Главная | Обратная связь

Сноски и примечания

¹ Февр Л. Цивилизация: эволюция слова и группы идей // Бои за историю.
М.: Наука, 1991. С. 242-247.

² FebreL., TonnelatE. Civilizations. Le mot et l'idee. Paris, 1930. P. 1-13.

³ Там же. P. 19-36.

⁴ Сорокин П. Социологические теории современности. М.: ИНИОН, 1992.
С. 175.

⁵ Будагов Р.А. История слов в истории общеетва. М.: Наука, 1971. С. 124-126,
291.

⁶ KroeberA.L, Kluckhohn С. Culture: A Critical Revue of Concepts and Defenltlons.
N.Y., 1952. P. 291.

⁷ Язвительный критик материалистического подхода П.Сорокин называл
этот перечень «списком белья в стирку».

⁸ ГрабскиА.Ф. Фернан Бродель // Вопросы методологии истории цивили­
заций. М., 1992. Вып. 2.

⁹ См.: Капитализм — конъюнктурный пробел в развитии европейской ци­
вилизации (концепция И.Валлерстайна) // Европейская цивилизация и капи­
тализм: культура и экономика в развитии общества. М.: ИНИОН, 1991. С. 39-53.

¹⁰ Сорокин П. Социологические теории современности. М.: ИНИОН, 1992.
С. 192-194.

¹' Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М.: Прогресс; Культура, 1995. С. 134.

¹²Тамже. С. 60.

¹³ См.: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Полис. 1994. № 1.
С. 43.

¹⁴ Фукуяма Ф. Конец истории? // Философия истории. Антология. М.: Ас­
пект-Пресс, 1994. С. 290-291.

¹⁵ New York Times. 1990. Dec. 25. P. 41.

¹⁶ См.: Леви-Строс К. Культурная антропология. М.: Мысль, 1991.

¹⁷ Данилевский Н. Россия и Европа. М.: Книга, 1991. С. 87.

¹⁸ Там же. С. 74.
^!9Тамже. С. 34.

²⁰ Там же. С. 508-509. V 21 Шпенглер О. Закат Европы. М.-Пб.: Изд. А.Д.Френкель. 1923. Т. 1.С. 16.

²² ToynbeeA A Study of History. L.: Oxford Univ. Press, 1961. Vol. 12. P. 283.

²³ Тойнби А. Постижение истории. М.: Прогресс, 1991. С. 33.

²⁴ Здесь концепция А.Тойнби явно перекликается с «пассионарной» теори­
ей Л.Гумилева. «Творческое меньшинство» А.Тойнби во многом напоминает
«пассионариев» в гумилевской концепции. Пассионарность — это страсть, «ха-
рактериологическая доминанта, необходимое внутреннее стремление (осознан­
ное или, чаще, неосознанное) к деятельности, направленной на осуществление
какой-либо цели (часто иллюзорной)». Во многом пассионарность представля­
ет собой форму антиинстинкта, поскольку часто толкает творческую личность
на поступки, идущие вразрез с его инстинктом самосохранения. И в концепции
А.Тойнби, иу Л.Гумилева пассионариев, творческих личностей не так уж мно­
го, но именно они создают необходимую для развития социума критическую мас­
су, увлекая своим примером других, заряжая их своей энергетикой (См.: Гуми-
левЛ.Н. Конец и вновь начало. М.: Танаис, 1994. С.71).

* ²⁵ Тойнби А. Постижение истории. М.: Прогресс, 1991. С. 26. ²⁸ Там же. С. 523. "ToynbeeA. A Study of History. L.: Oxford Univ. Press, 1961. Vol. 12. P. 283.

²⁸ Тойнби А. Постижение истории. М.: Прогресс, 1991. С. 524.

²⁹ Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Полис. 1994. № 1. С. 35.

³⁰ Huntington S. If not Civilizations, What? Paradigms of the Post-Cold War
World // Foreign Affairs. Nov.-dec. 1993. Vol. 72. № 5. P. 186-188.

³¹ ШпенглерО. Закат Европы. М.-Пб.: Изд. А.Д.Френкель, 1923. Т. 1. С. 344.

³² Там же. С. 344-345.

³³Цит. по: СорокинП.А. Социологические теории современности. М., 1992. С. 101.

³⁴ Чешков М.А. Развивающийся мир и посттоталитарная Россия. М., 1995. С. 91.

