. Политическая глобалистика сегодня отказывается от поисков «универсальных стадий развития», «оптимальных моде­лей», пригодных везде и всегда. Освобождение глобальных иссле­дований от узких культурных рамок произошло также благода­ря культурной антропологии. Исследования В.Мульмана, Б.Малиновского, К.Леви-Строса позволили политологам по-но­вому представить диалог современных цивилизаций в глобаль­ном мире: каждая культура стала рассматриваться как уникаль­ная ценность.

В глобалистике складывается новая картина «стохастичес­кой Вселенной», отличающаяся сложностью, нелинейностью, не­определенностью, необратимостью. Тккая парадигма глобаль­ного мира предполагает поиски новой концепции политического консенсуса в глобальном диалоге современных цивилизаций. Эта концепция должна исходить не из презумпции возможной уни­фикации и согласования интересов (как было прежде), а из пре­зумпции адекватного понимания и согласования ценностей разных культур. Это требует разработки нетривиальных подхо­дов, выходящих за пределы «картезианской рациональности», утверждающих принципы гуманитарного диалогизма, фило­софии цивилизационного партнерства.

Перефразируя Л.Февра, можно сказать, что политическая глобалистика сегодня выступает наукой о непрестанных из­менениях человечества, о его постоянном и неизбежном приспо­соблении к новым условиям существования—материальным, моральным, религиозным интеллектуальным. Наукой о тех соответствиях, о том равновесии, которое во все эпохи само со­бой устанавливается между различными и одновременными условиями человеческого бытия: условиями материальными, условиями техническими, условиями духовными.