Глава З

СТРАТЕГИИ МЕЖЦИВИЛИЗАЦИОННЫХ ГЛОБАЛЬНЫХ

ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ

3.1. Вызовы и ответы в глобальном мире

... Цивилизации рождаются и развиваются, успешно отвечая на последовательные Вы­зовы. Они надламываются и распадаются, когда встречают Вызов, на который им не удается ответить.

А.Тойнби

Всего несколько столетий назад, во времена Васко да Гама, каждая из существующих на Земле цивилизаций была убежде­на в том, что она — единственное общество в мире, а остальное человечество—это варвары, неверные или неприкаемые. Для ки­тайцев их мир обозначался как Поднебесная, а территория под непосредственным правлением императора называлась Сре­динным царством. Японцы искренне верили в то, что их стра­на — это Земля богов, и оттого она неприступна для завоевате­лей. Франки в это время утверждали, что истинной наследницей Израиля, Греции и Рима была католическая церковь, и дерзко притязали на то, чтобы называться Избранным народом.

Слабые попытки диалога цивилизаций в то время напоми­нали разговоры глухого со слепым. А.Тоинби приводит отрывок из ответного письма китайского императора Цзыньлуня (правил в 1735-1795 гг.) на послание короля Великобритании Георга III, предложившего установить между монархами дипломатические и торговые отношения: «Что же до твоей просьбы о том, чтобы аккредитовать одного из твоих подданных при моем Небесном Дворе и доверить ему контроль над торговлей с Китаем, то она противоречит всем традициям моей династии и не может никак быть исполнена... Церемонии и законы наши настолько отлича­ются от ваших, то если даже твой посланник и усвоит что-либо из них, то и тогда ты не сможешь привить их на твоей чужой для нас почве... Управляя всем миром, я преследую одну цель, а имен­но: сохранить благое правление и исполнить предназначение Го­сударства. .. Чужие и дорогостоящие цели меня не интересуют. Я не придаю значения вещам экзотическим или примитивным, и в товарах твоей страны мы не нуждаемся»'.

Стратегия изоляции казалась китайцам (и многим другим обществам того времени) наиболее надежным способом сохра­нения собственной цивилизации. Культура, традиции и законы других народов представлялись настолько варварскими, что вопрос о диалоге культур был почти неуместным.

Обратить варваров в свою веру можно только силой. Отсю­да другая древняя стратегия — завоевание. Западная цивили­зация предприняла две неудачные попытки экспансии, преж­де чем ей удалось распространить свои культурные ценности по всему миру. Первая попытка установить экономическое и поли­тическое господство Запада над другими народами была сдела­на во время средневековых крестовых походов и окончилась полным провалом. Многие историки отмечают, что в результа­те культурного взаимообмена западноевропейцы больше воспри­няли со стороны византийцев и мусульман, чем сами повлияли на них. Вторую попытку осуществили в XVI веке португальцы и испанцы. Благодаря ей появились современные латиноамери­канские сообщества, однако в других местах ценности западной культуры были отвергнуты после примерно столетнего испыта­ния. Во второй четверти XVII века испанцы и португальцы бы­ли изгнаны из Японии, португальцы — из Абиссинии.

И только третья попытка, которую предприняли в XVII веке французы, англичане и голландцы, оказалась успешной. Была заселена Северная Америка, Южная Америка и Австралия, где возникли молодые нации, начавшие свою жизнь с багажом ев­ропейского культурного наследия. Именно они вывели весь ос­тальной мир на западную орбиту. В политическом плане евро­пейцы не только колонизировали Новый Свет, но и захватили Центральную Африку и Индию.

Почему первые две попытки провалились, а третья оказалась столь успешной? А.Тойнби рассматривает две модели воздейст­вия агрессивной культуры. Первоначально общество, столкнув­шись с вызовом более сильной и энергичной цивилизации, пре­исполняется решимости оказать отчаянное сопротивление агрессору. Так культурный луч цивилизации вдруг упирается в незнакомое социальное тело и отражается от него. Но если этот луч расщепляется на составные части, отдельные компо­ненты его обладают большей проникающей способностью по сравнению с другими. Свободный луч культурного излучения, как свободный электрон, может оказаться смертоносным в ино­родной социальной среде². Вспомним библейские сказания: по­ка Ковчег завета Господня находился в Израиле среди избран-

ного народа Иеговы, он служил их талисманом. Но когда Ковчег захватили филистимляне, рука Господа обрушилась на каждый город, где он хранился, а Избранный народ и сам был поражен чумой, которой были наказаны иноверцы за их святотатство.

Известно, что в первых двух случаях Запад пытался навя­зать другим народам свою культуру во всей ее полноте и цело­стности, вместе с религией. Именно поэтому попытки оказались неудачными: культурный луч западной цивилизации был отра­жен. Третий раз Запад предложил тем же народам «секуляри­зированный» вариант своих культурных ценностей: культурный луч был расщеплен на части, и эта стратегия оказалась успеш­ной.

В свое время иезуиты предпринимали героические усилия, чтобы обратить китайцев и индусов в католичество. Но они пропагандировали западную культуру, делая акцент на религи­озных убеждениях, и именно поэтому встречали упорное сопро­тивление туземного населения. После этого западные миссио­неры пришли к опасному выводу, что не стоит «дразнить гусей» и выступать под флагом религиозных идей, гораздо удобнее сделать акцент на передовых западных технологиях. На первый взгляд открытия естественных наук и прогресс техники обеща­ли выгоды всем народам. Такой поворот западной стратегии имел колоссальные последствия. Культурное наследие было рас­щеплено: осталась привлекательная техническая оболочка с вы­рванным религиозным ядром. Этот «утилитарный» образец с не­виданной скоростью распространился по всему миру.

Однако последствия для других культур, воспользовавших­ся передовыми техническими достижениями Запада, неожи­данно оказались скорее негативными, чем позитивными. Техни­ческий соблазн Запада состоит в легкости заимствования и готового потребления высокоэффективной техники. Но потреб­ление без производства всегда развращает, в конце концов ста­вит в зависимость от производства, ослабляет мотивации к са­мостоятельному творческому труду.

Психология человека такова, что он вначале воспринимает те явления, которые лежат на поверхности. Внешние плоды за­падной цивилизации в виде высокого уровня потребления, ин­дустрии досуга и развлечений, бытового комфорта впитывают­ся другими культурами мгновенно, как наркотик. Однако в любой цивилизации ее излишества и соблазны уравновешиваются ее достоинствами. Прихотливая внутренняя игра западной культу­ры состоит в тонком балансировании между аскезой труда и ге-

донизмом потребления. Свобода каприза, свобода чувственных наслаждений — это тот яд, который вырабатывает Запад, но сам от него не погибает. Противоядием выступает протестантская этика: дисциплинированный труд, профессиональная ответ­ственность, уважение к закону.

Между тем в «экспортном варианте», как уже отмечалось, западное культурное наследие опасно расщеплено: привлекатель­ная техническая оболочка без религиозного ядра—такой «ути­литарный» образец легко потребляется, неся вестернизирующим-ся обществам нравственное опустошение.

Русский религиозный философ В.Зеньковский еще в нача­ле XX века пророчески писал об опасности глубокого духовного надлома, который следует в ответ на западное культурное вли­яние: «Секуляризация культуры, возникновение ряда самосто­ятельных и независимых сфер творчества приводят к разрыву целостности в личности, крайнее развитие технической циви­лизации, небывалый расцвет механической стороны, внутрен­ние противоречия капитализма и грозный рост социальной борьбы, развитие маммонизма, ослабление духовной жизни и прямой рост плюрализма, а вместе с тем высокое развитие ин­дивидуализма, рост запросов личности и неизбежное усиление ее одиночества... Все это, взятое вместе, рисует картину дейст­вительного и грозного процесса на Западе»³.

Именно поэтому Запад для других цивилизаций стал ассоци­ироваться с символом разрушения духовной культуры.

Мы рассмотрели две стратегии Вызова сильной цивилизации, с которым она обращается к другим народам. В первом случае представители агрессивной культуры, успешно проникшей в чу­жую социальную систему, уподобляются надменному фарисею, благодарившему Бога за то, что он не такой, как другие. Само­возвышение, бессознательно выливаясь в уничижение других, вызывает яростный протест. Во втором случае сильная цивили­зация разрабатывает более тонкую тактику. От культурного на­следия отщепляется некий клин и внедряется в чужое социаль­ное тело. Безобидные, казалось бы, элементы чужой культуры в новой социальной среде начинают вести себя агрессивно, притягивая все новые и новые пласты вторгшейся культуры. Ра­зорванное пространство тяготеет к воссоединению в чужом ок­ружении. Такая стратегия оказывается более успешной, но толь­ко на первый взгляд.

Основной парадокс состоит в том, что успех второй страте­гии одновременно ведет к поражению более сильной культуры

в исторической перспективе. Тойнби первый обратил внимание на то, что история греко-римской цивилизации дает нам убеди­тельные аргументы в пользу этой гипотезы. Античная Греция со­здала столь высокую цивилизацию и дала выход столь мощной и эффективно направленной энергии, что сумела утвердить свое политическое, экономическое и культурное господство над окружающими варварами.

Избранный народ учил варваров следовать его образу жиз­ни, и новообращенные варвары вначале были пассивными уче­никами и неловкими имитаторами своих греческих учителей. Но постепенно варвары смогли подняться на более высокий ма­териальный уровень и самостоятельно решить сложную зада­чу политического объединения, которую так и не одолели их греческие наставники. В результате греческие полисы оказались карликами по сравнению с мощными державами — Египет­ской, Сирийской и Македонской монархиями, Римской конфе-дарацией. Греция стала университетом, местом паломничества и... полем боя между этими государствами.

Интересно, что варварам удалось успешно решить задачу политического объединения не потому, что они обладали особой политической мудростью или имели национальные традиции — у них не было ни того, ни другого. Дело в том, что они имели преимущество географического положения: политическое стро­ительство гораздо легче идет в новой стране на окраинах циви­лизации, чем в ее центре, где давит груз прежних устоявшихся традиций и институтов. Новые греческие полисы, основанные Александром Македонским и его последователями на азиатской земле, не имели традиции независимости Спарты и Афин, кото­рая препятствовала бы их объединению с другими полисами в крупную политическую организацию. Хорошо известно: во вре­мена, когда спасение зависит от нововведений, парвеню най­дет выход скорее, нежели аристократ.

В определенном смысле Западная Европа—колыбель запад­ной цивилизации — сегодня дереживает похожую ситуацию. До начала XXвека европейцы с удовлетворением наблюдали, как другие нации, одна за другой отбрасывали свое культурное на­следие в пользу европейского. Это была первая волна вестерни-зации. Но затем мир узнал имена Ленина, Сталина, Мао Дзэду-на, Пиночета и Пол Пота. Если пророки вестернизации первого поколения вдохновлялись западными идеями, которые приоб­щали их к социальному наследию западного мира, то пророки второй волны стали осваивать новый набор идей, также имев-

ших западное происхождение, но побудивших их рассматривать Запад в качестве «вавилонской блудницы».

Разрушительное влияние этих идей рикошетом ударило по Европе. В исторически короткий срок пятнадцать бывших со­циалистических стран сумели создать крупное политическое объединение — «мировую систему социализма». Этот первый опыт крупного политического строительства на основе запад­ной идеологии (коммунизм) и западной технологии (индустри­ализм) закончился неудачно — «мировая система социализма» распалась.

Однако на наших глазах набирают силу страны АТР. Они демонстрируют небывало высокие темпы экономического раз­вития, причем Япония очевидно опережает крупнейшие высо­коразвитые страны Запада по всем основным экономическим показателям. Запад с тревогой наблюдает этот процесс, его яв­но затмевает заокеанский мир, который он сам же и вызвал к жизни. Вестернизация уже изменила свой знак с плюса на ми­нус в отношении западной цивилизации.

Итак, две стратегии вызова, которые до сих пор использова­ли сильные цивилизации в своих контактах с другими культу­рами, оказались несостоятельными. И откровенная культур­ная агрессия завоевателей, требующих от порабощенных варваров полного принятия новой веры, и сложная тактика проникновения в чужую культуру путем «точечных» вкрапле­ний через передовые технологии,— все эти тактические приемы в исторической перспективе обречены на поражение. Возника­ет вопрос: есть ли у цивилизаций историческая память, которая позволяет им учиться на чужих ошибках? Пока история свиде­тельствует о противоположном. Когда несколько цивилизаций вступают между собой в контакт, они чаще всего обладают раз­ными потенциальными силами и возможностями. Человеческой природе свойственно пользоваться своим превосходством на индивидуальном и коллективном уровнях. Цивилизации, осо­знавшие свое превосходство над соседями, прибегают к силе, по­ка она у них есть. Других примеров история еще не знает.

Рассмотрим теперь стратегии ответов разных культур на вызовы сильных цивилизаций. Тойнби видел в драматургии Вызова-и-Ответа те самые огниво и кремень, которые при вза­имном соприкосновении высекают творческую искру. Он был убежден в том, что цивилизации рождаются и развиваются, ус­пешно отвечая на все новые и новые вызовы. Они надламыва­ются и распадаются, когда встречают Вызов, на который им

не удалось ответить. Каждая из цивилизаций — своеобразная по­пытка единого, общечеловеческого творчества. Это творчество, или опыт, есть попытка совершить акт созидания. В каждой из цивилизаций человечество пытается подняться над собствен­ной природой к более высокому уровню духовной жизни.

Свою методологию Тойнби позаимствовал из «Фауста» Гёте. На­помним, что гётовский «Пролог в небесах» открывается гимном ар­хангелов, воспевающих совершенство творений Господа. Но имен­но в силу того, что Его творения совершенны, Творец не оставил для Себя пространства для новых проявлений Своих творческих возможностей. Из этого тупика не было бы выхода, не появись пе­ред Престолом Мефистофель—он бросил вызов Богу, требуя дать ему свободу испортить, если сможет, одно из самых совершенных созданий Творца. Бог принял вызов и таким образом открыл для себя новую возможность совершенствовать свой созидательный труд. В диалоге культур сильным цивилизациям принадлежит роль Мефистофеля: они бросают вызов другим культурам. Отве­ты во многом зависят от творческих возможностей последних.

Нельзя обойти молчанием известный исторический факт, что методологию Тойнби достаточно резко критиковал Л.Гумилев в своей книге «Этногенез и биосфера Земли». Весьма скептиче­ски отнесясь к идее развития цивилизаций в ответ на вызов ситуации особой сложности, он попытался скомпрометировать тойнбианскую методологию историческими фактами, противо­речащими, по его мнению, этой концепции. Какие же факты при­водит Гумилев?

С известной долей иронии он замечает,*что если следовать логике Тойнби, то Австрия потому перегнала в развитии Бава­рию и Баден, что на нее напали турки. Однако турки напали сна­чала на Болгарию, Сербию и Венгрию, и те ответили на вызов капитуляцией, а Австрию отстояли гусары Яна Собесского.

Далее Гумилев не может понять, почему гниение и развал предшествующих цивилизаций — это вызов, с которым надо бо­роться. Так, развал эллино-римский цивилизации будто бы «вызвал» византийскую и западноевропейскую цивилизации как реакцию на «безобразия» древних греков. Но разврат в Ви­зантии не уступал римскому, а между падением Западной Рим­ской империи и созданием жизнеспособных феодальных коро­левств лежало свыше 300 лет. Гумилев полагал, что «реакция несколько запоздала».

И, наконец, Гумилев не видел логики в том, почему Тойнби считал моря, омывающие Грецию и Скандинавию, вызовом.

ведь греки давали на него ответ только в VIII-VI вв. до н.э. Но в другие эпохи не было ни победоносных эллинов, ни отча­янных хищных финикийцев, ни грозных викингов, а были лов­цы губок и селедки. Известно также, что шумеры сделали из Двуречья Эдем, отделив воду от суши, а турки так все запусти­ли, что там опять образовалось болото, хотя они тоже должны были ответить на «вызов» Тигра и Ефрата.

На мой взгляд, эти примеры свидетельствуют о том, что Гу­милев не понял (или не захотел понять) всей философской глу­бины тойнбианской методологии. Для английского историка каждый вызов — это уникальная историческая ситуация, обра­щенная к уникальной культуре, и поэтому не может быть ника­кой примитивной экстраполяции на другие цивилизации.

Всемирная история полна примеров, когда на одно и то же ис­торическое событие (вызов) разные цивилизации давали раз­ные ответы. ТЪйнби знал об этом так же хорошо, как и наши со­временники, и список «исторических примеров» Гумилева можно продолжать до бесконечности. Более того, одна и та же культу­ра на разных этапах своего развития может (и должна) по-раз­ному отвечать на относительно похожие исторические ситуа­ции (вызовы). Цивилизации — динамично развивающиеся общества, и именно поэтому динамична история межцивилиза-ционных отношений.

Примеры, приведенные Гумилевым, нисколько не противо­речат методологии Вызова-и-Ответа А.Тойнби, если видеть в каждой ситуации уникальный исторический вызов уникаль­ной культуре. На мой взгляд, эвристическое значение тойнби­анской методологии состоит в том, что она раскрывает глубокую философскую драматургию эволюции великих культур, скрытую за многообразием исторических событий.

С этой точки зрения рассмотрим известные Тойнби ответы разных цивилизаций на вызов агрессивной культуры. Он знал два классических ответа—«зелотизм» «иродианствок Тйнби считал их универсальными и рассматривал диалоги известных ему цивилизаций как различные модификации этих двух уни­версальных моделей. Однако история XX века показала, что это не так — универсальных стратегий не бывает, «Зелотизм» и «иродианство» можно использовать в качестве универсаль­ных моделей ответа на вызов агрессивной культуры только до вто­рой мировой войны. Обе стратегии восходят к историческому опыту древнесирийского мира, столкнувшегося с экспансией эл­линизма. Остановимся на их анализе подробнее.

3 Политическая глобалистика

Общину зелотов вдохновляло убеждение, что если они не от­ступят ни на йоту от отеческого предания и сохранят его в нетро­нутой чистоте, им воздастся божественной благодатью и спасе­нием от врага. Поведение зелотов иррационально и инстинктивно, это форма архаизма, возникшая под давлением извне. Примеры подобной тактики мы часто наблюдаем в животном мире: чере­паха прячется под панцирь, страус зарывает голову в песок. Не­даром иродиане называли политику зелотов страусиной.

Ответ иродиан (сторонников царя Ирода Великого) на вызов эллинизма был принципиально иным. Они трезво признали непобедимость превосходящего по силе врага, решили отка­заться от своего традиционного военного искусства и учиться во­евать с противником его же орудием, овладев его тактикой. С точки зрения зелотов такая политика была грязным и трусли­вым компромиссом. На самом деле тактика иродиан в силу сво­ей гибкости открывает возможности для маневра, это несрав­ненно более эффективный ответ на вызов превосходящего по силе противника.

Вместе с тем история цивилизаций показала, что оба ответа обречены перед лицом вызова сильной цивилизации. Последо­вательный зелотизм не может избежать печальной участи само­уничтожения. Об этом свидетельствует судьба староверов в Рос­сии, ваххабитов в Центральной Аравии, сенусситов в Ливии,

Ответ иродиан также нельзя считать по-настоящему эф­фективным. Проведение в жизнь иродианской тактики требу­ет тонкого балансирования между заимствованием чужих форм и сохранением национальной культуры. Те политики, которые целиком посвящали себя распространению культуры агрессив­ной цивилизации, дойдя до определенных пределов, убежда­лись, что дальнейшее продвижение чревато утратой независи­мости общества, за которое они в ответе. В Турции во время революции 1918-1923 гг. тактика иродианства была доведена до логического конца, и результаты поразили современников же­стокостью и глубиной разрушений.

Но даже в тех случаях, когда иродиане шли на компромиссы, стремясь сохранить какие-то элементы традиционной культу­ры, религию или свидетельства исторической памяти о бьшых победах своего общества, тактика иродиан всегда была обрече­на на поражение. Почему? Изначально эта стратегия имеет не­творческий, подражательный характер, поэтому в самом лучшем случае результатом бывает увеличение промышленного про­дукта копируемого общества, а не высвобождение творческой

энергии людей. Лишь незначительное меньшинство, элита, поднимается на более высокую ступень благосостояния, а боль­шинство общества пополняет ряды пролетарского гетто. Тако­ва судьба большинства вестернизирующихся стран в Латин­ской Америке, Азии, Африке и других регионах мира. Таков, к сожалению, сегодняшний день вестернизирующейся России. Однако история диалога культур в XX веке знает и другие от­веты на вызов агрессивной культуры. Напомним, что после вто­рой мировой войны на международной арене возникла принци­пиально новая ситуация: мир был поделен на зоны влияния. В этих условиях для многих народов путь «зелотизма» и «ироди-анства» стал уже невозможен. Им не дано было право выбора, они должны были принять чужие правила игры. В условиях жестко­го контроля цивилизации, сохранившие высокий творческий по­тенциал, начали поиск других стратегий ответа на вызов куль­турной агрессии.

Интересна в этом отношении судьба Японии. До второй ми­ровой войны эта страна демонстрировала миру безуспешность зелото-иродианской стратегии. Японцы—люди сильного и цель­ного характера — взяли все, что могли от зелотского ответа на вызов. С начала XVII по конец XIX века они были яркими пред­ставителями чистого зелотизма. Напомним, что правительст­во Токугавы решило порвать отношения Японии с Западом, но, отказавшись от использования западного оружия, не риск­нуло распространить запрет на предметы быта. Результаты оп­рометчивой непоследовательности вскоре сказались. Династия Токугавы утратила политическую власть, продемонстрировав в 1853 г. военную несостоятельность режима. Японская револю­ция, свергнувшая режим Токугавы, является свидетельством победы иродианства. Общество осознало, что 215-летний пери­од изоляции задержал развитие Японии и оставил ее безоруж­ной и беззащитной перед лицом растущей силы Запада. Япон­цы сознательно сделали крутой поворот в своей стратегии и повели свой корабль дальше под парусом иродианства. Но вско­ре им пришлось убедиться в недостаточной эффективности и этой стратегии.

Поражение во второй мировой войне заставило Японию ак­тивно искать новую тактику Ответа на Вызов Запада. Япон­цам пришлось освоить прием «мимикрии», и неожиданно он привел к успеху.

Мимикрия — это стратегия маскировки, заключающаяся в подмене образа. После войны Запад жестко контролировал bo-

енно-политическую сферу Японии, особенно это ощущалось в первые послевоенные годы, когда существовал военно-оккупа­ционный режим. Японии пришлось продемонстрировать отказ от всех традиционных форм политической жизни, ввести режим парламентской демократии (в рамках конституционной монар­хии), принять новую конституцию, где провозглашались прин­ципы либеральной демократии.

В условиях полной невозможности военно-политического реванша вся мощная энергетика японской культуры устремилась в новое русло — в экономику. Здесь проявляется общая законо­мерность силовых взаимодействий: при условии жесткого кон­троля центральных позиций энергетика перетекает в перифе­рийные зоны и здесь образует новые силовые укрепления.

Мощная самурайская энергетика японского народа нашла сублимированную форму выражения в экономическом творче­стве. Именно здесь были сохранены и развиты национальные традиции. Не случайно трудовая этика на японском предприя­тии напоминает самурайскую: здесь царит атмосфера автори­тарной иерархии, жертвенности, преданности фирме.

В новой экономической модели японцам удалось творчески использовать семейную или клановую солидарность — это дей­ствительно могучая сила. Единство японского общества сегодня во многом держится на семейной солидарности. Японцы рабо­тают не для самих себя (как на Западе), а ради семьи и вместе с семьей. Работая сообща, вместе с кланом, можно создать зна­чительно больше, чем работая индивидуально. В свою очередь, семейная солидарность рождает патриотизм, любовь к Родине, желание трудиться ради нее. На Западе, где высоко развит ин­дивидуализм, каждый сражается в одиночку.

Во многом именно поэтому Японии удалось создать более эффективную модель экономики. Сегодня очевидно: Запад про­играл Японии экономическое соревнование по всем важней­шим показателям. Можно ли считать, что стратегия мимикрии, которую использовала Япония, сегодня является эффективным Ответом на Вызов культурной агрессии?

Проблема заключается в том, что прием мимикрии возник в условиях, когда стратегия господства агрессивной культуры все еще носила формально-институциональный характер. Поэто­му модель мимикрии рассчитана на отражение форм институ­ционального контроля. В рамках этой модели предполагается су­ществование некоторых зон особого давления: политика, военно-промышленный комплекс. Здесь требуется продемон-

стрировать полную лояльность: в соответствии с указанными стандартами создаются и развиваются некоторые институты. Но одновременно существует возможность сохранить и преум­ножить национальную культурную энергетику в других неконтро­лируемых сферах — экономике, искусстве, науке, литературе.

Объективные условия для использования этой стратегии существовали примерно до 70-х годов XX века, пока научно-техническая революция властной рукой мощных технологий не очертила новые рамки диалога цивилизаций. Прогресс науки и техники постепенно создал новые мощные коммуникации, эффективные средства массовой информации, спутниковую связь, жесткие средства электронного контроля. В этих услови­ях облучение сильной культуры становится всепроникающим, что нашло свое отражение в термине «информационный импе­риализм».

Особое значение имеет переход от полиграфических средств межкультурных коммуникаций к аудиовизуальным. Психологи обратили внимание на то, что визуальная перцепция более эф­фективно и глубоко воздействует на психику человека благода­ря расширению поля восприятия. Зрительный образ легче вос­принимается, глубже воздействует на сознание и лучше запоминается, чем устные и письменные знаки. После того как аудио- и видеотехника стала бытовой, жесткому прямому облу­чению стало подвергаться само моральное ядро культуры. Сред­ства массовой информации дают определенные культурные ус­тановки, распространяют эталоны поведения, формируют шкалу престижа, утверждают ценности и развивают потребности.

В условиях неэквивалентного информационного обмена «чу­жая» информация агрессивной культуры потребляется огромны­ми дозами. Эксперты ЮНЕСКО в области организации нового информационного порядка подсчитали, что на долю только США приходится сегодня более 60% потока информации, цир­кулирующей в каналах коммуникаций всего мира. В результа­те стратегия господства сильных цивилизаций принципиально изменилась: стала внеинституциональной, непосредственно личностной, обращенной к каждому человеку индивидуально. Такая стратегия изначально блокирует все три возможных ранее ответа на вызов: зелотизм, иродианство и мимикрию.

Стратегия изоляции превращается в дорогостоящее и бес­смысленное мероприятие: нельзя возвести Китайскую стену в информационном обществе. Вспомним, каким «дырявым» бьш «железный занавес» бывших социалистических стран в 70-

80-е годы. Сегодня только Северная Корея и Бирма держат курс на полную изоляцию, но за такую политику приходится платить слишком высокую цену. В условиях «информационного импери­ализма» тактика иродианства также утратила свое значение. По­тенциальный иродианинуже не имеет возможности выбирать, что он хочет заимствовать у сильной культуры, а что оставит свое, традиционное, национальное. Через многочисленные каналы коммуникаций «чужая» информация властно входит во все сфе­ры общественной жизни. В результате происходит отторжение от собственной культуры, ее норм и традиций, потеря цивили-зационной идентичности. Разве к этому стремился «классиче­ский» иродианин? Он хотел овладеть секретами врага, чтобы ис­пользовать их для своего культурного реванша в будущем. Сегодня стратегия частичных заимствований уже объективно невозможна.

Стратегия мимикрии, едва успев стать реальностью, за не­сколько десятилетий после второй мировой войны также поте­ряла свою эффективность. В информационном обществе кон­троль над частью позиций чужой культуры дает возможность тотального контроля. «Информационный империализм», облу­чая ядро чужой культуры, блокирует возможность ее самостоя­тельного творческого развития в какой бы то ни было области человеческой деятельности.

Информационное общество в конце XX столетия требует но­вых ответов на вызов сильных цивилизаций. Некоторые вари­анты таких стратегий уже просматриваются.

Мы упоминали феномен девестернизации современных не­западных обществ. В определенном смысле это инверсия стра­тегии зелотизма в новых условиях, моральный «железный зана­вес». Информационный империализм, пытающийся навязать другим народам западную культуру в полном объеме, во всех ее проявлениях, начал вызывать сегодня мощную реакцию оттор­жения. Во многом симптоматично, что падение шахского режи­ма в Иране современники назвали «антипорнографической ре­волюцией». Подобные моральные революции происходят сегодня во многих странах, что способствует укреплению исконных цен­ностей собственной культуры. Об этом свидетельствует под­держка религиозного фундаментализма молодежью незапад­ных стран.

Помимо укрепления национальных духовных ценностей та­кая стратегия предполагает модернизацию без вестернизации с тем, чтобы создать противовес Западу, развивая экономиче-

скую и военную мощь, сотрудничая с другими незападными обществами. По этому пути пытаются идти страны Тихоокеан­ского региона — Южная Корея, Китай, Сингапур, Тайвань, не­которые исламские страны на Ближнем Востоке. Сегодня уже можно говорить о том, что сложился конфуцианско-исламский блок. Его цель — содействовать своим членам в приобретении новейшей техники и оружия, необходимых для создания проти­вовеса военной мощи Запада. Именно в этом контексте можно рассматривать недавний призыв президента Ирана к союзу с Китаем и Индией.

Трудно прогнозировать, насколько долговечным окажется конфуцианско-исламский блок. Но сейчас он вызывает серь­езную тревогу у западных аналитиков. С.Хантингтон полагает, что одной из главных стратегических задач Запада является «ограничение роста военной мощи конфуцианских и ислам­ских стран», а также использование конфликтов и разногласий между этими странами⁴. Западная цивилизация почувствова­ла реальную силу фундаменталистского ответа на вызов своей культурной агрессии.

К сожалению, Россия в поисках своей стратегии ответа на вы­зов все еще надеется обрести успех в рамках классических от­ветов прошлого. Западники уповают на вестернизацию (в духе иродианства), национал-фундаменталисты — на стратегию изоляции (в духе зелотизма). Архаичные ответы прошлого в но­вых исторических условиях звучат тускло и неубедительно, рож­дают ощущение «смутного времени». Россия еще не поверну­лась лицом к будущему, не услышала голоса нового века, нового тысячелетия... Но этот поворот не заставит себя ждать. Нельзя игнорировать вызов Времени.